Вопрос о том, за новый все-таки или за старый порядок борется Россия меня волнует давно, но я никак не могу собраться и написать об этом статью с т.з. политической теологии международного права - отвлекают другие дела. В перспективе, которую предлагает Александр Фридрихович, я совершенно с ним согласен.
Вместе с тем любопытно, что на уровне риторических формул этот вопрос "размывается". Недавно (или давно, но я не замечал) появилась новая риторическая формула "неизбежной" многополярности, т.е. Россия начала как будто больше давить на то, что безотносительно конкретных волевых решений конкретных акторов, подъем "глобального Юга" и распад единства мира объективно бы случились в любом случае.
Мне кажется, это на уровне риторической формулы нечто отличное от утверждения "нового порядка" волевым решением, но и от "старого мира" тоже отличается. Это что-то, отсылающее к объективным социальным процессам, что-то почти марксистское или, напротив, идеалистичное. Впрочем, не знаю.

Кстати, подумал, что катехон может быть нескольких видов:
—————-
1. Отрицательный, или оттягивающий (как Сомоса, age-test). Этот катехон не дает преждевременно свершиться тому, что заложено в природе событий. Терминальное событие не может не свершиться, но отложено. Напр., шлюпка медленно тонет из-за множества мелких дырочек в днище, но если открыть заглушку, вода вся хлынет сразу.
2. Катехон-регулятор. Без него на месте порядка становится хаос, напр. в младших классах школы учитель уходит на пару минут и задерживается. И дети срываются с цепи. 3. Кастехон-регулятор среды. То есть события происходят внутри, но при условии, что среда снаружи еще того, держится. А держит ее катехон.

ДИСКУССИЯ О КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВАХ

Вчера в Клубе международного и конституционного права (ВШЭ. СПб) дискутировали с коллегой о конституционных правах. Не могу сказать, что дискутировали - верное слово, поскольку в целом мы как будто сошлись на почве догматического, а не ценностного подхода, так что это было скорее обсуждение. Было бы неверно искажать своим пересказом позицию vis-à-vis, так что я кратко обрисую свои тезисы в расширенном виде.

1) Догматика конституционных прав (и конституционного права в целом) существует. Отрицать это означало бы идти против фактов и истории государственно-правовой науки. Вместе с тем, такая догматика является куда менее разработанной, чем догматика, например, частного права. На то есть свои причины.
Во-первых, в период расцвета догматического метода государственное право сводилось в большей степени к "организационной" части конституционных актов, т.е. разбиралось с природой органа, компетенцией и т.д. Несомненно, у нас всегда есть Еллинек, но с его эпохи многое изменилось, возникло, например, "горизонтальное" действие основных прав, конституционная юстиция и т.д. Все это требует внимания.
Во-вторых, конституционная юстиция очень сильно изменила саму позицию и назначение конституционно-правовой науки. С момента возникновения конституционной юстиции наука конституционного права условно разделилось на два направления. Представители первого занимаются как раз конституционными ценностями, политическим анализом действующего права с позиций конституционализма и т.д. Представители второго - просто пересказывают в соответствующей части решения органов конституционной юстиции. Конечно, есть и исключения, и сочетания, я скорее о ярких типах.

2) В связи с развитием конституционно-правовой реальности, широким включением общих оговорок и принципов, конституционных прав, а также с научной дискредитацией классического юспозитивизма, нет никакой возможности и необходимости возврата классической догматики в чистом виде. Это бы способствовало только снобизму, но не научному описанию. Следует признать, что многие конституционные положения всегда социально напряжены, они несут на себе отпечаток политической борьбы, поскольку содержат понятия, рожденной той борьбой. Общие понятия, несомненно, имеют оттенки, обусловленные социальным и историческим контекстами. Это касается и конституционных прав. Скажем, говоря о праве на частную жизнь, мы должны иметь в виду, что сами границы частной жизни будут культурно и исторически обусловленными. Это не мешает нам выделить формальный принцип определения частной жизни, но он не освободит нас от учета социальных представлений. Речь здесь скорее идет именно о представлениях, а не о ценностях.
Соответственно, догматика должна быть модифицирована с учетом сказанного. Я полагаю, что для этого есть все средства, которые не разрушат методологического основания догматического подхода.
Признаться, я уже написал об этом статью, она готовится к публикации. Некоторые тезисы из нее я озвучу на ближайших конференциях. Пока что не буду предрешать будущую дискуссию.

