Последние дни инженер путеец Иван Гайкин летал и сиял, как японский поезд «Синкансэн». Ему наконец-то удалось скопить необходимую сумму. Даа, давно, давненько, – уж лет семь, как следовало бы ему поменять старенькую «Калину» на что-то интересней, приличествующее возрасту, да и покладистей.
Ибо починка «уставшего» капризничающего авто всё более напоминала индийские танцы: бесконечные и бессмысленные.
С каждой неисправностью в лексикон природного интеллигента и застенчивого очкарика Гайкина уверенно входили словечки гаражно-площадного толка.
Порой они проскакивали дома и Иван спешил извиниться пред горячо любимыми девчонками: двумя дочками погодками и одной любимой женой. И даже перед собачонкой Глашей.
Конечно, Иван мог купить какую-нибудь свежую, малолитражную «корейскую морковку», но в сорок четыре тошнить на утилитарной табуретке с моторчиком от блендера…
Идеальным представлялась трешка «БМВ» в неброской комплектации. Юзаная, но аккуратным, предпочтительно не курящим бальзаком. Скромно и со вкусом. Легонькие нотки буржуазности и отличная управляемость, чего еще желать.
Вечерами Гайкин с тихим удовольствием крыжил объявления о продаже баварских скороходов. Он не спешил. Напротив, – даже медлил, откладывая свидание с лелеемой мечтой, попутно взвинчиваясь, – что-то вроде прелюдии у ленивцев перед взрывным фулл-контактом.
Машина даже являлась ему во снах. Как разбитная фрау пред сантехником, маняще распахивала она двери, подмигивала фарами, открывала капот и лючок бензобака, обнажая похоть заливной горловины… Во сне у путейца дымило, как у старенького паровоза на подъеме, – почище чем на аппетитные запчасти женушки.
– Надеюсь, никогда не увидимся...
Так Иван резюмировал многолетнее сотрудничество и размашисто захлопнул постылый капот. Вместе с противным жестяным звуком с автолюбителя спали вериги отечественно автопрома.
«Просто камень с плеч!» – облегченно отметил Гайкин.
Завтра за Калиной явится покупатель.
Накачка мотора густым маслом, заставит агрегат агонизировать мягче. Пониженное давление в колесах поможет дряхлой подвеске отрабатывать окурки и камушки тише. Еще кое-какие маленькие предпродажные ухищрения и то, что сделка состоится, Гайкин ни секунды не сомневался. Цена авто более чем приемлема, а покупатель типичный плантатор, катающий «с ветерком» рассаду и навоз.
А значит не далее, чем через день-другой гараж займет что-то из области мирового автомобилестроения, а не головняк, выпивший крови поболее чем бензина.
Гайкин запер гаражный бокс и в замечательном настроении отправился домой. Какой хороший день!
Вся семья собралась за ужином. Иван выпил три рюмки под пельмени и был в самом благодушном расположении духа. В голове витали приятные автолюбительские мысли. Поглощенный ими, он не замечал, с какой затаенной, светлой и тихой улыбкой супруга его Варенька разливает всем чай.
Светка (младшая дочь восемнадцати лет) неожиданно попросила:
– Па, ма, расскажите, какая я была маленькая.
Гайкин обожал всяческих детишек, потому оставил мысли о покрышках и поделился воспоминаниями.
– Даа… – мечтательно вздохнул он, закончив небольшой экскурс в семейные предания, пронизанный теплотой и нотками легкой грусти.
– Даа… И вот что я скажу, девоньки. Я не прочь испытать это вновь. Малыши, это просто напалм!
– Я тоже… – потупилась и залилась девичьим румянцем жена, а Светка поспешила обрадовать родителей:
– Вот и отлично. Па, ма, я беременна.
Гайкин отрешенно помешивал парящий чай. Пальцем. Это было пугающе, ведь он пил без сахара. Его мечта ускользала, ибо ребенок это траты.
– Я тоже… – спустя мгновенья ступора, с расстановкой говорит жена. – Тоже не прочь. Испытать вновь. Потому что Я беременна! Иван, слышишь?
И испепеляюще глядит на залетевшую дщерь, у которой отвалилась маленькая наглая челюсть.
Гайкин активно поработал раскаленным пальцем в ухе: – Что, дорогая?..
Ибо починка «уставшего» капризничающего авто всё более напоминала индийские танцы: бесконечные и бессмысленные.
С каждой неисправностью в лексикон природного интеллигента и застенчивого очкарика Гайкина уверенно входили словечки гаражно-площадного толка.
Порой они проскакивали дома и Иван спешил извиниться пред горячо любимыми девчонками: двумя дочками погодками и одной любимой женой. И даже перед собачонкой Глашей.
Конечно, Иван мог купить какую-нибудь свежую, малолитражную «корейскую морковку», но в сорок четыре тошнить на утилитарной табуретке с моторчиком от блендера…
Идеальным представлялась трешка «БМВ» в неброской комплектации. Юзаная, но аккуратным, предпочтительно не курящим бальзаком. Скромно и со вкусом. Легонькие нотки буржуазности и отличная управляемость, чего еще желать.
Вечерами Гайкин с тихим удовольствием крыжил объявления о продаже баварских скороходов. Он не спешил. Напротив, – даже медлил, откладывая свидание с лелеемой мечтой, попутно взвинчиваясь, – что-то вроде прелюдии у ленивцев перед взрывным фулл-контактом.
Машина даже являлась ему во снах. Как разбитная фрау пред сантехником, маняще распахивала она двери, подмигивала фарами, открывала капот и лючок бензобака, обнажая похоть заливной горловины… Во сне у путейца дымило, как у старенького паровоза на подъеме, – почище чем на аппетитные запчасти женушки.
– Надеюсь, никогда не увидимся...
Так Иван резюмировал многолетнее сотрудничество и размашисто захлопнул постылый капот. Вместе с противным жестяным звуком с автолюбителя спали вериги отечественно автопрома.
«Просто камень с плеч!» – облегченно отметил Гайкин.
Завтра за Калиной явится покупатель.
Накачка мотора густым маслом, заставит агрегат агонизировать мягче. Пониженное давление в колесах поможет дряхлой подвеске отрабатывать окурки и камушки тише. Еще кое-какие маленькие предпродажные ухищрения и то, что сделка состоится, Гайкин ни секунды не сомневался. Цена авто более чем приемлема, а покупатель типичный плантатор, катающий «с ветерком» рассаду и навоз.
