Это считается единственным официально признанным уничтожением нацистского преступника за границей израильской спецслужбой "Моссад". Особую пикантность делу придаёт то, что агентами "Моссад" был убит латышский офицер СД - "службы безопасности "Третьего рейха, обвиняемый в массовых расстрелах мирных жителей.
..В конце 1964 года бизнесмен из Бразилии по имени Герберт Цукурс получил приглашение открыть филиал своей фирмы в соседнем Уругвае, став компаньоном весьма приличного человека: бывшего лейтенанта вермахта, ветерана Восточного фронта. Цукурс и его сотрудники зарабатывали на жизнь катанием туристов на лёгких гидросамолётах RC-3, показывая им сверху прекрасные виды Сан-Паулу. В знак своей серьёзности партнёр из Уругвая перевел на банковский счёт Герберта круглую сумму. 23 февраля 1965 года сеньор Цукурс приехал для переговоров в столицу Уругвая Монтевидео и был встречен соратником будущего коллеги: улыбчивым человеком, выходцем из Вены по имени Антон Кюнцле.
«Я обожаю немцев, — обрадовался Цукурс. — Когда-то уже хорошо поработал с ними». «Это мы знаем, — приветливо кивнул господин Кюнцле. — Пожалуйста, давайте прокатимся в наш загородный дом, обговорим все дела и подпишем нужные документы. Там ждут алкоголь, бассейн и нежные красавицы, готовые на всё для нашего чудесного гостя». Против такого предложения Цукурс ничего против не имел и спокойно сел в машину. 64-летний экс-офицер «карательной команды» СД, известный чудовищными расправами над мирным населением, жил в Бразилии с семьёй по своим собственным документам. И давно привык, что его двадцать лет никто не ищет.
Герберт Цукурс родился в Латвии и прославил себя как знаменитый лётчик: его действия были крайне дерзки и необычны для периода, когда авиация ещё не совершала массово полёты на длительные расстояния. Он стал всемирно популярен после перелёта в Гамбию (в то время — британская колония), затем летал в Японию и Палестину, опубликовал книгу «Между землёй и солнцем», ставшую бестселлером в Европе, слыл любимцем прессы, охотно раздавал интервью. После вхождения Латвии в состав СССР самолёт Цукурса конфисковали, ибо техника являлась собственностью военного министерства республики. Лётчик затаил обиду, которую вскоре выместил на беззащитных женщинах и детях. Сразу после начала Великой Отечественной войны и оккупации Риги немецкими войсками (30 июня 1941 года) Герберт Цукурс добровольно вступил во вспомогательную полицию, а затем — в кровавую «команду Арайса», латышского штурмбанфюрера СС, специализирующуюся на уничтожении местных евреев. Волосы становятся дыбом, когда читаешь документы, описывающие, что вытворял этот лётчик, писатель и бизнесмен из Сан-Паулу: чисто физически трудно считать Цукурса человеком.
4 июля 1941 года рижскую синагогу битком набили людьми и подожгли: именно Цукурс добивал из пистолета обгоревших жертв, выпрыгивающих из окон. Он же принял участие в другой безумной расправе: 1 200 латвийских евреев загнали в озеро и там утопили, пытавшихся выбраться на берег Цукурс пристреливал. Его любимым развлечением по выходным было ездить на автомобиле по рижскому гетто, стреляя во всех встречных евреев и крича: «Кто не спрятался, я не виноват!» Американский журнал Time опубликовал свидетельства участия экс-лётчика в казни 10 600 еврейских женщин и детей: их расстреляли и закопали во рвах в лесу под Ригой. Цукурс при этой экзекуции развлекался так: поспорил с сослуживцами, что одним выстрелом убьёт сразу двух младенцев. И выиграл... Он любил персонально вешать своих жертв: всегда низко, дабы те сильнее мучились, стараясь достать ногами земли. Этим «увлечением» и объясняется кличка «Рижский вешатель». Согласно показаниям очевидцев, Герберт откровенно наслаждался своей «работой». Он служил нацистам, как говорится, не за страх, а за совесть. По подсчётам историков Холокоста, Герберт Цукурс своими руками убил несколько сотен беззащитных людей, хотя некоторые называют цифру в три тысячи.
В 1945 году, как и многие нацисты, Цукурс вместе с женой и сыновьями сбежал в Латинскую Америку, открыв в Сан-Паулу лётную школу и туристическое бюро.
..В конце 1964 года бизнесмен из Бразилии по имени Герберт Цукурс получил приглашение открыть филиал своей фирмы в соседнем Уругвае, став компаньоном весьма приличного человека: бывшего лейтенанта вермахта, ветерана Восточного фронта. Цукурс и его сотрудники зарабатывали на жизнь катанием туристов на лёгких гидросамолётах RC-3, показывая им сверху прекрасные виды Сан-Паулу. В знак своей серьёзности партнёр из Уругвая перевел на банковский счёт Герберта круглую сумму. 23 февраля 1965 года сеньор Цукурс приехал для переговоров в столицу Уругвая Монтевидео и был встречен соратником будущего коллеги: улыбчивым человеком, выходцем из Вены по имени Антон Кюнцле.
«Я обожаю немцев, — обрадовался Цукурс. — Когда-то уже хорошо поработал с ними». «Это мы знаем, — приветливо кивнул господин Кюнцле. — Пожалуйста, давайте прокатимся в наш загородный дом, обговорим все дела и подпишем нужные документы. Там ждут алкоголь, бассейн и нежные красавицы, готовые на всё для нашего чудесного гостя». Против такого предложения Цукурс ничего против не имел и спокойно сел в машину. 64-летний экс-офицер «карательной команды» СД, известный чудовищными расправами над мирным населением, жил в Бразилии с семьёй по своим собственным документам. И давно привык, что его двадцать лет никто не ищет.
Герберт Цукурс родился в Латвии и прославил себя как знаменитый лётчик: его действия были крайне дерзки и необычны для периода, когда авиация ещё не совершала массово полёты на длительные расстояния. Он стал всемирно популярен после перелёта в Гамбию (в то время — британская колония), затем летал в Японию и Палестину, опубликовал книгу «Между землёй и солнцем», ставшую бестселлером в Европе, слыл любимцем прессы, охотно раздавал интервью. После вхождения Латвии в состав СССР самолёт Цукурса конфисковали, ибо техника являлась собственностью военного министерства республики. Лётчик затаил обиду, которую вскоре выместил на беззащитных женщинах и детях. Сразу после начала Великой Отечественной войны и оккупации Риги немецкими войсками (30 июня 1941 года) Герберт Цукурс добровольно вступил во вспомогательную полицию, а затем — в кровавую «команду Арайса», латышского штурмбанфюрера СС, специализирующуюся на уничтожении местных евреев. Волосы становятся дыбом, когда читаешь документы, описывающие, что вытворял этот лётчик, писатель и бизнесмен из Сан-Паулу: чисто физически трудно считать Цукурса человеком.
4 июля 1941 года рижскую синагогу битком набили людьми и подожгли: именно Цукурс добивал из пистолета обгоревших жертв, выпрыгивающих из окон. Он же принял участие в другой безумной расправе: 1 200 латвийских евреев загнали в озеро и там утопили, пытавшихся выбраться на берег Цукурс пристреливал. Его любимым развлечением по выходным было ездить на автомобиле по рижскому гетто, стреляя во всех встречных евреев и крича: «Кто не спрятался, я не виноват!» Американский журнал Time опубликовал свидетельства участия экс-лётчика в казни 10 600 еврейских женщин и детей: их расстреляли и закопали во рвах в лесу под Ригой. Цукурс при этой экзекуции развлекался так: поспорил с сослуживцами, что одним выстрелом убьёт сразу двух младенцев. И выиграл... Он любил персонально вешать своих жертв: всегда низко, дабы те сильнее мучились, стараясь достать ногами земли. Этим «увлечением» и объясняется кличка «Рижский вешатель». Согласно показаниям очевидцев, Герберт откровенно наслаждался своей «работой». Он служил нацистам, как говорится, не за страх, а за совесть. По подсчётам историков Холокоста, Герберт Цукурс своими руками убил несколько сотен беззащитных людей, хотя некоторые называют цифру в три тысячи.
