Скоро лето. Как планируете его провести?

Настроиться на нужный лад вам поможет японская реклама пароходных компаний начала XX в.
​​Создатели текстового квеста, где нужно было играть за Социал-демократическую партию Германии в «поздней» Веймарской республике, выкатили ещё один квест – про Русскую революцию 1917 года.

Количество доступных для игры партий увеличилось. Теперь можно играть и за большевиков, и за меньшевиков, и за эсеров, и за кадетов, причём внутри каждой партии есть свои конкурирующие фракции.

Основные механики остались прежними. Нужно регулировать и внутрипартийные, и межпартийные, и общегосударственные дела. Следить за балансом сил во Временном правительстве и в Петроградском Совете. Отслеживать ситуацию на многочисленных фронтах и не забывать, что в столице дополнительно размещены стотысячный гарнизон вкупе с рабочей и городской милицией. Регулировать объёмы заводского производства в разных сферах экономики и как-то выкручиваться в условиях бюджетного дефицита, инфляции и нехватки продовольствия в городах.

И точно также, как в квесте про Веймар, игровой процесс сопровождается аутентичной музыкой: Интернационал, Рабочая Марсельеза, Чайковский, Шаляпин, Калинка-Малинка и Одесса-Мама.

https://red-autumn.itch.io/petrograd-1917
Стальной шлем
​​Создатели текстового квеста, где нужно было играть за Социал-демократическую партию Германии в «поздней» Веймарской республике, выкатили ещё один квест – про Русскую революцию 1917 года. Количество доступных для игры партий увеличилось. Теперь можно играть…
Добрые люди в комментариях подсказали, что есть ещё один текстовый квест с такой же механикой, как в играх про Веймарскую республику и Русскую революцию 1917 года – на этот раз про итальянскую политику, начиная с «Biennio Rosso» (1919 – 1920) и далее по ходу развития событий в 1920-х гг.

Играть нужно за Итальянскую социалистическую партию и также, как в других квестах серии, заниматься выработкой внутрипартийного курса, разрываясь между революционерами, центристами и реформистами, формировать Красную гвардию и реагировать на угрозы со стороны фашистов, других партий и королевского правительства.

Аутентичное музыкальное сопровождение также присутствует.

https://awesdes.github.io/biennio_rosso_alternate_history/
Почему я не советую читать «Демократия — низвергнутый Бог» Ханса-Хермана Хоппе (и что почитать вместо этого)

На прошлой неделе выкладывал эксклюзивно для подписчиков на Бусти и закрытый тг-канал огромный разбор книги-бестселлера Хоппе о несовершенствах демократии — однако меня очень просили поделиться им с широкой аудиторией. Так что выполняю свое обещание — приятного прочтения.

Читать первую часть

Читать вторую часть

Сюда же я вынесу свои общие соображения об этой популярной в либертарианской среде книге. В своем обзоре я спорил не с нормативной позицией автора, а с его аргументацией — так что держите это в голове.

По мнению Хоппе, демократия представляет собой более недостойную форму правления, чем абсолютная монархия: потому что во втором случае правитель заинтересован в долгосрочном планировании, потому что его власть пожизненная и передается по наследству, а к подвластному государству он относится как к своей собственности. Доказывает он этот тезис рассказом о том, как на протяжении XIX-XX веков государства становились все более централизованными, активнее вмешивались в экономику, а межгосударственные войны эволюционировали в массовые.

Главная проблема Хоппе — это сознательный отказ от эмпиризма как способа познания социального мира, что в целом характерно для последователей австрийской экономической школы. На протяжении книги он многократно проговаривает одну и ту же мысль: если X и Y происходили параллельно друг с другом, значит X→Y. Причинно-следственные связи между разными явлениями даются как очевидные, не требующие доказательств утверждения.

Поэтому книга представляет собой бесконечный confirmation bias: Хоппе занимается выборочным представлением фактов, которые играют ему на руку, игнорируя остальные, не занимается глубоким историческим анализом и никак не доказывает собственные утверждения о связи тех или иных явлений друг с другом.

