Все издательства делятся на тех, которые анонсируют книги, и тех, которые ставят перед фактом. Я люблю первые, они позволяют наполнять канал контентом, а душу сладкими ожиданиями. И не люблю вторые, о творческих и коммерческих успехах которых узнаешь уже в магазине или в канале «Фаланстера». Одни устраивают ритуальные пляски вокруг своих книг, сцены анпакинга в соцсетях, репосты народных рецензий и массовые рейды с авторами по регионам, включая заграницу. Вот книга на редакторском столе, как на УЗИ из утробы матери, вот книга в списках публикации даже еще без обложки. После выхода в свет они носятся со своим чадом как мать, которая хочет обеспечить ребенка до его старости – пока не будет распродан весь тираж. Другие ведут себя так, как будто им наплевать на то, что они издали, как будто мать-ехидна, породившая невесть что, предоставляет своим чадам самим с младенчества учиться плавать по волнам коммерческого спроса. Возможно, что книги этих издательств сами до момента выхода в свет не знают, что они родятся. Эти издательства буквально дыры в бытие из небытия, из которых книга рождается-в-присутствие. И тут же спрашивает: «Кто есть мы? Где есть мы? В какой миг мы есть»? (с. 17).
Логично, что ко вторым издательствам относится «Алетейя», которое продолжает выпускать пиратские переводы Хайдеггера. На этот раз речь идет о 69 томе его ПСС, увидевшем свет в 1998 году. Это заметки и доклады 39-40 гг., где Хайдеггер разоблачает коммунизм и ругает Сталина.
А еще это последний перевод Александра Перцева, поэтому я его и купил в дань уважения к этому своеобразному и великому уральскому философу. А то мог бы и подождать, когда издатель Олег Матвейчев мне ее сам подарит.
Логично, что ко вторым издательствам относится «Алетейя», которое продолжает выпускать пиратские переводы Хайдеггера. На этот раз речь идет о 69 томе его ПСС, увидевшем свет в 1998 году. Это заметки и доклады 39-40 гг., где Хайдеггер разоблачает коммунизм и ругает Сталина.
А еще это последний перевод Александра Перцева, поэтому я его и купил в дань уважения к этому своеобразному и великому уральскому философу. А то мог бы и подождать, когда издатель Олег Матвейчев мне ее сам подарит.
Приятно видеть своего ученика при деле, пусть он меня забанил давно и навсегда в фейсбуке и в жизни.
Вот правда иногда Максим, который теперь еще и поэт, мог бы подумать, прежде чем говорить:
— И вы нашли для себя ресурс этого душевного здоровья в ночных разговорных программах британской радиостанции.
— Да, именно. Радио страны без архива “великих потрясений”. Идея была послушать, как звучит общество без истории гуманитарных/политических катастроф, по крайней мере в двадцатом веке.
И это сказано об империи, которая в ХХ веке пережила катастрофу Первой мировой, которая для них стала национальной травмой похлеще, чем Вторая. Страны, которая вошла в ХХ век мировым гегемоном, а вышла из него жалким сателлитом другого, утратив колонии и великий флот. Страны, которая пережила «гуманитарную/политическую катафтрофу» неолиберальных реформ и тэтчеризма.
В общем, Максим захотел разделить славу с той дамой, которая сбежав от СВО в Израиль заявляла, что «эта страна по крайней мере не воюет со своими соседями».
Вот правда иногда Максим, который теперь еще и поэт, мог бы подумать, прежде чем говорить:
— И вы нашли для себя ресурс этого душевного здоровья в ночных разговорных программах британской радиостанции.
— Да, именно. Радио страны без архива “великих потрясений”. Идея была послушать, как звучит общество без истории гуманитарных/политических катастроф, по крайней мере в двадцатом веке.
И это сказано об империи, которая в ХХ веке пережила катастрофу Первой мировой, которая для них стала национальной травмой похлеще, чем Вторая. Страны, которая вошла в ХХ век мировым гегемоном, а вышла из него жалким сателлитом другого, утратив колонии и великий флот. Страны, которая пережила «гуманитарную/политическую катафтрофу» неолиберальных реформ и тэтчеризма.
В общем, Максим захотел разделить славу с той дамой, которая сбежав от СВО в Израиль заявляла, что «эта страна по крайней мере не воюет со своими соседями».
Slova-Vne
Сохраняя трезвость: о новой книге стихов с Максимом Горюновым разговаривает Адриан Дубарский | Слова вне себя
Беседа о радио как источнике поэтического вдохновения и одновременно методе обретения спокойствия.