А значит не далее, чем через день-другой гараж займет что-то из области мирового автомобилестроения, а не головняк, выпивший крови поболее чем бензина.
Гайкин запер гаражный бокс и в замечательном настроении отправился домой. Какой хороший день!
Вся семья собралась за ужином. Иван выпил три рюмки под пельмени и был в самом благодушном расположении духа. В голове витали приятные автолюбительские мысли. Поглощенный ими, он не замечал, с какой затаенной, светлой и тихой улыбкой супруга его Варенька разливает всем чай.
Светка (младшая дочь восемнадцати лет) неожиданно попросила:
– Па, ма, расскажите, какая я была маленькая.
Гайкин обожал всяческих детишек, потому оставил мысли о покрышках и поделился воспоминаниями.
– Даа… – мечтательно вздохнул он, закончив небольшой экскурс в семейные предания, пронизанный теплотой и нотками легкой грусти.
– Даа… И вот что я скажу, девоньки. Я не прочь испытать это вновь. Малыши, это просто напалм!
– Я тоже… – потупилась и залилась девичьим румянцем жена, а Светка поспешила обрадовать родителей:
– Вот и отлично. Па, ма, я беременна.
Гайкин отрешенно помешивал парящий чай. Пальцем. Это было пугающе, ведь он пил без сахара. Его мечта ускользала, ибо ребенок это траты.
– Я тоже… – спустя мгновенья ступора, с расстановкой говорит жена. – Тоже не прочь. Испытать вновь. Потому что Я беременна! Иван, слышишь?
И испепеляюще глядит на залетевшую дщерь, у которой отвалилась маленькая наглая челюсть.
Гайкин активно поработал раскаленным пальцем в ухе: – Что, дорогая?..
Он не ослышался, – полку родовой корочки, талька для опрелостей, тугих молокоотсосов и бессонных ночей прибыло ещё. Перед Гайкиным замаячил призрак «Дэу Матиза», – ведь пара детей, это удвоенные траты.
– Черт! Если еще и собака залетит, то я пешеход… – метко подметил Гайкин.
Доселе молчавшая старшая дочь Алла трижды лениво хлопнула в ладоши и холодно процедила: – Браво, браво…
Не известно, кому она аплодировала, отцу или матери с сестрой, но оказалось Аллочка и сама на третьем месяце…
Гайкин конечно здорово любил детей, но тут взялся за голову, – хуле, не каждый день высыпает столько ананасов на генеалогическом древе…
– Ты куда, Ваня? Папочка? – наперебой вопрошали Ивана «залетные». Они в тревоге сгрудились в прихожей, где с проворством ленивца одевался глава семейства.
– В гараж... – отвечал Гайкин, флегматичный, как тепловоз на вечном приколе.
– Вешаться?! – ахнула жена, а дочки заскулили как дверные петли.
– Ёбнулась, голубушка? – без обиняков сказал Гайкин супруге. – Надо удалить из мотора чертово масло. Накачать колеса. Сделать ласточке диагностику, одним словом. Скоро столько хлопот, столько…
Гайкин очень любил детей и своих девчонок.
– Черт! Если еще и собака залетит, то я пешеход… – метко подметил Гайкин.
Доселе молчавшая старшая дочь Алла трижды лениво хлопнула в ладоши и холодно процедила: – Браво, браво…
Не известно, кому она аплодировала, отцу или матери с сестрой, но оказалось Аллочка и сама на третьем месяце…
Гайкин конечно здорово любил детей, но тут взялся за голову, – хуле, не каждый день высыпает столько ананасов на генеалогическом древе…
– Ты куда, Ваня? Папочка? – наперебой вопрошали Ивана «залетные». Они в тревоге сгрудились в прихожей, где с проворством ленивца одевался глава семейства.
– В гараж... – отвечал Гайкин, флегматичный, как тепловоз на вечном приколе.
– Вешаться?! – ахнула жена, а дочки заскулили как дверные петли.
– Ёбнулась, голубушка? – без обиняков сказал Гайкин супруге. – Надо удалить из мотора чертово масло. Накачать колеса. Сделать ласточке диагностику, одним словом. Скоро столько хлопот, столько…
Гайкин очень любил детей и своих девчонок.
Старый рассказ. "Философия Шампуня"
Шампунь живет на Железнодорожников, где магазин «Богатырь». Магазин маленький, а одежда продается большая. И даже обувь пятидесятого размера. Бывают же люди с такими лаптями…
Квартира у Шампуня тоже маленькая, «полторашка» на третьем этаже. В проходной комнате сервант, платяной шкаф и телевизор. За шкафом на тахте спит паханок. Так Шампунь называет своего отца.
У паханка первая группа инвалидности, железная пластинка в голове, нога без пятки, трость с набалдашником рукояткой пистолета и «ушастый» запорожец от собеса. Раньше паханок работал инженером на каком-то заводе, квартиру дали оттуда.
Шампунь говорит про паханка:
- Он так-то, нормальный мужик. Но справка из «дурки» все равно есть. Он же танкист, полбашки осколком снесло. Мозги обратно запихнули, поставили железную крышку. Ничего, не протекает. Но пить абсолютно нельзя. Сразу «уезжает» обратно на войну, идет в атаку. И уже тогда все равно, сколько врагов против. Только меня узнает. И то, если придавить посильнее.
Шампунь крутится у зеркала, примеряет новый пиджак. Мне смешно. Пиджак размера на два меньше. Вернее, по плечам и рукавам вроде подходит, а на пузе не сходится, даже пуговицу не застегнуть.
Шампуня такой поворот не смущает:
- Видишь, обычное дело. На меня ничего не лезет, только заказывать если. Зато, модная вещица, мелкий вельвет с прострочкой от «Монтана», три куска на «барахле» с руками отлетит. Но брал-то в госцену, прямо на базе взял. Там не померить, несолидно. Заезжают серьезные люди, берут по звонку или записке сверху.
И что, мерить теперь, как бедный родственник из колхоза приехал? Взял, пошел, владеешь. Не глянется, запустил в народ, еще и приварок на карман имеешь вдвойне…
Шампунь хлопает себя по карману, заканчивает мысль:
- Я мзду не беру, мне за державу обидно. Кто-то там скажет: «Ага, использует служебное положение!» Фигня, у нас везде так. Я что ли придумал: товаровед – главная гайка на трубе дефицита? Сидит, регулирует напор. Этим – дать для плана. Этим – придержать. А тем – пихнуть в обмен, пусть пробивают талончик на «Жигули» в знак уважения.
