​​Лобачевский против Смерти

Если вы сегодня будете искать информацию про Николая Лобачевского (1792-1856), то легко узнаете о том, какой это великий математик. Создал неевклидовую геометрию так-то! Вот только судьба Лобачевского могла сложиться совсем иначе. В 1808 году в списке казанских студентов, которые решили заниматься преимущественно математикой, имени Лобачевского нет. Он в тот год выбрал медицинские науки.

Вероятно, причина – трагическая смерть брата. Александр Лобачевский утонул 19 июля 1807 года. Доктора не смогли его спасти. Николай чуть не сошёл с ума и оказался в больнице. А когда вышел – забросил математику, которой увлекался раньше и взялся за ланцет. Он слушал лекции по анатомии и практиковался на трупах. Так продолжалось около двух лет.

Преподавателям пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить талантливого студента вернуться к числам. Удалось это профессору Мартину Бартельсу. Но и после Лобачевский не терял интереса к медицине. В 1828 году уже ректор университета, профессор-математик Лобачевский говорил в актовой речи о том, что люди живут меньше, чем заложено в них природой. Он считал, что человек способен жить 150 и 200 лет. И рассуждал о факторах, которые на это влияют. А ведь наука о старении – геронтология – появится только в XX веке.

В 1830 году Лобачевский руководит карантином университета во время эпидемии холеры. В 1838 году открывается анатомический театр Казанского университета, в 1840 году – новая клиника. Лобачевский всё это время возглавляет строительный комитет. Да, врачом он не стал. Но сделал немало, чтобы замедлить работу смерти в Казани.

​​О дореволюционных командировках

Мы привыкли думать, что в прошлом скорости были меньше. Информация доходила медленнее, путешествовать было трудно. И это правда. Но при желании можно было забраться очень далеко. Например. В ноябре 1819 года в Казанский университет пришло письмо от профессора-астронома Ивана Симонова. Как вы думаете, откуда он писал?

Из Рио-де-Жанейро. 12 с лишним тысяч километров по прямой! Иван Симонов был участником первой русской кругосветной экспедиции и делился в письме последними новостями. Незадолго до Рио, команда побывала на острове Тенерифе на Канарах. Там они пообедали у местного губернатора Лабури. Интересно, что у того на груди красовался Георгиевский крест. В прошлом испанский офицер Лабури служил в России и получил награду от Екатерины II.

А потом путешественники съездили в красивейший сад семьи Бетанкур. Это тоже не случайно. В то же время транспортной системой Российской империи из Санкт-Петербурга руководил испанец Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделария де Бетанкур-и-Молина. Его сёстры радушно приняли Симонова и других путешественников на Тенерифе.

Рядом с Рио-де-Жанейро Иван Симонов провёл около 500 астрономических наблюдений. Дело не только в научном интересе. Он помогал с навигацией в экспедиции. В конце письма он прощается с адресатом и пишет, что ближайшие четыре месяца писем от него не будет. Корабли берут курс на Южный Полюс. Но это уже совсем другая история.

Отрывки из писем Симонова опубликованы в «Казанском вестнике» за 1821 год (С.135-139). Прочитать его можно в читальном зале Научной библиотеки Казанского университета или на нашем сайте.

​​Миллионы за науку. Это много?

Сегодняшняя история может шокировать людей, которым приходилось публиковать научные статьи. В 1923 году студентка Казанского университета, историк Милица Нечкина записала в дневнике: «26 апреля. Получила деньги за статью в «Вестнике просвещения» (316 миллионов 500 тысяч)». Как?!

Речь про советские рубли. 316 500 000 рублей. Это правда много? Сказать трудно. В первые годы советской власти в экономике царил хаос. Гиперинфляция каждый день меняла цены и зарплаты. Мы попробуем прикинуть размер гонорара Нечкиной за статью, но строго не судите. За год до этого москвичка Кира Аллендорф писала: «Деньги в цене страшно упали. Дешевле ста тысяч уже ничего нет. 1 000 000 по прежней расценке означает 34 копейки». Она же упоминает, что кварплата их семьи составляла 38 000 000 рублей в месяц.

Очень грубо, по разным источникам мы можем прикинуть, что одна дореволюционная копейка в 1920-е годы могла равняться и 30 и 100 тысячам советских рублей. А значит за статью Нечкина получила от нескольких десятков, до полутора сотен рублей по прежнему курсу. И это вполне серьёзная сумма. Была бы. Но цены росли неадекватно, и не было товаров в свободной продаже. В дневнике Нечкина регулярно пишет про голод и то, как семье приходится продавать вещи и мебель. Поэтому гонорар пришёл очень вовремя. Только этими миллионами все проблемы решить не получилось.

