Борис Иванов. Подонок
Помню, как Шведов — на нём была чёрная ситцевая рубашка с закатанными рукавами, — разговаривая в углу с филологом, чуть громче произнёс: «Просвещение в России — чернокнижие».
Уже тогда его приговоры и словечки стали повторяться; и те, кто даже не был знаком с ним, старались узнать, что он говорил.
— Он сказал: «Я не хочу хотеть».
— Шведов придумал новое слово — «панзверизм».
— Вчера Шведов заявил; «Пора, наконец, себя распечатать».
— Приходил к нему толстовец. Шведов спрашивает; «Почему, когда мы говорим „не убий“, имеем в виду прежде всего, что не стоит убивать мерзавцев?»
— Он хочет устроиться на работу, заготавливать для кладбищ еловые лапы.
— Я спросил его, куда он направляется. Он: «От паупера — к невротику».
— Спросили о демократии. Шведов говорит: «Ты думаешь, что каждый жаждет что-то сказать вслух? Ничего подобного. Дай человеку рупор — он будет обращаться с ним как обезьяна».
«Есть одно бесплатное удовольствие — смотреть на женщин».
«Женщины никогда не правы, но всегда имеют право судить».
«Знать своих друзей — знать, в каких случаях они тебе звонят».
«Наша общая родина — наше время».
«Истины нет, хорошо человеку или плохо — вот в чём суть всякой проблемы. Остальное — акварель».
— Шведов по утрам читает молитву: «Аз есмь! Аз есмь! Аз есмь!».
Однажды заполночь, когда в этой комнате остались немногие и тесно уселись, начался общий разговор. Говорили вполголоса, и всё сильнее волнение стало охватывать нас всех, как если бы от каждого произнесённого слова зависела жизнь кого-то из сидящих. Я заметил, как лица покрыла бледность, всё труднее было что-то добавить к сказанному, чтобы внезапно не прервалась верность чувству какого-то таинственного действия. И Шведов, когда воцарилась оглушительная тишина, вдруг выпрыгнул из-за стола и спросил:
— Знаете ли, кто мы? — он рассмеялся, — мы доверенные лица Иисуса Христа...
#иванов
Помню, как Шведов — на нём была чёрная ситцевая рубашка с закатанными рукавами, — разговаривая в углу с филологом, чуть громче произнёс: «Просвещение в России — чернокнижие».
Уже тогда его приговоры и словечки стали повторяться; и те, кто даже не был знаком с ним, старались узнать, что он говорил.
— Он сказал: «Я не хочу хотеть».
— Шведов придумал новое слово — «панзверизм».
— Вчера Шведов заявил; «Пора, наконец, себя распечатать».
— Приходил к нему толстовец. Шведов спрашивает; «Почему, когда мы говорим „не убий“, имеем в виду прежде всего, что не стоит убивать мерзавцев?»
— Он хочет устроиться на работу, заготавливать для кладбищ еловые лапы.
— Я спросил его, куда он направляется. Он: «От паупера — к невротику».
— Спросили о демократии. Шведов говорит: «Ты думаешь, что каждый жаждет что-то сказать вслух? Ничего подобного. Дай человеку рупор — он будет обращаться с ним как обезьяна».
«Есть одно бесплатное удовольствие — смотреть на женщин».
«Женщины никогда не правы, но всегда имеют право судить».
«Знать своих друзей — знать, в каких случаях они тебе звонят».
«Наша общая родина — наше время».
«Истины нет, хорошо человеку или плохо — вот в чём суть всякой проблемы. Остальное — акварель».
— Шведов по утрам читает молитву: «Аз есмь! Аз есмь! Аз есмь!».
Однажды заполночь, когда в этой комнате остались немногие и тесно уселись, начался общий разговор. Говорили вполголоса, и всё сильнее волнение стало охватывать нас всех, как если бы от каждого произнесённого слова зависела жизнь кого-то из сидящих. Я заметил, как лица покрыла бледность, всё труднее было что-то добавить к сказанному, чтобы внезапно не прервалась верность чувству какого-то таинственного действия. И Шведов, когда воцарилась оглушительная тишина, вдруг выпрыгнул из-за стола и спросил:
— Знаете ли, кто мы? — он рассмеялся, — мы доверенные лица Иисуса Христа...
#иванов
Рид Грачёв. Победа
Мальчик перевернулся в воздухе и упал. Потом он поднялся. Потом он долго рвал опухшими грязными пальцами мокрую, звенящую грудь и кричал торжествующе: «Я нормальный, нормальный, нормальный!!!..»
📚 Читать 6 минут 🤔
#грачев
Мальчик перевернулся в воздухе и упал. Потом он поднялся. Потом он долго рвал опухшими грязными пальцами мокрую, звенящую грудь и кричал торжествующе: «Я нормальный, нормальный, нормальный!!!..»
#грачев
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Telegraph
Рид Грачёв. Победа
Серая земля, голубое небо. У картофельной шелухи белые глаза. — Ирина Петровна, зачем мы её закапываем так глубоко? — спросил мальчик. — Ведь она не прорастёт, у неё не хватит силы. — Будем надеяться, что хватит, — сказала Ирина Петровна. — А ты молодец,…
Корней Чуковский. Дневник (1901-1929)
26 ноября 1927 г.
Увидел третьего дня вечером на Невском какого-то человека, который стоял у окна винного склада и печально изучал стоящие там бутылки. Человек показался мне знакомым. Я всмотрелся — Зощенко. Чудесно одет, лицо молодое, красивое, немного надменное. Я сказал ему:
— Недавно я думал о вас, что вы — самый счастливый человек в СССР. У вас молодосгь, слава, талант, красота — и деньги. Все 150 000 000 остального населения страны должны жадно завидовать вам.
Он сказал понуро:
— А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. Лежу в постели и читаю письма Гоголя,— и никого из людей видеть не могу.
— Позвольте! — крикнул я.— Не вы ли учили меня, что нужно жить, «как люди», не чуждаясь людей, не вы ли только что завели квартиру, радио, не вы ли заявляли, как хорошо проснуться спозаранку, делать гимнастику, а потом сесть за стол и писать очаровательные вещи — «Записки офицера» и проч.?!
— Да, у меня есть отличных семь или восемь сюжетов,— но я к ним уже давно не приступаюсь. А люди... я убегаю от них, и если они придут ко мне в гости, я сейчас же надеваю пальто и ухожу... У нас так условлено с женою: чуть придёт человек, она входит и говорит: Миша, не забудь, что ты должен уйти...
— Значит, вы всех ненавидите? Не можете вынести ни одного?
— Нет, одного могу... Мишу Слонимского... Да и то лишь тогда, если я у него в гостях, а не он у меня...
Погода стояла снежная, мягкая. Он проводил меня в «Радугу», ждал, когда я кончу там дела, и мы пошли вместе домой. Вина он так и не купил. По дороге домой он говорил, что он непременно победит, сорганизует своё здоровье, что он только на минуту сорвался, и от его бодрости мне было жутко.
