Санкт-Петербург - гранитный город,
Взнесенный оловом над Невой,
Где небосвод давно распорот
Адмиралтейскою иглой!
Как явь, вплелись в твои туманы
Виденья двухсотлетних снов,
О, самый призрачный и странный
Из всех российских городов!
Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувши молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя в граните и в стихах.
И майской ночью в белом дыме,
И в завываньи зимних пург
Ты всех прекрасней, несравнимый
Блистательный Санкт-Петербург!
Николай Агнивцев. «Странный город» (1923).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Взнесенный оловом над Невой,
Где небосвод давно распорот
Адмиралтейскою иглой!
Как явь, вплелись в твои туманы
Виденья двухсотлетних снов,
О, самый призрачный и странный
Из всех российских городов!
Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувши молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя в граните и в стихах.
И майской ночью в белом дыме,
И в завываньи зимних пург
Ты всех прекрасней, несравнимый
Блистательный Санкт-Петербург!
Николай Агнивцев. «Странный город» (1923).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Тобой лишь ясны дни мои,
Ты их любовью озарила,
И духа дремлющая сила
На зов откликнулась любви!
О, если б я от дней тревог
Переходя к надежде новой,
Страницу мрачного былого
Из книги жизни вырвать мог!
О, если б мог я заглушить
Укор, что часто шепчет совесть!
Но нет! бесплодной жизни повесть
Слезами горькими не смыть.
Молю того, кто весь любовь —
Он примет скорбное моленье
И, ниспослав мне искупленье,
К добру меня направит вновь,
Чтобы душа моя была
Твоей души достойна ясной,
Чтоб сердца преданности страстной
Ты постыдиться не могла!
Алексей Плещеев. 1857 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Ты их любовью озарила,
И духа дремлющая сила
На зов откликнулась любви!
О, если б я от дней тревог
Переходя к надежде новой,
Страницу мрачного былого
Из книги жизни вырвать мог!
О, если б мог я заглушить
Укор, что часто шепчет совесть!
Но нет! бесплодной жизни повесть
Слезами горькими не смыть.
Молю того, кто весь любовь —
Он примет скорбное моленье
И, ниспослав мне искупленье,
К добру меня направит вновь,
Чтобы душа моя была
Твоей души достойна ясной,
Чтоб сердца преданности страстной
Ты постыдиться не могла!
Алексей Плещеев. 1857 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.
За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,
За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.
Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.
Я пью, но еще не придумал — из двух выбираю одно:
Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.
Осип Мандельштам. 1931 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.
За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,
За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.
Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.
Я пью, но еще не придумал — из двух выбираю одно:
Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.
Осип Мандельштам. 1931 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
И этот мне противен
и мне противен тот
И я противен многим
Однако всяк живет
Никто не убивает
Другого напрямик
А только лишь ругает
За то что он возник
Ужасно государство
Но все же лишь оно
Мне от тебя поможет
Да да оно нужно.
Эдуард Лимонов. 1969-1970 годы.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
и мне противен тот
И я противен многим
Однако всяк живет
Никто не убивает
Другого напрямик
А только лишь ругает
За то что он возник
Ужасно государство
Но все же лишь оно
Мне от тебя поможет
Да да оно нужно.
Эдуард Лимонов. 1969-1970 годы.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Наступит день, я верю в это —
День смерти призрачных свобод,
«Христос воскресе» среди лета
От счастья запоёт народ.
Он разорвёт обмана сети,
Ему простится кровь Царя,
И став душою чист, как дети,
Он жизнь начнёт, добро творя.
Закроет Русь грехов страницу,
Залечит язвы старых ран
И сменит горя власяницу
На пышный счастья сарафан.
Царь Всероссийский и природный
Взойдёт на пра́дедовский трон
И к общей радости народной
Воскреснут Правда и Закон.
Вновь будет крест сиять в Столице,
Как славы Божьей ореол,
А на столбах Руси границы,
Как прежде — Царственный Орел.
Владимир Петрушевский. «Наступит день…».
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
День смерти призрачных свобод,
«Христос воскресе» среди лета
От счастья запоёт народ.
Он разорвёт обмана сети,
Ему простится кровь Царя,
И став душою чист, как дети,
Он жизнь начнёт, добро творя.
Закроет Русь грехов страницу,
Залечит язвы старых ран
И сменит горя власяницу
На пышный счастья сарафан.