Но, да, те, кто сегодня публикуется в академических изданиях, даже после всех пояснений могут удивленно спросить: «За публикацию платят автору?!».

​​Всё интересное в университет!

В начале XIX века в России каждый университет был центром большого учебного округа. У этого было одно важное следствие. Жители округа, преподаватели, выпускники и просто неравнодушные к наукам люди стремились местному университету помогать. Кто чем мог. Например, в 1819-1820 учебном году разные дарители передали в библиотеку Казанского университета больше 30 ценных книг. А некий учитель Кафтанников прислал шкуру птицы дрофы. Смотритель Кизлярского училища – древнюю греческую монету. А священник Анахарсисов – «часть черепа с рогами необыкновенно большой коровы». Так постепенно формировались коллекции, которые в будущем превратились в Музеи Казанского университета.

А почитать отчёты 1820-х годов можно в журнале «Казанский вестник» на нашем сайте.

Правильный ответ на неправильный вопрос. История из Казани 1920-х годов.

«Вспоминается мне экзамен по механике, который я сдавал в геометрическом кабинете профессору Николаю Парфентьеву. Николай Николаевич дал мне задачу и ушёл. Я больше часа бился над решением задачи, но не смог её решить. По прошествии часа Николай Николаевич подошёл ко мне и спросил, как дела. Я сказал ему, что эту задачу решить нельзя. Николай Николаевич долго смотрел на задачу и наконец сказал: «Совершенно верно, это задачу решить нельзя. Дайте зачётку». Николай Николаевич был человек рассеянный и не дал всех условий для возможного решения задачи».

Об этой истории в мемуарах вспоминает Борис Арбузов – академик, доктор химических наук.

А у вас что-то подобное на сессии происходило?

Воспоминания Бориса Арбузова хранятся в Отделе редких рукописей и книг Научной библиотеке КФУ. И мы готовим их к публикации на нашем сайте.

Идеалы коммунизма и сметана

В истории российского студенчества было множество попыток официально и неофициально организовать совместный быт. Землячества, братства, коммуны появлялись время от времени. Сегодня мы хотим рассказать про, кажется, самую масштабную студенческую коммуну Казани.

О ней в мемуарах вспоминает геолог Андрей Трофимук. Он пишет, что в 1930 году студенты получили официальное разрешение на создание коммуны. Им выделили двухэтажное здание на улице Кооперативной (сегодня – улица Пушкина). На втором этаже были спальни и комнаты для занятий. На первом – кухня, соловая, зал и т.д.

В коммуну записались 100 человек, включая Трофимука. Они договорились, что отныне всё их имущество становится общим. И одежда, и книги, и гостинцы из дома – всем этим может пользоваться любой участник коммуны. А стипендию сдаём в общий бюджет. Дежурные занимаются стиркой, готовкой, уборкой. А в театр или кино коммунары ходят вместе.

Первые три месяца, пишет Трофимук, всё было прекрасно. Ребята чувствовали себя людьми будущего, строителями коммунизма. Но потом начались мелкие бытовые конфликты: кому-то не нравилось носить одежду с чужого плеча, она не подходила по размеру, другие пропускали совместные походы в театр. Но катастрофой, которая коммуну похоронила, стал инцидент со сметаной.

В один из дней в столовую привезли 10 литров сметаны. Дежурный не удержался... И съел всю. Он потом мучался расстройством желудка, а студенты «предметно уяснили, что они ещё далеко не созрели для жизни в коммуне». И вскоре после этого коммуна распалась.

Воспоминания Андрея Алексеевича Трофимука (1911-1999) хранятся в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки КФУ. И мы готовим их к публикации на нашем сайте.

Вы вот задумывались как раньше исправляли ошибки в тексте? Лет 80-150 назад? Бэкспейса то нет. А что делать, если на вашей модной новенькой пишущей машинке нет раскладки на нужном языке? Мы сейчас много работаем с машинописными текстами. Это воспоминания выпускников Казанского университета разных лет. И волей-неволей обращаешь внимание на такие мелочи.

Написали для вас статью с несколькими интересными примерами.

Работа в университете – дело опасное (иногда)

Не только преподаватели и студенты играют значимую роль в жизни университета. Например, в 1920-х годах важным человеком в жизни химической лаборатории Казанского университета был служитель Алексей Васильев.

Его отец устроился в университет ещё до революции. Он жил с семьёй в химическом корпусе, следил за порядком, выполнял поручения ученых. Алексей Васильев прямо там и родился – в подвале лаборатории.