Если вы интересуетесь литературой о критике современной демократии, то лучше почитайте что-нибудь другое, а не Хоппе: специально для вас в конце обзора я даю небольшой список рекомендаций.
⛪️ Католическая церковь как альтернативная власть — колонка Стального Шлема

На протяжении веков Католическая церковь оставалась единственной устойчивой силой, способной бросить вызов светской власти — от императоров Священной Римской империи до современных диктатур. Её структура, моральная независимость и глобальный масштаб сделали её одной из самых долговечных альтернатив централизованному государству в истории Европы.

Как Папский Престол кооперировал и боролся с Левиафаном — в новой статье автора канала Стальной Шлем.

🕊 Либертарианская партия России
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Political sins
Литералли НЕ 1984

TW: много личных эмоций и бомбилова

8 июня 1946 года, ровно 76 лет назад, вышел в свет роман Джорджа Оруэлла "1984". Каждый год в эту дату медиа разных толков и мастей вспоминают об этом с дифирамбами "как же он был во всём прав, как же он точно предсказал наше будущее. Ах, как наглядно передал природу авторитаризма" и попытками натянуть это на сегодняшний контекст.

В реальности же описанный Оруэллом мир не только не передаёт, но и искажает представления об устройстве политических режимов. Давайте разберёмся, почему:

1. Всемогущее государство – миф.
Государство изображено как единый и непобедимый актор с бесконечным количеством ресурсов, против воли которого никто не смеет идти. Метафизический "Большой Брат" изображён всемогущим, но так не бывает. Даже в режимах, которые принято считать "тоталитарными" (хотя понятие тоталитаризм я считаю рудиментом) по типу сталинского СССР или КНДР, существуют свои группы интересов, межведомственная борьба и внутренние конфликты. В Океании же работники партии представлены как "винтики в системе", и это очень вредная аналогия, поскольку лишает акторов субъектности. А между тем даже у низовых партийных работников эта субъектность остаётся.

2. Идеология не бывает пустой.
Её нельзя постоянно менять и не сталкиваться при этом с последствиями. Что бывает, когда идеология выхолащивается, отлично описал Юрчак. В реальности авторитарные режимы избегают поворотов на 180 градусов по типу "Океания никогда не воевала с Остазией", поскольку действия должны выглядеть убедительно и цельно. Никакого "двоемыслия" не существует. Да, люди могут бессознательно не задумываться о вещах, на которые не могут повлиять, чтобы не сталкиваться с фрустрацией, но и у этого механизма есть свой предел, эксплуатировать его на регулярной основе невозможно.

3. Пролы – демофобный концепт.
В книге они (80% населения) представлены глупыми, грязными и ничего не понимающими. В российских реалиях Сурков для этого изобрёл термин "глубинный народ". Однако такое представление о людях не просто неправдоподобно, оно играет на руку авторитарным лидерам, которые строят иллюзию популярности на массовой поддержке.

Вы можете мне сказать "это же художественная книга, что ты докопался?". А ничё тот факт, что даже в фантастической книге мир должен иметь свою внутреннюю логику и выглядеть реалистично, чтобы в его существование можно было поверить? Я уже писал, что при всём абсурдизме сорокинского Дня Опричника, авторитарная структура там передана с невероятной точностью. Да даже в романе "Осень Патриарха" Маркеса, который уж никак нельзя назвать реализмом (разве что магическим реализмом), в режим верится больше.

Оруэлл, возможно, сам того не осознавая, очень помог автократам всего мира, представив их как бесконечно всесильных властителей, которые никогда не допускают ошибок и самолично контролируют каждый дом через видеокамеры. Но в реальности мир 1984 может существовать лишь в голове конкретного сломленного пытками и насилием человека, как это произошло с главным героем. И это именно то, каким авторитарные режимы хотят казаться, а не являются на деле.