В 1945 году, как и многие нацисты, Цукурс вместе с женой и сыновьями сбежал в Латинскую Америку, открыв в Сан-Паулу лётную школу и туристическое бюро.
Дела шли отлично, однако денег не бывает слишком много, а рижский убийца отличался скупостью. Он чувствовал себя в полной безопасности, пока однажды ему не позвонили с предложением расширить бизнес.
Относительно смерти бывшего слуги нацистов существуют два версии. Согласно первой, Цукурса выследил еврей, чья семья была полностью уничтожена в рижском гетто: он-то и сыграл роль фальшивого «ветерана вермахта», заманив убийцу в ловушку. В роскошном загородном доме, куда приехал «латышский стрелок», не оказалось девушек и алкоголя (бассейн, впрочем, действительно имелся), зато в гостиной поджидали суровые мужчины в чёрных костюмах. А любезный сопровождающий Антон Кюнцле внезапно перестал улыбаться, представившись Яковом Мейдадом, сотрудником Моссада. Это Цукурсу не понравилось: он полез в драку, однако пара сильных ударов охладили его пыл. Палачу сунули в рот кляп, связали руки, зачитали приговор и всадили в голову две пули из пистолета с глушителем.
Согласно второй версии, в Бразилии к «вешателю» под видом бывшего эсэсовца подослали израильского разведчика: тот убедил Герберта в слежке со стороны «охотников за нацистами» и предложил бежать в Уругвай. Первоначально планировалось усыпить Цукурса и вывезти в Израиль для публичного суда (так раньше осуществили похищение в Аргентине оберштурмбанфюрера СС Эйхмана), но тот заподозрил неладное и стал звать на помощь. Пришлось элементарно пристрелить «рижского палача» на месте. 6 марта 1965 года труп Цукурса с огнестрельными ранениями и проломленным черепом был найден полицией в ящике в окрестностях Монтевидео. В руках мертвец держал документы с описанием его преступлений в рижском гетто вместе с короткой запиской: «Хороший нацист — только в гробу».
Как говорится: хорошо то, что хорошо кончается. Однако даже через 53 года после смерти «вешателя» разговоры о нём не утихают. После распада СССР в независимой Латвии отдельные политики стали требовать объявить убийцу, чьи руки по локоть в крови, национальным героем. В 2005 году в Риге прошла выставка о жизни «главного латышского лётчика», где ни словом не упоминалось уничтожение евреев. 11 октября 2014 года поставили мюзикл «Цукурс. Герберт Цукурс»: палача Риги восхваляли как честного и отважного человека. В правительство сыплются письма с просьбами реабилитировать экс-офицера СД. Комментировать, простите, тут уже ничего не хочется: цензурные слова закончились.
Относительно смерти бывшего слуги нацистов существуют два версии. Согласно первой, Цукурса выследил еврей, чья семья была полностью уничтожена в рижском гетто: он-то и сыграл роль фальшивого «ветерана вермахта», заманив убийцу в ловушку. В роскошном загородном доме, куда приехал «латышский стрелок», не оказалось девушек и алкоголя (бассейн, впрочем, действительно имелся), зато в гостиной поджидали суровые мужчины в чёрных костюмах. А любезный сопровождающий Антон Кюнцле внезапно перестал улыбаться, представившись Яковом Мейдадом, сотрудником Моссада. Это Цукурсу не понравилось: он полез в драку, однако пара сильных ударов охладили его пыл. Палачу сунули в рот кляп, связали руки, зачитали приговор и всадили в голову две пули из пистолета с глушителем.
Согласно второй версии, в Бразилии к «вешателю» под видом бывшего эсэсовца подослали израильского разведчика: тот убедил Герберта в слежке со стороны «охотников за нацистами» и предложил бежать в Уругвай. Первоначально планировалось усыпить Цукурса и вывезти в Израиль для публичного суда (так раньше осуществили похищение в Аргентине оберштурмбанфюрера СС Эйхмана), но тот заподозрил неладное и стал звать на помощь. Пришлось элементарно пристрелить «рижского палача» на месте. 6 марта 1965 года труп Цукурса с огнестрельными ранениями и проломленным черепом был найден полицией в ящике в окрестностях Монтевидео. В руках мертвец держал документы с описанием его преступлений в рижском гетто вместе с короткой запиской: «Хороший нацист — только в гробу».
Как говорится: хорошо то, что хорошо кончается. Однако даже через 53 года после смерти «вешателя» разговоры о нём не утихают. После распада СССР в независимой Латвии отдельные политики стали требовать объявить убийцу, чьи руки по локоть в крови, национальным героем. В 2005 году в Риге прошла выставка о жизни «главного латышского лётчика», где ни словом не упоминалось уничтожение евреев. 11 октября 2014 года поставили мюзикл «Цукурс. Герберт Цукурс»: палача Риги восхваляли как честного и отважного человека. В правительство сыплются письма с просьбами реабилитировать экс-офицера СД. Комментировать, простите, тут уже ничего не хочется: цензурные слова закончились.
Forwarded from OFNEWS / Новости Околофутбола
Тем временем российские правоохранительные органы побороли всю преступность (даже опасных футбольных хулиганов) и принялись за 13-летних девочек
OFNEWS / Новости Околофутбола
Тем временем российские правоохранительные органы побороли всю преступность (даже опасных футбольных хулиганов) и принялись за 13-летних девочек
Хмм! Это же все про то, как на стадион пройтись!
Маленький рассказ.
Люди живут на Земле с незапамятных времён. Живут и умирают, уносят с собою свои миры и вселенные. Потом уходят дома, что их помнят, науки, которыми они владели, любовь, ненависть,что владели ими.
И только малая часть остаётся в тишине и молчит точно зерна.
Один пилот писал, что так должны молчать побежденные. Просто какой-то сказочник, а не пилот. Горит и рушится в море военный самолет. И всё начинается вновь.
С утра прибежал окровавленный Коля Егоров.
Искал Ерша и ничего не хотел слушать.
Пока Коля спал, Ерш рубанул его по лицу мачете. Огромным самодельным клинком.
Мачете делают из полотен негодных пил, используют для рубки профилей в тайге.
Простейший прибор, вместо ручки надевают кусок разрезанного повдоль резинового шланга, затачивают и орудие готово.
Коля и Ерш, Борисыч, и еще несколько человек работают проходчиками.
По трудовой книжке горнорабочие, по сути же --- люди умеющие все.
Если сложить все срока, что им пришлось отсидеть, получится очень внушительная цифра.
Бригаду называют старики- разбойники.
Люди уже за пятьдесят, битые, тертые. Не просто умеют работать, умеют работать и не создавать проблемы.
Ерш высокий, нескладный, лопоухий и рыжий. Вечно с сигареткою, глаза с прищуром. Если бы меня спросили, что главное вижу в его характере, я бы ответил : не утраченная способность удивляться обыденному и радоваться мелочам.
То он варит рог для рукояти ножа, то выпилил бензопилою из цельной лиственницы деревянную десятиметровую цепь, самую настоящую, с движущимися звеньями, неразъемную.
Как и все в бригаде , Ерш сильно пил. Но не на работе. Уже порядочно умотавшись, после двух- трех месяцев работ, старики- разбойники отпрашивались «в Тынду , пить водку,на пять дней». И ровно через пять дней, на шестой, уже были на месторождении, помятые, но лишенные нервной усталости.
Тянули кирки, кайла, и рубали гранит.
