Сегодня. 12 января 1904 г.
Чехов - Бунину
Москва – Ницца
Здравствуйте, милый Иван Алексеевич, с новым годом, с новым счастьем! Письмо Ваше получил, спасибо. У нас в Москве все благополучно и скучно, нового (кроме нового года) ничего нет и не предвидится, пьеса моя еще не шла, а когда пойдет — неизвестно. Очень возможно, что в феврале я приеду в Ниццу. Поклонитесь милому теплому солнцу, тихому морю, живите в свое полное удовольствие, утешайтесь, не думайте о болезнях и пишите почаще Вашим друзьям. Что Вы едите в Ницце? Судака Кольбер нет, а сом для Вас тяжел, супы плохие, пироги жирные; из птицы рекомендовать трудно, кроме цыплят и пожалуй еще голубей. Ну, будьте здоровы, веселы, счастливы, не забывайте Ваших бурых северных компатриотов, страдающих несварением и дурным расположением духа. Целую Вас и обнимаю.
Ваш А. Чехов.
А у нас сегодня солонина и индейки.
П.С. Гори в аду Ильич.
Чехов - Бунину
Москва – Ницца
Здравствуйте, милый Иван Алексеевич, с новым годом, с новым счастьем! Письмо Ваше получил, спасибо. У нас в Москве все благополучно и скучно, нового (кроме нового года) ничего нет и не предвидится, пьеса моя еще не шла, а когда пойдет — неизвестно. Очень возможно, что в феврале я приеду в Ниццу. Поклонитесь милому теплому солнцу, тихому морю, живите в свое полное удовольствие, утешайтесь, не думайте о болезнях и пишите почаще Вашим друзьям. Что Вы едите в Ницце? Судака Кольбер нет, а сом для Вас тяжел, супы плохие, пироги жирные; из птицы рекомендовать трудно, кроме цыплят и пожалуй еще голубей. Ну, будьте здоровы, веселы, счастливы, не забывайте Ваших бурых северных компатриотов, страдающих несварением и дурным расположением духа. Целую Вас и обнимаю.
Ваш А. Чехов.
А у нас сегодня солонина и индейки.
П.С. Гори в аду Ильич.
Сегодня. 13 января. 1916
Зинаида Гиппиус
Дневник
А в России зовут "пораженцем" того, кто во время войны смеет говорить о чем-либо, кроме "полной победы". И такой "пораженец" равен - "изменнику" родины. Да каким голо-сом, какой рупор нужен, чтобы кричать: война все равно так в России не кончится! Все равно - будет крах! Будет! Ре-волюция или безумный бунт: тем безумнее и страшнее, чем упрямее отвертываются от бессомненного те, что одни могли бы, приняв на руки вот это идущее, сделать из него "революцию".
П.С. До февральской месяц, до октябрьской - десять
Зинаида Гиппиус
Дневник
А в России зовут "пораженцем" того, кто во время войны смеет говорить о чем-либо, кроме "полной победы". И такой "пораженец" равен - "изменнику" родины. Да каким голо-сом, какой рупор нужен, чтобы кричать: война все равно так в России не кончится! Все равно - будет крах! Будет! Ре-волюция или безумный бунт: тем безумнее и страшнее, чем упрямее отвертываются от бессомненного те, что одни могли бы, приняв на руки вот это идущее, сделать из него "революцию".
П.С. До февральской месяц, до октябрьской - десять
Сегодня. 15 января. 1936
Ильф – Катаеву
Нью-Йорк - Москва
...за много дней в первый раз мне никуда не надо отправляться, никуда не надо бежать. Я пообедал один в кафетерии рядом с гостиницей и теперь один в номере. Сижу себе, думаю, что думаю - не знаю, что-то сердце болит, хочется домой.