А на деле авторитарный режим – это буквально не 1984.
Студенты попросили порекомендовать базовое чтение о ПМВ. Условия: обобщающие работы, не больше 5 штук, разнообразие тематики, на русском языке, доступность (в идеале онлайн). Вот что получилось:

1. Дипломатическая предыстория:
Кристофер Кларк "Сомнамбулы" или Барбара Такман "Августовские пушки"

2. Военно-стратегическая история:
Джон Киган "Первая мировая война" — в основном про Западный фронт. Для баланса — Николай Головин "Военные усилия России в мировой войне"

3. Домашний фронт:
"Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис" или Владислав Аксёнов "Война патриотизмов"

4. Человек на войне: Александр Асташов "Русский фронт в 1914 – начале 1917 года" или Юрий Бахурин "Фронт и тыл Великой войны"

5. Окончание войны и последствия:
Адам Туз "Всемирный потоп" (осторожно: проблемы перевода) или "Война во время мира"

Коллеги, если есть, что добавить, напишите. Буду благодарен за ваши рекомендации!

#почитать
​​Как я перестал бояться и полюбил военные режимы

В издательстве @alpinaru выходит книга «Власть в погонах: военные режимы в современном мире», которую написал доктор политических наук Григорий Голосов.

В своё время исследователь Кирилл Телин красиво сказал, что в России «политологами» одновременно называют три разные категории людей. Самыми заметными являются «политические комментаторы», рассуждающие о текущих новостях. Качество такой публики разное: у кого-то есть образование и компетенции, у кого-то – нет. Ещё «политологами» часто именуют политтехнологов и политконсультантов – представителей хороших, крепких «ремесленных» профессий.

А есть «политические исследователи», которые занимаются политологией в рамках академического процесса: проводят исследования, применяя количественные и качественные методы, а затем пишут научные статьи и монографии. Григорий Голосов – из числа последних, причём с мировым именем, что довольно необычно для российской политологии, которая в массе своей ведёт генезис от советских кафедр истории КПСС.

«Власть в погонах» – это научно-популярная книга о военных диктатурах для широкого читателя, но вместе с тем по ней видно, как выглядит научная работа нормального академического политолога. Автор проанализировал базы данных по более чем сотне военных режимов и нескольким сотням успешных и неудачных военных переворотов по всему миру, начиная с 1945 г. Почти каждая глава сопровождается таблицей или графиком с вычислениями на основе этих данных, которые демонстрируют те или иные тенденции. Затем следуют описания отдельных наиболее выдающихся исторических примеров, либо в качестве типичных кейсов, либо в качестве исключений из общих правил.

Вот лишь один из примеров впечатливших меня вычислений. Из 604 военных переворотов и заговоров между 1945 и 2023 гг. успешными оказались лишь 44,7%. Согласно другой базе данных, показатель успеха из 488 переворотов между 1950 и 2022 гг. составляет 48,5%. При этом если переворот пытались осуществить офицеры низшего и среднего звена, то шанс на успех составлял 29,5%, а если это делали офицеры Генштаба и высшего военного командования, то показатель взлетал до 77%.

«Идеальным» переворотом с точки зрения техники захвата власти автор называет чилийские события 1973 г., когда заговорщики сделали буквально всё, чтобы с самого начала гарантировать себе успех.

Что же касается отстранения военных от власти, то Голосов приходит к неожиданному для неподготовленного читателя выводу: военные диктатуры оказываются чрезвычайно податливыми к режимным трансформациям. В среднем они «живут» в два раза меньше, чем автократии других типов.

Коллективные военные корпорации ревностно относятся к чрезмерному персонализму со стороны своих представителей и склонны не допускать абсолютной концентрации власти в одних руках, зачастую даже ценой нового военного переворота. Собственно, статистика на основании 103 проанализированных примеров показывает, что военные чаще всего как раз свергают других военных (30,1%), электоральных персональных автократов (27,2%) или партийные режимы (20,4%), тогда как на долю свергнутых демократий приходится лишь 14,6%.