Или валили лес, или пробивали профиля, или резали доску на пилораме, или … да по необходимости. И таким своим поведением заслужили обоснованное уважение и начальства и работяг.
И вот Ершу что-то встряло в голову, и он рубанул Колю мачете.
--- надо же,- сказал Прум, --- страсти какие, мачете, чисто Мексика…
Подошел Борисыч и пообещал, что все будет нормально. И все было нормально. Решили они там как-то вопрос, закрыли.
Вечером Ерш пришел к Пруму и попросил таблетку от сердца. А утром умер.
Он лежал положив под голову руку и не дышал.
Мы заколотили его в большой ящик и увезли. Я как раз должен был уезжать в отпуск. Так и ехали, мы с водителем в кабине КРАЗа, а Ерш в кузове, в ящике. Похоронили его через несколько дней за счет конторы. Родственников не нашлось. Знали только, что он откуда-то из Приморья, но не был там сорок лет. Одели в камуфляж и закопали в вечной мерзлоте.
И это все о нем. Все, что осталось –- в этих вот строчках.
По нашему, человеческому счету мы способны уместить целую жизнь в несколько абзацев. И свою и чужую. Весьма безжалостно.
Теперь вы знаете о человеке, которого все забыли почти столько же, сколько и я, а значит, помните о нем.
Боюсь, это самое лучшее, что случилось с Ершом в его личных жизни и смерти.
Во всяком случае, это хорошо.
Аминь.
Люди живут на Земле с незапамятных времён. Живут и умирают, уносят с собою свои миры и вселенные. Потом уходят дома, что их помнят, науки, которыми они владели, любовь, ненависть,что владели ими.
И только малая часть остаётся в тишине и молчит точно зерна.
Один пилот писал, что так должны молчать побежденные. Просто какой-то сказочник, а не пилот. Горит и рушится в море военный самолет. И всё начинается вновь.
С утра прибежал окровавленный Коля Егоров.
Искал Ерша и ничего не хотел слушать.
Пока Коля спал, Ерш рубанул его по лицу мачете. Огромным самодельным клинком.
Мачете делают из полотен негодных пил, используют для рубки профилей в тайге.
Простейший прибор, вместо ручки надевают кусок разрезанного повдоль резинового шланга, затачивают и орудие готово.
Коля и Ерш, Борисыч, и еще несколько человек работают проходчиками.
По трудовой книжке горнорабочие, по сути же --- люди умеющие все.
Если сложить все срока, что им пришлось отсидеть, получится очень внушительная цифра.
Бригаду называют старики- разбойники.
Люди уже за пятьдесят, битые, тертые. Не просто умеют работать, умеют работать и не создавать проблемы.
Ерш высокий, нескладный, лопоухий и рыжий. Вечно с сигареткою, глаза с прищуром. Если бы меня спросили, что главное вижу в его характере, я бы ответил : не утраченная способность удивляться обыденному и радоваться мелочам.
То он варит рог для рукояти ножа, то выпилил бензопилою из цельной лиственницы деревянную десятиметровую цепь, самую настоящую, с движущимися звеньями, неразъемную.
Как и все в бригаде , Ерш сильно пил. Но не на работе. Уже порядочно умотавшись, после двух- трех месяцев работ, старики- разбойники отпрашивались «в Тынду , пить водку,на пять дней». И ровно через пять дней, на шестой, уже были на месторождении, помятые, но лишенные нервной усталости.
Тянули кирки, кайла, и рубали гранит.
Или валили лес, или пробивали профиля, или резали доску на пилораме, или … да по необходимости. И таким своим поведением заслужили обоснованное уважение и начальства и работяг.
И вот Ершу что-то встряло в голову, и он рубанул Колю мачете.
--- надо же,- сказал Прум, --- страсти какие, мачете, чисто Мексика…
Подошел Борисыч и пообещал, что все будет нормально. И все было нормально. Решили они там как-то вопрос, закрыли.
Вечером Ерш пришел к Пруму и попросил таблетку от сердца. А утром умер.
Он лежал положив под голову руку и не дышал.
Мы заколотили его в большой ящик и увезли. Я как раз должен был уезжать в отпуск. Так и ехали, мы с водителем в кабине КРАЗа, а Ерш в кузове, в ящике. Похоронили его через несколько дней за счет конторы. Родственников не нашлось. Знали только, что он откуда-то из Приморья, но не был там сорок лет. Одели в камуфляж и закопали в вечной мерзлоте.
И это все о нем. Все, что осталось –- в этих вот строчках.
По нашему, человеческому счету мы способны уместить целую жизнь в несколько абзацев. И свою и чужую. Весьма безжалостно.
Теперь вы знаете о человеке, которого все забыли почти столько же, сколько и я, а значит, помните о нем.
Боюсь, это самое лучшее, что случилось с Ершом в его личных жизни и смерти.
Во всяком случае, это хорошо.
Аминь.
Еще история из Баку, врезалась в память на всю жизнь. Как раз, о тамошней милиции.
У нас на 8-м километре, где жили тогда, одна асфальтовая дорога. Нет, есть еще несколько, но они совсем плохонькие, сплошные буераки. А эта – проходит как раз мимо нашего дома и базара, который рядом, в тридцати метрах.
В доме, на втором этаже, в нашем подъезде живет дядя Гасан. Толстенный бурдюк на кривых ножках, усатый и очень гордый.
Он – гаишник. Когда идет по двору, многие боятся встретиться с ним взглядом – очень конфликтный дядя. Что не по его, тут же раздувается и начинает орать. Ощущение, что лопнет. Или глаза выскочат. Жуткое зрелище.
Вот, а на работу он ходит по какой-то загадочной схеме. Может вообще из дома не вылезать несколько дней. Может выйти вечером, вернуться утром. А может уйти на час, и сразу обратно.
Мы, пацаны, его однажды проследили.
Вышел из дома, повернул направо, в сторону карьера Степана Разина, отошел метров на двести. Тут встал под единственным пыльным деревом и сечет тему. Ну, в смысле, караулит нарушителей. Даже не нарушителей, а просто любого, кто поедет мимо.
Ходит по бровке, надувает щеки, топорщит усы, жезл в голенище сапога, ему жезлом лениво.
Видит машину – тычет в нее своим пальцем-сосиской и делает потом: «К ноге!» Король дороги, короче.
Водилы бегут к нему на полусогнутых, с трешкой в правах. Он спокойно выгребает оттуда треху, сует в карман, даже не боится, что кто-нибудь увидит. Кормится, в общем, на своей вотчине.
Вдруг, чешет серая «Волга». Прилично так чешет, тогда все ездили небыстро, а этот, прямо, почти летит.
Дядя Гасан аж стойку сделал, видно по роже: «Червонец, минимум!»
Тычет пальцем остановиться. Этот пролетает мимо, но все же, бьет по тормозам. Включает заднюю, подруливает почти вплотную.
Выходит чувак, лет двадцати пяти, от силы. Делает пару шагов навстречу и сходу, без разговоров, смачно въезжает дяде Гасану с размаху в ухо.
Тот квакнул, плюхнулся на задницу в пыль, фуражка упала и откатилась в сторону.
Чувак достал платочек из кармана, вытер руку, сел и спокойно уехал.
Дальше было действительно страшное. Дядя Гасан поднялся, кряхтя. Нашел фуражку. Отряхнул ее от пыли. Водрузил обратно на голову.
Увидел нас, приосанился, подкрутил усы, принял обычный горделивый вид. И сказал, глубокомысленно глядя поверх наших голов:
- Сын начальника, должно быть…
Вот это самое «должно быть», я и запомнил на всю жизнь. Думаю, тут без перевода все ясно.
У нас на 8-м километре, где жили тогда, одна асфальтовая дорога. Нет, есть еще несколько, но они совсем плохонькие, сплошные буераки. А эта – проходит как раз мимо нашего дома и базара, который рядом, в тридцати метрах.