Он задал мне вопрос: должен ли писатель быть добрым? И мы стали разбирать: Толстой и Достоевский были злые, Чехов натаскивал себя на доброту, Гоголь — бессердечнейший эгоцентрист, один добрый человек — Короленко, но зато он и прогадал как поэт. «Нет, художнику доброта не годится. Художник должен быть равнодушен ко всем!» — рассуждал Зощенко, и видно, что этот вопрос его страшно интересует. Он вообще ощущает себя каким-то инструментом, который хочет наилучше использовать. Он видит в себе машину для производства плохих или хороших книг и принимает все меры, чтобы повысить качество продукции.
#чуковский #зощенко
26 ноября 1927 г.
Увидел третьего дня вечером на Невском какого-то человека, который стоял у окна винного склада и печально изучал стоящие там бутылки. Человек показался мне знакомым. Я всмотрелся — Зощенко. Чудесно одет, лицо молодое, красивое, немного надменное. Я сказал ему:
— Недавно я думал о вас, что вы — самый счастливый человек в СССР. У вас молодосгь, слава, талант, красота — и деньги. Все 150 000 000 остального населения страны должны жадно завидовать вам.
Он сказал понуро:
— А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. Лежу в постели и читаю письма Гоголя,— и никого из людей видеть не могу.
— Позвольте! — крикнул я.— Не вы ли учили меня, что нужно жить, «как люди», не чуждаясь людей, не вы ли только что завели квартиру, радио, не вы ли заявляли, как хорошо проснуться спозаранку, делать гимнастику, а потом сесть за стол и писать очаровательные вещи — «Записки офицера» и проч.?!
— Да, у меня есть отличных семь или восемь сюжетов,— но я к ним уже давно не приступаюсь. А люди... я убегаю от них, и если они придут ко мне в гости, я сейчас же надеваю пальто и ухожу... У нас так условлено с женою: чуть придёт человек, она входит и говорит: Миша, не забудь, что ты должен уйти...
— Значит, вы всех ненавидите? Не можете вынести ни одного?
— Нет, одного могу... Мишу Слонимского... Да и то лишь тогда, если я у него в гостях, а не он у меня...
Погода стояла снежная, мягкая. Он проводил меня в «Радугу», ждал, когда я кончу там дела, и мы пошли вместе домой. Вина он так и не купил. По дороге домой он говорил, что он непременно победит, сорганизует своё здоровье, что он только на минуту сорвался, и от его бодрости мне было жутко.
Он задал мне вопрос: должен ли писатель быть добрым? И мы стали разбирать: Толстой и Достоевский были злые, Чехов натаскивал себя на доброту, Гоголь — бессердечнейший эгоцентрист, один добрый человек — Короленко, но зато он и прогадал как поэт. «Нет, художнику доброта не годится. Художник должен быть равнодушен ко всем!» — рассуждал Зощенко, и видно, что этот вопрос его страшно интересует. Он вообще ощущает себя каким-то инструментом, который хочет наилучше использовать. Он видит в себе машину для производства плохих или хороших книг и принимает все меры, чтобы повысить качество продукции.
#чуковский #зощенко
👍1
Михаил Зощенко. Обезьяний язык
Трудный этот русский язык, дорогие граждане! Беда, какой трудный.
Главная причина в том, что иностранных слов в нём до черта. Ну, взять французскую речь. Всё хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси — все, обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова.
А нуте-ка, сунься теперь с русской фразой — беда. Вся речь пересыпана словами с иностранным, туманным значением.
От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Я вот на днях слышал разговор. На собрании было. Соседи мои разговорились.
Очень умный и интеллигентный разговор был, но я, человек без высшего образования, понимал ихний разговор с трудом и хлопал ушами.
Началось дело с пустяков.
Мой сосед, не старый ещё мужчина, с бородой, наклонился к своему соседу слева и вежливо спросил:
— А что, товарищ, это заседание пленарное будет али как?
— Пленарное, — небрежно ответил сосед.
— Ишь ты, — удивился первый, — то-то я и гляжу, что такое? Как будто оно и пленарное.
— Да уж будьте покойны, — строго ответил второй. — Сегодня сильно пленарное и кворум такой подобрался — только держись.
— Да ну? — спросил сосед. — Неужели и кворум подобрался?
— Ей-богу, — сказал второй.
— И что же он, кворум-то этот?
— Да ничего, — ответил сосед, несколько растерявшись. — Подобрался, и всё тут.
— Скажи на милость, — с огорчением покачал головой первый сосед. — С чего бы это он, а?
Второй сосед развёл руками и строго посмотрел на собеседника, потом добавил с мягкой улыбкой:
— Вот вы, товарищ, небось не одобряете эти пленарные заседания... А мне как-то они ближе. Всё как-то, знаете ли, выходит в них минимально по существу дня... Хотя я, прямо скажу, последнее время отношусь довольно перманентно к этим собраниям. Так, знаете ли, индустрия из пустого в порожнее.
— Не всегда это, — возразил первый. — Если, конечно, посмотреть с точки зрения. Вступить, так сказать, на точку зрения и оттеда, с точки зрения, то да — индустрия конкретно.
— Конкретно фактически, — строго поправил второй.
— Пожалуй, — согласился собеседник. — Это я тоже допущаю. Конкретно фактически. Хотя как когда...
— Всегда, — коротко отрезал второй. — Всегда, уважаемый товарищ. Особенно если после речей подсекция заварится минимально. Дискуссии и крику тогда не оберёшься...
На трибуну взошёл человек и махнул рукой. Всё смолкло. Только соседи мои, несколько разгорячённые спором, не сразу замолчали. Первый сосед никак не мог помириться с тем, что подсекция заваривается минимально. Ему казалось, что подсекция заваривается несколько иначе.
На соседей моих зашикали. Соседи пожали плечами и смолкли. Потом первый сосед снова наклонился ко второму и тихо спросил:
— Это кто ж там такой вышедши?
— Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Оратор простёр руку вперёд и начал речь.
И когда он произносил надменные слова с иностранным, туманным значением, соседи мои сурово кивали головами. Причём второй сосед строго поглядывал на первого, желая показать, что он всё же был прав в только что законченном споре.
Трудно, товарищи, говорить по-русски!
1925 г.
#зощенко
Трудный этот русский язык, дорогие граждане! Беда, какой трудный.
Главная причина в том, что иностранных слов в нём до черта. Ну, взять французскую речь. Всё хорошо и понятно. Кескесе, мерси, комси — все, обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова.
А нуте-ка, сунься теперь с русской фразой — беда. Вся речь пересыпана словами с иностранным, туманным значением.
От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.
Я вот на днях слышал разговор. На собрании было. Соседи мои разговорились.
Очень умный и интеллигентный разговор был, но я, человек без высшего образования, понимал ихний разговор с трудом и хлопал ушами.
Началось дело с пустяков.