И все, и едет на новых колесах себе фирмач. А тут – я стою…
Шампунь изображает замысловатый жест рукой, теперь хлопает себя уже по ляжке, поясняет:
- К ноге! Тут – дорога. Здесь я решаю. Могу – применить меру по полной. Могу – дырку в правах накрутить. А могу, по-человечески подойти к нарушителю, прикрыть один глаз. И он ко мне – так же. И все довольны, и не в накладе, и профилактика еще правонарушений для страны.
- Взяточник ты, Шампунь – говорю я. – Вполне серьезно, взяточник, разгильдяй и трепач. И когда-нибудь тебя тряхнут из Особой инспекции по личному составу. И хорошо, если просто вышибут, не посадят…
- Но-но! – Шампунь топорщит усы, делает начальственное лицо. – Поучи старших, зеленый. По главной сути – жизнь проста, нагнали мути – глотни полста. Истина, короче, в вине. Паханок! – рычит Шампунь в соседнюю комнату – Гони карету к подъезду, через десять минут царский выход!
Мы с Шампунем идем в ресторан. Он предложил, я не отказался. Шампунь празднует День рождения. Почти юбилей, «последний раз двадцать».
***
Ресторан, понятно, «Садко». Это престижно, другие у нас попроще. Неподалеку, на причале Речного вокзала строится новый большой ресторан. Называется, «Енисей-Батюшка». Но это, когда еще будет.
Шампунь говорит официанту:
- Значит, любезный, скажешь на кухне: «Сергей Сергеич сами празднуют, желают по первому разряду». И два пузыря «шампуня» чтобы сразу поставить. Один подашь в серебряном ведерке, у вас такое есть. И снегу туда нагреби с балкона, какой почище. И, пока ждем, полкило беленькой в графине с лебедями. И пару-другую бутербродов с икрой тоже подкинь.
- С икрой не будет, к празднику лимит бережем. Могу селедочки с лучком для вас порционно покрошить.
- Вот всегда так! – Шампунь обиженно разводит руками. – К празднику берегут, а Сергей Сергеича, на обочину жизни взашей. Какой там «жигуль», кстати, метр у вас недавно себе сгоношил?..
- Не могу знать.
Шампунь живет на Железнодорожников, где магазин «Богатырь». Магазин маленький, а одежда продается большая. И даже обувь пятидесятого размера. Бывают же люди с такими лаптями…
Квартира у Шампуня тоже маленькая, «полторашка» на третьем этаже. В проходной комнате сервант, платяной шкаф и телевизор. За шкафом на тахте спит паханок. Так Шампунь называет своего отца.
У паханка первая группа инвалидности, железная пластинка в голове, нога без пятки, трость с набалдашником рукояткой пистолета и «ушастый» запорожец от собеса. Раньше паханок работал инженером на каком-то заводе, квартиру дали оттуда.
Шампунь говорит про паханка:
- Он так-то, нормальный мужик. Но справка из «дурки» все равно есть. Он же танкист, полбашки осколком снесло. Мозги обратно запихнули, поставили железную крышку. Ничего, не протекает. Но пить абсолютно нельзя. Сразу «уезжает» обратно на войну, идет в атаку. И уже тогда все равно, сколько врагов против. Только меня узнает. И то, если придавить посильнее.
Шампунь крутится у зеркала, примеряет новый пиджак. Мне смешно. Пиджак размера на два меньше. Вернее, по плечам и рукавам вроде подходит, а на пузе не сходится, даже пуговицу не застегнуть.
Шампуня такой поворот не смущает:
- Видишь, обычное дело. На меня ничего не лезет, только заказывать если. Зато, модная вещица, мелкий вельвет с прострочкой от «Монтана», три куска на «барахле» с руками отлетит. Но брал-то в госцену, прямо на базе взял. Там не померить, несолидно. Заезжают серьезные люди, берут по звонку или записке сверху.
И что, мерить теперь, как бедный родственник из колхоза приехал? Взял, пошел, владеешь. Не глянется, запустил в народ, еще и приварок на карман имеешь вдвойне…
Шампунь хлопает себя по карману, заканчивает мысль:
- Я мзду не беру, мне за державу обидно. Кто-то там скажет: «Ага, использует служебное положение!» Фигня, у нас везде так. Я что ли придумал: товаровед – главная гайка на трубе дефицита? Сидит, регулирует напор. Этим – дать для плана. Этим – придержать. А тем – пихнуть в обмен, пусть пробивают талончик на «Жигули» в знак уважения.
И все, и едет на новых колесах себе фирмач. А тут – я стою…
Шампунь изображает замысловатый жест рукой, теперь хлопает себя уже по ляжке, поясняет:
- К ноге! Тут – дорога. Здесь я решаю. Могу – применить меру по полной. Могу – дырку в правах накрутить. А могу, по-человечески подойти к нарушителю, прикрыть один глаз. И он ко мне – так же. И все довольны, и не в накладе, и профилактика еще правонарушений для страны.
- Взяточник ты, Шампунь – говорю я. – Вполне серьезно, взяточник, разгильдяй и трепач. И когда-нибудь тебя тряхнут из Особой инспекции по личному составу. И хорошо, если просто вышибут, не посадят…
- Но-но! – Шампунь топорщит усы, делает начальственное лицо. – Поучи старших, зеленый. По главной сути – жизнь проста, нагнали мути – глотни полста. Истина, короче, в вине. Паханок! – рычит Шампунь в соседнюю комнату – Гони карету к подъезду, через десять минут царский выход!
Мы с Шампунем идем в ресторан. Он предложил, я не отказался. Шампунь празднует День рождения. Почти юбилей, «последний раз двадцать».
***
Ресторан, понятно, «Садко». Это престижно, другие у нас попроще. Неподалеку, на причале Речного вокзала строится новый большой ресторан. Называется, «Енисей-Батюшка». Но это, когда еще будет.
Шампунь говорит официанту:
- Значит, любезный, скажешь на кухне: «Сергей Сергеич сами празднуют, желают по первому разряду». И два пузыря «шампуня» чтобы сразу поставить. Один подашь в серебряном ведерке, у вас такое есть. И снегу туда нагреби с балкона, какой почище. И, пока ждем, полкило беленькой в графине с лебедями. И пару-другую бутербродов с икрой тоже подкинь.
- С икрой не будет, к празднику лимит бережем. Могу селедочки с лучком для вас порционно покрошить.