Нет ничего более чудовищного, нежели детская литература. В форме сказок она выглядит сущим безумием, замешанным на непрекращающемся насилии, будь то волк с козлятами или приключения очередного дурачка – они напоминают скорее сны пациентов Фрейда (которые часто настолько неправдоподобны, что кажутся продуктом его собственного воображения). Даже в современной профессиональной литературе детские истории выглядят трэшово – даже, возможно, еще более ужасно, чем сказки – про них мы хотя бы знаем с самого начала, что их нарратив никакого отношения к реальности не имеет.
Взять вот эту книгу – уже на седьмой странице ребенок угрожает родителям самоубийством. И здесь, кстати, первая и последняя полезная, не знаю уж зачем, информация: в Японии самоубийца перед актом обязательно снимает обувь. Здесь я закончил читать и продолжать не собираюсь. Слишком уж история этого литературного кота напомнила мне историю кота Миши, который недавно почил в преклонном для этого животного возрасте. Он попал в мою жизнь – этот самый лучший в моей жизни кот, хотя он меня не очень любил – тоже благодаря детям. Светка купила его за 50 рублей у выглядевших очень расстроенными детей. В книге дети находят котят в коробке, родители им запрещают их оставлять дома. Кот Миша, которого еще никак не звали, тут же нашел самый пыльный угол и завалился туда спать – явно котенку пришлось непросто. И до приличного уже возраста кот Миша сохранял на своей мордочке какое-то обиженное выражение, которое вызвало мгновенные приступы умиления. Короче, вспомнил я жизнь с котом Мишей, одни из лучших дней этой жизни, очень расстроился и не стал читать.
Взять вот эту книгу – уже на седьмой странице ребенок угрожает родителям самоубийством. И здесь, кстати, первая и последняя полезная, не знаю уж зачем, информация: в Японии самоубийца перед актом обязательно снимает обувь. Здесь я закончил читать и продолжать не собираюсь. Слишком уж история этого литературного кота напомнила мне историю кота Миши, который недавно почил в преклонном для этого животного возрасте. Он попал в мою жизнь – этот самый лучший в моей жизни кот, хотя он меня не очень любил – тоже благодаря детям. Светка купила его за 50 рублей у выглядевших очень расстроенными детей. В книге дети находят котят в коробке, родители им запрещают их оставлять дома. Кот Миша, которого еще никак не звали, тут же нашел самый пыльный угол и завалился туда спать – явно котенку пришлось непросто. И до приличного уже возраста кот Миша сохранял на своей мордочке какое-то обиженное выражение, которое вызвало мгновенные приступы умиления. Короче, вспомнил я жизнь с котом Мишей, одни из лучших дней этой жизни, очень расстроился и не стал читать.
Гиренок подарил сегодня второе издание своей последней книги – исправленное и дополненное. Аж на 160 страниц толще предыдущего. И, что главное, на хорошей белой бумаге, что ему оказалось особенно важным. Это как раз та книга, которая должна была называться «Феноменология войны и мира», но поменяла несколько раз название, концепцию и объем. По большей части это эссе, которые автор публиковал в течение последних трех лет в «Завтра» и на «Ноже», пока его не разогнали.
Мой учитель философии непоседа Саша Алексеев часто напоминал мне: «Не нужно есть весь батон, чтобы узнать его вкус». На то, что в батоне может оказаться изюм, как я замечал, учителю было наплевать. И я привык следовать его совету, в том числе и когда составлял реплику на путеводитель по Риму художницы Татьяны Ян, прочитав лишь одну главу. Но уже со второй главы пошли «изюминки».
Начну с того, что в книге чудовищное количество эпиграфов. Из кого попало. Попался даже эпиграф из казалось бы совсем персонажа не при деле – Бибихина! Это заставило немного насторожиться. Причем тут Бибихин?... А, кстати, знаете, сколько в книге эпиграфов из Бродского? Ноль! Автор «Римских элегий» удостоился всего одной короткой цитаты в скобках. Возможно, что по недогляду редактора – ведь в книге вовсе нет и еще одного «питерского» фаната Рима – Аркадия Ипполитова. Почему?