В отличие от верхушки авторитарных монархий, электоральных персональных автократий или партийных диктатур военные меньше рискуют как корпорация в случае демократизации, так как силовые структуры всё равно нужны любому государству, поэтому определённый «кусок» власти, влияния и ресурсов останется у «силовиков» при любых обстоятельствах. Таким образом, их обывательская репутация как «главных врагов демократии» в целом несправедлива, особенно в сравнении с другими типами авторитарных режимов, упомянутыми выше.

И да, один из блёрбов – коротких рекламных текстов на обратной стороне обложки – к этой книге написал я. Может быть, для читателей канала это станет ещё одним поводом приобрести её, благо пока на книгу действует скидка по предзаказу на сайте издательства. Успевайте!
Forwarded from Politisch verdächtig
🚩💣 Постсоветское пространство разрушается. На его месте проступают контуры новых, всё менее похожих друг на друга государств — к удовлетворению одних и разочарованию других. Выросли полтора поколения, которые не застали Советский Союз. Подрастает поколение людей, для которых и эпоха перемен с её долгоиграющими последствиями является лишь смутным набором ассоциаций, которые не связаны с личной ностальгией и личной болью.

Тем интереснее погрузиться в прошлое и задуматься о том, как решения, принятые более тридцати лет назад, сформировали, вылепили из заготовок советских республик те государства Северной Евразии, которые мы наблюдаем сейчас.

Скажем, меня давно интересовал, казалось бы, банальный вопрос: а как в других 14 республиках решили тот вопрос, который у нас в России решили с помощью танков в центре Москвы осенью 1993-го? Обязательно ли для разрешения кризиса были нужны танки? Обязателен ли вообще был подобный кризис? Ведь, в конце концов, политические акторы склонны максимизировать свою власть и не склонны с ней расставаться. Были ли мы такие одни?..

Ответ на этот вопрос я нашёл и поделился им с читателями осенью 2021 г. — надеялся успеть к годовщине «чёрного октября», но справился только к годовщине «красного».

А теперь, накануне 35-летия Декларации о суверенитете РСФСР, я представляю вам текст «Без танков, пожалуйста» в новом формате — улучшенном и дополненном. Разумеется, в бесплатном доступе.

🔹 Что такое постсоветский конституционный кризис и откуда он взялся?
🔹 Какими путями пошли разные постсоветские государства и что их объединяло?
🔹 Многие ли республики смогли разрешить конституционный кризис хотя бы относительно успешно?
🔹 И почему не всегда избегание проблемы позволяет от неё сбежать?

Продолжение на схожую тему выйдет через некоторое время.

#лонгриды #история #политология #постсссрпентарий
@verdachtig
​​Коэффициенты партийности в авторитарных и демократических режимах

В 7 главе своей новой книги «Власть в погонах: военные режимы в современном мире» доктор политических наук Григорий Голосов ссылается на свою англоязычную работу «Authoritarian Party Systems: Party Politics in Autocratic Regimes, 1945–2019», для которой он произвёл вычисления количества «важных» партий при авторитарных и демократических режимах. Под «важными» партиями тут подразумеваются те, кто набирает относительно крупные проценты на выборах и получает столь же относительно значимое число мест в парламенте.

Вычисления показывают, что наибольшая партийная фрагментация свойственна, внезапно, авторитарным монархиям со средним значением в 4,76 и медианным в 4,29. В таких системах значение парламента весьма ограничено, поэтому реальная многопартийность напрямую не угрожает прерогативам исполнительной власти. Более того, многообразие сильных партий позволяет монарху подключать некоторых из них к правящей коалиции и тем самым повышать устойчивость своего режима. Справедливости ради, сильные партии в такой системе способны договориться между собой за спиной исполнительной власти и образовать единый межпартийный оппозиционный блок по отношению к действующему режиму.

