Неудивительно, что любимая фраза Джонатана Андерсона — in a weird way. Всё в его жизни как будто действительно происходит именно так — немного странно. За два десятилетия, прошедших с момента выпуска из LCF, он прошёл путь от маргинального «странного» дизайнера до одной из ключевых фигур в моде. На прошлой неделе он дебютировал в Dior. На этой — перезапускает JW Anderson с совершенно новым концептом.
На первый взгляд, эти события не имеют ничего общего. Но и Dior, и обновлённый JWA держатся на одном и том же — навязчивом трудоголизме и неспособности остановиться. «Я обожаю работать, — говорит он. — Могу провести 24 встречи за день. Это пугает? Конечно. Но я всё равно это делаю». Даже за несколько часов до дебюта Dior, когда градус ожидания в индустрии был на пределе, он не выглядел ни нервным, ни растерянным — одновременно управляя сотнями процессов внутри собственной марки.
Остановить JW Anderson, заморозить, переосмыслить и запустить заново — риск. Но, по его словам, необходимый. «Мне нужно чувствовать, что я что-то доказываю. Если я не ощущаю себя аутсайдером, я не работаю. Так что, в каком-то странном смысле, мы просто заново выстроили платформу, чтобы снова стать аутсайдерами». Он провёл год, анализируя это состояние. Погрузился в мебель, дизайн середины XX века, влияние Теренса Конрана. «Конран изменил представление о доме в 60-х и 70-х. А мне интересно, как человек смотрит на свой стол или чашку. Кто сделал это кресло, сколько таких вообще существует, из какого дерева оно. Мне важнее история, чем цена».
Такой же близости он хочет от своей новой коллекции предметов. Около 560 позиций выйдут 1 сентября, из которых 360 — с лимитированным стоком, а около 200 — carryovers. «Мы не делаем скидок. Просто держим вещь, пока её не купят. Потому что вести малый бизнес — трудно. Я, конечно, с LVMH, но мы всё равно маленький бизнес в collapsing environment».
Куратор Эндрю Боначина будет собирать арт-программу в магазинах: где-то это будет один дорогой объект, где-то — микровыставки. Искусство в магазинах Андерсона — это всегда про личный выбор. В Лондоне — скульптура Matthew Ronay. В Мадриде — стена Ходжкина. «Loewe останется частью моего видения настолько, насколько это нужно. Но уходить — всегда сложно. Я построил там всё: эстетику, Craft Prize, принципы. Сейчас делаем то же самое с JWA — например, помогли музею купить картину Эндрю Кранстона. Loewe был мной. А теперь — это я».
Вещи, которые появятся в продаже, никогда не будут просто вещами. Например:
— чайная пара Люси Ри (100 экземпляров, £1000, вся прибыль — в фонд её наследия);
— серебряная ручка Yard-O-Led с гравировкой Оскара Уайльда;
— мёд из Хоутон-Холла, где он однажды пил чай с Роуз Ханбери и решил: если у меня будет этот мёд, может, я тоже стану таким же элегантным.
Проект охватывает всё — от ювелирных украшений Classical Gem Hunter до кашемировых свитеров с надписью Anonymous Faggot. Но суть — не в самих вещах, а в рассказах, которые стоят за ними.
Он называет это «одобрением»: JWA как печать личной одержимости. «Это как если бы я подписывался под каждой вещью: мне это нравится».
Бутики будут напоминать жилые комнаты: шейкерские рейки, стены в духе Роуз Униак, на которых будут висеть все товары. Первый откроется в Лондоне, на Пимлико-роуд. Летом там, возможно, будут продавать спаржу. Андерсон её обожает. Он мечтает, что кто-то зайдёт и купит сразу шесть стульев, свитер и банку мёда. «Вот тогда я и открою шампанское».
«Мне нужно было найти форму, в которой я могу быть собой, без скидок. Всё это — просто вещи, которые я люблю. Это я».