3) Вместе с тем, было бы глупо отрицать, что господствующая доктрина конституционного права является ценностно-ориентированной. Так что спор о правах на данный момент - это часто именно спор о ценностях. Необходимо очень четко разделять мои представления о том, как это могло бы быть от того, как это происходит. Говоря о догматике, я имею в виду именно научную программу, я полагаю, что ее необходимо развивать, чтобы конституционная реальность в этом смысле получила новые, более ясные средства. Касается это и конституционной юстиции, для которой, как мне кажется, ценностный аргумент, даже когда он и возможен, должен являться ultima ratio. Было бы, наверное, неправильно, исключать его полностью. Королевский суд всегда "взламывал" формальное применение права.

За небольшой "кружочек" спасибо коллегам-студентам из Петербургского юриста

Наконец, я благодарен Клубу международного и конституционного права за приглашение. Получилось очень приятное и интересное общение. В особенности, конечно, благодаря пришедшим студентам, как ВШЭ, так и СПбГУ. Замечательные вопросы, прекрасные, жизнерадостные, умные студенты. Всегда поражаюсь, что они тратят пятничный вечер на такие мероприятия. Меня это, наверное, не должно удивлять, но все равно испытываю чувство какой-то радостной благодарности. Еще и выдержали два часа разговора.

P.S. "Моим" (т.е. университетским) студентам, приехавшим по пробкам - втройне благодарность :)

ФЕНОМЕН МУЗЕЯ

Как-то раз мы с моим добрым другом спорили о феномене музея и о том, нужны ли они (музеи) вовсе. Мой товарищ утверждал, что нет, не нужны. Но я пишу это не для того, чтобы продолжить дискуссию или как-то ее переосмыслить. Я эгоистично хочу сказать два слова о самом смысле музея.
Музей - это пространство. Пространство дисциплинирует. В какой-то момент в XX веке, скажем, галереи стали дисциплинарным пространством определения искусства. Если есть нечто в галерее - это искусство. Музей подобен галереи в том смысле, что он является таким же пространством. У него есть целевая причина.
В чем она заключается? Мне представляется, что музей - это пространство мертвого или, более дипломатично выражаясь, отжитого. Иными словами, в музее место осколкам ушедшего прошлого, органическое восстановление которого невозможно, только реконструкция.
Отвлечемся от неолита, античности и т.д. Возьмем картины, написанные в XIX веке. Для чего они писались? Это может показаться удивительным, но для дома. Они были призваны висеть на стенах жилищ аристократов. Извлечение и помещение их в музей нарушает замысел, целевую причину картины. Однако она и не может быть реализована, нет больше аристократии и той эпохи.
В этом смысле я никогда не возражал против перемещения, скажем, икон, в храм. Или против передачи храмовых зданий обратно церкви. Потому что это все еще живая традиция. Я не говорю, что не нужны меры, направленные на сохранность соответствующих культурных ценностей, но это не означает, что они должны быть в музее.
Музей - пространство мертвой традиции.

Помню, в далеком 2018 году читал книгу П. Барбье "Венеция Вивальди. Музыка и праздники эпохи барокко".
Там есть фрагмент, который как раз касается венецианской избирательной системы.

