Немногие для вечности живут,
Но если ты мгновенным озабочен —
Твой жребий страшен и твой дом непрочен!

(Осип Мандельштам)

Иллюстрация: Paweł Pawlikowski. Zimna wojna, 2018

Вечера в городе сменяют друг друга, как лампы, зажигающиеся с одинаковым напряжением, — заменяют ту, что перегорает, и всё остаётся прежним. Средний уровень видимости поддерживается. Но этого постоянства достаточно, чтобы вечерняя толпа была охвачена зрелищем (spectacle) и улавливала в нём некий идеал — идеал существования, в котором царят здоровье, элегантность, приятные сюрпризы и постоянное желание, без каких-либо усилий, как мы видим на экране все величественное и опасное в этом мире — без опасности, без реальности.

(Henri Thomas. La nuit de Londres)

Иллюстрация: John Atkinson Grimshaw. A Street at Night, 1883

​​О ТРУДНОСТЯХ ПЕРЕВОСПИТАНИЯ

Воистину великолепны
великие замыслы:
рай на земле,
всеобщее братство,
перманентная ломка…
Все это было б вполне достижимо,
если б не люди.
Люди только мешают:
путаются под ногами,
вечно чего-то хотят.
От них одни неприятности.
Надо идти на штурм – спасать человечество,
а они идут к парикмахеру.
Сегодня на карту поставлено
все наше будущее,
а они говорят: –
недурно бы выпить пива!
Вместо того чтоб бороться
за правое дело,
они ведут борьбу
с эпидемией гриппа,
со спазмами,
с корью!
В час, когда решаются судьбы мира,
им нужен почтовый ящик
или постель для любви.
В канун золотого века
они стирают пеленки,
варят суп…
Ну скажите,
Можно ли с ними построить могучее государство?
Все рассыпается в прах!
Обыватели,
ходячие пережитки прошлого,
скопище жалких посредственностей,
лишенных мысли!
Как с ними быть?
Ведь нельзя же их всех уничтожить!
Нельзя же их уговаривать целыми днями!
Если бы не они,
если б не люди,
какая настала бы жизнь!
Если бы не было их,
о, тогда бы,
тогда…
Тогда бы и я не мешал вам своими стихами!

(Hans Magnus Enzensberger)

Пер. Вячеслав Куприянов

Мир это не обязательно много вещей, к нему есть прямой переход и от одной вещи. Отсюда сомнительность приглашения познавать много, чтобы составить в конце концов картину мира. Можно знать массу вещей и не стать ближе к целому. Как бы еще не хуже, гонясь за многим мы только затемняем себе целое, оно начинает нам мерещиться суммой, мы забываем детскую память о том какого рода вещь целое. Целое больше похоже не на границу, а на горизонт. Горизонт тоже похож на границу, можно даже довольно точно заранее измерить, сколько километров до горизонта, но пройти вот эти километры не будет значить дойти до горизонта. Кто прошел много или всё, не ближе к горизонту, чем кто не сделал к нему ни шагу.

(Владимир Бибихин. Узнай себя)

Иллюстрация: Mario Giacomelli. Metamorfosi della terra, 1955-1980

Что это за птицы летят? Светится пыль
на металлических перьях.
Что это за рыбы плывут? Не ты ль
мне говорил, что чешуя их как соль?
Серая моль порхает по комнате. Крылья
рисовой пудрой посыпаны столь
густо, что, если ее раздавить,
можно себе серебристые сделать румяна.
– Позволь, – ты говоришь, – легче к дичку дорогому привить
ветку от райского дерева! Но легче ловить
рыбу руками и птиц взглядом упорным,
легче кривить душой, травам кланяться сорным
или безумным себя объявить.
Солнце на небе пылает, как свежая рана.
Сделан надрез на коре, вынут жука изумруд,
в кожу вживлённый мою. Небесная падает манна.
Те, кто пускается в путь, – те никогда не умрут.

(Светлана Кекова)

«Проявляй мягкость, ибо мягкость непременно украшает всё, в чём присутствует»

'Аиша сказала «Я ехала на верблюде, который начал упрямиться, и я начала бить его. Пророк [Мухаммад], мир ему и благословение Аллаха, сказал: “Ты должна проявить мягкость, ибо мягкость непременно украшает всё, в чём присутствует, а всё, что её лишено, становится безобразным (или: "а ее отсутствие, в чем бы оно ни выражалось, поистине очерняет/порочит")"».

