Курт Воннегут. Интервью Джо Дэвиду Беллами и Джону Кейси (Новая художественная литература: Интервью с современными американскими писателями)
#воннегут #интервью
Причина, по которой романы долгое время были такими объёмными, заключается в том, что людям надо было убить много времени.
Я не обеспечиваю перевозку моим персонажам; я не перемещаю их из одной комнаты в другую; я не заставляю их ходить по лестницам; они не одеваются по утрам, не вставляют ключ зажигания в замок, не заводят машину, не разогревают её, не смотрят на все приборные панели, не разворачивают машину туда-сюда, не едут на автозаправку и не спрашивают заправщика о погоде.
#воннегут #интервью
Булат Окуджава. Полночный троллейбус
Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
в случайный.
Полночный троллейбус, по улице мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье,
крушенье.
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры — матросы твои —
приходят
на помощь.
Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами…
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье,
в молчанье.
Полночный троллейбус плывёт по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает,
стихает.
1957 г.
#окуджава
Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
в случайный.
Полночный троллейбус, по улице мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье,
крушенье.
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры — матросы твои —
приходят
на помощь.
Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами…
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье,
в молчанье.
Полночный троллейбус плывёт по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает,
стихает.
1957 г.
#окуджава
Жанна Агузарова. Синий троллейбус
👀 https://yandex.ru/video/touch/preview/5611383485837582763
#агузарова
#агузарова
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Яндекс — поиск по видео
Жанна Агузарова - Синий троллейбус 2010
песня Булата Окуджавы...
Юрий Трифонов. Кошки или зайцы
Городишко не изменился за восемнадцать лет. Это был тоже маленький вечный город. В ресторане на веранде, где воздух дрожал от жары, где лежала тень от платанов, вокруг столиков бегали во множестве дети, на каменных плитах, забившись в углу, где попрохладнее, дремали жалкие собачонки вроде тех, которых любил рисовать Карпаччио, незаметно всовывая их в свои громадные загадочные полотна, я спросил у Джанни, существует ли та траттория Пистаментуччиа. Не знаю, зачем спросил. По-настоящему она меня не интересовала. Она годилась только как воспоминание. Я не собирался её искать. Джанни ответил: траттория существует, но теперь там другой хозяин. У прежнего хозяина два года назад случились большие неприятности. У него был процесс. Его обвинили в том, что вместо жареных зайцев он давал гостям жареных кошек.
Я едва не крикнул: «Они были вкусные! Я помню!» Ещё мне хотелось крикнуть: «А как же рассказ „Воспоминание о Дженцано“? Значит, неправда? Значит, не тёплые сумерки, не море цветов, не песни враскачку с соседями, трудовыми людьми Италии, с их мужественными, обожжёнными солнцем лицами, не чудесное кьянти, не охотничий запах зайчатины, а — жареные кошки?» И сразу пришла другая мысль: «Вот как надо кончать рассказ! Надо его дописать!» Но я не крикнул ни того, ни другого, ни третьего. Я молчал, подавленный. Потому что всею кожей и задохнувшимся сердцем вдруг почуял разницу между нами: мною тем и сегодняшним.
Дописывать ничего не надо. Нельзя править то, что не подлежит правке, что недоступно прикосновению, то, что течёт сквозь нас. Разумеется, мало радости узнать, что когда-то тебя изумлявшее и делавшее счастливым оказалось фальшивкой и ерундой. Боже мой, но ведь ощущение счастья было! И навсегда остались пение, шум в голове, петарды, Руссо. Правда, я не почувствовал за всей красотой жареных кошек. Я не прозрел истину. Несчастные жареные кошки есть повсюду, и писатель не имеет права делать вид, что их нет, он обязан их обнаруживать, как бы глубоко и хитро они ни скрывались. Всё так, но мне было тогда тридцать пять, я бегал, прыгал, играл в теннис, страстно курил, мог работать ночами.
Я спросил у Джанни: что стало с синьором Пистаментуччиа?
— Его оправдали, — сказал Джанни —
Но он не захотел жить в Дженцано и продал тратторию. Теперь она называется «Настоящие зайцы».