Чуть ниже партийное многообразие среди «зрелых демократий», у которых среднее значение составляет 2,96, а медианное – 2,46. Режимы такого типа обычно характеризуются существованием двух устойчивых партийных полюсов – правоцентристов и левоцентристов – которые оспаривают власть между собой, при наличии влиятельных «третьих» партий.

Военные режимы, когда они занимаются имитацией свободных выборов, показывают среднее значение многопартийности в 1,83, а медианное – в 1,57. С одной стороны, военные чаще всего делают ставку на какую-то одну партию, под которую зачищают политическое поле. Однако в то же время им невыгодно тотальное доминирование одной единственной партии, так как это рискует привести к конфликту с гражданской партийной номенклатурой, с которой военным придётся делиться властью. Поэтому в интересах стабилизации системы электоральные военные режимы часто допускают существование второй умеренно-оппозиционной системной партии в качестве противовеса правящей.

Наконец, наименее фрагментированными режимами являются невоенные авторитарные республики, у которых средний индекс составляет 1,36, а медианный – 1,24. В таких системах ставка делается на одну единственную партию, которая и получает большинство в парламенте, тогда как остальные системные партии вынуждены довольствоваться голосами по остаточному принципу.

Купить книгу «Власть в погонах: военные режимы в современном мире» можно на сайте издательства @alpinaru, тем более пока на неё действует скидка по предзаказу.
Forwarded from Political sins
Как запрет немецкого языка в школах США усилил немецкую идентичность

В 1917–1919 гг. на фоне Первой мировой войны несколько штатов (Огайо, Индиана и др.) запрещают преподавание немецкого языка — даже в частных и церковных школах. Немцев считали "подозрительными" и требовали американизации.

Помогло ли это ассимилировать их? В статье "Backlash: The Unintended Effects of Language Prohibition in US Schools after World War I" (2020) 🔒 показывается, что произошло ровно обратное.

На основе данных переписи населения было установлено, что впоследствии немцы из этих штатов:

— чаще называли детей немецкими именами
— чаще женились на немцах, а не на американцах других корней
— реже добровольно шли в армию США во Второй мировой
— чаще ходили в лютеранские (немецкие) воскресные школы

И хотя эффект не очень большой, он довольно устойчивый. Чем дальше от немецких центров — тем эффект сильнее.

Мигранты из Германии восприняли запрет языка как угрозу собственной культуре и стали компенсировать немецкую идентичность в семье, что в итоге привело к торможению ассимиляции и изоляции культуры.

Так что да, государственное давление на культуру не ассимилирует, а радикализирует лояльность к ней. И актуально это не только для США начала 20 века.
​​Сегодня, 18 июня – 210-я годовщина битвы при Ватерлоо. Однако мне в связи с этим хочется написать не о военных, а о политических последствиях последнего сражения Наполеона. Второе отречение Бонапарта от престола сразу после поражения преподносится как нечто само собой разумеющееся, но вообще-то оно таковым не являлось, и в течение нескольких июньских дней в Париже разворачивалась настоящая политическая драма, исход которой вовсе не был предрешён.

Вообще и Первое отречение Наполеона в апреле 1814 г. вовсе не было предопределено взятием Парижа армиями Шестой коалиции. Бонапарт намеревался сражаться и после падения столицы. Однако Союзники публично заявляли, что сражаются лишь с Наполеоном, а не с Францией как таковой, что сподвигло французскую элиту «сдать императора». Охранительный Сенат издал Акт о низложении Бонапарта, а собственные маршалы убедили прекратить борьбу и смириться с почётной ссылкой на остров Эльба.

К власти вернулись Бурбоны во главе с Людовиком XVIII, который установил умеренно-консервативный режим Реставрации с двухпалатным парламентом по образцу Великобритании с назначаемой Палатой пэров и избираемой по высокому имущественному цензу Палатой депутатов. Для сравнения, в Первой империи не было и этого.