...Что-то сердце у меня болит в Нью-Йорке. Ем очень много, наверно от этого. Напротив гостиницы готическая церковь. Это считается хороший тон - готическая. В маленьких городах этого нет, куда им. У них с колоннами, вроде дома Желтовского. Рядом Пятая авеню и сейчас же Импайр Билдинг. К нему привыкнуть нельзя. Хожу вокруг него, хожу и что-то бормочу все время. Если вслушаться, так все какие-то глупости: "Ах, черт! Ну, ну! Ох, здорово!" Так что вслушиваться противно. Для рекламы Импайр освещается, в пустых комнатах горит ровный свет. Был ли я в пустыне? Уже это сделалось недостоверным. Сейчас в Нью-Йорке красиво. Свежо, ветер дует, солнце. Только весь день впечатление, что закат. Дома такие высокие, что солнечный свет только наверху. И уже с утра закат. Наверно, от этого мне грустно.
П.С. Небоскребы, небоскребы, а Ильф маленький такой
Ильф – Катаеву
Нью-Йорк - Москва
...за много дней в первый раз мне никуда не надо отправляться, никуда не надо бежать. Я пообедал один в кафетерии рядом с гостиницей и теперь один в номере. Сижу себе, думаю, что думаю - не знаю, что-то сердце болит, хочется домой.
...Что-то сердце у меня болит в Нью-Йорке. Ем очень много, наверно от этого. Напротив гостиницы готическая церковь. Это считается хороший тон - готическая. В маленьких городах этого нет, куда им. У них с колоннами, вроде дома Желтовского. Рядом Пятая авеню и сейчас же Импайр Билдинг. К нему привыкнуть нельзя. Хожу вокруг него, хожу и что-то бормочу все время. Если вслушаться, так все какие-то глупости: "Ах, черт! Ну, ну! Ох, здорово!" Так что вслушиваться противно. Для рекламы Импайр освещается, в пустых комнатах горит ровный свет. Был ли я в пустыне? Уже это сделалось недостоверным. Сейчас в Нью-Йорке красиво. Свежо, ветер дует, солнце. Только весь день впечатление, что закат. Дома такие высокие, что солнечный свет только наверху. И уже с утра закат. Наверно, от этого мне грустно.
П.С. Небоскребы, небоскребы, а Ильф маленький такой
Сегодня. 16 января 1960
Анна Ахматова
Дневник
И если Поэзии суждено цвести в 20-ом веке именно на моей Родине, я, смею сказать, всегда была радостной и достоверной свидетельницей…
И я уверена, что еще и сейчас мы не до конца знаем каким волшебным хором поэтов мы обладаем, что русский язык молод и гибок, что мы еще совсем недавно пишем стихи, что мы их любим и верим им.
П.С. Да!
Анна Ахматова
Дневник
И если Поэзии суждено цвести в 20-ом веке именно на моей Родине, я, смею сказать, всегда была радостной и достоверной свидетельницей…
И я уверена, что еще и сейчас мы не до конца знаем каким волшебным хором поэтов мы обладаем, что русский язык молод и гибок, что мы еще совсем недавно пишем стихи, что мы их любим и верим им.
П.С. Да!
Сегодня. 17 января. 1987
Чехов – Суворину
Мелихово - Петербург
Насчет чумы, придет ли она к нам, пока нельзя сказать ничего определенного. Если придет, то едва ли напугает очень, так как и население, и врачи давно уже привыкли к форсированной смертности, благодаря дифтериту, тифам и проч. Ведь и без чумы у нас из 1000 доживает до 5-летнего возраста едва 400, и в деревнях, и в городах на фабриках и задних улицах не найдете ни одной здоровой женщины. Чума будет тем страшна, что она явится через 2 — 3 месяца после переписи; народ истолкует перепись по-своему и начнет лупить врачей, отравляют-де лишних, чтобы господам больше земли было. Карантины мера не серьезная. Некоторую надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России не популярен; "христиане должны беречься его, так как он жид".
П.С. Ученье – Чехов, а не ученье – не Чехов
Чехов – Суворину
Мелихово - Петербург
Насчет чумы, придет ли она к нам, пока нельзя сказать ничего определенного. Если придет, то едва ли напугает очень, так как и население, и врачи давно уже привыкли к форсированной смертности, благодаря дифтериту, тифам и проч. Ведь и без чумы у нас из 1000 доживает до 5-летнего возраста едва 400, и в деревнях, и в городах на фабриках и задних улицах не найдете ни одной здоровой женщины. Чума будет тем страшна, что она явится через 2 — 3 месяца после переписи; народ истолкует перепись по-своему и начнет лупить врачей, отравляют-де лишних, чтобы господам больше земли было. Карантины мера не серьезная. Некоторую надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России не популярен; "христиане должны беречься его, так как он жид".