#трифонов
Городишко не изменился за восемнадцать лет. Это был тоже маленький вечный город. В ресторане на веранде, где воздух дрожал от жары, где лежала тень от платанов, вокруг столиков бегали во множестве дети, на каменных плитах, забившись в углу, где попрохладнее, дремали жалкие собачонки вроде тех, которых любил рисовать Карпаччио, незаметно всовывая их в свои громадные загадочные полотна, я спросил у Джанни, существует ли та траттория Пистаментуччиа. Не знаю, зачем спросил. По-настоящему она меня не интересовала. Она годилась только как воспоминание. Я не собирался её искать. Джанни ответил: траттория существует, но теперь там другой хозяин. У прежнего хозяина два года назад случились большие неприятности. У него был процесс. Его обвинили в том, что вместо жареных зайцев он давал гостям жареных кошек.
Я едва не крикнул: «Они были вкусные! Я помню!» Ещё мне хотелось крикнуть: «А как же рассказ „Воспоминание о Дженцано“? Значит, неправда? Значит, не тёплые сумерки, не море цветов, не песни враскачку с соседями, трудовыми людьми Италии, с их мужественными, обожжёнными солнцем лицами, не чудесное кьянти, не охотничий запах зайчатины, а — жареные кошки?» И сразу пришла другая мысль: «Вот как надо кончать рассказ! Надо его дописать!» Но я не крикнул ни того, ни другого, ни третьего. Я молчал, подавленный. Потому что всею кожей и задохнувшимся сердцем вдруг почуял разницу между нами: мною тем и сегодняшним.
Дописывать ничего не надо. Нельзя править то, что не подлежит правке, что недоступно прикосновению, то, что течёт сквозь нас. Разумеется, мало радости узнать, что когда-то тебя изумлявшее и делавшее счастливым оказалось фальшивкой и ерундой. Боже мой, но ведь ощущение счастья было! И навсегда остались пение, шум в голове, петарды, Руссо. Правда, я не почувствовал за всей красотой жареных кошек. Я не прозрел истину. Несчастные жареные кошки есть повсюду, и писатель не имеет права делать вид, что их нет, он обязан их обнаруживать, как бы глубоко и хитро они ни скрывались. Всё так, но мне было тогда тридцать пять, я бегал, прыгал, играл в теннис, страстно курил, мог работать ночами.
Я спросил у Джанни: что стало с синьором Пистаментуччиа?
— Его оправдали, — сказал Джанни —
Но он не захотел жить в Дженцано и продал тратторию. Теперь она называется «Настоящие зайцы».
#трифонов
Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги, или Леонардо да Винчи
Вдруг в мастерскую вбежал маленький слуга Джакопо и, прыгая, хлопая в ладоши, закричал:
– Уроды! Уроды! Мессер Леонардо, ступайте скорее на кухню! Я привёл вам таких красавчиков, что останетесь довольны!
– Откуда? – спросил учитель.
– С паперти у Сант-Амброджо. Нищие из Бергамо. Я сказал, что вы угостите их ужином, если они позволят снять с себя портреты.
– Пусть подождут. Я сейчас кончу рисунок.
– Нет, мастер, они ждать не будут: назад в Бергамо до ночи торопятся. Да вы только взгляните – не пожалеете! Стоит, право же, стоит! Вы себе представить не можете, что за чудовища!
Покинув неоконченный рисунок Девы Марии, учитель пошёл в кухню. Я за ним. Мы увидели двух чинно сидевших на лавке братьев-стариков, толстых, точно водянкою раздутых, с отвратительными, отвислыми опухолями громадных зобов на шее – болезнью, обычною среди обитателей Бергамских гор, – и жену одного из них, сморщенную худенькую старушонку по имени Паучиха, вполне достойную этого имени. Лицо Джакопо сияло гордостью:
– Ну, вот видите, – шептал он, – я же говорил, что вам понравится! Я уж знаю, что нужно…
Леонардо подсел к уродам, велел подать вина, стал их потчевать, любезно расспрашивать, смешить глупыми побасенками. Сперва они дичились, поглядывали недоверчиво, должно быть, не понимая, зачем их сюда привели. Но когда он рассказал им площадную новеллу о мёртвом жиде, изрезанном на мелкие куски своим соотечественником, чтобы избежать закона, воспрещавшего погребение жидов на земле города Болоньи, замаринованном в бочку с мёдом и ароматами, отправленном в Венецию с товарами на корабле и нечаянно съеденном одним флорентинским путешественником-христианином, – Паучиху стал разбирать смех. Скоро все трое, опьянев, захохотали с отвратительными ужимками. Я в смущении потупил глаза и отвернулся, чтобы не видеть. Но Леонардо смотрел на них с глубоким, жадным любопытством, как учёный, который делает опыт. Когда уродство их достигло высшей степени, взял бумагу и начал рисовать эти мерзостные рожи тем самым карандашом, с той же любовью, с какой только что рисовал божественную улыбку Девы Марии.