В марте 1815 г. Бонапарт сбежал с Эльбы и вернулся в Париж. На контрасте с Бурбонами он попытался представить себя ещё большим либералом, чем Людовик XVIII. Наполеоновская Хартия 1815 г. фактически повторяла роялистскую Хартию 1814 г. с той разницей что её не «даровал» монарх, а одобрил народ на референдуме (99,67% «за» при явке чуть более 20%).

Тем временем прочие европейские державы забыли все свои разногласия на Венском конгрессе и сформировали новую Седьмую коалицию. В самой Франции вспыхнуло очередное – четвёртое по счёту – Вандейское восстание. В этой связи сама по себе победа над англо-прусскими войсками при Ватерлоо ещё ничего не гарантировала Наполеону, которому всё равно пришлось бы отбиваться от наседающих армий России, Австрии, итальянских и германских государств, британских десантов и мятежных роялистов.

Однако Бонапарт проиграл уже при Ватерлоо. Как и весной 1814 г. само по себе военное поражение не выбило его из колеи, и император намеревался продолжать борьбу, благо у него ещё оставались войска, к которым подтягивались подкрепления.

Вернувшийся в столицу Бонапарт дал понять парламенту, что хотел бы получить диктаторские полномочия для продолжения войны, намекая, что в противном случае может разогнать депутатов. Однако 21 июня лидер либералов маркиз Лафайет призвал Палату представителей объявить себя нераспускаемой, чтобы не допустить узурпации власти. Депутаты стали настаивать на повторном отречении императора, как главной помехи к заключению мира.

Наполеон оказался перед дилеммой: государственный переворот, роспуск парламента и эскалация Гражданской войны на фоне интервенции или отречение. В конце концов, он выбрал последнее, и 22 июня во второй раз отрёкся от престола в пользу своего сына Наполеона II.

Депутаты избрали Временное правительство во главе с министром полиции Жозефом Фуше, который тут же принялся договариваться с Союзниками о капитуляции, а с Людовиком XVIII о Второй Реставрации. 25 июня Наполеон удалился из Парижа в загородный дворец Мальмезон, откуда ещё просил Временное правительство назначить его хотя бы простым генералом. Последовал резонный отказ из опасений в очередной узурпации власти. 29 июня Бонапарт смирился и отправился в Рошфор на западе страны, чтобы сесть на корабль и уплыть в Америку.

3 июля Париж капитулировал, и 7 июля в столицу вошли англо-прусские войска. 8 июля в Париж вернулся Людовик XVIII, который заменил Временное правительство кабинетом во главе с Талейраном, а Фуше снова занял пост министра полиции.

Что же до Наполеона, то британский флот блокировал его отплытие из Европы. 15 июля бывший император сдался, надеясь стать английским джентри, но британцы предпочли перестраховаться и отправили Бонапарта в пожизненную ссылку на остров Святой Елены.
​​Большие роялисты, чем сам король

Политическая история последних 200 лет богата примерами, когда в оппозиции действующей авторитарной власти оказываются не только условные «либералы» и «прогрессисты», но и те, «правее кого только стенка».

Одними из первых оппозиционеров такого рода были французские ультрароялисты в годы Реставрации Бурбонов (1814 – 1830). Людовик XVIII являлся консерватором, а не реакционером – он согласился с писанной Конституцией и выборным парламентом, а также был далёк от идеи реституции собственности, массовых люстраций и системных репрессий против республиканцев и бонапартистов.

Этот «реформизм» дико злил «непримиримых» ультрароялистов, которые группировались вокруг младшего брата короля графа д’Артуа. Избранная в 1815 г. легитимистская «Несравненная палата» оказалась настолько «непримиримой», что умеренный Людовик распустил её уже через год.