П.С. Ученье – Чехов, а не ученье – не Чехов
Сегодня. 18 Января. 1833
Гоголь - матери
Очень изумляет меня ваше молчание. На три письма мои и одну посылку я не получаю до сих пор никакого ответа. Письмо ваше, адресованное ко мне в Патриотический институт, уже два месяца как я получил, и это письмо от вас было последнее. Я вам и адрес свой послал. Сделайте милость, не вводите меня в недоумение таким долгим молчанием. Желая вам совершенного здоровья и поздравляя вас с Новым Годом,
остаюсь ваш сын Николай.
П.С. Дорогая мама, раз уж родили гения, извольте отвечать на письма
Гоголь - матери
Очень изумляет меня ваше молчание. На три письма мои и одну посылку я не получаю до сих пор никакого ответа. Письмо ваше, адресованное ко мне в Патриотический институт, уже два месяца как я получил, и это письмо от вас было последнее. Я вам и адрес свой послал. Сделайте милость, не вводите меня в недоумение таким долгим молчанием. Желая вам совершенного здоровья и поздравляя вас с Новым Годом,
остаюсь ваш сын Николай.
П.С. Дорогая мама, раз уж родили гения, извольте отвечать на письма
Сегодня. 21 января. 1947
Набоков - Алданову
Дорогой Марк
Александрович, что это - шутка? "Соврем. записки", знаете, тоже кой-когда печатали пошлятину - были и "Великие каменщики" и "Отчизна" какой-то дамы и "Дом в Пассях" бедного Бориса Константиновича, - всякое бывало, - но то были шедевры по сравнению с "Предрассветным туманом" госпожи Толстой. Что Вы сделали? Как могла появиться в журнале, редактирующемся Алдановым, в журнале, который чудом выходит, чудесное патетическое появление которого уже само по себе должно было вмещать обещание победы над нищетой, рассеянием, безнадежностью, - эта безграмотная, бездарнейшая, мещанская дрянь? И это не просто похабщина, а еще похабщина погромная. Почему, собственно, этой госпоже понадобилось втиснуть именно в еврейскую семью (вот с такими носами - то есть прямо с кудрявых страниц "Юденкеннера") этих ах каких невинных, ах каких трепетных, ах каких русских женщин, в таких скромных платьицах, с великопоместным прошлым, которое-де и не снилось кривоногим толстопузым нью-йоркским жидам, да и толстым крашеным их жидовкам с "узловатыми пальцами, унизанными бриллиантами", да наглым молодым яврэям, норовящим кокнуть русских княжен, - enfin не мне же вам толковать эти прелестные "интонации", которые валят, как пух из кишеневских окон, из каждой строки этой лубочной мерзости. Дорогой мой, зачем вы это поместили? В чем дело? Ореол Ясной Поляны? Ах, знаете, толстовская кровь? "Дожидавшийся" Облонский? Нет, просто не понимаю... А стиль, "приемы", нанизанные глагольчики... Боже мой! Откровенно Вам говорю, что, знай я заранее об этом соседстве, я бы своей вещи вам не дал - и если "продолжение следует", то уж, пожалуйста, на меня больше не рассчитывайте.