Мой сосед, не старый ещё мужчина, с бородой, наклонился к своему соседу слева и вежливо спросил:
— А что, товарищ, это заседание пленарное будет али как?
— Пленарное, — небрежно ответил сосед.
— Ишь ты, — удивился первый, — то-то я и гляжу, что такое? Как будто оно и пленарное.
— Да уж будьте покойны, — строго ответил второй. — Сегодня сильно пленарное и кворум такой подобрался — только держись.
— Да ну? — спросил сосед. — Неужели и кворум подобрался?
— Ей-богу, — сказал второй.
— И что же он, кворум-то этот?
— Да ничего, — ответил сосед, несколько растерявшись. — Подобрался, и всё тут.
— Скажи на милость, — с огорчением покачал головой первый сосед. — С чего бы это он, а?
Второй сосед развёл руками и строго посмотрел на собеседника, потом добавил с мягкой улыбкой:
— Вот вы, товарищ, небось не одобряете эти пленарные заседания... А мне как-то они ближе. Всё как-то, знаете ли, выходит в них минимально по существу дня... Хотя я, прямо скажу, последнее время отношусь довольно перманентно к этим собраниям. Так, знаете ли, индустрия из пустого в порожнее.
— Не всегда это, — возразил первый. — Если, конечно, посмотреть с точки зрения. Вступить, так сказать, на точку зрения и оттеда, с точки зрения, то да — индустрия конкретно.
— Конкретно фактически, — строго поправил второй.
— Пожалуй, — согласился собеседник. — Это я тоже допущаю. Конкретно фактически. Хотя как когда...
— Всегда, — коротко отрезал второй. — Всегда, уважаемый товарищ. Особенно если после речей подсекция заварится минимально. Дискуссии и крику тогда не оберёшься...
На трибуну взошёл человек и махнул рукой. Всё смолкло. Только соседи мои, несколько разгорячённые спором, не сразу замолчали. Первый сосед никак не мог помириться с тем, что подсекция заваривается минимально. Ему казалось, что подсекция заваривается несколько иначе.
На соседей моих зашикали. Соседи пожали плечами и смолкли. Потом первый сосед снова наклонился ко второму и тихо спросил:
— Это кто ж там такой вышедши?
— Это? Да это президиум вышедши. Очень острый мужчина. И оратор первейший. Завсегда остро говорит по существу дня.
Оратор простёр руку вперёд и начал речь.
И когда он произносил надменные слова с иностранным, туманным значением, соседи мои сурово кивали головами. Причём второй сосед строго поглядывал на первого, желая показать, что он всё же был прав в только что законченном споре.
Трудно, товарищи, говорить по-русски!
1925 г.
#зощенко
👍1
Иван Бунин. Чехов
Я познакомился с ним в Москве, в конце девяносто пятого года. Мне запомнилось несколько характерных фраз его.
— Вы много пишете? — спросил он меня как-то.
Я ответил, что мало.
— Напрасно, — почти угрюмо сказал он своим низким, грудным голосом. — Нужно, знаете, работать... Не покладая рук... всю жизнь.
И, помолчав, без видимой связи прибавил:
— По-моему, написав рассказ, следует вычёркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врём... И короче, как можно короче надо писать.
После Москвы мы не виделись до весны девяносто девятого года. Приехав этой весной на несколько дней в Ялту, я однажды вечером встретил его на набережной.
— Почему вы не заходите ко мне? — сказал он. — Непременно приходите завтра.
— Когда? — спросил я.
— Утром, часу в восьмом.
И, вероятно заметив на моём лице удивление, он пояснил:
— Мы встаем рано. А вы?
— Я тоже, — сказал я.
— Ну, так вот и приходите, как встанете. Будем пить кофе. Вы пьёте кофе? Утром надо пить не чай, а кофе. Чудесная вещь. Я, когда работаю, ограничиваюсь до вечера только кофе и бульоном. Утром — кофе, в полдень — бульон.
Потом мы молча прошли набережную и сели в сквере на скамью.
— Любите вы море? — сказал я.
— Да, — ответил он. — Только уж очень оно пустынно.
— Это-то и хорошо, — сказал я.
— Не знаю, — ответил он, глядя куда-то вдаль и, очевидно, думая о чём-то своём. — По-моему, хорошо быть офицером, молодым студентом... Сидеть где-нибудь в людном месте, слушать весёлую музыку...
И, по своей манере, помолчал и без видимой связи прибавил:
— Очень трудно описывать море. Знаете, какое описание моря читал я недавно в одной ученической тетрадке? «Море было большое». И только. По-моему, чудесно.
В Москве я видел человека средних лет, высокого, стройного, лёгкого в движениях; встретил он меня приветливо, но так просто, что я принял эту простоту за холодность. В Ялте я нашёл его сильно изменившимся: он похудел, потемнел в лице, двигался медленнее, голос его звучал глуше. Но, в общем, он был почти тот же, что в Москве: приветлив, но сдержан, говорил довольно оживлённо, но ещё более просто и кратко и во время разговора всё думал о чём-то своём, предоставляя собеседнику самому улавливать переходы в скрытом течении своих мыслей, и всё глядел на море сквозь стёкла пенсне, слегка приподняв лицо. На другое утро после встречи на набережной я поехал к нему на дачу. Хорошо помню это солнечное утро, которое мы провели в его садике. С тех пор я начал бывать у него всё чаще, а потом стал и совсем своим человеком в его доме. Сообразно с этим изменилось и отношение его ко мне, стало сердечнее, проще...
#бунин #чехов
Я познакомился с ним в Москве, в конце девяносто пятого года. Мне запомнилось несколько характерных фраз его.
— Вы много пишете? — спросил он меня как-то.
Я ответил, что мало.
— Напрасно, — почти угрюмо сказал он своим низким, грудным голосом. — Нужно, знаете, работать... Не покладая рук... всю жизнь.
И, помолчав, без видимой связи прибавил:
— По-моему, написав рассказ, следует вычёркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врём... И короче, как можно короче надо писать.
После Москвы мы не виделись до весны девяносто девятого года. Приехав этой весной на несколько дней в Ялту, я однажды вечером встретил его на набережной.
— Почему вы не заходите ко мне? — сказал он. — Непременно приходите завтра.
— Когда? — спросил я.
— Утром, часу в восьмом.
И, вероятно заметив на моём лице удивление, он пояснил:
— Мы встаем рано. А вы?
— Я тоже, — сказал я.
— Ну, так вот и приходите, как встанете. Будем пить кофе. Вы пьёте кофе? Утром надо пить не чай, а кофе. Чудесная вещь. Я, когда работаю, ограничиваюсь до вечера только кофе и бульоном. Утром — кофе, в полдень — бульон.
Потом мы молча прошли набережную и сели в сквере на скамью.
— Любите вы море? — сказал я.
— Да, — ответил он. — Только уж очень оно пустынно.
— Это-то и хорошо, — сказал я.
— Не знаю, — ответил он, глядя куда-то вдаль и, очевидно, думая о чём-то своём. — По-моему, хорошо быть офицером, молодым студентом... Сидеть где-нибудь в людном месте, слушать весёлую музыку...