Царь Всероссийский и природный
Взойдёт на пра́дедовский трон
И к общей радости народной
Воскреснут Правда и Закон.
Вновь будет крест сиять в Столице,
Как славы Божьей ореол,
А на столбах Руси границы,
Как прежде — Царственный Орел.
Владимир Петрушевский. «Наступит день…».
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Александр Пушкин. «Клеветникам России» (отрывок), 1831 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Александр Пушкин. «Клеветникам России» (отрывок), 1831 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Но была ли на самом деле
Эта встреча в Летнем саду
В понедельник, на Вербной неделе,
В девятсот двадцать первом году?
Я пришла не в четверть второго,
Как условлено было, а в пять.
Он с улыбкой сказал: — Гумилёва
Вы бы вряд ли заставили ждать.
Я смутилась. Он поднял высоко,
Чуть прищурившись, левую бровь.
И ни жалобы, ни упрёка.
Я подумала: это любовь.
Я сказала: — Я страшно жалею,
Но я раньше прийти не могла.
Мне почудилось вдруг — на аллею
Муза с цоколя плавно сошла.
И бела, холодна и прекрасна,
Величаво прошла мимо нас,
И всё стало до странности ясно
В этот незабываемый час.
Мы о будущем не говорили,
Мы зашли в Казанский собор
И потом в эстетическом стиле
Мы болтали забавный вздор.
А весна расцветала и пела,
И теряли значенья слова,
И так трогательно зеленела
Меж торцов на Невском трава.
Ирина Одоевцева. 1964 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Эта встреча в Летнем саду
В понедельник, на Вербной неделе,
В девятсот двадцать первом году?
Я пришла не в четверть второго,
Как условлено было, а в пять.
Он с улыбкой сказал: — Гумилёва
Вы бы вряд ли заставили ждать.
Я смутилась. Он поднял высоко,
Чуть прищурившись, левую бровь.
И ни жалобы, ни упрёка.
Я подумала: это любовь.
Я сказала: — Я страшно жалею,
Но я раньше прийти не могла.
Мне почудилось вдруг — на аллею
Муза с цоколя плавно сошла.
И бела, холодна и прекрасна,
Величаво прошла мимо нас,
И всё стало до странности ясно
В этот незабываемый час.
Мы о будущем не говорили,
Мы зашли в Казанский собор
И потом в эстетическом стиле
Мы болтали забавный вздор.
А весна расцветала и пела,
И теряли значенья слова,
И так трогательно зеленела
Меж торцов на Невском трава.
Ирина Одоевцева. 1964 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Осени запах и прерии
Чай из Британской империи
Я возлагаю надежды мои
На этого чая струи
пью, улыбаюсь и думаю
Может убью я беду мою
Тем более знаю я где и когда
Ко мне привязалась беда
Эдуард Лимонов.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Чай из Британской империи
Я возлагаю надежды мои
На этого чая струи
пью, улыбаюсь и думаю
Может убью я беду мою
Тем более знаю я где и когда
Ко мне привязалась беда
Эдуард Лимонов.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Не силы темные, глухие
Даруют первенство в бою:
Телохранители святые
Твой направляют шаг, Россия,
И укрепляют мощь твою!
Батыя и Наполеона
Победоносно отразя —
И нынче, как во время оно,
Победы весть — твои знамена
И славы путь — твоя стезя.
С тобою — Бог. На подвиг правый
Ты меч не даром подняла!
И мир глядит на бой кровавый,
Моля, чтобы Орел Двуглавый
Сразил тевтонского орла.
Георгий Иванов. «Родине» (1915).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Даруют первенство в бою:
Телохранители святые
Твой направляют шаг, Россия,
И укрепляют мощь твою!
Батыя и Наполеона
Победоносно отразя —
И нынче, как во время оно,
Победы весть — твои знамена
И славы путь — твоя стезя.
С тобою — Бог. На подвиг правый
Ты меч не даром подняла!
И мир глядит на бой кровавый,
Моля, чтобы Орел Двуглавый
Сразил тевтонского орла.
Георгий Иванов. «Родине» (1915).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Ликуй, Иран! Твоя краса
Как отблеск радуги огнистый!
Земля цветет - и небеса,
Как взоры гурий, вечно чисты!
Так возлюбил тебя Аллах,
Иран, жемчужина Востока,
И око мира, падишах,
Сей лев Ислама, меч пророка!
Твой воздух амброй растворен,
Им дышит лавр и мирт с алоем;
Здесь в розу соловей влюблен,
Поэт любви томится зноем.
Лукьян Якубович. «Иран» (1831).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Как отблеск радуги огнистый!
Земля цветет - и небеса,
Как взоры гурий, вечно чисты!
Так возлюбил тебя Аллах,
Иран, жемчужина Востока,
И око мира, падишах,
Сей лев Ислама, меч пророка!
Твой воздух амброй растворен,
Им дышит лавр и мирт с алоем;
Здесь в розу соловей влюблен,
Поэт любви томится зноем.
Лукьян Якубович. «Иран» (1831).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной —
Красноречив!
Я Вас люблю. — Как грозовая туча
Над Вами — грех —
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,
За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! —
Уж не спасти!
За эту дрожь, за то — что — неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
Что Вы — не он.
Марина Цветаева. 1914 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной —
Красноречив!
Я Вас люблю. — Как грозовая туча
Над Вами — грех —
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,
За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! —
Уж не спасти!
За эту дрожь, за то — что — неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
Что Вы — не он.
Марина Цветаева. 1914 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
И ходят по окраинам слухи,
Что я, мол, с дьяволом вожусь.
И насылаю голодуху,
Безвременье и мор на Русь.
Что я лихой христопродавец,
Мыслитель зелий и отрав
И не хожу святыню славить,
Слова лукавого приняв.
Что я козлиные копыта
Искусно прячу в сапоги,
Всегда прилизанный и сытый
Среди голодных и нагих.
Что в храме Божьем гаснут свечи,
Когда к иконам подхожу,
И людям тихим клонит плечи
Тяжёлый страх и злая жуть.
Что не крещусь, не причащаюсь,
Таю от пастыря грехи,
И, как апостол, отрекаюсь,
Лишь трижды крикнут петухи…
Я на земле живу тревожно:
Шептаний, слухов не боюсь.
И путь мой, мудростный и сложный,
Сверканьем окружает Русь.
Владимир Диксон. 1923 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Что я, мол, с дьяволом вожусь.
И насылаю голодуху,
Безвременье и мор на Русь.
Что я лихой христопродавец,
Мыслитель зелий и отрав
И не хожу святыню славить,
Слова лукавого приняв.
Что я козлиные копыта
Искусно прячу в сапоги,
Всегда прилизанный и сытый
Среди голодных и нагих.
Что в храме Божьем гаснут свечи,
Когда к иконам подхожу,
И людям тихим клонит плечи
Тяжёлый страх и злая жуть.
Что не крещусь, не причащаюсь,
Таю от пастыря грехи,
И, как апостол, отрекаюсь,
Лишь трижды крикнут петухи…
Я на земле живу тревожно:
Шептаний, слухов не боюсь.
И путь мой, мудростный и сложный,
Сверканьем окружает Русь.
Владимир Диксон. 1923 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Я смешон с моим костюмом странным
средь чужих и шумных городов.
Девушкам красивым и желанным
не нужна случайная любовь.
Что им ласки хмурого скитальца
с вечной думой-грустью о своем?..
… У француза, негра, португальца —
где-то есть отечество и дом…
У меня — одна тупая рана,
только боль, томящая, как бред,
даже здесь, у шумного шантана,
даже в этот вешний полусвет.
Где-то там, в разграбленной России,
незабытым, злато-светлым днем
мне светили очи голубые
до сих пор волнующим огнем…
Больше встреч и больше ласк не будет —
— не вернуть забытых жизнью дней, —
и о ней мечтаю, как о чуде
Воскресенья Родины моей.
Сергей Рафальский. 1922 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
средь чужих и шумных городов.
Девушкам красивым и желанным
не нужна случайная любовь.
Что им ласки хмурого скитальца
с вечной думой-грустью о своем?..
… У француза, негра, португальца —
где-то есть отечество и дом…
У меня — одна тупая рана,
только боль, томящая, как бред,
даже здесь, у шумного шантана,
даже в этот вешний полусвет.
Где-то там, в разграбленной России,
незабытым, злато-светлым днем
мне светили очи голубые
до сих пор волнующим огнем…
Больше встреч и больше ласк не будет —
— не вернуть забытых жизнью дней, —
и о ней мечтаю, как о чуде
Воскресенья Родины моей.