Граф д’Артуа стал королём после смерти старшего брата в 1824 г. под именем Карла X. Он попытался ужесточить цензуру и ещё сильнее ограничить избирательные права, но в ответ получил Июльскую революцию 1830 г., которая свергла его в пользу либерального Луи-Филиппа Орлеанского. Тем не менее сторонники Бурбонов всерьёз претендовали на власть вплоть до 1870-х гг., а идейное влияние легитимистского монархизма на политическую жизнь Франции можно проследить через Шарля Морраса и «Аксьон Франсез» вплоть до режима Виши.

Аналогичный конфликт среди Бурбонов существовал и в Испании. В 1823 г. французские штыки спасли консервативный режим Фердинанда VII от либеральной революции. Однако король не стал вырезать всех либералов и даже не восстановил святую инквизицию! Среди ультрароялистов пошли слухи, будто Фердинанда похитили масоны, и в 1827 г. они подняли «Восстание обиженных». Мятеж был подавлен, после чего ультрароялисты стали рассуждать, что негодного монарха было бы хорошо заменить на его младшего брата дона Карлоса.

После смерти Фердинанда в 1833 г. разгорелась Гражданская война между консервативно-либеральными сторонниками его дочери Изабеллы и традиционалистскими приверженцами дона Карлоса. Хотя в XIX в. карлисты проиграли все три династических конфликта, они сохранились как влиятельное политическое движение и в 1930-х гг. вошли в состав правой коалиции, которая победила в последней на данный момент испанской Гражданской войне. Карлизм сошёл на нет лишь с окончанием диктатуры Франсиско Франко в 1970-х гг.

В годы Первой мировой войны в Германской империи сторонники «войны до полной победы» объединились в Немецкую Отечественную партию. В их глазах действующее кайзеровское правительство было некомпетентным, идеологически расхлябанным и не желавшим вести войну «всерьёз». Напротив, следовало разогнать оппозиционный рейхстаг, где сидели сторонники компромиссного «мира без аннексий и контрибуций», ввести полноценную диктатуру и не останавливаться перед самыми радикальными мерами, вроде неограниченной подводной войны.

Однако в октябре 1918 г. на фоне военных поражений Германии и коллапса её союзников кайзер и генералы приняли решение демократизировать страну, чтобы добиться от Антанты более приемлемых условий мира. Тем не менее члены Немецкой Отечественной партии составили костяк Немецкой Национальной Народной партии (DNVP) – главной консервативной силы в годы Веймара, которая провела огромную работу по подрыву республиканского режима и подготовила почву для итоговой победы национал-социализма.

Как мы видим из этих примеров, «правая оппозиция» при консервативных автократиях может добиваться отдельных успехов в краткосрочной перспективе, но на средней дистанции она терпит поражение от либералов, прогрессистов и переметнувшихся на их сторону умеренных консерваторов. Тем не менее в долгосрочной перспективе «большие роялисты, чем сам король» никуда не исчезают – они способны оставаться серьёзной силой уже в других политических условиях, и даже если они сами не берут реванш, то как минимум оказывают влияние на следующие поколения политиков.
ДЕБАТЫ: Трамп — надежда для правых или опасный популист?

Мировая политика продолжает сдвигаться вправо, и Дональд Трамп снова в центре внимания. Является ли он ледоколом, который пробивает путь правым по всему миру, или троянским конём, который ведёт мировую политику и экономику к катастрофе?

29 июня Московский домен ОБ проведёт конференцию, посвящённую феномену правого поворота. Ключевое событие вечера — жаркие дебаты между политологом Малеком Дудаковым и экономистом Григорием Баженовым. Модерировать дискуссию будет Роман Юнеман.

Чего ждать от Трампа дальше? Насколько реалистичны его планы и сможет ли он выполнить свои обещания? Нужна ли России своя версия трампизма? Приходите, чтобы услышать убедительные аргументы и принять участие в острой дискуссии!

📆 29 июня, 17:00
📍 Адрес мероприятия получат зарегистрированные участники
📌 Регистрация по ссылке
2025/06/28 15:28:09
Back to Top
HTML Embed Code: