«это сделало тебя сильнее»
нет, это сделало меня черствее, заставило сомневаться в себе, это отняло у меня время на исцеление своей души и отобрало чувство доверия к другим людям, повлияло на мое тело и здоровье.
нет, это сделало меня черствее, заставило сомневаться в себе, это отняло у меня время на исцеление своей души и отобрало чувство доверия к другим людям, повлияло на мое тело и здоровье.
чем больше взрослеешь, тем сильнее понимаешь, что ни с кем из нас не легко быть рядом. мы все страдаем от чего-то, все несем в себе свой багаж: тревоги, травмы прошлого, неуверенность, страхи и сомнения.
путь становления своего «я» - беспорядочный и сложный.
любовь, дружба, связь - не о том, чтобы было легко - речь идет о выборе друг друга такими, какие мы есть, каждый день. Да
путь становления своего «я» - беспорядочный и сложный.
любовь, дружба, связь - не о том, чтобы было легко - речь идет о выборе друг друга такими, какие мы есть, каждый день. Да
впервые за долгое время села за руль, Марьям чуть паничку не словила. Говорит,что никогда в жизни не разрешит сесть за руль ее машины😂
назвала меня сумасшедшей
назвала меня сумасшедшей
но ни чё,в следующем году мы купим себе машинку🥸
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Каждый финиш возвращает нас к началу, но к каждому началу мы приходим уже совершенно другими: сломленными, сильными, черствыми, хорошими или плохими.
Каждая история оставляет свой отпечаток, но она всегда имеет последнюю главу. Прочитав эту книгу, вы уже не будете тем же человеком, открывшим первую страницу.
Каждая история оставляет свой отпечаток, но она всегда имеет последнюю главу. Прочитав эту книгу, вы уже не будете тем же человеком, открывшим первую страницу.
Все же существует огромное облегчение в том, Что мы, люди - не статичны, а изменчивы.
то, что дёргало сердце за нити, сейчас не сможет даже затянуться в петлю.
то, что вызывало бурю эмоций внутри, сегодня проносится мимо. мы вырастаем из прошлого: людей, эмоций, мыслей. может, стоит принять это, переставая натягивать то, что не по размеру?
думается мне, что в этом и заключается прелесть жизни: ее непостоянство бросает вызов нашей сущности с целью не сломить,
а взрастить внутри новое.
то, что дёргало сердце за нити, сейчас не сможет даже затянуться в петлю.
то, что вызывало бурю эмоций внутри, сегодня проносится мимо. мы вырастаем из прошлого: людей, эмоций, мыслей. может, стоит принять это, переставая натягивать то, что не по размеру?
думается мне, что в этом и заключается прелесть жизни: ее непостоянство бросает вызов нашей сущности с целью не сломить,
а взрастить внутри новое.
Баба: " Хьай ц1а г1о,яр хьа ц1а дац,ц1а лах хьайн."
Да что вы знаете о намеках )
Да что вы знаете о намеках )
В ранней юности я был далёк от чеченской поэзии. Сказки, песни и предания на родном языке — это всё мне близко и понятно чуть ли не с колыбели. Но поэзия наша до определённого момента не трогала моё сердце. Она почему-то казалась мне банальной, откровенно пафосной, с повторяющимися этномотивами советского юга.
Как-то раз я обнаружил на антресолях рядом с высушенным укропом маленькую книжку.
Это был сборник стихов Апти Бисултанова, принадлежавший моему старшему брату.
Стоя на стуле под самым потолком, я машинально открыл книжку на первой попавшейся странице — и заворожённо замер. Передо мной был простой и ясный чеченский язык без какого-то намёка на высокопарность.
Даже не совсем вникая в смысл стиха, я просто нашёптывал его себе под нос, вслушиваясь в звучание слов.
Была в нём какая-то воздушная мелодичность, напоминавшая и журчание родника, и ритмичный стук барабана. Я и сам не мог понять, что именно меня так привлекло. Как будто смутное ощущение трепета перед неумолимостью судьбы коснулось моего почти ещё детского сознания.
В этих коротких строчках отражалась и тотальность долгого ожидания: «деха, беха, еха, веха», и диалектика мира: «доккха — готта, сирла — гӀийла». А в ключевой антитезе всего стихотворения — «хьо (хьо!) — нехан» — была заключена одна из тяжелейших загадок любви, когда самая родная для тебя душа одновременно и самая чужая.