П.С. Безжалостный и прекрасный
Набоков - Алданову
Дорогой Марк
Александрович, что это - шутка? "Соврем. записки", знаете, тоже кой-когда печатали пошлятину - были и "Великие каменщики" и "Отчизна" какой-то дамы и "Дом в Пассях" бедного Бориса Константиновича, - всякое бывало, - но то были шедевры по сравнению с "Предрассветным туманом" госпожи Толстой. Что Вы сделали? Как могла появиться в журнале, редактирующемся Алдановым, в журнале, который чудом выходит, чудесное патетическое появление которого уже само по себе должно было вмещать обещание победы над нищетой, рассеянием, безнадежностью, - эта безграмотная, бездарнейшая, мещанская дрянь? И это не просто похабщина, а еще похабщина погромная. Почему, собственно, этой госпоже понадобилось втиснуть именно в еврейскую семью (вот с такими носами - то есть прямо с кудрявых страниц "Юденкеннера") этих ах каких невинных, ах каких трепетных, ах каких русских женщин, в таких скромных платьицах, с великопоместным прошлым, которое-де и не снилось кривоногим толстопузым нью-йоркским жидам, да и толстым крашеным их жидовкам с "узловатыми пальцами, унизанными бриллиантами", да наглым молодым яврэям, норовящим кокнуть русских княжен, - enfin не мне же вам толковать эти прелестные "интонации", которые валят, как пух из кишеневских окон, из каждой строки этой лубочной мерзости. Дорогой мой, зачем вы это поместили? В чем дело? Ореол Ясной Поляны? Ах, знаете, толстовская кровь? "Дожидавшийся" Облонский? Нет, просто не понимаю... А стиль, "приемы", нанизанные глагольчики... Боже мой! Откровенно Вам говорю, что, знай я заранее об этом соседстве, я бы своей вещи вам не дал - и если "продолжение следует", то уж, пожалуйста, на меня больше не рассчитывайте.
П.С. Безжалостный и прекрасный
Сегодня. 22 января. 1835
Гоголь - Пушкину
Я до сих пор сижу болен, мне бы очень хотелось видеться с вами. Заезжайте часу во втором; ведь вы, верно, будете в это время где-нибудь возле меня. Посылаю вам два экземпляра Арабесков, которые ко всеобщему изумлению очутились в 2-х частях. Один экземпляр для вас, а другой разрезанный для меня. Вычитайте мой и сделайте милость, возьмите карандаш в ваши ручки и никак не остановливайте негодование при виде ошибок, но тот же час их всех на лицо. — Мне это очень нужно. Пошли вам бог достаточного терпения при чтении!
П.С. Когда Александр Сергеевич твой редактор. Невероятно.
Гоголь - Пушкину
Я до сих пор сижу болен, мне бы очень хотелось видеться с вами. Заезжайте часу во втором; ведь вы, верно, будете в это время где-нибудь возле меня. Посылаю вам два экземпляра Арабесков, которые ко всеобщему изумлению очутились в 2-х частях. Один экземпляр для вас, а другой разрезанный для меня. Вычитайте мой и сделайте милость, возьмите карандаш в ваши ручки и никак не остановливайте негодование при виде ошибок, но тот же час их всех на лицо. — Мне это очень нужно. Пошли вам бог достаточного терпения при чтении!
П.С. Когда Александр Сергеевич твой редактор. Невероятно.
Сегодня. 24 января. 1868
А.К. Толстой – Маркевичу
Однажды, когда мы ехали черной февральской ночью на санях посередине Десны, под Брянском, во время вскрытия реки, то скользя, то вплавь, кучер остановился и сказал мне: «Позвольте, Ваше Сиятельство, чтобы задние сани ехали вперед!» Это были сани с прислугой и багажом. – «Зачем?» – спросил Гагарин. – «Да очень опасно-с, – ответил кучер, – неравно в пролубь попадем, так лучше пусть задние сани попадут!» – «Негодяй! – сказал Гагарин, – разве дворяне не поставлены для защиты простолюдинов, для того, чтобы они их охраняли? Вы разрешите нам ехать впереди, не правда ли?» – «Конечно! – ответил я, – я полностью согласен с Вами». – «Ступай вперед! – воскликнул Гагарин голосом сопрано, – не вы нам, а мы вам будем дорогу показывать!» И мы дальше стали шлепать по воде.