Вечером показывал мне множество карикатур не только людей, но и животных – страшные лица, похожие на те, что преследуют больных в бреду. В зверском мелькает человеческое, в человеческом зверское, одно переходит в другое легко и естественно, до ужаса. Я запомнил морду дикобраза с колючими ощетинившимися иглами, с отвислою нижнею губою, болтающеюся, мягкою и тонкою, как тряпка, обнажившею в гнусной человеческой улыбке продолговатые, как миндалины, белые зубы. Я также никогда не забуду лица старухи с волосами, вздёрнутыми кверху в дикую, безумную прическу, с жидкою косичкою сзади, с гигантским лысым лбом, расплющенным носом, крохотным, как бородавка, и чудовищно толстыми губами, напоминавшими те дряблые, осклизлые грибы, которые растут на гнилых пнях. И всего ужаснее то, что эти уроды кажутся знакомыми, как будто где-то уже видел их, и что-то есть в них соблазнительное, что отталкивает и в то же время притягивает, как бездна. Смотришь, ужасаешься – и нельзя оторвать от них глаз так же, как от божественной улыбки Девы Марии. И там и здесь – удивление, как перед чудом.
#мережковский #давинчи
Вдруг в мастерскую вбежал маленький слуга Джакопо и, прыгая, хлопая в ладоши, закричал:
– Уроды! Уроды! Мессер Леонардо, ступайте скорее на кухню! Я привёл вам таких красавчиков, что останетесь довольны!
– Откуда? – спросил учитель.
– С паперти у Сант-Амброджо. Нищие из Бергамо. Я сказал, что вы угостите их ужином, если они позволят снять с себя портреты.
– Пусть подождут. Я сейчас кончу рисунок.
– Нет, мастер, они ждать не будут: назад в Бергамо до ночи торопятся. Да вы только взгляните – не пожалеете! Стоит, право же, стоит! Вы себе представить не можете, что за чудовища!
Покинув неоконченный рисунок Девы Марии, учитель пошёл в кухню. Я за ним. Мы увидели двух чинно сидевших на лавке братьев-стариков, толстых, точно водянкою раздутых, с отвратительными, отвислыми опухолями громадных зобов на шее – болезнью, обычною среди обитателей Бергамских гор, – и жену одного из них, сморщенную худенькую старушонку по имени Паучиха, вполне достойную этого имени. Лицо Джакопо сияло гордостью:
– Ну, вот видите, – шептал он, – я же говорил, что вам понравится! Я уж знаю, что нужно…
Леонардо подсел к уродам, велел подать вина, стал их потчевать, любезно расспрашивать, смешить глупыми побасенками. Сперва они дичились, поглядывали недоверчиво, должно быть, не понимая, зачем их сюда привели. Но когда он рассказал им площадную новеллу о мёртвом жиде, изрезанном на мелкие куски своим соотечественником, чтобы избежать закона, воспрещавшего погребение жидов на земле города Болоньи, замаринованном в бочку с мёдом и ароматами, отправленном в Венецию с товарами на корабле и нечаянно съеденном одним флорентинским путешественником-христианином, – Паучиху стал разбирать смех. Скоро все трое, опьянев, захохотали с отвратительными ужимками. Я в смущении потупил глаза и отвернулся, чтобы не видеть. Но Леонардо смотрел на них с глубоким, жадным любопытством, как учёный, который делает опыт. Когда уродство их достигло высшей степени, взял бумагу и начал рисовать эти мерзостные рожи тем самым карандашом, с той же любовью, с какой только что рисовал божественную улыбку Девы Марии.