«В назначенный день с превеликим тщанием находили подходящего мальчика лет восьми-девяти, называемого ballottino, «шарик для голосования», - ему предстояло потом поселиться при дворе новоизбранного дожа. Затем в Большом Совете этот мальчик с помощью жребия выбирал тридцать советников старше тридцати лет (после 1722 года – старше сорока), после чего эти тридцать выбирали – тоже по жребию – девятерых, которые большинством голосов выбирали сорок, которые по жребию выбирали двенадцать, которые большинством голосов избирали пять, которые по жребию выбирали девятерых, которые большинством голосов избирали сорок пять, которые по жребию выбирали одиннадцать, которые большинством голосов избирали сорок одного члена совета, которые наконец избирали дожа при необходимом большинстве в двадцать пять голосов…».

Тридцать выбранных по жребию сокращаются по жребию же до девяти; девять выбрали сорок, а сорок были сокращены по жребию до двенадцати, которые выбрали двадцать пять; двадцать пять сокращены по жребию снова до девяти, а эти девять избрали сорок пять; сорок пять были сокращены по жребию до одиннадцати, и одиннадцать выбрали сорок одного; сорок один избрали одного, того самого, для выборов которого требовалось не менее двадцати пяти голосов.

Вы только что прочитали формулу выборов Венецианского Дожа членами Большого Совета Серениссимы (Светлейшей республики). Можете на картинке и посмотреть наглядное пособие из 18 века.

Иллюстрация: theballotboy.com/

Конференция «Политическая теология III: Время, остающееся до нового начала».


24-25 мая 2024 года Центр фундаментальной социологии НИУ ВШЭ и журнал «Социологическое обозрение» проводят междисциплинарную научную конференцию «Политическая теология III: Время, остающееся до нового начала»

https://cfs.hse.ru/news/905814148.html

Дорогие коллеги юристы, историки и все сочувствующие! 21 марта, послезавтра, мы с коллегами проводим круглый стол на тему «Римские и канонические основы современного административного права». Приглашаем в уютный он-лайн всех заинтересованных. Информация по ссылке https://nnov.hse.ru/nnlaw/const/announcements/899983605.html?ysclid=ltyb36khvw247990728

В «History of European Ideas» (2024, 50/1) см. блок, посвященный сакрализации раннего нововременного государства (the early modern state).
Ian Campbell подготовил статью, в которой было показано, как Джорджо Агамбен и Паоло Проди рассматривали взаимодействие между этим самым государством и сакральным. Тезисы этих итальянских мыслителей Campbell вписывает в дискуссии о секуляризации и конфессионализации, а также в контекст критических отликов на Шмитта со стороны католических интеллектуалов (Мунье и Маритен, а от них — Луиджи Стурзо).
Дальше в номере — перевод на англ. статьи Проди From secularisations to political religions.
Потом Vincenzo Lavenia анализирует, по Проди, как из дискуссий о праве и нравственной теологии рождается современная Европа, а Noah Dauber берет теоритическую рамку Проди и Агамбена и применяет ее к анализу наследия взглядов трех юристов-гуманистов XVI в. на римские законы.

Что же правда юрист может сказать о по-настоящему чрезвычайном? Именно как юрист. Не более мирянина.