П.С. Ох уж эти господа! Ох и благодетели мужика! Мы вас защитим дорогие крестьяне, ну а вы держитесь там, и барщину платить не опаздывайте
А.К. Толстой – Маркевичу
Однажды, когда мы ехали черной февральской ночью на санях посередине Десны, под Брянском, во время вскрытия реки, то скользя, то вплавь, кучер остановился и сказал мне: «Позвольте, Ваше Сиятельство, чтобы задние сани ехали вперед!» Это были сани с прислугой и багажом. – «Зачем?» – спросил Гагарин. – «Да очень опасно-с, – ответил кучер, – неравно в пролубь попадем, так лучше пусть задние сани попадут!» – «Негодяй! – сказал Гагарин, – разве дворяне не поставлены для защиты простолюдинов, для того, чтобы они их охраняли? Вы разрешите нам ехать впереди, не правда ли?» – «Конечно! – ответил я, – я полностью согласен с Вами». – «Ступай вперед! – воскликнул Гагарин голосом сопрано, – не вы нам, а мы вам будем дорогу показывать!» И мы дальше стали шлепать по воде.
П.С. Ох уж эти господа! Ох и благодетели мужика! Мы вас защитим дорогие крестьяне, ну а вы держитесь там, и барщину платить не опаздывайте
Сегодня. 25 января. 1839
Гоголь – Репниной
Всеми святыми клянусь, не знаю, как благодарить вас, княжна, за ваше милое письмо и за то, что вы меня потрудились увидеть во сне. Я с таким любопытством читал ваш сон, что мне казалось, будто бы я сам спал в это время, или лучше сказать — я не могу ясно отличить его от действительности, и мне кажется, что я действительно пил аликанто. Не вы, княжна, начали писать ко мне первые, я бы не простил себе такого неучтивства. Письмо мое из Рима я послал за вами в погоню в Пизу, пятью или шестью днями после вашего отъезда. Но ему, как вижу, досталась несчастная участь — не попасться в ваши руки. Какой-нибудь impiegato на почте, которому, верно, дурно платят, понуждаемый голодом, проглотил его вместо шеколада, да не варит его желудок за это ничего более, кроме фиников! и да будет он за это в 40 лет плешив, как Чекини, музыкальный учитель.
П.С. Солнце русской прозы
Гоголь – Репниной
Всеми святыми клянусь, не знаю, как благодарить вас, княжна, за ваше милое письмо и за то, что вы меня потрудились увидеть во сне. Я с таким любопытством читал ваш сон, что мне казалось, будто бы я сам спал в это время, или лучше сказать — я не могу ясно отличить его от действительности, и мне кажется, что я действительно пил аликанто. Не вы, княжна, начали писать ко мне первые, я бы не простил себе такого неучтивства. Письмо мое из Рима я послал за вами в погоню в Пизу, пятью или шестью днями после вашего отъезда. Но ему, как вижу, досталась несчастная участь — не попасться в ваши руки. Какой-нибудь impiegato на почте, которому, верно, дурно платят, понуждаемый голодом, проглотил его вместо шеколада, да не варит его желудок за это ничего более, кроме фиников! и да будет он за это в 40 лет плешив, как Чекини, музыкальный учитель.
П.С. Солнце русской прозы
Сегодня. 27 января. 1837
Сегодня. 28 января 1962
Анна Ахматова
Дневник
Ужас в том, что на этом маскараде были «все». Отказа никто не прислал. И не написавший еще ни одного любовного стихотворения, но уже знаменитый Осип Мандельштам («Пепел на левом плече»), и приехавшая из Москвы на свой «Нездешний вечер» и все на свете перепутавшая Марина Цветаева, и будущий историк и гениальный истолкователь десятых годов Бердяев. Тень Врубеля. От него все демоны XX в., первый он сам. Таинственный деревенский Клюев и [конечно, фактически не бывший там] заставивший звучать по-своему весь XX век великий Стравинский, и демонический Доктор Дапертутто, и погруженный уже пять лет в безнадежную скуку Блок (трагический тенор эпохи), и пришедший как в «Собаку» — Велимир I, и бессмертная тень — Саломея, которая может хоть сейчас подтвердить, что все это [было так] — правда (хотя сон снился мне, а не ей), и Фауст Вячеслав Иванов и прибежавший своей танцующей походкой и с рукописью своего «Петербурга» под мышкой — Андрей Белый.