Борис Александрович Арбузов в мемуарах вспоминал, что служитель Алексей с раннего утра и до поздней ночи был в здании. Ему даже поручали следить за некоторыми химическими реакциями. И в некоторые опасные предприятия его молодые химики втягивали.

Например, в какой-то момент понадобились пустые газовые балоны. В лаборатории нашли несколько, заполненных хлором. Это было наследие Первой Мировой войны. Хлор тогда использовали как боевое отравляющее вещество. Борис Арбузов вспоминает, что они с Алексеем вытаскивали их в самый жуткий мороз на улицу и отвинчивали крышку. Благодаря этому удавалось слить жидкий хлор.

Мемуары академика Бориса Арбузова (1903-1991) хранятся в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки КФУ.

Университетское поле

Многие знают, что советских студентов регулярно привлекали для помощи колхозникам. Но у университетов было и собственное хозяйство. Например, у Казанского государственного университета в 1930-е годы было капустное поле. Об этом вспоминает студентка-физиолог М.А. Габбасова.

Поле это располагалось прямо напротив Кремля, на противоположном берегу реки Казанки. Габбасова пишет, что она с одногруппниками каждый вечер после занятий ходила туда поливать грядки. А главным блюдом в университетской столовой в годы её учебы были как раз «зеленый щи» из квашеной капусты.

Оригинал мемуаров М.А.Габбасовой сегодня хранится в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки Казанского университета.

​​Три операции мимоходом

Читаем мемуары Михаила Танского. Он на медицинском факультете Казанского университета учился в 1890-х годах. И в тексте есть сцена, достойная врачебного сериала в духе «Доктора Хауса» или «Больницы Никербокер».

Михаил вспоминает профессора-офтальмолога Эмилиана Адамюка (1839-1906). Это был крупный высокий мужчина с седыми волосами. Он ходил медленно, а говорил очень быстро. Каждый день он устраивал обход больных в университетской клинике. Следом за ним – ординаторы и студенты. Танский пишет, что за один такой обход Адамюк мог провести три-четыре операции по удалению катаракты. Да, прямо у постели больного в палате. Стерилизовал руки, брал инструмент и делал разрезы на глазах. За десять минут он удалял помутнение хрусталика и шёл дальше.

Интересно, что сегодня хирургическое удаление катаракты занимает примерно столько же времени. А ведь прошло больше ста лет. Но, конечно, даже самый талантливый медик не рискнёт оперировать в таких условиях в наше время. О том, какие осложнения случались после у пациентов, Танский не пишет.

Мемуары Михаила Танского (1869-1962) хранятся в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки КФУ. Познакомиться с ними можно в читальном зале.

P.s. Мы про Танского ещё расскажем. Это, между прочим, потомок Николая Гоголя по отцовской линии, врач, краевед и путешественник. И за свою долгую (93 года) жизнь он сделал немало важного и интересного.

Женщины в жизни Императорского Казанского университета

В Международный женский день вспоминаем имена женщин, которые повлияли на жизнь и учёбу студентов.

В 1830-е годы на улице Московской проходили литературные вечера в доме ректора Карла Фукса. Руководила ими его супруга — Александра Апёхтина-Фукс. О её литературных способностях современники вспоминали скорее с улыбкой, но важно другое. В отличие от консервативных столичных салонов, гостиная Фуксов была демократичной. Вечера могли посещать и студенты, и молодые преподаватели и образованные чиновники. Для многих из них это была единственная возможность поговорить об искусстве, науке и политике. А ещё Александра Фукс опубликовала этнографические материалы о чувашах и черемисах Казанской губернии. Для этого она сама отправилась в поездку по региону и лично общалась с жителями деревень и городов.

В 1870 году в университете появилась первая преподавательница. Звали её Евгения Мужскова. Она получила должность ассистента профессора в Анатомическом театре университета. Это решение принял профессор Франц Лесгафт. Одна из вольнослушательниц университета, Вера Фигнер, так описывает Евгению — «высокая девушка, худая и смуглая, с некрасивым мужеподобным лицом». Причём, пишет Фигнер, студенты совершено спокойно реагировали на присутствие женщин в аудитории. Но консервативная часть преподавателей и чиновников была возмущена. Разразился скандал и профессора Лесгафта уволили.

Во второй половине XIX века на улице Рыбнорядской (сегодня — улица Пушкина) работала кухмистерская Варвары Самсоновны. И она в жизни студентов сыграла не меньшую роль, чем ученые-преподаватели. У «Самсоновны» студенты могли получить горячий обед по абонементу, который стоил 4 рубля 50 копеек в месяц. Но, если денег не было, Варвара кормила студентов в кредит. Для студентов-разночинцев это было важно. В те годы голод многих вынуждал оставлять учёбу.

​​В середине марта все студенты Императорского университета скидывались на подарок... Кому?

В воспоминаниях студентов Императорского Казанского университета упоминаются не только преподаватели и однокашники. Мы уже писали про служителя химической лаборатории Васильева. А в 1860-х годах заметной и по-настоящему важной фигурой в университете был швейцар Козловский.

Подробно о нём пишем в мемуарах музыковед Степан Смоленский. Конторка Козловского располагалась в фойе главного здания университета. Через старика можно было купить и продать рукописи лекций, театральные билеты и книги. Швейцар заведовал университетской почтой, хранил и раздавал письма и посылки. Здесь же собирали подписи в случае студенческих голосований по важным вопросам. На конторке неоднократно вывешивались «протесты» от студентов. Козловский часто выручал учеников деньгами, например, оплачивал извозчиков, за что и сам получал регулярные подарки.

А служил он на этом месте больше 50 лет. Козловский помнил многих профессоров ещё студентиками. Например, проректора университета, историка литературы Николая Булича он лично сажал в карцер.

Студенты в середине марта объявляли подписку и собирали деньги в подарок служителю. А, когда Козловский умер, на похороны собрался весь университет, включая профессоров и начальство.

Мемуары Степана Смоленского хранятся в Научной библиотеки Казанского университета.

Весной 1916 года в Казань приехала девушка-геоботаник из Кембриджа

Рут Холден — выпускница Рэдклифф-колледжа (женское отделение Гарварда), стипендиатка Кембриджа, которую высоко ценили учителя и коллеги. В 1916 году она оставляет науку и едет в Петроград. В разгаре Первая Мировая война. Рут хотела помочь Красному Кресту в качестве медсестры (на военный завод её не взяли). На месте она учит русский язык и её назначают руководителем отделения, переводчиком. Она занимается логистикой и переговорами. Условия работы — очень тяжёлые. Однажды Рут ждала в Москве поставку из Англии, но та задерживалась. Чтобы не умереть с голоду, она устроилась механиком в автомастерскую. С устройством американских автомобилей она была хорошо знакома.

Рут родилась 27 ноября 1890 года в Атлборо (штат Массачусетс) в семье врача. В Рэдклифф-колледже (женское отделение Гарварда) она выбрала специальность — современные и ископаемые хвойные породы. До начала Первой мировой она успела опубликовать несколько статей и защитить диссертацию.

Коллеги пишут, что во время поездки в Российскую империю она использовала любую возможность для путешествий. За год ей удалось собрать коллекцию окаменелостей. Но, к сожалению, она затерялась в революционном Петрограде. Но продолжить научные исследования Рут смогла в Казани.

Девушку отправили в Казань в марте или апреле, чтобы создать госпиталь для детей польских беженцев. В свободное время Рут познакомилась с сотрудниками ботанического сада Казанского университета и местными геологами. Она много времени проводила в здании старой университетской клиники, где располагался геологический музей. Работа с его экспонатами помогла ей подтвердить несколько своих гипотез. В Казани Холден подружилась с Верой Ковалевской-Чистович — бактериологом, одной из первых дипломированных женщин-врачей в России. Именно Чистович и её супруг боролись за жизнь Рут, когда она заболела.

Рут уезжала из Казани, но в декабре 1916 года вернулась. Путешествие на поезде через снега и тяжелая работа надорвали её здоровье. Девушка заболела тифом. После нескольких месяцев болезнь, вроде бы, отступила. Но на смену тифу пришёл менингит. 27 апреля 1917 года Рут Холден умерла.

После смерти Рут была создана совместная именная стипендия Гарварда и Кембриджа. Её вручали англичанкам для учёбы в Америке и американкам для учёбы в Англии.

В Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки КФУ хранятся машинописные воспоминания о Рут Холден на английском языке.

Университетский «форум» в дореволюционной России без модерации и цензуры

В 1913 году в Казанском университете на юридическом факультете учился Дмитрий Карягин. В мемуарах он вспоминает, что в буфете университета на стойке лежала тетрадь. В ней любой желающий мог оставлять записи об университетской жизни. Постоянные авторы называли эту тетрадку «кружком остроумия». В ней комментировали последние новости и высмеивали студентов. В общем, это был самый настоящий анонимный форум без ограничений.