И, по своей манере, помолчал и без видимой связи прибавил:
— Очень трудно описывать море. Знаете, какое описание моря читал я недавно в одной ученической тетрадке? «Море было большое». И только. По-моему, чудесно.
В Москве я видел человека средних лет, высокого, стройного, лёгкого в движениях; встретил он меня приветливо, но так просто, что я принял эту простоту за холодность. В Ялте я нашёл его сильно изменившимся: он похудел, потемнел в лице, двигался медленнее, голос его звучал глуше. Но, в общем, он был почти тот же, что в Москве: приветлив, но сдержан, говорил довольно оживлённо, но ещё более просто и кратко и во время разговора всё думал о чём-то своём, предоставляя собеседнику самому улавливать переходы в скрытом течении своих мыслей, и всё глядел на море сквозь стёкла пенсне, слегка приподняв лицо. На другое утро после встречи на набережной я поехал к нему на дачу. Хорошо помню это солнечное утро, которое мы провели в его садике. С тех пор я начал бывать у него всё чаще, а потом стал и совсем своим человеком в его доме. Сообразно с этим изменилось и отношение его ко мне, стало сердечнее, проще...
#бунин #чехов
❤2
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Антон Чехов. Беседа пьяного с трезвым чёртом
Бывший чиновник интендантского управления, отставной коллежский секретарь Лахматов, сидел у себя за столом и, выпивая шестнадцатую рюмку, размышлял о братстве, равенстве и свободе. Вдруг из-за лампы выглянул на него чёрт... Но не пугайтесь, читательница. Вы знаете, что такое чёрт? Это молодой человек приятной наружности, с чёрной, как сапоги, рожей и с красными выразительными глазами. На голове у него, хотя он и не женат, рожки... Причёска à la Капуль. Тело покрыто зелёной шерстью и пахнет псиной. Внизу спины болтается хвост, оканчивающийся стрелой... Вместо пальцев — когти, вместо ног — лошадиные копыта. Лахматов, увидев чёрта, несколько смутился, но потом, вспомнив, что зелёные черти имеют глупое обыкновение являться ко всем вообще подвыпившим людям, скоро успокоился.
— С кем я имею честь говорить? — обратился он к непрошенному гостю.
Чёрт сконфузился и потупил глазки.
— Вы не стесняйтесь, — продолжал Лахматов. — Подойдите ближе... Я человек без предрассудков, и вы можете говорить со мной искренно... по душе... Кто вы?
Чёрт нерешительно подошёл к Лахматову и, подогнув под себя хвост, вежливо поклонился.
— Я чёрт, или дьявол... — отрекомендовался он. — Состою чиновником особых поручений при особе его превосходительства директора адской канцелярии г. Сатаны!
— Слышал, слышал... Очень приятно. Садитесь! Не хотите ли водки? Очень рад... А чем вы занимаетесь?
Чёрт ещё больше сконфузился...
— Собственно говоря, занятий у меня определённых нет... — ответил он, в смущении кашляя и сморкаясь в «Ребус». — Прежде, действительно, у нас было занятие... Мы людей искушали... совращали их с пути добра на стезю зла... Теперь же это занятие, антр-ну-суади , и плевка не стоит... Пути добра нет уже, не с чего совращать. И к тому же люди стали хитрее нас... Извольте-ка вы искусить человека, когда он в университете все науки кончил, огонь, воду и медные трубы прошёл! Как я могу учить вас украсть рубль, ежели вы уже без моей помощи тысячи цапнули?
— Это так... Но, однако, ведь вы занимаетесь же чем-нибудь?
— Да... Прежняя должность наша теперь может быть только поминальной, но мы всё-таки имеем работу... Искушаем классных дам, подталкиваем юнцов стихи писать, заставляем пьяных купцов бить зеркала... В политику же, в литературу и в науку мы давно уже не вмешиваемся... Ни рожна мы в этом не смыслим... Многие из нас сотрудничают в «Ребусе», есть даже такие, которые бросили ад и поступили в люди... Эти отставные черти, поступившие в люди, женились на богатых купчихах и отлично теперь живут. Одни из них занимаются адвокатурой, другие издают газеты, вообще очень дельные и уважаемые люди!
— Извините за нескромный вопрос: какое содержание вы получаете?
— Положение у нас прежнее-с... — ответил чёрт. — Штат нисколько не изменился... По-прежнему квартира, освещение и отопление казённые... Жалованья же нам не дают, потому что все мы считаемся сверхштатными и потому что чёрт — должность почётная... Вообще, откровенно говоря, плохо живётся, хоть по миру иди... Спасибо людям, научили нас взятки брать, а то бы давно уже мы переколели... Только и живём доходами... Поставляешь грешникам провизию, ну и... хапнешь... Сатана постарел, ездит всё на Цукки смотреть, не до отчётности ему теперь...
Лахматов налил чёрту рюмку водки. Тот выпил и разговорился. Рассказал он все тайны ада, излил свою душу, поплакал и так понравился Лахматову, что тот оставил его даже у себя ночевать. Чёрт спал в печке и всю ночь бредил. К утру он исчез.
#чехов
Бывший чиновник интендантского управления, отставной коллежский секретарь Лахматов, сидел у себя за столом и, выпивая шестнадцатую рюмку, размышлял о братстве, равенстве и свободе. Вдруг из-за лампы выглянул на него чёрт... Но не пугайтесь, читательница. Вы знаете, что такое чёрт? Это молодой человек приятной наружности, с чёрной, как сапоги, рожей и с красными выразительными глазами. На голове у него, хотя он и не женат, рожки... Причёска à la Капуль. Тело покрыто зелёной шерстью и пахнет псиной. Внизу спины болтается хвост, оканчивающийся стрелой... Вместо пальцев — когти, вместо ног — лошадиные копыта. Лахматов, увидев чёрта, несколько смутился, но потом, вспомнив, что зелёные черти имеют глупое обыкновение являться ко всем вообще подвыпившим людям, скоро успокоился.
— С кем я имею честь говорить? — обратился он к непрошенному гостю.
Чёрт сконфузился и потупил глазки.
— Вы не стесняйтесь, — продолжал Лахматов. — Подойдите ближе... Я человек без предрассудков, и вы можете говорить со мной искренно... по душе... Кто вы?
Чёрт нерешительно подошёл к Лахматову и, подогнув под себя хвост, вежливо поклонился.
— Я чёрт, или дьявол... — отрекомендовался он. — Состою чиновником особых поручений при особе его превосходительства директора адской канцелярии г. Сатаны!
— Слышал, слышал... Очень приятно. Садитесь! Не хотите ли водки? Очень рад... А чем вы занимаетесь?
Чёрт ещё больше сконфузился...