Сергей Рафальский. 1922 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Ещё не значит быть изменником —
Быть радостным и молодым,
Не причиняя боли пленникам
И не спеша в шрапнельный дым…
Ходить в театр, в кинематографы,
Писать стихи, купить трюмо,
И много нежного и доброго
Вложить к любимому в письмо…
Пройтиться по Морской с шатенками,
Свивать венки из кризантэм,
По-прежнему пить сливки с пенками
И кушать за десертом крэм —
Ещё не значит… Прочь уныние
И ядовитая хандра!
Война — войной. Но очи синие,
Синейте завтра, как вчера!
Война — войной. А розы — розами.
Стихи — стихами. Снами — сны.
Мы живы смехом! живы грёзами!
А если живы — мы сильны!
В желаньи жить — сердца́ упрочены…
Живи, надейся и молчи…
Когда ж настанет наша очередь,
Цветы мы сменим на мечи!
Игорь Северянин. «Еще не значит» (1914).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Быть радостным и молодым,
Не причиняя боли пленникам
И не спеша в шрапнельный дым…
Ходить в театр, в кинематографы,
Писать стихи, купить трюмо,
И много нежного и доброго
Вложить к любимому в письмо…
Пройтиться по Морской с шатенками,
Свивать венки из кризантэм,
По-прежнему пить сливки с пенками
И кушать за десертом крэм —
Ещё не значит… Прочь уныние
И ядовитая хандра!
Война — войной. Но очи синие,
Синейте завтра, как вчера!
Война — войной. А розы — розами.
Стихи — стихами. Снами — сны.
Мы живы смехом! живы грёзами!
А если живы — мы сильны!
В желаньи жить — сердца́ упрочены…
Живи, надейся и молчи…
Когда ж настанет наша очередь,
Цветы мы сменим на мечи!
Игорь Северянин. «Еще не значит» (1914).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Цветы поэзии все, все меня пьянят...
Я пью целебный нектар их, иль яд.
Цветы ли зла, дурманный мак Бодлэра, -
В чьей сумрачной душе жила святая вера;
Эдгара По мечту - цвет лилий снеговой;
Подсолнечник ли Уайльда золотой;
Отраву красных Брюсовских камелий;
Светланы Бальмонта, венцы его бромелий -
Их всех приветствую. Мне дорог твой наркоз,
"На горечи креста услада роз" -
Твой, Эроса певец, мед благовонный, -
Иванов Вячеслав, теург наш озаренный;
И множество иных задумчивых цветов
Хвалить мой стих торжественно готов.
Вадим Гарднер. «Поэтам» (1913).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Я пью целебный нектар их, иль яд.
Цветы ли зла, дурманный мак Бодлэра, -
В чьей сумрачной душе жила святая вера;
Эдгара По мечту - цвет лилий снеговой;
Подсолнечник ли Уайльда золотой;
Отраву красных Брюсовских камелий;
Светланы Бальмонта, венцы его бромелий -
Их всех приветствую. Мне дорог твой наркоз,
"На горечи креста услада роз" -
Твой, Эроса певец, мед благовонный, -
Иванов Вячеслав, теург наш озаренный;
И множество иных задумчивых цветов
Хвалить мой стих торжественно готов.
Вадим Гарднер. «Поэтам» (1913).
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Каким теперь порадуешь парадом,
в какую даль потянется стопа,
проговорись, какой ещё утратой
ошеломишь, весёлая судьба,
скажи, каким расподобленьем истин
заполнится мой промысел ночной,
когда уже стоят у букинистов
мои слова, не сказанные мной.
Гони меня свидетеля разлада
реальности и вымыслов легенд,
покорного служителя распада
на мужество и ясный сантимент,
и надели сомнением пророчеств,
гони за славой, отданной другим,
сведи меня с толпою одиночеств
и поделись пророчеством моим.
Леонид Аронзон. 1960 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
в какую даль потянется стопа,
проговорись, какой ещё утратой
ошеломишь, весёлая судьба,
скажи, каким расподобленьем истин
заполнится мой промысел ночной,
когда уже стоят у букинистов
мои слова, не сказанные мной.
Гони меня свидетеля разлада
реальности и вымыслов легенд,
покорного служителя распада
на мужество и ясный сантимент,
и надели сомнением пророчеств,
гони за славой, отданной другим,
сведи меня с толпою одиночеств
и поделись пророчеством моим.