Ни одно современное государство не сдавалось террористам. Если им что-то удавалось стратегически, это лишь временно и лишь в отношении недостаточно современных государств.
Зная прошлое, мы знаем и будущее.
Политика России станет не менее, а более воинственной. Так было, так будет.
Гражданская солидарность не уменьшится, а увеличится. Так было, так будет.
Нервозность возрастет, паники не случится.
Исполнителей найдут. Кого-то прикончат при задержании, кого-то мб удастся судить, дело времени.
О первоистоке скажут.
Но все ли в порядке?
Нет, не все.
То есть вообще говорить о порядке, когда известное число только убитых сравнительно с первыми сообщениями выросло в два раза, совершенно невозможно. Это глубокий непорядок, и все, тут больше не о чем говорить.
Но остался вопрос о смысле этих смертей.
На этот вопрос могла бы ответить религия и церковь в современном мире. Но ничего кроме общегуманитарных слов оттуда не выйдет. Вот пошли люди в первую неделю Великого Поста на зрелища. Это, скорее всего, не похвально. А тут еще погибли насильственной смертью от рук тех, кто не объявил своей цели. То есть непонятно, ради чего, да хотя бы даже — как нам тут подбрасывают — для создания медийной картинки абсолютного зла и безжалостного уничтожения. ОК, то есть не ОК, а какова позиция церкви не вообще, а вот именно для понимания природы такого зла в мире? Есть болезни, есть мор и глад, и есть шансы быть христианским воином, а есть бессмысленные смерти не верящих и потому... на этом мысль не останавливается, останавливается язык, но мы знаем, что он при случае может сболтнуть, мы уже слышали.
Тогда мб вопросами смысла займется философия?
Здесь можно смеяться, просто нельзя.
Ничего более жалкого перед лицом этого ужаса, чем философия, какой мы ее знаем на сегодня, и представить себе нельзя.
Но зачем нападать на беззащитных, религию и философию?
На самом деле, конечно, это вопрос к государству, которое не то что охотно, а прямо-таки настырно берет на себя роль производителя и распорядителя смыслов.
Ну, вот вам кейс.
Здесь от лица государства его гражданская, она же политическая, религия должна ответить на вопрос о смысле жизни и смысле смерти, не смерти в бою, не смерти от естественных, хотя и ужасных причин, вроде стихийных бедствий и эпидемий, но смерти случайной, пассивной, не заслуженной персональными действиями, но все равно именно что политической, включенной в неизвестные нам игры государственного разума с геополитикой и стратегией.
Но если вы отделили внутреннее от внешнего, оставив политику вовне, то вам трудновато быть распорядителями основных смыслов внутри. Трудно, но придется.
В гражданской религии не должно быть прорех.
Если террористы могут прорваться в столицу, в сердце родины, то ответом должны быть не только меры безопасности, но и слова о смысле свершившегося. О том, почему, идя на концерт или спускаясь в метро, ты делаешь это, как в последний раз.
Во-первых, потому, что он и вправду может быть последним.
А во-вторых достаточно во-первых?
Нет.
Недостаточно и будет не хватать все больше.

Традиционно начало весны предполагает новое начало академической жизни. Из всех анонсов, о которых я уже успел сказать несколько слов за последний месяц, повторно стоит вспомнить о некоторых, к организации которых имеют отношение многие уважаемые мною люди:

1) Менее чем через месяц (18 и 19 апреля) пройдёт ежегодная конференция "Векторы" с потрясающей секцией по политической теологии. Повторно рекомендую подавать заявки (время ещё есть);

2) 22-26 апреля пройдёт большая конференция по политическим языкам в ВШЭ в Москве. Дедлайн уже истёк, но вероятно в качестве слушателя ещё как-то можно зарегистрироваться. Конкретно меня можно будет там найти в секции "Основные проблемы политической философии";

3) И в конце мая состоится ежегодная конференция ЦФС НИУ ВШЭ по политической теологии. Настоятельно рекомендую принять участие;

Дополнительные анонсы для поклонников творчества Вебера тоже в скором времени планируются. Ещё в этом году в нашем институте обещают большую конференцию по идеологии и утопии с широким участием. Как станут известны подробности, сразу cообщу. Как-то так.

По нашей рубрике в номере в первую очередь проходит статья А. Яркеева "Катехон как теолого-политическая парадигма мирового порядка", но читать надо, конечно, весь номер. СоцОбоз не подводит никогда

Читайте Соцобоз
Вышел свежий номер.
Моя признательность авторам и рецензентам.
Преклоняюсь перед сотрудниками редакции, вытащившим на поверхность этот кирпич.

https://sociologica.hse.ru/2024-23-1.html

Вышел новый номер "Социологического обозрения". Для него Т.Резвых со мной сваяла статью-рецензию на книгу: Таубес Я. (2023) Западная эсхатология / Пер. с нем. А. Шурбелёва. СП б.: Владимир Даль. — 432 с.