— Собственно говоря, занятий у меня определённых нет... — ответил он, в смущении кашляя и сморкаясь в «Ребус». — Прежде, действительно, у нас было занятие... Мы людей искушали... совращали их с пути добра на стезю зла... Теперь же это занятие, антр-ну-суади , и плевка не стоит... Пути добра нет уже, не с чего совращать. И к тому же люди стали хитрее нас... Извольте-ка вы искусить человека, когда он в университете все науки кончил, огонь, воду и медные трубы прошёл! Как я могу учить вас украсть рубль, ежели вы уже без моей помощи тысячи цапнули?
— Это так... Но, однако, ведь вы занимаетесь же чем-нибудь?
— Да... Прежняя должность наша теперь может быть только поминальной, но мы всё-таки имеем работу... Искушаем классных дам, подталкиваем юнцов стихи писать, заставляем пьяных купцов бить зеркала... В политику же, в литературу и в науку мы давно уже не вмешиваемся... Ни рожна мы в этом не смыслим... Многие из нас сотрудничают в «Ребусе», есть даже такие, которые бросили ад и поступили в люди... Эти отставные черти, поступившие в люди, женились на богатых купчихах и отлично теперь живут. Одни из них занимаются адвокатурой, другие издают газеты, вообще очень дельные и уважаемые люди!
— Извините за нескромный вопрос: какое содержание вы получаете?
— Положение у нас прежнее-с... — ответил чёрт. — Штат нисколько не изменился... По-прежнему квартира, освещение и отопление казённые... Жалованья же нам не дают, потому что все мы считаемся сверхштатными и потому что чёрт — должность почётная... Вообще, откровенно говоря, плохо живётся, хоть по миру иди... Спасибо людям, научили нас взятки брать, а то бы давно уже мы переколели... Только и живём доходами... Поставляешь грешникам провизию, ну и... хапнешь... Сатана постарел, ездит всё на Цукки смотреть, не до отчётности ему теперь...
Лахматов налил чёрту рюмку водки. Тот выпил и разговорился. Рассказал он все тайны ада, излил свою душу, поплакал и так понравился Лахматову, что тот оставил его даже у себя ночевать. Чёрт спал в печке и всю ночь бредил. К утру он исчез.
#чехов
🔥2
Поль Верлен. Записки вдовца
Перевод С. Рубановича, 1911 г.
Памяти моего друга
За этотъ самый столъ въ кафе, гдѣ мы такъ часто бесѣдовали лицомъ къ лицу, спустя двенадцать лѣтъ, — и какихъ лѣтъ, — сажусь я теперь снова и вызываю твою дорогую тѣнь. Подъ крикливымъ газомъ, среди адскаго грохота каретъ, смутно какъ нѣкогда свѣтятъ мнѣ твои глаза, и твой голосъ доходитъ до меня, низкій и глухой, какъ голосъ прошедшихъ лѣтъ. И все твое изящное и тонкое двадцатилѣтнее Существо, — твоя прелестная голова (голова Марсо, но прекраснее), изысканная соразмерность твоего тѣла эфеба подъ одеждой джентльмэна, — предстало мне сквозь мои медленно стекающія слезы. Увы!..
О, погубная чуткость, о, безпримерная горестная жертва, о, я, глупецъ не сумѣвшій во время понять!.. Когда разразилась ужасная война, отъ которой едва не погибла наша родина, ты поступилъ въ полкъ, ты, котораго освобождало отъ этого слишкомъ обширное сердце, ты умеръ жестокой смертью, благородный ребенокъ, ради меня, не стоившаго ни единой капли твоей крови, — и ради нея, ради нея!
#верлен
Перевод С. Рубановича, 1911 г.
Памяти моего друга
За этотъ самый столъ въ кафе, гдѣ мы такъ часто бесѣдовали лицомъ къ лицу, спустя двенадцать лѣтъ, — и какихъ лѣтъ, — сажусь я теперь снова и вызываю твою дорогую тѣнь. Подъ крикливымъ газомъ, среди адскаго грохота каретъ, смутно какъ нѣкогда свѣтятъ мнѣ твои глаза, и твой голосъ доходитъ до меня, низкій и глухой, какъ голосъ прошедшихъ лѣтъ. И все твое изящное и тонкое двадцатилѣтнее Существо, — твоя прелестная голова (голова Марсо, но прекраснее), изысканная соразмерность твоего тѣла эфеба подъ одеждой джентльмэна, — предстало мне сквозь мои медленно стекающія слезы. Увы!..
О, погубная чуткость, о, безпримерная горестная жертва, о, я, глупецъ не сумѣвшій во время понять!.. Когда разразилась ужасная война, отъ которой едва не погибла наша родина, ты поступилъ въ полкъ, ты, котораго освобождало отъ этого слишкомъ обширное сердце, ты умеръ жестокой смертью, благородный ребенокъ, ради меня, не стоившаго ни единой капли твоей крови, — и ради нея, ради нея!
#верлен
Татьяна Котович. Памяти убитых поэтов
1962–1963 г.
#котович
Ваши матери ходят в чёрном,
Вечно помнящие о войне.
А у ваших любимых девчонок
Волосы в седине.
В седине
в январской,
В нерастраченной ласке
Про вас, близких,
Под обелисками…
До сих пор
Улицы пустой рукав
Заправлен в карман площади.
До сих пор
Между нами
войны река,
Огненная, полощется.
До сих пор ветеран-инвалид
С костылями мается в сквериках
И про войну говорит:
«Дело скверное…»
В ваши строчки вошла война,
Ваши строчки расстреляла война,
И следы война замела,
И забыла война имена,
Которые отняла.
Имена ваши,
Имена павших
В звонкую пашню,
В звонкую не от весны,
В звонкую от войны…
Песни ваши, прерванные
Пашнями, взрывами взрытыми,
В строчки послевоенные
Новыми вошли ритмами!
…Ваши матери ходят в чёрном,
Вечно помнящие о войне.
1962–1963 г.
#котович
Анатолий Найман о писателе Викторе Голявкине
Обсуждать, чьё литературное влияние Голявкин испытал и в какой степени, не кажется мне продуктивным. Тем более что в период вхождения в литературу и становления тогдашние авторы норовили задвинуться в «глухую несознанку». Большинство предпочитало выглядеть самородками: никого не читал, пишу из себя, ни на кого не похоже, а если где-то с кем-то пересекаюсь, то абсолютно случайно. У Голявкина это получалось предельно органично: «Хэмингуэй? Не попадался».
#найман #голявкин
Обсуждать, чьё литературное влияние Голявкин испытал и в какой степени, не кажется мне продуктивным. Тем более что в период вхождения в литературу и становления тогдашние авторы норовили задвинуться в «глухую несознанку». Большинство предпочитало выглядеть самородками: никого не читал, пишу из себя, ни на кого не похоже, а если где-то с кем-то пересекаюсь, то абсолютно случайно. У Голявкина это получалось предельно органично: «Хэмингуэй? Не попадался».
#найман #голявкин
Фёдор Сологуб. Застрахованный гриб
Один гриб застраховался. Съездил в столичный город, заплатил, сколько потребовалось, на всё лето застраховался, и вернулся в свой лес. На шляпку ему дощечку малую гвоздиками приколотили, а на дощечке надпись, очень явственно обозначает: «Страховое общество Россия». Стоит гриб, и кичится. От всех грибов ему большое почтение.
Пришли в тот лес коровы. Траву едят, грибами лакомятся, сами кутасами побрякивают да хвостами помахивают, оводов отганивают. Очень хорошо себя чувствуют. Как генералы на даче. А как подойдут к застрахованному грибу, так сейчас у них на душе неспокойно становится, и они поскорее назад.
— Его, — говорят, — нельзя есть. Он, — говорят, — заштрахован. От него, — говорят, — надо подальше, а то ещё невзначай ногой на него ступишь, беды не оберёшься.
Но вот подошла одна корова, хочется ей этот гриб съесть. Стоит и думает: «А что мне будет, если я его стрескаю?»
Спрашивает других коров:
— А где тут гриб стоит заштрахованный?
Такой вид из себя делает, будто бы сама не видит.
Показали.
— А какая, — спрашивает, — на нём штраховка?
— А вот, — говорят, — дощечка малая. Штука она маленькая, а сила в ней большая.
Подумала корова, языком дощечку малую лизнула, рогом подпихнула, — свалилась тут дощечка малая на гнилой пень.
— Ну, — говорит корова, — теперь штраховка на гнилой пень перешла. Нельзя теперь гнилой пень трогать, — он заштрахованный.
А другие коровы ей мычат в ответ с большим неудовольствием:
— На что нам гнилой пень? Нам, — мычат, — гнилого пня не надо, нам, — мычат, — грибов надобеть.
Но, пока они так изъяснились насчёт гнилого пня, корова, не будь дура, застрахованный-то гриб и съела. Говорит:
— Заштраховался, да не крепко.
Съела, и пошла.
Ну, и ничего ей так и не было.
#сологуб
Один гриб застраховался. Съездил в столичный город, заплатил, сколько потребовалось, на всё лето застраховался, и вернулся в свой лес. На шляпку ему дощечку малую гвоздиками приколотили, а на дощечке надпись, очень явственно обозначает: «Страховое общество Россия». Стоит гриб, и кичится. От всех грибов ему большое почтение.
Пришли в тот лес коровы. Траву едят, грибами лакомятся, сами кутасами побрякивают да хвостами помахивают, оводов отганивают. Очень хорошо себя чувствуют. Как генералы на даче. А как подойдут к застрахованному грибу, так сейчас у них на душе неспокойно становится, и они поскорее назад.
— Его, — говорят, — нельзя есть. Он, — говорят, — заштрахован. От него, — говорят, — надо подальше, а то ещё невзначай ногой на него ступишь, беды не оберёшься.
Но вот подошла одна корова, хочется ей этот гриб съесть. Стоит и думает: «А что мне будет, если я его стрескаю?»
Спрашивает других коров:
— А где тут гриб стоит заштрахованный?
Такой вид из себя делает, будто бы сама не видит.
Показали.
— А какая, — спрашивает, — на нём штраховка?
— А вот, — говорят, — дощечка малая. Штука она маленькая, а сила в ней большая.
Подумала корова, языком дощечку малую лизнула, рогом подпихнула, — свалилась тут дощечка малая на гнилой пень.
— Ну, — говорит корова, — теперь штраховка на гнилой пень перешла. Нельзя теперь гнилой пень трогать, — он заштрахованный.
А другие коровы ей мычат в ответ с большим неудовольствием:
— На что нам гнилой пень? Нам, — мычат, — гнилого пня не надо, нам, — мычат, — грибов надобеть.
Но, пока они так изъяснились насчёт гнилого пня, корова, не будь дура, застрахованный-то гриб и съела. Говорит:
— Заштраховался, да не крепко.
Съела, и пошла.
Ну, и ничего ей так и не было.
#сологуб
👍2
Валерий Брюсов. Рецензия на «Книгу сказок» Фёдора Сологуба, 1904 г.
Ф. Сологуб среди нас один из немногих, взор которого не только проникает насквозь, но и видит самые вещи, — один из немногих, сохранивший живую, органическую связь с землёю. Он тоже знает порывания за пределы, жажду захватить хоть каплю «стихии чуждой», но он свой и «в пределах», он у себя дома и здесь, на земле. Эта двойственность его отношений к миру ведёт к такой же двойственности его творчества. Поэт изысканно замкнутых, достигающих полной безукоризненности словесного выражения стихов, он в то же время — автор грубо-реалистических рассказов,
находивших себе приют в «Севере» и некоторых петербургских газетах.
<...>
В «Книге сказок» обе особенности творчества Ф. Сологуба как-то удачно соединены. Действительность не перемешана с мечтой, а слита с ней в целое; оставаясь в привычных и свойственных ему условиях внешнего, земного бытия, Ф. Сологуб самые предметы окружающей обыденности обращает в символы вечных отношений человека ко вселенной. Эти сказки было бы вернее назвать притчами, но только не в смысле аллегории, потому что каждая из них, независимо от скрытого смысла, живёт самостоятельной жизнью художественного создания. По манере письма сказки во многом напоминают Андерсена, но приёмы датского чарователя обогащены теми открытиями и усовершенствонаниями, какие сделали мастера «новой прозы» — К. Гамсун, О. Уайльд, и «Книга сказок » — едва ли не лучшее изо всего, что написал Ф. Сологуб. У неё есть и ещё одно, особое, достоинство: в ней есть смех. Его так мало в новом искусстве, слишком всегда серьёзном, всегда стоящем на котурнах, знающем божественное лишь в прекрасном и трогательном, а дьявольское лишь в ужасном и безобразном. Мы словно забыли, что бог Дионис равно руководитель комедии, как трагедии. В сказках Сологуба есть все формы смеха — от горького сарказма до добродушного хохота, от жестокой иронии до лукавой усмешки над недоумением читателя.
#брюсов #сологуб
Ф. Сологуб среди нас один из немногих, взор которого не только проникает насквозь, но и видит самые вещи, — один из немногих, сохранивший живую, органическую связь с землёю. Он тоже знает порывания за пределы, жажду захватить хоть каплю «стихии чуждой», но он свой и «в пределах», он у себя дома и здесь, на земле. Эта двойственность его отношений к миру ведёт к такой же двойственности его творчества. Поэт изысканно замкнутых, достигающих полной безукоризненности словесного выражения стихов, он в то же время — автор грубо-реалистических рассказов,
находивших себе приют в «Севере» и некоторых петербургских газетах.
