Артист кочует по стране и остаётся на ночь там, где не следовало. О «Мучении» — представителе французского экстремального кино — мало скажешь.
Он задаёт атмосферу: окружённая лесом трасса, туманная глушь, фургон, бумажная карта. Герой — спокойный интроверт. Не добрый, не злой, без крайностей — тот, кто явно не заслужил кошмаров. Он остаётся на ночь в пустой гостинице, у мужчины, от которого ушла жена. Оказалось, женщина бросила не только его — вся деревня скучает по ней и проклинает.
Экстремальным фильмам свойственны гипербола, жестокость, секс и, главное, экспликация. Здесь же насилие имплицитное — короткие кровавые вспышки, не вызывающие отвращения. Сюжет очень предсказуем, а атмосфера постепенно уходит в искусственность.
Что-то от фолк-хоррора: деревня вооружённых неандертальцев-зоофилов (именно так!), склонная к жестокости. В приезжих они почему-то видят ту бросившую их женщину. Да, похоже на жизнь: в новых людях мы ищем тех, по кому скучаем. Но эту мысль режиссёр воплотил крайне странно.
Он задаёт атмосферу: окружённая лесом трасса, туманная глушь, фургон, бумажная карта. Герой — спокойный интроверт. Не добрый, не злой, без крайностей — тот, кто явно не заслужил кошмаров. Он остаётся на ночь в пустой гостинице, у мужчины, от которого ушла жена. Оказалось, женщина бросила не только его — вся деревня скучает по ней и проклинает.
Экстремальным фильмам свойственны гипербола, жестокость, секс и, главное, экспликация. Здесь же насилие имплицитное — короткие кровавые вспышки, не вызывающие отвращения. Сюжет очень предсказуем, а атмосфера постепенно уходит в искусственность.
Что-то от фолк-хоррора: деревня вооружённых неандертальцев-зоофилов (именно так!), склонная к жестокости. В приезжих они почему-то видят ту бросившую их женщину. Да, похоже на жизнь: в новых людях мы ищем тех, по кому скучаем. Но эту мысль режиссёр воплотил крайне странно.
У Шейна и Джун медовый месяц. Шейн уверяет себя: «Я счастлив». Коре заманивает парней для секса. У обоих «Что ни день, то неприятности». Моё знакомство с кино Клер Дени.
Мы бесконечно одиноки. Наша рутина служит временной пломбой на страх вечного одиночества и смерти. Мы смотрим, слушаем, читаем, ищем работу, гуляем, едим, трахаемся, покупаем — оттягиваем время отчаяния, заполняя лакуны: я один, я нелюбим, я не люблю, всего и всегда мало.
Герои Дени выбирают секс и насилие. Шейн кусает Джун в шею — подавляет своё животное, — но кончить не может. А вот Коре не сдерживается: она рывками, по-волчьи, целует и вгрызается в кожу, пьёт кровь. Шейн и Коре будто хотят догрызть до глубины Другого, достичь своего максимума — близости тел. Секс кончается разрядкой, акт каннибализма — сытостью. Что ни день, то всё та же неутолимая тяга к большему.
Тени и тишина, трава в крови как лезвия, долгие статичные планы, клавиши и струнные Tindersticks, нежная, тёплая сдержанность. (3-й кадр!..) Рад знакомству, Клер Дени.
Мы бесконечно одиноки. Наша рутина служит временной пломбой на страх вечного одиночества и смерти. Мы смотрим, слушаем, читаем, ищем работу, гуляем, едим, трахаемся, покупаем — оттягиваем время отчаяния, заполняя лакуны: я один, я нелюбим, я не люблю, всего и всегда мало.
Герои Дени выбирают секс и насилие. Шейн кусает Джун в шею — подавляет своё животное, — но кончить не может. А вот Коре не сдерживается: она рывками, по-волчьи, целует и вгрызается в кожу, пьёт кровь. Шейн и Коре будто хотят догрызть до глубины Другого, достичь своего максимума — близости тел. Секс кончается разрядкой, акт каннибализма — сытостью. Что ни день, то всё та же неутолимая тяга к большему.
Тени и тишина, трава в крови как лезвия, долгие статичные планы, клавиши и струнные Tindersticks, нежная, тёплая сдержанность. (3-й кадр!..) Рад знакомству, Клер Дени.