***
не без Маркварда, Шмитта, Хайдеггера и Шеллинга с Кьеркегором обошлось

***
А про гностиков есть? - И про гностиков тоже есть! - А как же без них-то?!

***
Аннотация: Издание перевода «Западной эсхатологии» Якоба Таубеса на русский язык — достойный повод для того, чтобы прояснить русскоязычному читателю истоки и значение этой книги. Для этого необходимо определить ключевые положения того, что можно назвать философскими истоками и основаниями текста «Западной эсхатологии». Среди таковых выделяется «пантеистически-имманентное представление» Ф. Баадера и Ф. В.Й. Шеллинга о времени как времени «спасения», которое обращено как к эсхатону, к будущей вечности, так и к прошлому, к творению. Время оказывается тем, что связывает две вечности, а Бог соединяет время и вечность. С другой стороны, Таубес развивает исследование Ханса Йонаса о гностицизме и обнаруживает гностический характер модерной цивилизации. Это проясняется в обрисовке контекстуальных моментов, позволяющих понять смысл и масштаб труда Таубеса. Можно выделить три контекстуальных момента, позволяющих читателю глубже понять значение и смысл «Западной эсхатологии»: 1) переосмысление и синтез идей Йонаса и Карла Лёвита в работе Таубеса, 2) дискуссии между Таубесом, Хансом Блюменбергом и Одо Марквардом о роли гностицизма в модерне, а также 3) связь идей Таубеса с тем пониманием секуляризации как продолжении религии «другими средствами», которое было характерно для К. Шмитта и К. Лёвита. Эти сюжеты дополняются необходимостью четкого понимания читателем «Западной эсхатологии» того, что Таубес сам воспринимает себя как живущего в гностическом мире тотального отчуждения, спасение от которого в том, что этот мир должен исчезнуть, быть разрушен. В этот мир нельзя делать никаких «духовных инвестиций». Эта позиция рассматривается как противоположная позиции Шмитта, который утверждал необходимость задержки апокалипсиса. Кроме этого, необходимо понимать еще и сложности того прекрасного перевода, который давно необходим русскоязычному читателю «Западной эсхатологии», перманентно пребывающему в гностически проинтерпретированном мире.

НОРМАТИВНОСТЬ И ЗНАЧИМОСТЬ ОБРАЗА
Маргиналия

Норма права в конечном счете может рассматриваться как нечто фактическое, как факт социальной жизни, ее естественный элемент, который является нам в конкретных текстах. Другое дело, что такой взгляд на норму не схватывает саму норму вне ее эффективности, сосредотачивается на самом деле не на норме, а на следствии из нормы.
У многих социальных явлений две эти стороны прослеживаются достаточно четко: дисциплинирующая нормативная сторона и социальная фактическая сторона. Этими сторонами занимаются различные науки, они схватываются разной методологией
Отсюда, мне кажется, должна проистекать общая исследовательская программа. Допустим, мы берем концепт справедливости. Справедливость - это концепт. Этот концепт может выражаться через принцип и через образ. Он же может проявляться в поведении.
Концепт можно рассматривать с точки зрений понятийной, а можно с точки зрения социологической. Принцип и образ тоже. И у образа есть нормативная сторона. Да он присутствует в социальных практиках, но он же и дисциплинирует.
Право вполне может исследовать концепт, принцип и образ справедливости в русле значимости.

Вышла у меня недавно статья о трансформации ольфакторной культуры, посвященная историческим изменениям роли запаха.

Какими были смыслы запахов в традиционных культурах, Ренессансе, Просвещении, модерном обществе? Почему в современность возвращаются анималистические ароматы, которые считались вульгарными начиная с XVIII века? Как перепрочтение пространственно-временных координат и курс на произвольную регуляцию чувственных параметров определяют отношение к одоральному?