<...>
В «Книге сказок» обе особенности творчества Ф. Сологуба как-то удачно соединены. Действительность не перемешана с мечтой, а слита с ней в целое; оставаясь в привычных и свойственных ему условиях внешнего, земного бытия, Ф. Сологуб самые предметы окружающей обыденности обращает в символы вечных отношений человека ко вселенной. Эти сказки было бы вернее назвать притчами, но только не в смысле аллегории, потому что каждая из них, независимо от скрытого смысла, живёт самостоятельной жизнью художественного создания. По манере письма сказки во многом напоминают Андерсена, но приёмы датского чарователя обогащены теми открытиями и усовершенствонаниями, какие сделали мастера «новой прозы» — К. Гамсун, О. Уайльд, и «Книга сказок » — едва ли не лучшее изо всего, что написал Ф. Сологуб. У неё есть и ещё одно, особое, достоинство: в ней есть смех. Его так мало в новом искусстве, слишком всегда серьёзном, всегда стоящем на котурнах, знающем божественное лишь в прекрасном и трогательном, а дьявольское лишь в ужасном и безобразном. Мы словно забыли, что бог Дионис равно руководитель комедии, как трагедии. В сказках Сологуба есть все формы смеха — от горького сарказма до добродушного хохота, от жестокой иронии до лукавой усмешки над недоумением читателя.
#брюсов #сологуб
Даниил Хармс. Почему
1928 г.
#хармс
ПОЧЕМУ:
Повар и три поварёнка,
повар и три поварёнка,
повар и три поварёнка
выскочили на двор?
ПОЧЕМУ:
Свинья и три поросёнка,
свинья и три поросёнка,
свинья и три поросёнка
спрятались под забор?
ПОЧЕМУ:
Режет повар свинью,
поварёнок — поросёнка,
поварёнок — поросёнка,
поварёнок — поросёнка?
Почему да почему?
— Чтобы сделать ветчину.
1928 г.
#хармс
Александр Грин. Бродяга и начальник тюрьмы
Едва ли было хоть раз, что все сорок камер тюрьмы заняты постояльцами. Как правило, одновременно находилось в ней не более десяти арестантов; но не было блестящих имён. Ни Равашоль, ни Джек-Потрошитель, ни Картуш, ни Ринальдо Ринальдини — но мелкие воры и серые жулики да бродяги.
📚 Читать 5 минут 😀
#грин
Едва ли было хоть раз, что все сорок камер тюрьмы заняты постояльцами. Как правило, одновременно находилось в ней не более десяти арестантов; но не было блестящих имён. Ни Равашоль, ни Джек-Потрошитель, ни Картуш, ни Ринальдо Ринальдини — но мелкие воры и серые жулики да бродяги.
#грин
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Telegraph
Александр Грин. Бродяга и начальник тюрьмы
«Свет полон несправедливости. Ни одно дарование не находит достойной оценки. К чему, например, высшее образование, честолюбивые мечтания, безусловная порядочность, аккуратность, наконец, почерк, каким не постыдились бы писать на Олимпе? Увы, всё тщета». Так…
Анна Достоевская. Дневник
18 апреля, 1867 г.
Дорогой Федя заметил мне, что я по-зимнему одета (белая пуховая шляпа), и что у меня дурные перчатки. Я очень обиделась и ответила, что если он думает, что я дурно одета, то нам лучше не ходить вместе, сказав это, я повернулась и быстро пошла в противоположную сторону.
Федя несколько раз окликнул меня, хотел за мною бежать, но одумался и пошёл прежнею дорогою.
Я была чрезвычайно обижена; мне показалось замечание Ф. М. ужасно неделикатным.
29 апреля, 1867 г.
Федя проснулся не в духе. Сейчас же поругался со мной, я просила его не так кричать. Тогда он так рассердился, что назвал меня проклятой гадиной. Это меня ужасно рассмешило, но я показала вид, что разобиделась, и ни слова не говорила с ним. Это его, видимо, раздосадовало.
#достоевская
18 апреля, 1867 г.
Дорогой Федя заметил мне, что я по-зимнему одета (белая пуховая шляпа), и что у меня дурные перчатки. Я очень обиделась и ответила, что если он думает, что я дурно одета, то нам лучше не ходить вместе, сказав это, я повернулась и быстро пошла в противоположную сторону.
Федя несколько раз окликнул меня, хотел за мною бежать, но одумался и пошёл прежнею дорогою.
Я была чрезвычайно обижена; мне показалось замечание Ф. М. ужасно неделикатным.
29 апреля, 1867 г.
Федя проснулся не в духе. Сейчас же поругался со мной, я просила его не так кричать. Тогда он так рассердился, что назвал меня проклятой гадиной. Это меня ужасно рассмешило, но я показала вид, что разобиделась, и ни слова не говорила с ним. Это его, видимо, раздосадовало.
#достоевская
Лев Лурье. Петербург Достоевского. Исторический путеводитель
А. Г. Достоевская в представлении русской интеллигенции – образцовая жена писателя. Лев Толстой сказал ей при их единственной встрече в 1889 году: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского».
Пушкин, погибший из-за действительной или мнимой измены жены на дуэли. Л. Толстой – восьмидесятидвухлетний старик, бегущий от непонимающей его заветных убеждений Софьи Андреевны и гибнущий на глухой железнодорожной станции. Александр Герцен, описавший историю измены своей страстно любимой жены в одной из глав «Былого и дум». Несложившаяся семейная жизнь Ивана Тургенева…
В русской культуре, где биографии писателей играют в значительной степени житийный характер, образ Анны Достоевской на фоне других писательских жён видится как эталон и упрёк.
#лурье #достоевская
А. Г. Достоевская в представлении русской интеллигенции – образцовая жена писателя. Лев Толстой сказал ей при их единственной встрече в 1889 году: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского».
Пушкин, погибший из-за действительной или мнимой измены жены на дуэли. Л. Толстой – восьмидесятидвухлетний старик, бегущий от непонимающей его заветных убеждений Софьи Андреевны и гибнущий на глухой железнодорожной станции. Александр Герцен, описавший историю измены своей страстно любимой жены в одной из глав «Былого и дум». Несложившаяся семейная жизнь Ивана Тургенева…
В русской культуре, где биографии писателей играют в значительной степени житийный характер, образ Анны Достоевской на фоне других писательских жён видится как эталон и упрёк.
#лурье #достоевская
Дмитрий Горчев. Лурье
Тот, кто никогда не жил в Петербурге, ничего не знает про Лурье. Лурье — это не фамилия, не имя, не национальность: Лурье — это Лурье.
Появиться Лурье могут где угодно — хоть на Чукотке, хоть в Африке, но живут они только в Петербурге.
Род деятельности у всех Лурье гуманитарный: история, искусствоведение, богословие, гинекология. Лурье-тракториста не бывает.
Ни один Лурье не приходится другому ни родственником, ни однофамильцем. Если вы спросите одного Лурье, не является ли он родственником другого Лурье, он очень на вас обидится. Более того, он скажет, что ни разу в жизни о том, другом Лурье, не слышал.
Никто никогда не видел двух Лурье одновременно. Они могут даже работать в одном учреждении, но если один входит в комнату, то другой только что отлучился.