В доме, на втором этаже, в нашем подъезде живет дядя Гасан. Толстенный бурдюк на кривых ножках, усатый и очень гордый.
Он – гаишник. Когда идет по двору, многие боятся встретиться с ним взглядом – очень конфликтный дядя. Что не по его, тут же раздувается и начинает орать. Ощущение, что лопнет. Или глаза выскочат. Жуткое зрелище.
Вот, а на работу он ходит по какой-то загадочной схеме. Может вообще из дома не вылезать несколько дней. Может выйти вечером, вернуться утром. А может уйти на час, и сразу обратно.
Мы, пацаны, его однажды проследили.
Вышел из дома, повернул направо, в сторону карьера Степана Разина, отошел метров на двести. Тут встал под единственным пыльным деревом и сечет тему. Ну, в смысле, караулит нарушителей. Даже не нарушителей, а просто любого, кто поедет мимо.
Ходит по бровке, надувает щеки, топорщит усы, жезл в голенище сапога, ему жезлом лениво.
Видит машину – тычет в нее своим пальцем-сосиской и делает потом: «К ноге!» Король дороги, короче.
Водилы бегут к нему на полусогнутых, с трешкой в правах. Он спокойно выгребает оттуда треху, сует в карман, даже не боится, что кто-нибудь увидит. Кормится, в общем, на своей вотчине.
Вдруг, чешет серая «Волга». Прилично так чешет, тогда все ездили небыстро, а этот, прямо, почти летит.
Дядя Гасан аж стойку сделал, видно по роже: «Червонец, минимум!»
Тычет пальцем остановиться. Этот пролетает мимо, но все же, бьет по тормозам. Включает заднюю, подруливает почти вплотную.
Выходит чувак, лет двадцати пяти, от силы. Делает пару шагов навстречу и сходу, без разговоров, смачно въезжает дяде Гасану с размаху в ухо.
Тот квакнул, плюхнулся на задницу в пыль, фуражка упала и откатилась в сторону.
Чувак достал платочек из кармана, вытер руку, сел и спокойно уехал.
Дальше было действительно страшное. Дядя Гасан поднялся, кряхтя. Нашел фуражку. Отряхнул ее от пыли. Водрузил обратно на голову.
Увидел нас, приосанился, подкрутил усы, принял обычный горделивый вид. И сказал, глубокомысленно глядя поверх наших голов:
- Сын начальника, должно быть…
Вот это самое «должно быть», я и запомнил на всю жизнь. Думаю, тут без перевода все ясно.
ОПЕР И ЗОЛОТАЯ РЫБКА
Пятак и Бонапарт – оба опера и оба старлеи. Бонапарту звание присвоили полгода назад. Пятаку – вчерашним приказом. Сегодня он «представляется и проставляется».
А Бонапарт нынче утром подал рапорт на увольнение. И вечером справляет «отходную». Понятно, оба события решили совместить. Хотя, Пятак и Бонапарт друг друга терпеть не могут. Но это уже неважно, вместе им все равно не работать.
Встречаю Бонапарта в коридоре отдела. Идет к выходу, что-то негромко бубнит под нос. Увидел меня, останавливается, спрашивает:
- Как думаешь, четыре или пять?
- Пять! – отзываюсь я убежденно. – Лучше больше, да лучше.
- Не перевирай Ленина. Это, между прочим, сразу двадцатка. И сверху – еще шестьдесят копеек.
- Ты про водку что ли?! – смеюсь я.
- А ты, про что подумал? И Пятак возьмет пузырей пять тоже. На восемнадцать человек – только-только зашумит. И то, вполсилы. Считай, всего по стакану на брата.
- Не ври, Бонапарт! – говорю я строго. – У тебя под столом баклажка самогона. Еще пять литров. Считай, по два стакана.
- Уже меньше… – вздыхает Бонапарт. – Куда меньше там уже, понимаешь… Я, думаешь, вычислял бы сейчас корень квадратный, когда бы полная если она была?..
Вечером сидим в кабинете у Бородача.
Это фамилия, начальник сектора. Правда, без бороды и почти полностью лысый. Но человек авторитетный – и у нас, и в среде уголовного элемента. Капитан, двенадцать лет стажа «на земле». Солидный срок, больше выслуги только у начальника отделения розыска и его зама. Их здесь сейчас нет.
Остальные, весь состав отделения – в кабинете. Три сектора, восемнадцать человек. Плюс мы с Юрой, «прикрепленные», младшие инспектора, «сектор карманной тяги».
Мне до офицерского звания еще два года, – как школу милиции окончу. В принципе, уже через год могут дать «мамлея».
Но это – по усмотрению руководства. А пока – старшина. И Юра тоже старшина. Наша задача – борьба с карманными кражами на территории. Иногда, по нужде, работаем по «седьмой линии». Это «наружка», «грузчики» – если на профессиональном языке.
Собственно, и вся диспозиция. Рабочий день давно завершен, девять часов вечера. Пьянка в помещении райотдела, понятно, запрещена. Но в кабинете Бородача, вроде как – под присмотром. Начальство, если что, сделает вид: «ничего не было». Точнее, вид сделаем мы. А начальство поморщится и отвернется.
Кабинет большой, с эркером, на два окна. Дополнительные стулья притащили из соседних комнат. И приставной стол-развалюшку, к двум штатным.
Теперь размещаются все, хоть и впритирку, плечом к плечу. Но за спиной сидящих еще добрых полтора метра свободного прохода, можно покурить у открытой форточки. А можно и прямо за столом, некурящих тут всего трое, они будут терпеть. Не самое умное дело, – быть некурящим в уголовном розыске.
Бородач, на правах старшего, командует налить по первой.
Разливают «на два пальца», как положено по традиции. «Наркомовские» сто грамм – норма солдату. Пятаку наливают полный, он «представляется» и должен обмыть новую звездочку. Иначе – не удержится на погоне, слетит при случае – понимает каждый.
Пятак поднимается, заученно барабанит без запинки:
- Лейтенант Протасевич, представляюсь по поводу присвоения очередного звания…
Пьет крупными глотками, лихо отставляя локоть «по-драгунски». Тут же вкручивает «дежурную» шутку:
- Ну, за те же три, да на двух просветах!
Все одобрительно ржут, но Бородач поправляет:
- Чтоб двоилось не в глазах, а по жизни!
Опять хохот одобрения, хотя все понимают: полковником Протасевич вряд ли когда станет. Слишком прямой в суждениях, как оглобля. Что думает, то и сыплет. В полковники такие не выходят. Разве, если кто-нибудь тянет сверху. А такое вряд ли – Пятак из таежной деревни, тянуть некому.
Теперь черед Бонапарта. И повод, конечно, невеселый. Многие тут решение уволиться из розыска не одобряют. А может, и все. Я, например – точно. Зачем тогда пришел, чтобы через три года уходить?
Бородач опять командует налить, уже «отвальную» за Бонапарта. Пятак со своего дальнего угла приставного стола угрюмо басит:
- Да пусть валит подальше, пихнули ногой, и плывет себе дерьмом по реке…
Пятак и Бонапарт – оба опера и оба старлеи. Бонапарту звание присвоили полгода назад. Пятаку – вчерашним приказом. Сегодня он «представляется и проставляется».
А Бонапарт нынче утром подал рапорт на увольнение. И вечером справляет «отходную». Понятно, оба события решили совместить. Хотя, Пятак и Бонапарт друг друга терпеть не могут. Но это уже неважно, вместе им все равно не работать.
Встречаю Бонапарта в коридоре отдела. Идет к выходу, что-то негромко бубнит под нос. Увидел меня, останавливается, спрашивает:
- Как думаешь, четыре или пять?
- Пять! – отзываюсь я убежденно. – Лучше больше, да лучше.