- Вот всегда так! – Шампунь обиженно разводит руками. – К празднику берегут, а Сергей Сергеича, на обочину жизни взашей. Какой там «жигуль», кстати, метр у вас недавно себе сгоношил?..
- Не могу знать.
Теперь же доложу, утрясем вопрос… – официант опасливо отодвигается, сохраняя почтительную позу фигуры.
- Доложи, братец. И селедочки – тоже с душой покроши. Главное, – душа. Остальное – купим.
***
- Ну, будем пухленькими! – Шампунь поднимает рюмку, отставляя мизинец. – Чтобы, значит, ни тормоза, ни стоп-сигнала! Чтоб хотелось и моглось. Чтоб звезда на погон, дома красный телефон, себе – бес в ребро, врагам – хрен в мурло, за все хорошее на десять лет вперед. И... за мир во всем мире!
Умеет Шампунь говорить тосты. Соседний столик даже похлопал в ладоши, оттуда подходят чокнуться с именинником.
- Знаешь, откуда?.. – Шампунь провожает глазами соседей. – Это серьезные мужики по линии сельского хозяйства сидят. Две персональные «Волги». И у каждого по личной «Ладе», кто за столом. Могу даже номера на память сказать. Вся сельхозтехника под ними в крае.
Ты присмотрись, у одного дочка – ничего себе так. Вижу, иногда на дачу с ней на понтах рассекает. Я-то старый пень, а тебе – и кардан в руки.
- Сам разберусь.
- Вот разберись – Шампунь назидательно крутит пальцем. – Учишь вас, учишь…
Хочешь, разверну философию Шампуня? Первое: до коммунизма еще далеко, в пути не раз захочется пожрать. Второе: не ты один такой умный. Отсюда третье: дают – бери, бьют – огрызайся. Станешь убегать, только помашут ручкой вослед. За место у кормушки грызут зубами. Кто не грызет, пролетает. Знаешь, кто такой «пролетарий»? Это оно и есть…
Шампунь заливисто ржет, продолжает:
- Теперь, четвертое. Если родился графом, – улучшай породу. Если родился дворняжкой – сиди, не чирикай. Отсюда пятое: не будь дураком, используй шанс. Заводи связи, обрастай нужными людьми. Споткнешься – поддержат. Попрешь вверх – будут опорой. Ворон – ворону, сам знаешь. Вот и вся философия. Запомни, сынок, спасибо скажешь.
- Мещанская твоя философия, папа – смеюсь я. – На пять лет всего старше, а будто из пещерного века вылез.
- Ницше надо читать! – Шампунь опять выставляет назидательный палец. – Он так-то запрещенный, но много умного сказал мужик. Это тебе не политинформация на разводе перед службой. Стой-ка, музыканты как раз приперлись уже…
Шампунь снимается со стула, вразвалку следует по ковровой дорожке к эстраде, где рассаживаются музыканты местного ансамбля. Возвращается, говорит:
- «Вишни» заказал, «Журавлей» и потом еще что-нибудь цыганское, для души. Так я о чем. Жить надо так, чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Это еще Островский верно подметил. Не такой, как Ницше, но тоже – мужик не промах был.
Когда его читал, плакал. Берет за душу железной рукой. И хочется, как они. А потом взял полосатую палку, вышел на дорогу и думаешь: «А чо сердце-то рвать?» Они уже построили, не переделать. Вон, гляди…
Шампунь обводит рукой зал:
- Видишь, сколько сидят? А сколько, если во всей стране? Дадут они тебе переделать, жди! Это, сынок, сделано на века. Социализм, когда у всех поровну. Но у некоторых – по уму больше.
***
- Хорошо посидели – говорит Шампунь на выходе, едва ворочая языком. – Сейчас паханок подрулит, подкинем тебя до хаты. Жаль, рыжую ту не снял, упала в душу. Она, правда, с клиентом. Но можно было и пятак надраить. За бабу, хочешь знать, выйти на гребень не западло. Хороших баб мало, они по разнарядке с неба идут…
Видел, как танго сбацали вместе? Весь кабак смотрел, отвечаю!
Шампунь крутит между сугробов, держа за талию невидимую партнершу, поет сиплым басом:
- Шер ами-и-и, бьется волн хру-у-сталь…
Со стороны набережной слышны какие-то крики.
- Во, понял?! – радуется Шампунь. – Только сказал, сразу подтвердилась драка. Пошли, заценим бойцов…
***
На причале несколько автомобилей такси. Человек десять сгрудились, смотрят в воду. Шампунь еще издали рявкает:
- Что за шум, а драки нет?
- Да вон, стоял тут один. На «жиге» с бабой. «Ручник», наверно, сыграл. Как были, так задом в реку ушли…
- Так чо стоим, вашу Бога ж мать?!
Шампунь скидывает пальто наземь, рвет пиджак, делает несколько прыжков и ныряет в стылую ртуть Енисея.
***
Пострадавших и Шампуня выдернули из воды на шарфах. Подъехали пэпээсники, примчалась «Скорая».
- Доложи, братец. И селедочки – тоже с душой покроши. Главное, – душа. Остальное – купим.
***
- Ну, будем пухленькими! – Шампунь поднимает рюмку, отставляя мизинец. – Чтобы, значит, ни тормоза, ни стоп-сигнала! Чтоб хотелось и моглось. Чтоб звезда на погон, дома красный телефон, себе – бес в ребро, врагам – хрен в мурло, за все хорошее на десять лет вперед. И... за мир во всем мире!
Умеет Шампунь говорить тосты. Соседний столик даже похлопал в ладоши, оттуда подходят чокнуться с именинником.
- Знаешь, откуда?.. – Шампунь провожает глазами соседей. – Это серьезные мужики по линии сельского хозяйства сидят. Две персональные «Волги». И у каждого по личной «Ладе», кто за столом. Могу даже номера на память сказать. Вся сельхозтехника под ними в крае.
Ты присмотрись, у одного дочка – ничего себе так. Вижу, иногда на дачу с ней на понтах рассекает. Я-то старый пень, а тебе – и кардан в руки.
- Сам разберусь.
- Вот разберись – Шампунь назидательно крутит пальцем. – Учишь вас, учишь…
Хочешь, разверну философию Шампуня? Первое: до коммунизма еще далеко, в пути не раз захочется пожрать. Второе: не ты один такой умный. Отсюда третье: дают – бери, бьют – огрызайся. Станешь убегать, только помашут ручкой вослед. За место у кормушки грызут зубами. Кто не грызет, пролетает. Знаешь, кто такой «пролетарий»? Это оно и есть…
Шампунь заливисто ржет, продолжает:
- Теперь, четвертое. Если родился графом, – улучшай породу. Если родился дворняжкой – сиди, не чирикай. Отсюда пятое: не будь дураком, используй шанс. Заводи связи, обрастай нужными людьми. Споткнешься – поддержат. Попрешь вверх – будут опорой. Ворон – ворону, сам знаешь. Вот и вся философия. Запомни, сынок, спасибо скажешь.
- Мещанская твоя философия, папа – смеюсь я. – На пять лет всего старше, а будто из пещерного века вылез.
- Ницше надо читать! – Шампунь опять выставляет назидательный палец. – Он так-то запрещенный, но много умного сказал мужик. Это тебе не политинформация на разводе перед службой. Стой-ка, музыканты как раз приперлись уже…
Шампунь снимается со стула, вразвалку следует по ковровой дорожке к эстраде, где рассаживаются музыканты местного ансамбля. Возвращается, говорит:
- «Вишни» заказал, «Журавлей» и потом еще что-нибудь цыганское, для души. Так я о чем. Жить надо так, чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Это еще Островский верно подметил. Не такой, как Ницше, но тоже – мужик не промах был.
Когда его читал, плакал. Берет за душу железной рукой. И хочется, как они. А потом взял полосатую палку, вышел на дорогу и думаешь: «А чо сердце-то рвать?» Они уже построили, не переделать. Вон, гляди…
Шампунь обводит рукой зал:
- Видишь, сколько сидят? А сколько, если во всей стране? Дадут они тебе переделать, жди! Это, сынок, сделано на века. Социализм, когда у всех поровну. Но у некоторых – по уму больше.
***
- Хорошо посидели – говорит Шампунь на выходе, едва ворочая языком. – Сейчас паханок подрулит, подкинем тебя до хаты. Жаль, рыжую ту не снял, упала в душу. Она, правда, с клиентом. Но можно было и пятак надраить. За бабу, хочешь знать, выйти на гребень не западло. Хороших баб мало, они по разнарядке с неба идут…
Видел, как танго сбацали вместе? Весь кабак смотрел, отвечаю!
Шампунь крутит между сугробов, держа за талию невидимую партнершу, поет сиплым басом:
- Шер ами-и-и, бьется волн хру-у-сталь…
Со стороны набережной слышны какие-то крики.
- Во, понял?! – радуется Шампунь. – Только сказал, сразу подтвердилась драка. Пошли, заценим бойцов…
***
На причале несколько автомобилей такси. Человек десять сгрудились, смотрят в воду. Шампунь еще издали рявкает:
- Что за шум, а драки нет?
- Да вон, стоял тут один. На «жиге» с бабой. «Ручник», наверно, сыграл. Как были, так задом в реку ушли…
- Так чо стоим, вашу Бога ж мать?!
Шампунь скидывает пальто наземь, рвет пиджак, делает несколько прыжков и ныряет в стылую ртуть Енисея.
***
Пострадавших и Шампуня выдернули из воды на шарфах. Подъехали пэпээсники, примчалась «Скорая».
Едем на паханке домой. Шампунь сидит сзади, сверху навалены пальто, чтобы теплее. Стучит зубами, сообщает:
- Нет, ты гля, полкило водки, два пузыря «шампуня», все из организма в минуту долой! Паханок, там заначка дома была, ты не высосал под шумок, старый танкист?
- За шкафом что ль? Не стал. Думал, разверстаем для праздничка потом… – кряхтит паханок, воюя с обледеневшей дорожной колеей. – Как чуял, вишь…
***
Ночь. Сидим у Шампуня на кухне, крутится магнитофон. Паханок за стенкой поднимает в атаку танковый взвод. Руки ему завязали полотенцем, чтоб спокойнее спалось.
- Я слабовольный какой-то у них получился – говорит мне Шампунь. – Мамка, жива была, давала у нас шороху всем. Она деревенская, из доярок, такое дело. А паханок, он больше городской, не считая войны конечно.
А мамка померла, я на улицу пошел расти. Паханок на работе, куда мне еще. Ну, теплая компашка, выпивка, ножички-папироски. Мог бы свободно присесть, к тому шло.
Завидую таким, как ты. У вас все понятно: «Вот это – нельзя!» И все, и разговоры в сторону. Характер потому что такой.
А я, например, сто раз себе говорил: «Все, с двадцатого – не пью!»
Да как? – без того несут. Я же «Шампунь», уже привыкли давно. Многие на дороге даже имени не знают совсем. Говорят: «Поедешь, там Шампунь стоит. Если чо, он решает, не зверь…»
Характер у меня слабый и каша в голове.
- А что же в реку тогда полез?
- Ты чо?! – удивляется Шампунь. – Я же гаишник. Это ж, считай, – дорога. Там я решаю, закон.
- Нет, ты гля, полкило водки, два пузыря «шампуня», все из организма в минуту долой! Паханок, там заначка дома была, ты не высосал под шумок, старый танкист?
- За шкафом что ль? Не стал. Думал, разверстаем для праздничка потом… – кряхтит паханок, воюя с обледеневшей дорожной колеей. – Как чуял, вишь…
***
Ночь. Сидим у Шампуня на кухне, крутится магнитофон. Паханок за стенкой поднимает в атаку танковый взвод. Руки ему завязали полотенцем, чтоб спокойнее спалось.
- Я слабовольный какой-то у них получился – говорит мне Шампунь. – Мамка, жива была, давала у нас шороху всем. Она деревенская, из доярок, такое дело. А паханок, он больше городской, не считая войны конечно.
А мамка померла, я на улицу пошел расти. Паханок на работе, куда мне еще. Ну, теплая компашка, выпивка, ножички-папироски. Мог бы свободно присесть, к тому шло.
Завидую таким, как ты. У вас все понятно: «Вот это – нельзя!» И все, и разговоры в сторону. Характер потому что такой.
А я, например, сто раз себе говорил: «Все, с двадцатого – не пью!»
Да как? – без того несут. Я же «Шампунь», уже привыкли давно. Многие на дороге даже имени не знают совсем. Говорят: «Поедешь, там Шампунь стоит. Если чо, он решает, не зверь…»
Характер у меня слабый и каша в голове.
- А что же в реку тогда полез?
- Ты чо?! – удивляется Шампунь. – Я же гаишник. Это ж, считай, – дорога. Там я решаю, закон.