Дмитрий пишет, что его имя попало в тетрадь всего один раз. На заседании литературного кружка университета разгорелся яростный спор. Карягин защищал свою точку зрения. Один из слушателей был не согласен и в качестве аргумента швырнул в голову оратора пустую стеклянную бутылку.

Да, литература — дело серьёзное. Кстати, как думаете, каких писателей обсуждали студенты на заседаниях литературного кружка в 1913-1917 годах? Пишите в комментариях. А мы потом расскажем.

Мемуары Дмитрия Карягина хранятся в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки Казанского Федерального университета.

На фотографии — студенты Казанского университета, участники благотворительных сборов. Например, они участвовали в акции «Белый цветок» в поддержку больных туберкулёзом. Фотография сделана в 1916 году. На обороте есть несколько подписей. Одного студента мы уже опознали и подсветили на снимке.

Первый слева — Степан Вильковиский. В 1913 году он поступил на кафедру сравнительного и общего языкознания. У него, вообще, был талант к языкам. Степан знал немецкий, французский, английский, латинский, греческий, итальянский.

В годы гражданской войны Степан Вильковиский присоединился к «белым» и служил переводчиком в правительстве Колчака. В 1921 он вернулся в Казань и работал на историко-филологическом факультете Казанского университета. Позднее — в учебных заведениях Петрограда и Москвы, участвовал в разработке тувинского алфавита на латинице. В 1920-е годы он работал с текстами уже на 20 языках.

В 1933 году Степана арестовали и приговорили к пяти годам лагерей. Якобы за контрреволюционную деятельность и подготовку восстания. Но за несколько месяцев до освобождения приговор был пересмотрен. И в 1937 году его расстреляли.

Оригинал коллективной фотографии студентов хранится в Отделе рукописей и редких книг Научной библиотеки Казанского университета.

​​В 1910-е годы казанская художница Вера Вильковиская написала портрет своего брата Степана. Вера училась в Казанском Художественном училище у Николая Фешина.

Её брат был студентов Императорского Казанского университета. Подробнее о нём можно узнать из предыдущего поста.

Как театр горожан с гимназией помирил

В 1765 году Казанской мужской гимназией начал руководить Юлий Фон-Каниц. И работы у него было много. Предыдущие два директора — Савич и Кожин не справились. Учителя не получали жалования, ученики голодали. С этим Фон-Каниц разобрался. Но была ещё одна проблема, которую нужно было срочно решать. Репутация гимназистов в Казани катастрофически упала.

Большинство учеников гимназии в то время — дети младших воинских чинов. Для них поступление в гимназию было одновременно очень важным событием и не очень понятным. Начальство старалось объяснить, что для получения всех привилегий и хорошего места гимназию нужно окончить. Но молодые люди уже считали себя особенными. Они подчинялись только гимназии, их не могли арестовать и призвать на службу, они, в конце концов, изучали науки. Поэтому «рождалась в незрелом уме их дерзость — как-нибудь пробиваться». Например, они «стали считать позволительным все средства доставлявшие им продовольствие». Да, молодые гимназисты грабили и отнимали еду у казанцев. И, в целом, «шалили». Из-за этого родители-дворяне своих детей просто переводили в другие учебные заведения, чтобы избежать дурного влияния разночинцев.

Что сделал Фон-Каниц? Конечно, он ужесточил дисциплину. Но нужно было примирить учеников и город. Для этого он начал устраивать в гимназии театральные постановки. Даже свои деньги вкладывал в это. Актёрами были сами гимназисты. Первое время Фон-Каниц лично уговаривал самых знатных и известных людей города посещать эти вечера. Со временем театр в гимназии стал популярен. Молодые люди были заняты, а казанцы видели, что ученики — это не страшные разбойники, а приличные ценители искусства. Так конфликт постепенно сошёл на нет.

Обо всём этом пишет в «Исторической записке о 1-й Казанской гимназии» (1867) Владимиров Владимир Владимирович. Эта книга хранится в Научной библиотеке Казанского университета. А электронную копию можно почитать по ССЫЛКЕ.

Сегодня вспоминаем студенческие песни, популярные в Казани в 1840-1860-х годах. Тексты мы нашли в сборнике врача и композитора Алексея Аристова. А озвучили — с помощью нейросети.

Сегодня в нашем плейлисте:
— «Где с Казанкой рекой»
— «Проведёмте-ж друзья»
— «Фуражка»
— Студенческий гимн «Gaudeamus igitur» в переводе профессора Николая Вагнера и на латыни (берегите уши!)

Сборник Аристова вышел в 1904 году. Экземпляр хранится в Научной библиотеке Казанского университета. А электронную копию можно полистать на нашем сайте.