Объясняется это очень просто: дело в том, что Лурье — это не разные люди, это параллельные формы существования одного и того же человека. Нам они кажутся разными только потому, что параллельные пространства, хоть и называются параллельными, но на самом деле они довольно таки кривые и пересекаются с нашим пространством как попало. Поэтому один Лурье кажется нам старше, а другой моложе, один толще, а другой тоньше, один уже умер, а другой ещё нет. Но встречаться им нельзя ни в коем случае: если однажды два Лурье встретятся, тогда произойдёт что-нибудь страшное: например может так ёбнуть, что и Петербурга не останется. А может и останется, но всё равно лучше не надо.
#горчев #лурье
Тот, кто никогда не жил в Петербурге, ничего не знает про Лурье. Лурье — это не фамилия, не имя, не национальность: Лурье — это Лурье.
Появиться Лурье могут где угодно — хоть на Чукотке, хоть в Африке, но живут они только в Петербурге.
Род деятельности у всех Лурье гуманитарный: история, искусствоведение, богословие, гинекология. Лурье-тракториста не бывает.
Ни один Лурье не приходится другому ни родственником, ни однофамильцем. Если вы спросите одного Лурье, не является ли он родственником другого Лурье, он очень на вас обидится. Более того, он скажет, что ни разу в жизни о том, другом Лурье, не слышал.
Никто никогда не видел двух Лурье одновременно. Они могут даже работать в одном учреждении, но если один входит в комнату, то другой только что отлучился.
Объясняется это очень просто: дело в том, что Лурье — это не разные люди, это параллельные формы существования одного и того же человека. Нам они кажутся разными только потому, что параллельные пространства, хоть и называются параллельными, но на самом деле они довольно таки кривые и пересекаются с нашим пространством как попало. Поэтому один Лурье кажется нам старше, а другой моложе, один толще, а другой тоньше, один уже умер, а другой ещё нет. Но встречаться им нельзя ни в коем случае: если однажды два Лурье встретятся, тогда произойдёт что-нибудь страшное: например может так ёбнуть, что и Петербурга не останется. А может и останется, но всё равно лучше не надо.
#горчев #лурье
😁1
Константин Паустовский. Повесть о жизни
— В Первой гимназии началось! — орали на улице мальчишки.
Из окон трудно было разобрать, что происходит и что началось. Летела пыль, трещали ветки деревьев. Были слышны крики и глухой топот, будто в саду наступали друг на друга, отдавливая ноги, стада слонов.
Потом, всё сметая, раскатываясь по гулким коридорам, возникал, рос, превращался в громоподобный рёв ликующий победный крик — это значило, что второе отделение победило, а первое обращается в бегство. На моей памяти не было случая, чтобы первое отделение одерживало победу.
Почти всегда в первых рядах победителей был гимназист с задорным вздёрнутым носом — будущий писатель Михаил Булгаков. Он врезался в бой в самые опасные места. Победа носилась следом за ним и венчала его золотым венком из его собственных растрёпанных волос.
Оболтусы из первого отделения боялись Булгакова и пытались опорочить его. После боя они распускали слухи, что Булгаков дрался незаконным приёмом — металлической пряжкой от пояса. Но никто не верил этой злой клевете, даже инспектор Бодянский.
<...>
Кто мог знать, что получится из нас, «господ гимназистов», как называл нас Бодянский? Что получится из этих юношей в выгоревших фуражках, всегда готовых ко всяческим выходкам, насмешкам и спорам? Что, например, получится из Булгакова? Никто этого не мог знать.
Булгаков был старше меня, но я хорошо помню стремительную его живость, беспощадный язык, которого боялись все, и ощущение определённости и силы — оно чувствовалось в каждом его, даже незначительном, слове.
Булгаков был полон выдумок, шуток, мистификаций. Он превращал изученный нами до косточки гимназический обиход в мир невероятных случаев и персонажей. Какой-нибудь выцветший надзиратель «Шпонька», попадая в круг булгаковских выдумок и «розыгрышей», вырастал до размеров Собакевича или Тартарена. Он начинал жить второй, таинственной жизнью уже не как «Шпонька» с опухшим, пропитым носом, а как герой смехотворных и чудовищных событий.
Своими выдумками Булгаков чуть смещал окружающее из мира вполне реального на самый краешек мира преувеличенного, почти фантастического.
Мы встретились с Булгаковым после гимназии только в 1924 году, когда он был уже писателем. Он не изменил Киеву. В пьесе его «Дни Турбиных» я узнал вестибюль нашей гимназии и сторожа Максима Холодная Вода — честного и прилипчивого старика. За кулисами театра зашелестели наши осенние киевские каштаны.
#паустовский #булгаков
— В Первой гимназии началось! — орали на улице мальчишки.
Из окон трудно было разобрать, что происходит и что началось. Летела пыль, трещали ветки деревьев. Были слышны крики и глухой топот, будто в саду наступали друг на друга, отдавливая ноги, стада слонов.
Потом, всё сметая, раскатываясь по гулким коридорам, возникал, рос, превращался в громоподобный рёв ликующий победный крик — это значило, что второе отделение победило, а первое обращается в бегство. На моей памяти не было случая, чтобы первое отделение одерживало победу.
Почти всегда в первых рядах победителей был гимназист с задорным вздёрнутым носом — будущий писатель Михаил Булгаков. Он врезался в бой в самые опасные места. Победа носилась следом за ним и венчала его золотым венком из его собственных растрёпанных волос.
Оболтусы из первого отделения боялись Булгакова и пытались опорочить его. После боя они распускали слухи, что Булгаков дрался незаконным приёмом — металлической пряжкой от пояса. Но никто не верил этой злой клевете, даже инспектор Бодянский.
<...>
Кто мог знать, что получится из нас, «господ гимназистов», как называл нас Бодянский? Что получится из этих юношей в выгоревших фуражках, всегда готовых ко всяческим выходкам, насмешкам и спорам? Что, например, получится из Булгакова? Никто этого не мог знать.
Булгаков был старше меня, но я хорошо помню стремительную его живость, беспощадный язык, которого боялись все, и ощущение определённости и силы — оно чувствовалось в каждом его, даже незначительном, слове.
Булгаков был полон выдумок, шуток, мистификаций. Он превращал изученный нами до косточки гимназический обиход в мир невероятных случаев и персонажей. Какой-нибудь выцветший надзиратель «Шпонька», попадая в круг булгаковских выдумок и «розыгрышей», вырастал до размеров Собакевича или Тартарена. Он начинал жить второй, таинственной жизнью уже не как «Шпонька» с опухшим, пропитым носом, а как герой смехотворных и чудовищных событий.
Своими выдумками Булгаков чуть смещал окружающее из мира вполне реального на самый краешек мира преувеличенного, почти фантастического.
Мы встретились с Булгаковым после гимназии только в 1924 году, когда он был уже писателем. Он не изменил Киеву. В пьесе его «Дни Турбиных» я узнал вестибюль нашей гимназии и сторожа Максима Холодная Вода — честного и прилипчивого старика. За кулисами театра зашелестели наши осенние киевские каштаны.
#паустовский #булгаков