«Приближается весна, дни становятся длиннее. Хочется писать, и кажется, что в этом году я буду писать так же много, как Потапенко. И деньги нужны адски. Мне нужно 20 тысяч годового дохода, так как я уже не могу спать с женщиной, если она не в шелковой сорочке. К тому же, когда у меня есть деньги, я чувствую себя как на облаках, немножко пьяно, и не могу не тратить их на всякий вздор. Третьего дня я был именинник; ожидал подарков и не получил ни шиша».
Чехову 160
Чехову 160
Forwarded from Just the Judge
Вольные жители Телеграма! Если вы ещё остались, те, кому не плевать! К Вам обращаю трепетный призыв свой!
Пятерых исполнителей голуновского заказа закрыли. И 99%, что именно они по делу будут идти до самого конца, и всё стухнет.
1% оставляю на то, что мы восстанем из праха и не дадим на поругание!
Многие реальные злодеи проходят по этому делу свидетелями. Но есть один, которому вообще никак не отвертеться и не отмазаться, если просто мы не будем молчать. Потому что он по должности согласовывал блевотину этих пятерых, которую они выдали за оперативную работу.
Начальник управления внутренних дел по Западному административному округу ГУ МВД РФ по Москве Андрей Пучков (ныне уволенный) должен присесть вместе с остальными. Когда этот присядет - и до других доберёмся.
Вольные телеграмные каналы! Разверните электронные хоругви! Расчехлите трубы, дудуки и вувузелы! Вспоминте дух станичный, дух родной, ушкуйный, казацкий! Ще не сгнели струги, не заржавели пищали! Вспомните холодные волны Волги-Матушки!
Не посрамим доброе имя анонимных и авторских аккаунтов!
Не дадим замотать, заткнуть и забыть! Потому что Андрей Пучков - не свидетель. Андрей Пучков - организатор.
Ответим вражине флэшмобом хэштегов! Во имя священной справедливости!
#ПучковаПодСтражу
Пятерых исполнителей голуновского заказа закрыли. И 99%, что именно они по делу будут идти до самого конца, и всё стухнет.
1% оставляю на то, что мы восстанем из праха и не дадим на поругание!
Многие реальные злодеи проходят по этому делу свидетелями. Но есть один, которому вообще никак не отвертеться и не отмазаться, если просто мы не будем молчать. Потому что он по должности согласовывал блевотину этих пятерых, которую они выдали за оперативную работу.
Начальник управления внутренних дел по Западному административному округу ГУ МВД РФ по Москве Андрей Пучков (ныне уволенный) должен присесть вместе с остальными. Когда этот присядет - и до других доберёмся.
Вольные телеграмные каналы! Разверните электронные хоругви! Расчехлите трубы, дудуки и вувузелы! Вспоминте дух станичный, дух родной, ушкуйный, казацкий! Ще не сгнели струги, не заржавели пищали! Вспомните холодные волны Волги-Матушки!
Не посрамим доброе имя анонимных и авторских аккаунтов!
Не дадим замотать, заткнуть и забыть! Потому что Андрей Пучков - не свидетель. Андрей Пучков - организатор.
Ответим вражине флэшмобом хэштегов! Во имя священной справедливости!
#ПучковаПодСтражу
Forwarded from Kotsnews
Эрдоган заявил, что число погибших с турецкой стороны в сирийском Идлибе возросло до восьми. Президент Турции лично сообщает о своих погибших. Турки, как правило, публикуют на сайте своего Минобороны имена и фотографии. В принципе, это практикуют многие страны, уважающие свою армию и своих павших.
Только, к сожалению, не у нас. И у меня нет разумного объяснения, почему о погибших в Сирии медсестрах мы узнаем случайно из биробиджанской районной прессы, об убитых ссошниках - из соболезнований во ВКонтакте, о павших офицерах ЦСН ФСБ - из телеграм-каналов.
Я помню, как «Комсомолка» делала «Книгу памяти» по Чечне, пытаясь перечислить пофамильно всех погибших и написать о них хоть что-то. Из каждого ведомства информацию приходилось вырывать пассатижами. И эта косность системы (неважно, какое силовое ведомство) сохранилась до сих пор, ничего в этом плане не изменилось.
Изменился мир вокруг, утаить что-то в век соцсетей, когда в каждой зажигалке есть камера, практически невозможно. Фотографии погибших героев, выставленные в родном подразделении, утекут в Телеграм. И люди все равно узнают об их последнем бое.
Хотя эти фотографии с биографической справкой, а то и теплыми словами сослуживцев, должны висеть в разделе «Наши герои» на сайтах профильных ведомств, в которых служили погибшие. Чтобы любой школьник мог зайти и составить доклад для урока мужества, опираясь на истории реальных героев из его настоящего.
Только, к сожалению, не у нас. И у меня нет разумного объяснения, почему о погибших в Сирии медсестрах мы узнаем случайно из биробиджанской районной прессы, об убитых ссошниках - из соболезнований во ВКонтакте, о павших офицерах ЦСН ФСБ - из телеграм-каналов.
Я помню, как «Комсомолка» делала «Книгу памяти» по Чечне, пытаясь перечислить пофамильно всех погибших и написать о них хоть что-то. Из каждого ведомства информацию приходилось вырывать пассатижами. И эта косность системы (неважно, какое силовое ведомство) сохранилась до сих пор, ничего в этом плане не изменилось.
Изменился мир вокруг, утаить что-то в век соцсетей, когда в каждой зажигалке есть камера, практически невозможно. Фотографии погибших героев, выставленные в родном подразделении, утекут в Телеграм. И люди все равно узнают об их последнем бое.
Хотя эти фотографии с биографической справкой, а то и теплыми словами сослуживцев, должны висеть в разделе «Наши герои» на сайтах профильных ведомств, в которых служили погибшие. Чтобы любой школьник мог зайти и составить доклад для урока мужества, опираясь на истории реальных героев из его настоящего.
Попросил глухого таксиста со слуховым аппаратом включить радио. Оказался в неудобной ситуации. Играет хрень, теперь не удобно просить выключить!
Рассказали тут на днях, что вот хороший человек, помог место на Ваганьковском по свойски за 5 сделать, а так то 7 объявляли. Спросил, а нафига? Лучше же семье оставить. Оказалось, что друзья оплатили. Маме так ближе ездить. Что-то я не понимаю в этой жизни. Ну или ещё рано об этом думать...
Что только наряду с нормальными продуктами не доживает век в большой морозильной камере холодильника… Там же ноу фрост, ноу лед, ноу вонь, микробы ноу. Можно годами хранить без потери питательных свойств любое гавно.
Оно же как? Кушать «престарелую» тефтелю неохота, а выкинуть страшно. Копейка, знаешь ли, ого го бережет! В пакетик её укутал, в морозилку, и думаешь: «У меня там еще овощное рагу где-то. Клавка стряпала. Достойное рено. Полгода не виделись, надо позвонить, пошпекать Вероничку. А тефтелю пожарю с рагу, вобью яйцо, бахну чеснока, хмели-сунели и вообще не обосрусь».
По этой схеме морозильник заполняется часто уже ставшими опасными для здоровья продуктами. Видимо, мы даем им шанс исправиться… Чтобы в один день выкинуть.
Надо как итальянцы. У этих детей недоваренной пасты, из завалявшегося гавна получается пицца с пепперони, моцареллой, хрустящим ободком и бутылочкой красного винца на взморье в Сорренто.
У нас, сожрав какого-нибудь прожаренного с аджикой холодца и пернув с искрами, ты лишился дивана и обоняния в Пензе.
Что тут у нас? Початый йогурт? Ого, такой уже не выпускают! Любопытно, он еще биологически активен? Это что? Полторы иссохшие сосиски «папа не может»? Ага, вот и половинка в другом пакете. У меня, знаешь, ничего не пропадает! Только тухнет... Это гречка с…с… Что это?! Так, пиздец, срочно помыться! А это? Котлеты?
Хым, мы такие кирпичи не делаем. Дороговато. Много мяса, а оно при жарке теряет до тридцати процентов отплаченного веса, мразь. А хлеб при жарке нихуя не теряет, да мама? Это ж тещины ромштексы!
Полгода назад приезжала, привезла кастрюлю этих «булок». Угощала-угощала, схавала все сало, колбасу, закусила коньяком, уехала. Через неделю опять нагрянет, я ей разогрею. Ей будет приятно. А что, они как новые. Ноу фрост же…
А. Болдырев
Оно же как? Кушать «престарелую» тефтелю неохота, а выкинуть страшно. Копейка, знаешь ли, ого го бережет! В пакетик её укутал, в морозилку, и думаешь: «У меня там еще овощное рагу где-то. Клавка стряпала. Достойное рено. Полгода не виделись, надо позвонить, пошпекать Вероничку. А тефтелю пожарю с рагу, вобью яйцо, бахну чеснока, хмели-сунели и вообще не обосрусь».
По этой схеме морозильник заполняется часто уже ставшими опасными для здоровья продуктами. Видимо, мы даем им шанс исправиться… Чтобы в один день выкинуть.
Надо как итальянцы. У этих детей недоваренной пасты, из завалявшегося гавна получается пицца с пепперони, моцареллой, хрустящим ободком и бутылочкой красного винца на взморье в Сорренто.
У нас, сожрав какого-нибудь прожаренного с аджикой холодца и пернув с искрами, ты лишился дивана и обоняния в Пензе.
Что тут у нас? Початый йогурт? Ого, такой уже не выпускают! Любопытно, он еще биологически активен? Это что? Полторы иссохшие сосиски «папа не может»? Ага, вот и половинка в другом пакете. У меня, знаешь, ничего не пропадает! Только тухнет... Это гречка с…с… Что это?! Так, пиздец, срочно помыться! А это? Котлеты?
Хым, мы такие кирпичи не делаем. Дороговато. Много мяса, а оно при жарке теряет до тридцати процентов отплаченного веса, мразь. А хлеб при жарке нихуя не теряет, да мама? Это ж тещины ромштексы!
Полгода назад приезжала, привезла кастрюлю этих «булок». Угощала-угощала, схавала все сало, колбасу, закусила коньяком, уехала. Через неделю опять нагрянет, я ей разогрею. Ей будет приятно. А что, они как новые. Ноу фрост же…
А. Болдырев
Старенькое
– С похмелья-то? Хым… Дайте-ка подумать, пацаны. Что ж, хватить рассолу из-под соленых бочковых огурцов, совсем недурно. Старая кадушка особый дух придает напитку – ядреный, но и засол непременно должен быть на ять: черносмородиновый лист щедро, зонтики укропа, хрен и чеснок. Тогда, – да.
А лучше огуречного, лишь рассол из-под квашеной капусты. Этот куда забористей будет.
Но есть тонкость – капуста должна, что называется созреть, скваситься окончательно, как старушка самогонщица к концу блестящей карьеры, ха-ха. И вот когда капуста заскрипит на зубах ( именно заскрипит) – значит рассол самый самолёт.
Цельный вытрезвитель валежника на ноги поставит и вправит им на место поехавшие гнилушки.
Пьёшь, и с каждым глотком попускает и в скворечнике твоём светлеет, и вот уже расправляют крылышки и чирикают, что пташки, мысли о жизни, а не малодушном самоубийстве.
Клянусь самогонным аппаратом, ежели прототип живой воды из всяческих сказок, не есть наш капустный рассол.
В нем же одупляющий витамин Цэ затасован под самую пробку. Не считая концентрации солей, что в слезах молодой вдовушки, обойденной в завещании старого мужа – грязного сластолюбца, но еще более грязного наёбщика, сведенного в могилу изощренными ласками.
Некоторые хозяюшки квасят капусту с яблоками и даже мёдом. Честь и хвала им, затейницам ножа и поварешки. Но энтот маринад пристал молодым дамочкам, когда те приземлятся щебечущей стайкой в баре и зальют в баки лишнего и удаляются поступью пингвина, высиживающего яйцо.
Мне же поядреней подавай. Весьма эффективно накрыть похмелье залпом зеленых, соленых помидор. Рукой из банки выуживать, и – ам-ам! Они чвыркают во все стороны, балки от кислоты корежит, глаза в точки, – знатно продирает.
– Нет, пацаны. С похмелья только горячее хлёбово. Ноги с койки спустил и пиздуй на кухню – ставь на огонь щи. Не борщ, – именно русские щи!
Но только они должны быть третьесуточные, не раньшие. И непременно на пожилой говядине и кислой капустке, да трижды уже вскипяченные. Тогда они родимые протомились, сомлели и настоялись – вошли в характерный вкус. В таких щах кайф и дух особенный – мягкий да сытный, – наш посконный.
К ним сметаны, а лучше майонезу. Сальцо соленое мороженое с прослоечкой, да бородинский свежий, влажный такой. М-м…! Забудешь, что накануне и квасил.
– Третьесуточные… Пф! Да полезней ухи с варку ничего не придумано! Только варить надо на рыбьей голове, удалив жабры – не то горчинку и муть дадут. Голова от ценной красной рыбы самая предпочтительная: форель, или семга, кета. В балде самый смак и навар.
Картошки чутка, морквы, стебель сельдерея порубать. Веточку укропа в конце добавить. Всё! – пожалуйте к полному отпущению грехов. Не уха – индульгенция алкаша!
В ней драйв – юшка, – она-то и оттягивает. Голову разобрать свой конечно торч, но для сытости нужно пирожков. К ушице, да горячие пирожки с зеленым луком и яйцом, как хрен к холодцу, ежели не сказать интимней... Кхым…
Из тонкого дрожжевого теста. Начинки, как можно щедро – точно на сносях он начинкой, пирожок-то. Жарить на заветной чугунной допотопной сковороде, а не в духовке. Это важно! На сковороде тесто корочкой схватится, а внутри наполнитель рассыпается – бабушкина благодать ёптать.
Вот послушай-ка, – дымящийся глаз сёмужке выковырял, картохи подцепил и сельдерея, и в рот. Пирожком закусил.
Глядь, и ты уже равноправный гражданин, а не временно пораженный в водительских правах и порицаемый за пьянство. Можешь с чистой совестью хоть лекции о вреде алкоголя синегалам задвигать.
– Я смеюсь над вами. Хохочу. Ха-ха! Окститесь! – с похмелья только солянка. Забыли?! Мясная, сборная, острая. Нет! – огненная. Дыхание перехватывать от перца должно, будто оглоблей по хребту атаковали, и двое суток в заду печь и гудеть так, что жена ночует в другой комнате, опасаясь ожога верхних дыхательный путей. Во как!
Божественный напалм, низвергающий Похмелье, – этого болезненного, уродливого пасынка благородного румяного Бахуса весельчака, – вот что есть грамотная солянка.
– С похмелья-то? Хым… Дайте-ка подумать, пацаны. Что ж, хватить рассолу из-под соленых бочковых огурцов, совсем недурно. Старая кадушка особый дух придает напитку – ядреный, но и засол непременно должен быть на ять: черносмородиновый лист щедро, зонтики укропа, хрен и чеснок. Тогда, – да.
А лучше огуречного, лишь рассол из-под квашеной капусты. Этот куда забористей будет.
Но есть тонкость – капуста должна, что называется созреть, скваситься окончательно, как старушка самогонщица к концу блестящей карьеры, ха-ха. И вот когда капуста заскрипит на зубах ( именно заскрипит) – значит рассол самый самолёт.
Цельный вытрезвитель валежника на ноги поставит и вправит им на место поехавшие гнилушки.
Пьёшь, и с каждым глотком попускает и в скворечнике твоём светлеет, и вот уже расправляют крылышки и чирикают, что пташки, мысли о жизни, а не малодушном самоубийстве.
Клянусь самогонным аппаратом, ежели прототип живой воды из всяческих сказок, не есть наш капустный рассол.
В нем же одупляющий витамин Цэ затасован под самую пробку. Не считая концентрации солей, что в слезах молодой вдовушки, обойденной в завещании старого мужа – грязного сластолюбца, но еще более грязного наёбщика, сведенного в могилу изощренными ласками.
Некоторые хозяюшки квасят капусту с яблоками и даже мёдом. Честь и хвала им, затейницам ножа и поварешки. Но энтот маринад пристал молодым дамочкам, когда те приземлятся щебечущей стайкой в баре и зальют в баки лишнего и удаляются поступью пингвина, высиживающего яйцо.
Мне же поядреней подавай. Весьма эффективно накрыть похмелье залпом зеленых, соленых помидор. Рукой из банки выуживать, и – ам-ам! Они чвыркают во все стороны, балки от кислоты корежит, глаза в точки, – знатно продирает.
– Нет, пацаны. С похмелья только горячее хлёбово. Ноги с койки спустил и пиздуй на кухню – ставь на огонь щи. Не борщ, – именно русские щи!
Но только они должны быть третьесуточные, не раньшие. И непременно на пожилой говядине и кислой капустке, да трижды уже вскипяченные. Тогда они родимые протомились, сомлели и настоялись – вошли в характерный вкус. В таких щах кайф и дух особенный – мягкий да сытный, – наш посконный.
К ним сметаны, а лучше майонезу. Сальцо соленое мороженое с прослоечкой, да бородинский свежий, влажный такой. М-м…! Забудешь, что накануне и квасил.
– Третьесуточные… Пф! Да полезней ухи с варку ничего не придумано! Только варить надо на рыбьей голове, удалив жабры – не то горчинку и муть дадут. Голова от ценной красной рыбы самая предпочтительная: форель, или семга, кета. В балде самый смак и навар.
Картошки чутка, морквы, стебель сельдерея порубать. Веточку укропа в конце добавить. Всё! – пожалуйте к полному отпущению грехов. Не уха – индульгенция алкаша!
В ней драйв – юшка, – она-то и оттягивает. Голову разобрать свой конечно торч, но для сытости нужно пирожков. К ушице, да горячие пирожки с зеленым луком и яйцом, как хрен к холодцу, ежели не сказать интимней... Кхым…
Из тонкого дрожжевого теста. Начинки, как можно щедро – точно на сносях он начинкой, пирожок-то. Жарить на заветной чугунной допотопной сковороде, а не в духовке. Это важно! На сковороде тесто корочкой схватится, а внутри наполнитель рассыпается – бабушкина благодать ёптать.
Вот послушай-ка, – дымящийся глаз сёмужке выковырял, картохи подцепил и сельдерея, и в рот. Пирожком закусил.
Глядь, и ты уже равноправный гражданин, а не временно пораженный в водительских правах и порицаемый за пьянство. Можешь с чистой совестью хоть лекции о вреде алкоголя синегалам задвигать.
– Я смеюсь над вами. Хохочу. Ха-ха! Окститесь! – с похмелья только солянка. Забыли?! Мясная, сборная, острая. Нет! – огненная. Дыхание перехватывать от перца должно, будто оглоблей по хребту атаковали, и двое суток в заду печь и гудеть так, что жена ночует в другой комнате, опасаясь ожога верхних дыхательный путей. Во как!
Божественный напалм, низвергающий Похмелье, – этого болезненного, уродливого пасынка благородного румяного Бахуса весельчака, – вот что есть грамотная солянка.