Къ оврагу,
Гдѣ травы ржавѣли отъ крови,
Гдѣ смерть опрокинула трупы на склонъ,
Папаху надвинувъ на ​самыя​ брови,
На чёрномъ конѣ подъѣзжаетъ баронъ.
Онъ спустится шагомъ къ изрубленнымъ трупамъ
И смотритъ имъ въ лица,
Склоняясь съ сѣдла, —
И ​прядаетъ​ конь,
Осѣдающій крупомъ,
И въ ​пѣнѣ​ испуга его удила.
И яростью,
Бредомъ ​ея​ истомяся,
Кавказскій клинокъ —
Онъ ​уже​ обнажёнъ —
Въ гніющее
Красноармейское мясо,
Повиснувъ къ землѣ,
Погружаетъ баронъ.
Скакунъ обезумѣлъ,
Не слушаетъ шпоръ онъ,
Выноситъ на гребень,
​Весь​ въ лунномъ огнѣ, —
Испуганный шумомъ,
Проснувшійся воронъ
​Закаркаетъ​ хрипло на чёрной соснѣ.
И каркаетъ воронъ,
И слушаетъ всадникъ,
И ​льдисто​ свѣтлѣетъ худое лицо.
​Чѣмъ​ возгласы птицы звучатъ безотраднѣй,
​Тѣмъ​
Сжавшее ​сердце​
Слабѣетъ кольцо.
Глаза засвѣтились.
Въ тревожномъ ихъ блескѣ —
Двѣ крошечныхъ искры,
Два тонкихъ луча…
Но нынче,
Вернувшись изъ страшной поѣздки,
Баронъ приказалъ:
«Позовите врача!»
И лѣкарю,
Мутной тоскою оборонъ
(Шаги и бряцаніе шпоръ въ тишинѣ),
Отрывисто бросилъ:
«Хвораетъ мой воронъ:
Увидѣвъ меня,
Не ​закаркалъ​ онъ мнѣ!»
Ты будешь лѣчить его,
Если жъ послѣдней
Отрады лишусь — посчитаюсь съ тобой!..»
Врачъ вышелъ безмолвно
И тутъ же,
Въ передней,
Руками развёлъ и покончилъ съ собой.
А въ полдень
Въ кровавомъ Особомъ Отдѣлѣ
Барону,
Въ сторонку дохнувъ перегаръ,
Сказали:
«Вотъ ​эти​… ​Они​ засидѣлись:
Она — партизанка, а онъ — комиссаръ».
И медленно
Въ шёпотъ тревожныхъ извѣстій —
​Они​ напряженными стали опять —
Имъ брошено:
«На ночь сведите ихъ вмѣстѣ,
А ночью — подъ ворономъ — разстрѣлять!»
И утромъ ​начштаба​ барону ​прохаркалъ​
О ночи и смерти казнённыхъ двоихъ…
«А воронъ ихъ видѣлъ?
А воронъ ​закаркалъ​?» —
Баронъ перебилъ…
И полковникъ затихъ.
«Случилось ​несчастье​! —
Онъ выдавилъ
(Дабы
Ударъ отклонить —
Сокрушительный вздохъ). —
Съ испугу ли —
​Всё​-таки крикнула баба —
Иль гнили объѣвшись, но…
Воронъ издохъ!»
«Каналья!
Ты сдохнешь, а воронъ мой — умеръ!
Онъ,
Каркая,
Славилъ удѣлъ палача!.. —
Отъ гнѣва и ужаса обезумѣвъ,
Хватаясь за шашку,
Баронъ закричалъ. —
Онъ былъ моимъ другомъ.,
Въ кровавой неволѣ
Другого найти я ​уже​ не смогу!»
И, ​весь​ содрогаясь отъ гнѣва и боли,
Онъ отдалъ приказъ отступать на ​Ургу​.
Стенали ​степные​ ​поджарые​ волки,
Шептались пески,
Умиралъ небосклонъ…
Какъ идолъ, сидѣлъ на косматой монголкѣ,
Монголомъ одѣтъ,
Сумасшедшій баронъ.
И, шорохамъ ночи безсонной внимая,
Онъ призраку гибели выплюнулъ:
«Прочь!»
И каркала ворономъ
Глухонѣмая,
Упавшая сзади
Даурская ночь.
______
Я слышалъ:
Въ монгольскихъ унылыхъ ​улусахъ​,
Ребёнка качая при дымномъ огнѣ,
Раскосая женщина въ кольцахъ и бусахъ
Поётъ о баронѣ на чёрномъ конѣ…
И будто бы въ дни,
Когда въ яростной злобѣ
Шевелится буря въ горячемъ пескѣ, —
Огромный,
Онъ мчитъ надъ пустынею Гоби,
И воронъ сидитъ у него на плечѣ.