П.С. Вечеринка века
Анна Ахматова
Дневник
Ужас в том, что на этом маскараде были «все». Отказа никто не прислал. И не написавший еще ни одного любовного стихотворения, но уже знаменитый Осип Мандельштам («Пепел на левом плече»), и приехавшая из Москвы на свой «Нездешний вечер» и все на свете перепутавшая Марина Цветаева, и будущий историк и гениальный истолкователь десятых годов Бердяев. Тень Врубеля. От него все демоны XX в., первый он сам. Таинственный деревенский Клюев и [конечно, фактически не бывший там] заставивший звучать по-своему весь XX век великий Стравинский, и демонический Доктор Дапертутто, и погруженный уже пять лет в безнадежную скуку Блок (трагический тенор эпохи), и пришедший как в «Собаку» — Велимир I, и бессмертная тень — Саломея, которая может хоть сейчас подтвердить, что все это [было так] — правда (хотя сон снился мне, а не ей), и Фауст Вячеслав Иванов и прибежавший своей танцующей походкой и с рукописью своего «Петербурга» под мышкой — Андрей Белый.
П.С. Вечеринка века
Сегодня. 29 января. 1837
Сегодня умер Пушкин
Солнце нашей Поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое Русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое Русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина?.. К этой мысли нельзя привыкнуть!
В.Ф. Одоевский
Сегодня умер Пушкин
Солнце нашей Поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое Русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое Русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина?.. К этой мысли нельзя привыкнуть!
В.Ф. Одоевский
Сегодня. 2 Февраля. 1914
Есенин - Бальзамовой
Москва
Маня! Я не понимаю тебя. Или ты хочешь порвать между нами все, что до сих пор было свято сохраняемо на груди моей? Я писал тебе и добрые и злые письма, но ответа все нет как нет. Но неужели ты мне так и не скажешь; или, может быть, тебе неинтересно продолжать что-либо со мной, тогда я перестану писать тебе что-либо. Так как я тебя сейчас смутно представляю, то я прошу у тебя твою фотографию. Я тебе ее пришлю обратно, если она нужна. Я здесь заплачу за пересылку. В ожидании того или другого ответа.
П.С. Потому что есть Алешка у тебя, о Лешке ты вздыхаешь зря, о Лешке все твои мечты, только о Сереге позабыла ты
Есенин - Бальзамовой
Москва
Маня! Я не понимаю тебя. Или ты хочешь порвать между нами все, что до сих пор было свято сохраняемо на груди моей? Я писал тебе и добрые и злые письма, но ответа все нет как нет. Но неужели ты мне так и не скажешь; или, может быть, тебе неинтересно продолжать что-либо со мной, тогда я перестану писать тебе что-либо. Так как я тебя сейчас смутно представляю, то я прошу у тебя твою фотографию. Я тебе ее пришлю обратно, если она нужна. Я здесь заплачу за пересылку. В ожидании того или другого ответа.
П.С. Потому что есть Алешка у тебя, о Лешке ты вздыхаешь зря, о Лешке все твои мечты, только о Сереге позабыла ты
Сегодня. 5 февраля. 1870
Гончаров - Аненнкову
Я переделывал, колебался, начал было писать новое, но вижу, что, кроме вреда себе и книге, ничего не выйдет. Я даже заболел от тоски и отложил в сторону, как такое дело, в котором я не горазд. Если станет сил, лучше для меня, разделавшись с «Обрывом», подумать хорошенько о чем-нибудь новом, то есть о романе же, если старость не помешает.
П.С. Помешала (
Гончаров - Аненнкову
Я переделывал, колебался, начал было писать новое, но вижу, что, кроме вреда себе и книге, ничего не выйдет. Я даже заболел от тоски и отложил в сторону, как такое дело, в котором я не горазд. Если станет сил, лучше для меня, разделавшись с «Обрывом», подумать хорошенько о чем-нибудь новом, то есть о романе же, если старость не помешает.
П.С. Помешала (