Факт, что первая презентация путеводителя состоялась в «Покровских воротах» кое-что объясняет. Вокруг центра собирается не только филокатолическая тусовка, но и круг поклонников творчества Бибихина и Седаковой, в который входят кроме прочих блогер-по-Риму Слава Швец и Виктор «Здесь был Рим» Сонькин. То есть та самая тусовка, которая травила в фейсбуке, и не сказать, чтобы ни за что, недавно упокоившегося Ипполитова, одного из лидеров тусовки Александра Тимофеевского, крестного отца «Афиши» и много чего еще. Травили за то, что Ипполитов перепутал примерно вообще все…
Наверное, Татьяна Ян должна быть на этом фоне образцом точности. Тем более при поддержке такой озабоченной фактми тусовки. И тем более, что она, как и Ипполитов, выступает в одной категории эссеистики субъективных впечатлений, то есть автофикшен, оформленного как психогеографический псевдопутеводитель.
Но вот вторая глава, фрагмент о поминальной мессе в Санта-Мария Арачели с участием массы красиво, как это у них вообще всегда, ряженых итальянских военных. На дворе теплая прекрасная золотая римская осень, 12 ноября. Авторка еле сдерживает эмоции – в лицах молящихся нет ни намека на театральность (не то что видимо у этих русских): «главное – все пришедшие на мессу были у себя дома. Прямые наследники тех, кто строил базилику – а прежде форумы и Древний Рим» (с. 85). Ладно, допустим. Хотя, как известно, нынешние итальянцы генетически примерно никакого отношения к римлянам не имеют.
Но что же такое поминали итальянские военные 12 ноября? Не поверите… Цитата: «накануне, 11-го, Европа отмечает день окончания Второй мировой войны». Нет. Не день окончания Второй мировой, а день окончания Первой мировой! Вторая мировая кончилась на амеркианском линкоре «Миссури» 2 сентября 1945 года. А первая в Компьенском лесу – как раз 11 ноября 1918 года, отмечавшимся как День перемирия, а ныне как Маковый день в Британии или День памяти павших. Вот тебе и непогрешимость озабоченных точностью авторов круга Седаковой. И заодно привет фактчекеру – такой тоже указан в книге – Наталье Ентальцевой.
Трудно понять, что творится в сознании у бывшего советского пионера и наверняка еще и комсомолки, обязанных различать две мировые войны. В анонсе книги написано, что Татьяна Ян – известный московский художник. Художнику между тем 60 лет, а о ее редких выставках арт-пресса предпочитает писать исключительно по пресс-релизам, как здесь.
Короче, как-то не везет нам с путеводителями. В них все наврали или все украли. Краденые, как «Афиша» у Lonely Planet, причем, часто лучше. А свои, как например Иванова по Стмбулу, оригинальнее, но часто ошибаются. В общем, все врут не только календари.
Начну с того, что в книге чудовищное количество эпиграфов. Из кого попало. Попался даже эпиграф из казалось бы совсем персонажа не при деле – Бибихина! Это заставило немного насторожиться. Причем тут Бибихин?... А, кстати, знаете, сколько в книге эпиграфов из Бродского? Ноль! Автор «Римских элегий» удостоился всего одной короткой цитаты в скобках. Возможно, что по недогляду редактора – ведь в книге вовсе нет и еще одного «питерского» фаната Рима – Аркадия Ипполитова. Почему?
Факт, что первая презентация путеводителя состоялась в «Покровских воротах» кое-что объясняет. Вокруг центра собирается не только филокатолическая тусовка, но и круг поклонников творчества Бибихина и Седаковой, в который входят кроме прочих блогер-по-Риму Слава Швец и Виктор «Здесь был Рим» Сонькин. То есть та самая тусовка, которая травила в фейсбуке, и не сказать, чтобы ни за что, недавно упокоившегося Ипполитова, одного из лидеров тусовки Александра Тимофеевского, крестного отца «Афиши» и много чего еще. Травили за то, что Ипполитов перепутал примерно вообще все…
Наверное, Татьяна Ян должна быть на этом фоне образцом точности. Тем более при поддержке такой озабоченной фактми тусовки. И тем более, что она, как и Ипполитов, выступает в одной категории эссеистики субъективных впечатлений, то есть автофикшен, оформленного как психогеографический псевдопутеводитель.
Но вот вторая глава, фрагмент о поминальной мессе в Санта-Мария Арачели с участием массы красиво, как это у них вообще всегда, ряженых итальянских военных. На дворе теплая прекрасная золотая римская осень, 12 ноября. Авторка еле сдерживает эмоции – в лицах молящихся нет ни намека на театральность (не то что видимо у этих русских): «главное – все пришедшие на мессу были у себя дома. Прямые наследники тех, кто строил базилику – а прежде форумы и Древний Рим» (с. 85). Ладно, допустим. Хотя, как известно, нынешние итальянцы генетически примерно никакого отношения к римлянам не имеют.
Но что же такое поминали итальянские военные 12 ноября? Не поверите… Цитата: «накануне, 11-го, Европа отмечает день окончания Второй мировой войны». Нет. Не день окончания Второй мировой, а день окончания Первой мировой! Вторая мировая кончилась на амеркианском линкоре «Миссури» 2 сентября 1945 года. А первая в Компьенском лесу – как раз 11 ноября 1918 года, отмечавшимся как День перемирия, а ныне как Маковый день в Британии или День памяти павших. Вот тебе и непогрешимость озабоченных точностью авторов круга Седаковой. И заодно привет фактчекеру – такой тоже указан в книге – Наталье Ентальцевой.
Трудно понять, что творится в сознании у бывшего советского пионера и наверняка еще и комсомолки, обязанных различать две мировые войны. В анонсе книги написано, что Татьяна Ян – известный московский художник. Художнику между тем 60 лет, а о ее редких выставках арт-пресса предпочитает писать исключительно по пресс-релизам, как здесь.
Короче, как-то не везет нам с путеводителями. В них все наврали или все украли. Краденые, как «Афиша» у Lonely Planet, причем, часто лучше. А свои, как например Иванова по Стмбулу, оригинальнее, но часто ошибаются. В общем, все врут не только календари.
Вчера эта книжка Марка Фишера по хонтологии сама превратилась в призрака. Понадобилась она мне сверить перевод, и вот ее не оказалось на нужном месте. Сначала я подумал, что ошибся, и что книги у меня просто нет, я ее не покупал, мне ее не дарили, я ее не брал почитать. Но все дело в том, что на месте не оказалось вообще всех книг Марка Фишера, а они у меня точно были! Значит я их куда-то переставил или дал почитать. Но дать почитать сразу три книжки Фишера – это было бы странно. Так что я их куда-то переставил. Но куда? Я решил действовать мудро: куда бы я переставил книги Фишера, если бы я это делал прямо сейчас? К книгам Жижека? Но там нет. К книгам спекулятивных реалистов, но они там и стояли. Через час поисков я пришел в отчаяние. Я вспомнил старую поговорку про «черта, поиграй да отдай», про барабашку, который у меня живет, и однажды – правда это было очень давно и не здесь – переставил местами все тома сочинений Гегеля и Канта. Наконец, я даже решил… включить фонарик на телефоне, хотя в доме было и без того светло! Как ни странно, фонарик помог. Он придал уверенности и сил на последний рывок! И вот он, Фишер, найден! А всего-то прятался полкой ниже от своего обычного обитания – книги лежали поверх стоявших вертикально, и их было не видно. Вероятно, я когда-то начал переставлять книги, но не закончил этот процесс или просто забыл как выпавшее звено, освободившее место для других книг на этой полке.
Интересный эффект этой старой додигитальной культуры – постоянный дефицит места, хорошего места, жертвой которого стали москвичи и книжки Марка Фишера. Нужно место чистить от старья, сдавать в макулатуру, относить в архив. Когда нам обещали цифровой рай накануне собственно цифрового ада, то обещали как раз распад различия между архивом и культурным прилавком, что в спецхран и прочие места можно буде заходить как в Икею и самому брать с полок все, что надо. Но оказалось все куда хуже: если у книг есть помойка, костер, архив, макулатура наконец, то у цифры этого не оказалось, при этом сами данные переживают кризис сохранения и дефицит места сохранения. При эом даже сгоревшие книги могут восстать из пепла, как в Геркулануме, а стер ты вот фоточку с айфона, и теперь ее нету…
Интересный эффект этой старой додигитальной культуры – постоянный дефицит места, хорошего места, жертвой которого стали москвичи и книжки Марка Фишера. Нужно место чистить от старья, сдавать в макулатуру, относить в архив. Когда нам обещали цифровой рай накануне собственно цифрового ада, то обещали как раз распад различия между архивом и культурным прилавком, что в спецхран и прочие места можно буде заходить как в Икею и самому брать с полок все, что надо. Но оказалось все куда хуже: если у книг есть помойка, костер, архив, макулатура наконец, то у цифры этого не оказалось, при этом сами данные переживают кризис сохранения и дефицит места сохранения. При эом даже сгоревшие книги могут восстать из пепла, как в Геркулануме, а стер ты вот фоточку с айфона, и теперь ее нету…