Всё это приводило мой подростковый ум в какой-то тихий восторг. С таких, казалось бы, незамысловатых строк и началась моя любовь к чеченской поэзии.
Потом, уже в зрелости, я проникся творчеством Ахмада Сулейманова, Лечи Абдулаева и других наших поэтов. Но распахнувшимся окном в мир настоящей чеченской поэзии стал для меня тот сборник, спрятанный братом среди маминых трав на антресолях. Сам он оставил после себя единственное стихотворение про умершего отца. Вероятно, в своё время у него появилось бы ещё одно, но наша мама пережила его на восемнадцать лет.
По идее, я должен был написать эту вторую эпитафию за брата, но, сколько я ни пытаюсь, у меня не получается приблизиться к той воздушности чеченского языка, которая много лет назад открылась мне в тоненькой чёрной книжице, пропахшей сухим укропом...
Этот перевод, конечно, не отражает изящества и образности оригинала, но общий смысл и ритм стихотворения передаёт.
Мир огромный —
Мир стеснённый
Утверждает —
Ты чужая.
Свод небесный —
Бестелесный
Подтверждает —
Ты чужая.
Путь тенистый —
Путь тернистый
Убеждает —
Ты чужая.
Дом унылый,
Дом постылый
Тоже знает —
Ты чужая.
Сколько мне
На свете жить?
Сколько нам
Чужими быть?
Лом-Али Юсупов
Как-то раз я обнаружил на антресолях рядом с высушенным укропом маленькую книжку.
Это был сборник стихов Апти Бисултанова, принадлежавший моему старшему брату.
Стоя на стуле под самым потолком, я машинально открыл книжку на первой попавшейся странице — и заворожённо замер. Передо мной был простой и ясный чеченский язык без какого-то намёка на высокопарность.
Даже не совсем вникая в смысл стиха, я просто нашёптывал его себе под нос, вслушиваясь в звучание слов.
Была в нём какая-то воздушная мелодичность, напоминавшая и журчание родника, и ритмичный стук барабана. Я и сам не мог понять, что именно меня так привлекло. Как будто смутное ощущение трепета перед неумолимостью судьбы коснулось моего почти ещё детского сознания.
В этих коротких строчках отражалась и тотальность долгого ожидания: «деха, беха, еха, веха», и диалектика мира: «доккха — готта, сирла — гӀийла». А в ключевой антитезе всего стихотворения — «хьо (хьо!) — нехан» — была заключена одна из тяжелейших загадок любви, когда самая родная для тебя душа одновременно и самая чужая.
Всё это приводило мой подростковый ум в какой-то тихий восторг. С таких, казалось бы, незамысловатых строк и началась моя любовь к чеченской поэзии.
Потом, уже в зрелости, я проникся творчеством Ахмада Сулейманова, Лечи Абдулаева и других наших поэтов. Но распахнувшимся окном в мир настоящей чеченской поэзии стал для меня тот сборник, спрятанный братом среди маминых трав на антресолях. Сам он оставил после себя единственное стихотворение про умершего отца. Вероятно, в своё время у него появилось бы ещё одно, но наша мама пережила его на восемнадцать лет.
По идее, я должен был написать эту вторую эпитафию за брата, но, сколько я ни пытаюсь, у меня не получается приблизиться к той воздушности чеченского языка, которая много лет назад открылась мне в тоненькой чёрной книжице, пропахшей сухим укропом...
Этот перевод, конечно, не отражает изящества и образности оригинала, но общий смысл и ритм стихотворения передаёт.
Мир огромный —
Мир стеснённый
Утверждает —
Ты чужая.
Свод небесный —
Бестелесный
Подтверждает —
Ты чужая.
Путь тенистый —
Путь тернистый
Убеждает —
Ты чужая.
Дом унылый,
Дом постылый
Тоже знает —
Ты чужая.
Сколько мне
На свете жить?
Сколько нам
Чужими быть?
Лом-Али Юсупов
уллехь хила.
Не забудьте упомянуть своих дуа моего дедушку . Илес , его отца зовут Салман . В тяжелом состоянии. Пусть Аллах воздаст благом.
Инна лилляхи ва инна иляйхи рожиун
«Воистину, мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы вернёмся».
«Воистину, мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы вернёмся».