- Не перевирай Ленина. Это, между прочим, сразу двадцатка. И сверху – еще шестьдесят копеек.
- Ты про водку что ли?! – смеюсь я.
- А ты, про что подумал? И Пятак возьмет пузырей пять тоже. На восемнадцать человек – только-только зашумит. И то, вполсилы. Считай, всего по стакану на брата.
- Не ври, Бонапарт! – говорю я строго. – У тебя под столом баклажка самогона. Еще пять литров. Считай, по два стакана.
- Уже меньше… – вздыхает Бонапарт. – Куда меньше там уже, понимаешь… Я, думаешь, вычислял бы сейчас корень квадратный, когда бы полная если она была?..
Вечером сидим в кабинете у Бородача.
Это фамилия, начальник сектора. Правда, без бороды и почти полностью лысый. Но человек авторитетный – и у нас, и в среде уголовного элемента. Капитан, двенадцать лет стажа «на земле». Солидный срок, больше выслуги только у начальника отделения розыска и его зама. Их здесь сейчас нет.
Остальные, весь состав отделения – в кабинете. Три сектора, восемнадцать человек. Плюс мы с Юрой, «прикрепленные», младшие инспектора, «сектор карманной тяги».
Мне до офицерского звания еще два года, – как школу милиции окончу. В принципе, уже через год могут дать «мамлея».
Но это – по усмотрению руководства. А пока – старшина. И Юра тоже старшина. Наша задача – борьба с карманными кражами на территории. Иногда, по нужде, работаем по «седьмой линии». Это «наружка», «грузчики» – если на профессиональном языке.
Собственно, и вся диспозиция. Рабочий день давно завершен, девять часов вечера. Пьянка в помещении райотдела, понятно, запрещена. Но в кабинете Бородача, вроде как – под присмотром. Начальство, если что, сделает вид: «ничего не было». Точнее, вид сделаем мы. А начальство поморщится и отвернется.
Кабинет большой, с эркером, на два окна. Дополнительные стулья притащили из соседних комнат. И приставной стол-развалюшку, к двум штатным.
Теперь размещаются все, хоть и впритирку, плечом к плечу. Но за спиной сидящих еще добрых полтора метра свободного прохода, можно покурить у открытой форточки. А можно и прямо за столом, некурящих тут всего трое, они будут терпеть. Не самое умное дело, – быть некурящим в уголовном розыске.
Бородач, на правах старшего, командует налить по первой.
Разливают «на два пальца», как положено по традиции. «Наркомовские» сто грамм – норма солдату. Пятаку наливают полный, он «представляется» и должен обмыть новую звездочку. Иначе – не удержится на погоне, слетит при случае – понимает каждый.
Пятак поднимается, заученно барабанит без запинки:
- Лейтенант Протасевич, представляюсь по поводу присвоения очередного звания…
Пьет крупными глотками, лихо отставляя локоть «по-драгунски». Тут же вкручивает «дежурную» шутку:
- Ну, за те же три, да на двух просветах!
Все одобрительно ржут, но Бородач поправляет:
- Чтоб двоилось не в глазах, а по жизни!
Опять хохот одобрения, хотя все понимают: полковником Протасевич вряд ли когда станет. Слишком прямой в суждениях, как оглобля. Что думает, то и сыплет. В полковники такие не выходят. Разве, если кто-нибудь тянет сверху. А такое вряд ли – Пятак из таежной деревни, тянуть некому.
Теперь черед Бонапарта. И повод, конечно, невеселый. Многие тут решение уволиться из розыска не одобряют. А может, и все. Я, например – точно. Зачем тогда пришел, чтобы через три года уходить?
Бородач опять командует налить, уже «отвальную» за Бонапарта. Пятак со своего дальнего угла приставного стола угрюмо басит:
- Да пусть валит подальше, пихнули ногой, и плывет себе дерьмом по реке…
О неприязни между Пятаком и Бонапартом известно, их даже рассадили теперь во избежание эксцессов за столом. Бородач властно обрывает Пятака:
- Иван, скажешь, когда спросят! Поднимем за Валерия, он наш боевой товарищ, несколько лет шел рядом. Теперь вот, уходит поднимать советскую науку, тоже дело благое…
- Нау-у-уку… – гундит уже вполголоса Пятак, но окружающим все равно слышно. – Знаем эту науку, тунеядцы, сидят на шее у трудового народа…
- Пятак, сказано тебе! – звереет всерьез Бородач – Мы здесь тоже не кайлом шуруем для страны. А некоторые – вообще норовят смыться пораньше и керосинить потом до поросячьего визга в пивбаре.
Это прямой намек на Пятака, ему припоминают недавний общегородской рейд. Все паслись на улицах, а Пятак улизнул в пивбар на Мира и надрался там под шумок.
Есть даже народное творчество на эту тему, тогда же и сочинили: «Из пивбара сектор два – вынес Ваню Пятака…» Как говорится: «Нескладно, зато – правда».
Пятак обиженно сопит, возразить нечего. Поднимается Бонапарт со стаканом в руке:
- Друзья… ухожу вот. Решил, зачем тянуть-то еще. Тяжело, конечно, уходить. Да чего уж теперь…
Бонапарт шмыгает носом, заканчивает выступление:
- Короче, мужики, опер из меня херовый. То внутренний мир преступника возьмусь изучать, то сроки раскрытия всем срываю. Подумал и решил – в науку! Будем работать параллельно, вы – ловить, а я – искоренять причины преступности в будущих поколениях!
Бонапарту даже одобрительно хлопают за столом. Не каждый способен вот так признать правду. Опер он, действительно, слабый: лезет в ненужные детали, ведет душеспасительные беседы с уголовниками, а недавно вообще заявил, что Шарапов прав, а Жеглов с кошельком Кирпича подставил.
Бонапарту тогда объяснили, что кошелек этот Кирпич шопнул сам. А Жеглов только восстановил справедливость. Да, слегка грубовато.
Но, по сути, Кирпич – все равно вор. Не этот кошелек, так другой, обязательно. И потерпевшей деньги вернули. А у нее, может, последние. И Кирпич в итоге дал ценную информацию, подсветил Верку-Модистку. А через это – вышли на Фокса. Оперативная комбинация для пользы дела, пора бы врубаться в предмет.
Бонапарт уперся. И сказал, что Шарапов прав – работники угрозыска не имеют права шельмовать. На что получил ответ: твой Шарапов нюня и размазня. Если все такие у нас будут – преступления станет раскрывать Пушкин. А ему тоже некогда, он стихи пишет и цветочки нюхает.
Теперь, когда аплодисменты Бонапарту за столом стихли, Пятак мстительно отзывается из своего угла:
- Проняло жучка! Понял, что накуролесил, и в кусты.
Пятака уже не одергивают, неинтересно. В драку не лезет – и ладно. Хотя, он и это может, за ним не заржавеет.
Отходим с Юрой покурить к форточке. Юра говорит:
- А я все же больше за Бонапарта. Он тогда Пятаку раскрытие сорвал. Зато, не дал посадить невинного человека. Вот Пятак и затаил, вымещает теперь.
Этой истории года полтора.
Пятак задержал мужика по подозрению в убийстве. Причем, по горячим следам, на суточном дежурстве по району. А потом дело «расписали» Бонапарту. И он все развалил. Мужик сначала сознался, а после – отказался от признательных показаний. Сказал: в состоянии аффекта и под сильным давлением, опера запугали. А он ранее судимый, решил, что теперь уже все равно.
Но Бонапарт его на чем-то зацепил, и дело раскрутилось назад. И всем дали по шапке. И Пятаку, и Бонапарту тоже. За разное, но по строгому выговору вписали. Вскоре, правда, сняли. Но уже за другое. А там – повисла «темнуха», а это отражается на показателях раскрываемости всего отдела.