(Muḥammad al-Bukhārī. Al-Adab al-Mufrad / 475)

Аль-Микдам ибн Шурайх передаёт со слов своего отца: «Я спросил ‘Аишу, да будет доволен ею Аллах, о путешествиях в пустыню, и она сказала: “Посланник Аллаха, мир ему и благословение Аллаха, ездил к этим холмам. Однажды он отправился туда снова и послал ко мне необъезженную верблюдицу из числа верблюдов, собранных в качестве закята, и сказал мне: "О ‘Аиша! Проявляй мягкость, ибо мягкость непременно украшает всё, в чём присутствует, а всё, что её лишено, становится безобразным"”».

(Abū Dāwūd al-Sijistānī. Sunan / 4808)

​​«Катастрофа сопровождает технический мир как тень: она относится к его статистике и продолжается с его усовершенствованиями», – так отреагировал на смерть своих друзей в авиакатастрофе Э. Юнгер в работе 1972 года (Jünger E. Philemon und Baucis. Der Tod in der mythischen und technischen Welt). В современной цивилизации, считает он, катастрофы выливаются в количественные расчеты, а не в понимание сущности трагедии. На основании этого писатель делает жесткий вывод о характере смерти в современном мире, сравнивая его с древним и мифологическим представлением о ней: «Снимки, на которых мертвых укладывают горами, как массовый товар, тоже являются документами духовной истории с учетом изменения отношения к смерти. Здесь решающее значение имеет не грубый мотив, а хладнокровие восприятия. Вероятно, я слишком мягко изобразил живодерню. В ней убивают не так, как убивал Каин, в гневе, не из удовольствия, а при помощи научного метода».

Немецкий философ Петер Козловски отмечает, что «для Юнгера “порядок” нигилистического модернизма еще более бесчеловечен и ужасен, чем каинитский титанизм сынов Земли. Нигилистический порядок механизма умерщвления в современном концлагере ужаснее, чем убийство в античном цирке», где «осознание мерзости происходящего подтверждалось вывешиванием изображений богов». «Кроме того, крушение табу, как ни парадоксально, развивает новое, заполняя нутро каждого человека страхом, о котором никто не смеет говорить. Банальность смерти не может смягчить этот страх», – уверен мыслитель (Jünger E. Philemon und Baucis).

(Сергей Казаков. Вариации консервативной критики современной западной цивилизации в поздних работах Эрнста Юнгера)

Когда луну
　　я вижу в ясном небе,
Я не могу
　　ее не пожалеть –
Одну лишь ночь
　　она глядит колечком,
А там все время –
　　четверть или треть.
Но если б ты луной сияла в небе,
То я бы и туда к тебе проник
И, несмотря на страшный лунный холод,
Сумел бы сделать пламенным твой лик!..

Но что сказать –
　　нет средства от разлуки,
Жизнь движется и ярко и светло,
Над кружевной моею занавеской
Мелькнуло бойкой ласточки крыло...
Трещат в высоких зарослях цикады...
Я песню спел,
　　а горе не прошло.

(Xìng Dé)

Пер. Абрам Арго

Иллюстрация: Kazuhiko Fukuōji, 1997

Ни один утренний посетитель не смотрит на город иначе, как через объектив. Жизнь — это фотобудка. Неужели человеческая память настолько ослабла, что приходится архивировать каждое мгновение? Такова современная форма путешествий: пересекаешь весь свет, чтобы сделать снимок. Больше не будет рассказов о путешествиях, только открытки. <...>

Что сделал мир не так, что мы получаем его из дисплеев? Только дети, старики и птицы смотрят на это зрелище воочию. Они — последние, у кого останутся воспоминания.

(Sylvain Tesson. Une très légère oscillation)

Шестой десяток молча разменяв,
Я не устал. Но, свой храня устав,
Всё так же жду, что свалится звездою
С небес на мой ещё не лысый лоб –
Нет, не сундук с богатством – нечто, чтоб
Жить, точно стриж над чистою водою.

Обороняться – тоже ремесло,
Лишь для того и надобно стило,
И в памяти, чей путь столь тщетно длится,
Неся автограф твой, Сковорода¹,
Я обращаюсь запросто туда,
Куда не всяк посмеет обратиться:

Меня создавший вместе с суетой,
Оставшейся навечно на постой,
Я по тебе бреду неспешной тенью,
Мир человеку честному под стать,
Не удалось тебе меня застать
Врасплох. Ни даже вслед предупрежденью.

(Борис Рубежов)

¹ «Мир ловил меня, но не поймал»