Это действительно тонкая и умная система. Но остаётся открытым вопрос: насколько этот проект — личное решение самого Андерсона, а насколько — выверенная стратегия LVMH? Возможно, бренд решили перепозиционировать через одержимость, фетишизм и культурный капитал — оставив самого Джонатана и его подиумную креативность в Dior.
На первый взгляд, эти события не имеют ничего общего. Но и Dior, и обновлённый JWA держатся на одном и том же — навязчивом трудоголизме и неспособности остановиться. «Я обожаю работать, — говорит он. — Могу провести 24 встречи за день. Это пугает? Конечно. Но я всё равно это делаю». Даже за несколько часов до дебюта Dior, когда градус ожидания в индустрии был на пределе, он не выглядел ни нервным, ни растерянным — одновременно управляя сотнями процессов внутри собственной марки.
Остановить JW Anderson, заморозить, переосмыслить и запустить заново — риск. Но, по его словам, необходимый. «Мне нужно чувствовать, что я что-то доказываю. Если я не ощущаю себя аутсайдером, я не работаю. Так что, в каком-то странном смысле, мы просто заново выстроили платформу, чтобы снова стать аутсайдерами». Он провёл год, анализируя это состояние. Погрузился в мебель, дизайн середины XX века, влияние Теренса Конрана. «Конран изменил представление о доме в 60-х и 70-х. А мне интересно, как человек смотрит на свой стол или чашку. Кто сделал это кресло, сколько таких вообще существует, из какого дерева оно. Мне важнее история, чем цена».
Такой же близости он хочет от своей новой коллекции предметов. Около 560 позиций выйдут 1 сентября, из которых 360 — с лимитированным стоком, а около 200 — carryovers. «Мы не делаем скидок. Просто держим вещь, пока её не купят. Потому что вести малый бизнес — трудно. Я, конечно, с LVMH, но мы всё равно маленький бизнес в collapsing environment».
Куратор Эндрю Боначина будет собирать арт-программу в магазинах: где-то это будет один дорогой объект, где-то — микровыставки. Искусство в магазинах Андерсона — это всегда про личный выбор. В Лондоне — скульптура Matthew Ronay. В Мадриде — стена Ходжкина. «Loewe останется частью моего видения настолько, насколько это нужно. Но уходить — всегда сложно. Я построил там всё: эстетику, Craft Prize, принципы. Сейчас делаем то же самое с JWA — например, помогли музею купить картину Эндрю Кранстона. Loewe был мной. А теперь — это я».
Вещи, которые появятся в продаже, никогда не будут просто вещами. Например:
— чайная пара Люси Ри (100 экземпляров, £1000, вся прибыль — в фонд её наследия);
— серебряная ручка Yard-O-Led с гравировкой Оскара Уайльда;
— мёд из Хоутон-Холла, где он однажды пил чай с Роуз Ханбери и решил: если у меня будет этот мёд, может, я тоже стану таким же элегантным.
Проект охватывает всё — от ювелирных украшений Classical Gem Hunter до кашемировых свитеров с надписью Anonymous Faggot. Но суть — не в самих вещах, а в рассказах, которые стоят за ними.
Он называет это «одобрением»: JWA как печать личной одержимости. «Это как если бы я подписывался под каждой вещью: мне это нравится».
Бутики будут напоминать жилые комнаты: шейкерские рейки, стены в духе Роуз Униак, на которых будут висеть все товары. Первый откроется в Лондоне, на Пимлико-роуд. Летом там, возможно, будут продавать спаржу. Андерсон её обожает. Он мечтает, что кто-то зайдёт и купит сразу шесть стульев, свитер и банку мёда. «Вот тогда я и открою шампанское».
«Мне нужно было найти форму, в которой я могу быть собой, без скидок. Всё это — просто вещи, которые я люблю. Это я».
Это действительно тонкая и умная система. Но остаётся открытым вопрос: насколько этот проект — личное решение самого Андерсона, а насколько — выверенная стратегия LVMH? Возможно, бренд решили перепозиционировать через одержимость, фетишизм и культурный капитал — оставив самого Джонатана и его подиумную креативность в Dior.