У нас, как ни крути, главный показатель работы – раскрываемость преступлений. А ошибки случаются у всех. Пятак цапнул мужика со следами крови на руках и в разорванной одежде. И было это недалеко от места преступления.
Пятак мужика прессанул, тот сознался. Потом выяснилось, просто шел там, в подпитии, падал, изгваздал одежду и разбил нос. Зима, скользко. И кровь на руках – собственная. Такое все равно развалилось бы – не на следствии, в суде – точно.
Отвечаю Юре:
- Знаешь, Бонапарт все же иногда перегибает со своей справедливостью.
- Иван, скажешь, когда спросят! Поднимем за Валерия, он наш боевой товарищ, несколько лет шел рядом. Теперь вот, уходит поднимать советскую науку, тоже дело благое…
- Нау-у-уку… – гундит уже вполголоса Пятак, но окружающим все равно слышно. – Знаем эту науку, тунеядцы, сидят на шее у трудового народа…
- Пятак, сказано тебе! – звереет всерьез Бородач – Мы здесь тоже не кайлом шуруем для страны. А некоторые – вообще норовят смыться пораньше и керосинить потом до поросячьего визга в пивбаре.
Это прямой намек на Пятака, ему припоминают недавний общегородской рейд. Все паслись на улицах, а Пятак улизнул в пивбар на Мира и надрался там под шумок.
Есть даже народное творчество на эту тему, тогда же и сочинили: «Из пивбара сектор два – вынес Ваню Пятака…» Как говорится: «Нескладно, зато – правда».
Пятак обиженно сопит, возразить нечего. Поднимается Бонапарт со стаканом в руке:
- Друзья… ухожу вот. Решил, зачем тянуть-то еще. Тяжело, конечно, уходить. Да чего уж теперь…
Бонапарт шмыгает носом, заканчивает выступление:
- Короче, мужики, опер из меня херовый. То внутренний мир преступника возьмусь изучать, то сроки раскрытия всем срываю. Подумал и решил – в науку! Будем работать параллельно, вы – ловить, а я – искоренять причины преступности в будущих поколениях!
Бонапарту даже одобрительно хлопают за столом. Не каждый способен вот так признать правду. Опер он, действительно, слабый: лезет в ненужные детали, ведет душеспасительные беседы с уголовниками, а недавно вообще заявил, что Шарапов прав, а Жеглов с кошельком Кирпича подставил.
Бонапарту тогда объяснили, что кошелек этот Кирпич шопнул сам. А Жеглов только восстановил справедливость. Да, слегка грубовато.
Но, по сути, Кирпич – все равно вор. Не этот кошелек, так другой, обязательно. И потерпевшей деньги вернули. А у нее, может, последние. И Кирпич в итоге дал ценную информацию, подсветил Верку-Модистку. А через это – вышли на Фокса. Оперативная комбинация для пользы дела, пора бы врубаться в предмет.
Бонапарт уперся. И сказал, что Шарапов прав – работники угрозыска не имеют права шельмовать. На что получил ответ: твой Шарапов нюня и размазня. Если все такие у нас будут – преступления станет раскрывать Пушкин. А ему тоже некогда, он стихи пишет и цветочки нюхает.
Теперь, когда аплодисменты Бонапарту за столом стихли, Пятак мстительно отзывается из своего угла:
- Проняло жучка! Понял, что накуролесил, и в кусты.
Пятака уже не одергивают, неинтересно. В драку не лезет – и ладно. Хотя, он и это может, за ним не заржавеет.
Отходим с Юрой покурить к форточке. Юра говорит:
- А я все же больше за Бонапарта. Он тогда Пятаку раскрытие сорвал. Зато, не дал посадить невинного человека. Вот Пятак и затаил, вымещает теперь.
Этой истории года полтора.
Пятак задержал мужика по подозрению в убийстве. Причем, по горячим следам, на суточном дежурстве по району. А потом дело «расписали» Бонапарту. И он все развалил. Мужик сначала сознался, а после – отказался от признательных показаний. Сказал: в состоянии аффекта и под сильным давлением, опера запугали. А он ранее судимый, решил, что теперь уже все равно.
Но Бонапарт его на чем-то зацепил, и дело раскрутилось назад. И всем дали по шапке. И Пятаку, и Бонапарту тоже. За разное, но по строгому выговору вписали. Вскоре, правда, сняли. Но уже за другое. А там – повисла «темнуха», а это отражается на показателях раскрываемости всего отдела.
У нас, как ни крути, главный показатель работы – раскрываемость преступлений. А ошибки случаются у всех. Пятак цапнул мужика со следами крови на руках и в разорванной одежде. И было это недалеко от места преступления.
Пятак мужика прессанул, тот сознался. Потом выяснилось, просто шел там, в подпитии, падал, изгваздал одежду и разбил нос. Зима, скользко. И кровь на руках – собственная. Такое все равно развалилось бы – не на следствии, в суде – точно.
Отвечаю Юре:
- Знаешь, Бонапарт все же иногда перегибает со своей справедливостью.
Будто бы все остальные вокруг только и хотят засадить невиновных.
Мы вон, с тобой, кошельки подкладывали кому? Нет, потому что – закон. Но шла бы речь о розыске опасного бандита, я бы лично – трижды подумал, от чего вреда больше. И ловит не суд. А так рассуждать, тогда и стрелять в бандюгу нельзя, ему ведь больно будет. А Бонапарт, – ему бы в адвокаты…
- Тоже верно – соглашается Юра – или в науку, такая же шляпа.
Смеемся. Наука – дело мутное, полная шляпа непонятных явлений. Бонапарту там место развернуться, будет бегать за всякими атомами, выводить их на чистую воду.
Как в том старом анекдоте: поймал как-то опер Золотую рыбку…
Дальше можно не рассказывать, опера на этой фразе уже сгибаются от хохота.
За столом появилась гитара, Пятак жарит на трех аккордах, выводит с блатным надрывом:
- Когда с тобой мы встретились – черемуха цвела, и в парке тихо музыка играла…
Пятаку однажды сказали, что он похож на артиста Олялина. С тех пор Пятак обзавелся гитарой и выучился тренькать простые мелодии, чтобы походить на артиста еще больше.
Я знал Олялина лично, он когда-то работал в нашем ТЮЗе. Никакого сходства с Пятаком, только русая прядь на лоб и глубоко посаженные глаза.
Но Пятаку сравнение нравится, его тянет к искусству и хочется подвига. Чтобы, как Олялин в фильме «Освобождение»: «Да вас надо душить! Как крыс вас душить надо!»
И – навзничь, у белой березки, в родную русскую землю, с горячей пулей в груди.
Все слушают Пятака. Бонапарт тоже слушает, потом говорит со своего края стола:
- Не так надо, дай – покажу.
Бонапарту передают гитару. Он, оказывается, хорошо играет, перебором. И поет неплохо:
- Ты жива еще, моя старушка…
Теперь уже слушает Пятак, вытирает глаза, говорит Бонапарту:
- Ты, так-то, мужик все же ничего… Жалко, что уходишь, хоть и сволочь, конечно, редкая…
В Пятаке уже два полных стакана, а закуска на столе скромная – сало, черемша, вареные яйца, какие-то пирожки из киоска напротив. У кого что нашлось, в общем.
Мы с Юрой курим у форточки. За окном весна одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Впереди – молодость и счастье бескрайной жизни.
Весна две тысячи тринадцатого. Я на кладбище, пытаюсь разыскать могилу одного знакомого. Вроде бы, здесь, но где точно – никто не помнит.
Иду дорожкой между могил. Вижу памятник, большой, красивый. Надпись: «Иван Протасевич». Даты рождения-смерти. И фото. Неожиданно. Вот, значит, где закончился жизненный путь Пятака.
Мне как-то о нем говорили: сел за превышение, на зоне накинули, вышел через десяток лет. Подался в бандиты, крышевал коммерсантов, денег было много. Погиб в какой-то разборке.
Шагаю дальше. Буквально рядом – другой памятник. Маленький, неказистый: «Валерий Борисов». Даты рождения-смерти. И фото. Бонапарт.
Возвращаюсь, уточняю. Да, похоронены в один день. Но разными дорогами. Бонапарт ушел в науку, занимался психологией, оргпреступностью. Кончился Союз, финансирование обрезали, тема стала не нужна. Пытался пристроиться в разных местах, но оказался лишним. Запился, умер на лавочке у автобусной остановки от сердца.
Лежат рядом. Ругаются, поди, и там. А кто побеждает в споре – уже неважно.
Мы вон, с тобой, кошельки подкладывали кому? Нет, потому что – закон. Но шла бы речь о розыске опасного бандита, я бы лично – трижды подумал, от чего вреда больше. И ловит не суд. А так рассуждать, тогда и стрелять в бандюгу нельзя, ему ведь больно будет. А Бонапарт, – ему бы в адвокаты…
- Тоже верно – соглашается Юра – или в науку, такая же шляпа.
Смеемся. Наука – дело мутное, полная шляпа непонятных явлений. Бонапарту там место развернуться, будет бегать за всякими атомами, выводить их на чистую воду.
Как в том старом анекдоте: поймал как-то опер Золотую рыбку…
Дальше можно не рассказывать, опера на этой фразе уже сгибаются от хохота.
За столом появилась гитара, Пятак жарит на трех аккордах, выводит с блатным надрывом:
- Когда с тобой мы встретились – черемуха цвела, и в парке тихо музыка играла…
Пятаку однажды сказали, что он похож на артиста Олялина. С тех пор Пятак обзавелся гитарой и выучился тренькать простые мелодии, чтобы походить на артиста еще больше.
Я знал Олялина лично, он когда-то работал в нашем ТЮЗе. Никакого сходства с Пятаком, только русая прядь на лоб и глубоко посаженные глаза.
Но Пятаку сравнение нравится, его тянет к искусству и хочется подвига. Чтобы, как Олялин в фильме «Освобождение»: «Да вас надо душить! Как крыс вас душить надо!»
И – навзничь, у белой березки, в родную русскую землю, с горячей пулей в груди.
Все слушают Пятака. Бонапарт тоже слушает, потом говорит со своего края стола:
- Не так надо, дай – покажу.
Бонапарту передают гитару. Он, оказывается, хорошо играет, перебором. И поет неплохо:
- Ты жива еще, моя старушка…
Теперь уже слушает Пятак, вытирает глаза, говорит Бонапарту:
- Ты, так-то, мужик все же ничего… Жалко, что уходишь, хоть и сволочь, конечно, редкая…
В Пятаке уже два полных стакана, а закуска на столе скромная – сало, черемша, вареные яйца, какие-то пирожки из киоска напротив. У кого что нашлось, в общем.
Мы с Юрой курим у форточки. За окном весна одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Впереди – молодость и счастье бескрайной жизни.
Весна две тысячи тринадцатого. Я на кладбище, пытаюсь разыскать могилу одного знакомого. Вроде бы, здесь, но где точно – никто не помнит.
Иду дорожкой между могил. Вижу памятник, большой, красивый. Надпись: «Иван Протасевич». Даты рождения-смерти. И фото. Неожиданно. Вот, значит, где закончился жизненный путь Пятака.
Мне как-то о нем говорили: сел за превышение, на зоне накинули, вышел через десяток лет. Подался в бандиты, крышевал коммерсантов, денег было много. Погиб в какой-то разборке.
Шагаю дальше. Буквально рядом – другой памятник. Маленький, неказистый: «Валерий Борисов». Даты рождения-смерти. И фото. Бонапарт.
Возвращаюсь, уточняю. Да, похоронены в один день. Но разными дорогами. Бонапарт ушел в науку, занимался психологией, оргпреступностью. Кончился Союз, финансирование обрезали, тема стала не нужна. Пытался пристроиться в разных местах, но оказался лишним. Запился, умер на лавочке у автобусной остановки от сердца.
Лежат рядом. Ругаются, поди, и там. А кто побеждает в споре – уже неважно.
Вспоминается...
У моей мамы был дядя. Поскольку дедушек у меня практически не было, вернее воспоминания остались только про деда по отцу, а это отдельное воспоминание про День Победы, то вспомню «дядю». Вернее дядю мамы. Вспомню, как в этот день, мальцом, собирал ему букет одуванчиков. Это было в его день, день пограничника! Дядя Саид, за твой праздник! Я помню, как было важно их тебе принести!
Зелёные фуражки, с Днём!
У моей мамы был дядя. Поскольку дедушек у меня практически не было, вернее воспоминания остались только про деда по отцу, а это отдельное воспоминание про День Победы, то вспомню «дядю». Вернее дядю мамы. Вспомню, как в этот день, мальцом, собирал ему букет одуванчиков. Это было в его день, день пограничника! Дядя Саид, за твой праздник! Я помню, как было важно их тебе принести!
Зелёные фуражки, с Днём!
Forwarded from Сербский Дивергент
Друзья, в свете последних событий немного подсветим тему кто-же такой спецназовец лжеветеран ФСБ и «офицер Вымпела» Юра Сухумский (@jurasuckhum), он же — «начальник авиаотдела ФСБ», «ответственный за авиаузлы» и «убийца 36 грузинских военных», а также разведчик СВР Абхазии, организатор нападения на частные домовладения с целью завладение оружием и запугивания стариков.
За личностью «боевого офицера ЦСН СВР Абхазии» и «столичного миллиардера» скрывается обычный медефроновый наркоман Морозов Владимир Александрович с Зоологической улицы (день рождения в день дурака 1988г), шизофреник. Из «боевых подвигов» стоит отметить что лжеветеран обсулужил орально трансвестита, и (являясь фашистом с 10 лет) пытался уехать в полк АЗОВ на службу к своему хорошему другу из реконструкции СС (Александру Эрвину Алябеву, перебежчик к хохлам и предатель застрелился в толчке у кпп АТО).
Являлся поводом для срыва с катушек стрелка Остапенко — который убил одного человека и напал на росгвардейцев, пытался увести его жену и украсть его снаряжение из дома.
Никакой работы не имеет, жизнь с 14 лет спонсирует мать.
После сочиненных «боевых подвигов» Владимир (военный билет приобретен с инвалидностью) дает советы офицерам спецназа ФСБ.
При любых проблемах угрожает что по его приказу :«большой человек из конторы Сергей Юрич (108-10-**) вызовет для них команду по физическому устранению и вывезет вас в лес».
(С которым он виделся 1 раз в жизни)
После справедливой критики «вор в законе💩» трясясь от страха как последняя шкура под столом — организовывает нападения представителей чеченских слесарей (+790312253*0 жестянщиков с авито на домовладения своих знакомых с целью завладения оружием, и осуществления расправы над их родителями пенсионерами, и завладением хранящимся дома огнестрелом, с целью возможного совершения терактов или шутингов (думаем данная информация в контексте Казани будет интересна сотрудникам ФСБ и МВД). (Кстати твои друзья знают о твоей ориентации?)
А потом бегает по личкам админов и открыто лжет, угрожает им и требует «немедленного удаления информации о себе», чем доводит их до хохота и истерики)
Если вы прочитали этот пост — рапростаните его среди своих знакомых и друзейщ, возможно они тоже знают этого «вытирана» и смогут уберечь себя и своих знакомых от общения или связей с ним.
Также будем признательны за репост этой информации нашим друзьям из профильных и других телеграм каналов — человек чувствует безнаказанность и пытается издеваться над стариками и пенсионерами, незнакомыми, и даже своими родителями в реальной жизни, руками других людей.
Данное тело регулярно представляется офицером ссо, вымпела, альфы, грушником, или офицером 45орп или «специалистом по неконвенционным операциям», а по его личной переписке говорится что он в феврале был в Сирии и командовал 2-й разведротой музыкантов (особенно с этого угорел). На данный момент постараюсь более ничего по данной особи не писать \ну может только мемы\.
Ps: ждем тебя на велосипеде и твоих друзей, приезжайте за нашими стариками и оружием. Распустим вас на ремни.
https://www.tg-me.com/Jurasukhui/93
За личностью «боевого офицера ЦСН СВР Абхазии» и «столичного миллиардера» скрывается обычный медефроновый наркоман Морозов Владимир Александрович с Зоологической улицы (день рождения в день дурака 1988г), шизофреник. Из «боевых подвигов» стоит отметить что лжеветеран обсулужил орально трансвестита, и (являясь фашистом с 10 лет) пытался уехать в полк АЗОВ на службу к своему хорошему другу из реконструкции СС (Александру Эрвину Алябеву, перебежчик к хохлам и предатель застрелился в толчке у кпп АТО).
Являлся поводом для срыва с катушек стрелка Остапенко — который убил одного человека и напал на росгвардейцев, пытался увести его жену и украсть его снаряжение из дома.
Никакой работы не имеет, жизнь с 14 лет спонсирует мать.
После сочиненных «боевых подвигов» Владимир (военный билет приобретен с инвалидностью) дает советы офицерам спецназа ФСБ.
При любых проблемах угрожает что по его приказу :«большой человек из конторы Сергей Юрич (108-10-**) вызовет для них команду по физическому устранению и вывезет вас в лес».
(С которым он виделся 1 раз в жизни)
После справедливой критики «вор в законе💩» трясясь от страха как последняя шкура под столом — организовывает нападения представителей чеченских слесарей (+790312253*0 жестянщиков с авито на домовладения своих знакомых с целью завладения оружием, и осуществления расправы над их родителями пенсионерами, и завладением хранящимся дома огнестрелом, с целью возможного совершения терактов или шутингов (думаем данная информация в контексте Казани будет интересна сотрудникам ФСБ и МВД). (Кстати твои друзья знают о твоей ориентации?)
А потом бегает по личкам админов и открыто лжет, угрожает им и требует «немедленного удаления информации о себе», чем доводит их до хохота и истерики)
Если вы прочитали этот пост — рапростаните его среди своих знакомых и друзейщ, возможно они тоже знают этого «вытирана» и смогут уберечь себя и своих знакомых от общения или связей с ним.
Также будем признательны за репост этой информации нашим друзьям из профильных и других телеграм каналов — человек чувствует безнаказанность и пытается издеваться над стариками и пенсионерами, незнакомыми, и даже своими родителями в реальной жизни, руками других людей.
Данное тело регулярно представляется офицером ссо, вымпела, альфы, грушником, или офицером 45орп или «специалистом по неконвенционным операциям», а по его личной переписке говорится что он в феврале был в Сирии и командовал 2-й разведротой музыкантов (особенно с этого угорел). На данный момент постараюсь более ничего по данной особи не писать \ну может только мемы\.
Ps: ждем тебя на велосипеде и твоих друзей, приезжайте за нашими стариками и оружием. Распустим вас на ремни.
https://www.tg-me.com/Jurasukhui/93
Очень хорошо жил кот. Многие люди с высшим образованием и окладом позавидовали бы. Прямо сызмальства катался как заводной сыр в масле. Весь богатый загородный дом был в его распоряжении.
Молодая хозяйка его любила, души не чаяла. «Кис, кис! Кис, кис!» – только и слышно. Прямо ни есть, ни спать ей без него. Если кот задрыхнет, накроет его маленьким одеяльцем, подоткнет, щеку кулачком подопрет – залюбуется. Прощала все шалости. Ну, так, пожурит любимчика, а потом к груди каак прижмет, да расцалует.
Рос кот не по дням, а по часам. Как лелеемый бамбук. Потому, – питание его было самое первоклассное и сбалансированное. Оттого шерсть из него перла дуром. К коту приезжал деликатный парикмахер и стриг его подо льва.
Ежедневно уличные коты приходили дивиться и завидовать. Сядут перед стеклянными окнами в самый пол, смотрят как кино. Диво, что за жизнь у некоторых!
– Лев! Чистый лев! – восхищалась хозяйка стрижкой, и тискала, целовала кота и прижимала к аппетитной груди. У уличных – ком в горле, от таких идиллических видов. А кот делал самый скучающий и одалживающий вид: «Ну скока уже можно-то!..», а сам косится на уличных «Ё! Видали, дерефня…».
И горделиво выхаживал пред ними с видом: «Я лев. Лев. Мырр!» – и кидался на стекло. Уличные выгибались и шипели, вызывали буржуя на честный бой, но кот только смеялся и прикладывал жопу к стеклу «Целовайте уже!». Или чтоб обидней, принесет из миски фрикаделю, и демонстративно ест. И не хочет, а ест. Снаружи, от бессилья случались истерики… Какая социальная несправедливость!
Чтобы не зяб, купила хозяйка коту эксклюзивных кофточек. Для украшения повесила драгоценный колокольчик на шею. Кот совсем забурел и загордился.
Приходили уличная кошечка, рыжая. Худенькая, сидела, смотрела с интересом. Вздыхала, лапками о чем-то перебирала. А кот перед ней: «Царь по дворца, царь во дворца», и всем видом: «Ты ли мне чета? Мне хозяйка не таких приведет! Буэ!..».
– А ну, брысь! – шикала на кошечку хозяйка.
«Так их, мой верный человек! Так!» – веселился успешный кот.
А потом ему отрезали все яйца. Хозяйка...
Молодая хозяйка его любила, души не чаяла. «Кис, кис! Кис, кис!» – только и слышно. Прямо ни есть, ни спать ей без него. Если кот задрыхнет, накроет его маленьким одеяльцем, подоткнет, щеку кулачком подопрет – залюбуется. Прощала все шалости. Ну, так, пожурит любимчика, а потом к груди каак прижмет, да расцалует.
Рос кот не по дням, а по часам. Как лелеемый бамбук. Потому, – питание его было самое первоклассное и сбалансированное. Оттого шерсть из него перла дуром. К коту приезжал деликатный парикмахер и стриг его подо льва.
Ежедневно уличные коты приходили дивиться и завидовать. Сядут перед стеклянными окнами в самый пол, смотрят как кино. Диво, что за жизнь у некоторых!
– Лев! Чистый лев! – восхищалась хозяйка стрижкой, и тискала, целовала кота и прижимала к аппетитной груди. У уличных – ком в горле, от таких идиллических видов. А кот делал самый скучающий и одалживающий вид: «Ну скока уже можно-то!..», а сам косится на уличных «Ё! Видали, дерефня…».
И горделиво выхаживал пред ними с видом: «Я лев. Лев. Мырр!» – и кидался на стекло. Уличные выгибались и шипели, вызывали буржуя на честный бой, но кот только смеялся и прикладывал жопу к стеклу «Целовайте уже!». Или чтоб обидней, принесет из миски фрикаделю, и демонстративно ест. И не хочет, а ест. Снаружи, от бессилья случались истерики… Какая социальная несправедливость!
Чтобы не зяб, купила хозяйка коту эксклюзивных кофточек. Для украшения повесила драгоценный колокольчик на шею. Кот совсем забурел и загордился.
Приходили уличная кошечка, рыжая. Худенькая, сидела, смотрела с интересом. Вздыхала, лапками о чем-то перебирала. А кот перед ней: «Царь по дворца, царь во дворца», и всем видом: «Ты ли мне чета? Мне хозяйка не таких приведет! Буэ!..».
– А ну, брысь! – шикала на кошечку хозяйка.
«Так их, мой верный человек! Так!» – веселился успешный кот.
А потом ему отрезали все яйца. Хозяйка...