Вечером показывал мне множество карикатур не только людей, но и животных – страшные лица, похожие на те, что преследуют больных в бреду. В зверском мелькает человеческое, в человеческом зверское, одно переходит в другое легко и естественно, до ужаса. Я запомнил морду дикобраза с колючими ощетинившимися иглами, с отвислою нижнею губою, болтающеюся, мягкою и тонкою, как тряпка, обнажившею в гнусной человеческой улыбке продолговатые, как миндалины, белые зубы. Я также никогда не забуду лица старухи с волосами, вздёрнутыми кверху в дикую, безумную прическу, с жидкою косичкою сзади, с гигантским лысым лбом, расплющенным носом, крохотным, как бородавка, и чудовищно толстыми губами, напоминавшими те дряблые, осклизлые грибы, которые растут на гнилых пнях. И всего ужаснее то, что эти уроды кажутся знакомыми, как будто где-то уже видел их, и что-то есть в них соблазнительное, что отталкивает и в то же время притягивает, как бездна. Смотришь, ужасаешься – и нельзя оторвать от них глаз так же, как от божественной улыбки Девы Марии. И там и здесь – удивление, как перед чудом.
#мережковский #давинчи
Аркадий Стругацкий. Письмо Борису Стругацкому, 10 сентября 1959 г.
Здравствуй, мин хер Боб.
Получил письмо твоё, льщу себя надеждой, что завтра-послезавтра получу и рассказ. <...>
Собственно, толстозадая играет единственную роль по моей идее: её детская влюблённость — свидетельство величия Ашмарина в прошлом. Я бы не убирал женщину, это очень хороший катализатор настроения. Другое дело, что мне это не удалось показать. Что касается до слабости Яйца, то это, конечно, правильно, однако постарайся оставить его взаимодействие с японским дотом. Хотел бы я знать, сохранилась ли бы взрывчатка такое время? И — как хошь — а немного подвига нужно бы прицепить. А впрочем — теперь всё в твоих руках. Работай, браток, без стеснения, но изволь прислать мне машинописный текст чистым, стилистически отработанным и, если возможно, в двух экз<емплярах>, да один непременно оставь себе. Насчёт баб ты тоже, пожалуй, прав, делаем мы их скверно, и даже Акико не составляет исключения. Но это как раз тот случай, когда посредственно лучше, чем ничего. Бабы — они, братец, чудесно оттеняют и выделяют характеры, а любовь, как известно, не картошка, но в силу полового размножения занимает в жизни большое место. Вот почкованьецем бы...
#стругацкие
Здравствуй, мин хер Боб.
Получил письмо твоё, льщу себя надеждой, что завтра-послезавтра получу и рассказ. <...>
Собственно, толстозадая играет единственную роль по моей идее: её детская влюблённость — свидетельство величия Ашмарина в прошлом. Я бы не убирал женщину, это очень хороший катализатор настроения. Другое дело, что мне это не удалось показать. Что касается до слабости Яйца, то это, конечно, правильно, однако постарайся оставить его взаимодействие с японским дотом. Хотел бы я знать, сохранилась ли бы взрывчатка такое время? И — как хошь — а немного подвига нужно бы прицепить. А впрочем — теперь всё в твоих руках. Работай, браток, без стеснения, но изволь прислать мне машинописный текст чистым, стилистически отработанным и, если возможно, в двух экз<емплярах>, да один непременно оставь себе. Насчёт баб ты тоже, пожалуй, прав, делаем мы их скверно, и даже Акико не составляет исключения. Но это как раз тот случай, когда посредственно лучше, чем ничего. Бабы — они, братец, чудесно оттеняют и выделяют характеры, а любовь, как известно, не картошка, но в силу полового размножения занимает в жизни большое место. Вот почкованьецем бы...
#стругацкие
Писателям на заметку
Отношения между мужчиной и женщиной у многих писателей являются движущей силой сюжета. Как утверждают психоаналитики, отношения полов – едва ли не главный подсознательный мотив действий человека (другая их часть на первое место ставит детские травмы). По-моему, зависимость нормального человека от отношений сильно переоценена психоанализом и литературой. Тем не менее, известно, что слабый пол сильнее сильного в силу слабости сильного пола по отношению к слабому. И это не тавтология. Это аксиома.
(Херлуф Бидструп. Слабый пол)
#бидструп
Отношения между мужчиной и женщиной у многих писателей являются движущей силой сюжета. Как утверждают психоаналитики, отношения полов – едва ли не главный подсознательный мотив действий человека (другая их часть на первое место ставит детские травмы). По-моему, зависимость нормального человека от отношений сильно переоценена психоанализом и литературой. Тем не менее, известно, что слабый пол сильнее сильного в силу слабости сильного пола по отношению к слабому. И это не тавтология. Это аксиома.
(Херлуф Бидструп. Слабый пол)
#бидструп
😁2🔥1