Леонид Аронзон. 1960 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Под орган душа тоскует,
Плачет и поет.
Торжествует, негодует
Горестно зовет:
О благий и скорбный! Буди
Милостив к земле!
Скудны, нищи, жалки люди
И в добре, и в зле!
О Исусе, в крестной муке
Преклонивший лик!
Есть святые в сердце звуки,-
Дай для них язык!
Иван Бунин. 1889 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Плачет и поет.
Торжествует, негодует
Горестно зовет:
О благий и скорбный! Буди
Милостив к земле!
Скудны, нищи, жалки люди
И в добре, и в зле!
О Исусе, в крестной муке
Преклонивший лик!
Есть святые в сердце звуки,-
Дай для них язык!
Иван Бунин. 1889 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
С потухшим факелом мой гений отлетает,
Погас на маяке дрожащий огонек,
И сердце без борьбы, без жалоб умирает,
Как холодом ночным обвеянный цветок.
Меня безумная надежда утомила:
Я ждал, так долго ждал, что если бы теперь
Исполнилась мечта, взошло мое светило -
Как филина заря, меня бы ослепила
В сияющий эдем отворенная дверь.
Весь пыл души моей истратил, я на грезы -
Когда настанет жизнь, мне нечем будет жить.
Я пролил над мечтой восторженные слезы -
Когда придет любовь, не хватит сил любить!
Дмитрий Мережковский. 1886 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Погас на маяке дрожащий огонек,
И сердце без борьбы, без жалоб умирает,
Как холодом ночным обвеянный цветок.
Меня безумная надежда утомила:
Я ждал, так долго ждал, что если бы теперь
Исполнилась мечта, взошло мое светило -
Как филина заря, меня бы ослепила
В сияющий эдем отворенная дверь.
Весь пыл души моей истратил, я на грезы -
Когда настанет жизнь, мне нечем будет жить.
Я пролил над мечтой восторженные слезы -
Когда придет любовь, не хватит сил любить!
Дмитрий Мережковский. 1886 год.
Современной летописи, Традиционалистов и Вѣстника
Мы живали в суровой Неметчине,
Нам знаком и Алжир, и Сиам;
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым Небесным Горам.
Нам близки и Памир, и Америка,
И Багдад, и Лионский залив.
Наш казак у восточного берега
Упирался в Дежневский пролив.
Легче птиц и оленей проворнее,
Рассыпаясь по тысячам мест,
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд...
И теперь, когда черные веянья
Разметали в щепы корабли, --
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой чумазой земли...
На плантациях, фармах, на фабриках, --
Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, --
В Аргентинах, Канадах и Африках
Раздается московская речь.
Мы с упорством поистине рыцарским
Подавляем и слезы, и грусть,
По латинским глотая кухмистерским
Жидковатые щи à la russe.
И в театрах глядим с умилением
(Да, пожалуй, теперь поглядишь!)
На последнее наше творение --
На родную "Летучую мышь".
В академиях, в школах, на улицах, --
Вспоминая Кавказ и Сибирь, --
Каждый русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль...
Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли.
И за то, что нас Родина выгнала, --
Мы по свету ее разнесли.
Алексей Ачаир (Грызов). «Эмигрантам».
🇷🇺 Подписаться на Современную летопись
Нам знаком и Алжир, и Сиам;
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым Небесным Горам.
Нам близки и Памир, и Америка,
И Багдад, и Лионский залив.
Наш казак у восточного берега
Упирался в Дежневский пролив.
Легче птиц и оленей проворнее,
Рассыпаясь по тысячам мест,
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд...
И теперь, когда черные веянья
Разметали в щепы корабли, --
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой чумазой земли...
На плантациях, фармах, на фабриках, --
Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, --
В Аргентинах, Канадах и Африках
Раздается московская речь.
Мы с упорством поистине рыцарским
Подавляем и слезы, и грусть,
По латинским глотая кухмистерским
Жидковатые щи à la russe.
И в театрах глядим с умилением
(Да, пожалуй, теперь поглядишь!)
На последнее наше творение --
На родную "Летучую мышь".
В академиях, в школах, на улицах, --
Вспоминая Кавказ и Сибирь, --
Каждый русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль...
Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли.
И за то, что нас Родина выгнала, --
Мы по свету ее разнесли.
Алексей Ачаир (Грызов). «Эмигрантам».
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM