Обожаю книги, которые заставляют каждые три страницы лезть в гугл. «Мумии со всего света» Жюльет Каз — бодрый тур по моргу мировой истории, ровно такая.

Я, скажем, не знала, что в XIX веке в Англии действительно были популярны «mummy unwrapping parties», на которые приходили, чтобы провести, как бы это сейчас назвали, анпакинг мумии. Или что племя Ангa в Папуа до недавнего времени коптило своих усопших и сажало их на специальные стулья на специальной опушке, чтобы на них можно было прийти посмотреть. Про этих ребят, кстати, есть отличная документалка NG.

Каз пишет легко и быстро, не застревает в деталях и научных спорах, просто ведёт от одной истории к другой, как по залам музея, где экспонаты вдруг оживают. Это хороший поверхностный экскурс, но без профильного углубления — а жаль, потому что половину эпизодов я бы читала в формате отдельной книги.

Дичи тут хватает: англичане XIX века, снимающие бинты с египетских мумий на вечеринках, японские монахи, которые десятилетиями иссушают себя диетой и в финале пьют яд, головы из Амазонии, вывернутые наизнанку и проданные в Лондоне, стеклянные саркофаги в тайском монастыре с умершими от СПИДа и многое другое, о чем я слышала примерно никогда.

Есть неиллюзорный шанс, что после этой книги при слове «мумия» я теперь буду думать не о Тутанхамоне, а о копчёных вождях, болотных утопленниках и вечеринках с распаковкой трупов.

И, кстати, мне кажется, «Мумии» понравятся любителям трукрайма — тут та же смесь жуткого и реального, только на тысячелетней дистанции.

#чтопочитать

Случайно узнала, что в русскоязычных тбилисских чатах все с ума сходят по чайным грибам. Люди срочно ищут, где достать гриб, особо предприимчивые пытаются продать его по цене чёрной икры, а самые щедрые великодушно отдают безвозмездно, то есть даром.

Вчера весь вечер читала эти чаты. Атмосфера там, надо сказать, больше напоминает не городское сообщество, а конспиративную квартиру. Только вместо самиздата из рук в руки передают банки, где на поверхности плавает желеобразное нечто. Ещё недавно при виде этих грибов люди брезгливо морщились, а теперь передают их друг другу как сакральный артефакт.

В моём детстве у бабушки точно такой же чайный гриб по имени Иннокентий непритязательно кис в трёхлитровой банке рядом с солёными огурцами. Иннокентий был почти членом семьи, хоть и жил в шкафу и питался сладкой водой.

Но история, как ей и свои, пошла не туда: Кеша утратил своё гордое имя и превратился в несолидную комбучу. Даже обидно за него. Не каждый день тебя понижают в статусе с члена семьи до строчки в меню кофейни.

Есть авторы, которые сопровождают меня так долго, что становятся частью личной истории. Катю из @beauty300 я читаю с тех времён, когда блеск хайлайтера сравнивали с блеском, который остаётся после поедания скумбрии горячего копчения, а главным лайфхаком казалась помада за сотку. То была середина бодрых десятых — время, когда жизнь казалась проще, интернет уютнее, а разговоры про косметику — важнее, чем обсуждения ферритина. И вот, десять лет спустя мы обсуждаем спину, анализы и, собственно, ферритин. Что самое приятное, это всё совпадает с моим взрослением.

В шестнадцать можно не есть, не спать и считать это стилем жизни. В двадцать шесть уже хочется, чтобы домашняя одежда не выглядела как тряпьё (у Кати был отдельный культовый пост про то, как мы (и я, да) всем каналом выбрасывали застиранные майки — прочитайте сами), ссылку на матрас ортопедический, и ладно, всё ещё помаду за 300, чтобы унять тоску после работы.

Наверное, поэтому комьюнити вокруг канала — одно из самых тёплых. Люди в комментах поддерживают друг друга, делают комплименты, обсуждают тоску, книги и всякие безделушки с одинаковым энтузиазмом. И это редкость — ощущение, что попал в кружок «правильных» подруг, с которыми можно бесцельно потрещать.

Это канал про взросление, про то, как жить, когда пашешь на работе как женщина-конь, но хочешь быть фенси-крошкой. И возможно ли это вообще? Хобби для взрослых роскошных женщин — баня, спорт и чек-апы. Причём баня — не фигура речи: у Кати есть крутейший гайд по баням Москвы, который читается как мини-путеводитель по альтернативному виду психотерапии.

И, конечно, великолепное комьюнити классных девушек в комментах. Я там, кстати, познакомилась с Софой, автором «Поговорим о вашем отце», с которой мы сдружились и обошли все книжные Москвы и Тель-Авива. Это ли не лучшее доказательство, что здесь выстраиваются не просто читательские связи, а доверительные отношения.

Рекомендую от всего зумерского сердца.

Дочитываю «Сеансы одновременного чтения» Горана Петровича — роман о таинственной книге, страницы которой становятся пространством встреч для читателей. Не покидает мысль, что если Брэдбери в «451 градусе по Фаренгейту» предвосхитил беспроводные наушники, то Петрович в «Сеансах» смоделировал механику общения в интернете ещё до того, как он стал массовым.

Книга у него работает как соцсеть. Быть онлайн значит буквально держать книгу открытой, а когда закрываешь — как будто выходишь в оффлайн. Отдельно мне нравится, что роман совмещает оба режима, т.е можно встретиться с другими читателями в реальном времени, почти как в чате, а можно наткнуться на их следы позже, как на старые треды или форумы. Эта нелинейность даёт ощущение живого пространства, где всегда кто-то был до тебя и кто-то придёт после.

Петрович вообще круто работает с нелинейностью. Он симулирует навигацию клика через «переходы» в места, лишь мимолётно упомянутые в книге-в-книге, предлагая уходить в боковые ветки и побочные сюжеты, конструируя собственный маршрут. То есть навигация строится не курсором, а воображением. Дико визионерский подход, я в полном восторге.

На эмоциях полезла на сербские форумы (читала с автопереводчиком). Там пишут, что «Сеансы» — это изощрённая игра с формой, но никто изначально не читал их как инструкцию или пророчество о том, как человечество будет общаться и формировать сообщества вокруг контента всего через два десятилетия. Петрович описал социальную суть чтения, которое всегда было коммуникативным актом, просто технология finalmente догнала его гениальную метафору. И вот это, пожалуй, впечатляет больше всего.

О самом романе ещё напишу отдельно. Ну и осенью в книжном клубе будем читать-обсуждать.

Внезапно. Оказывается, у Gen Z появился новый тренд — moomscrolling, противоположность doomscrolling. Вместо того чтобы бесконечно листать новости о катастрофах, подростки уходят в мир мумми-троллей. Как человек, который добровольно вписался в многомесячное совместное чтение Мумиков вместе со специалистом по скандинавской литературе, понимаю, почему это работает.

На прошлой неделе перечитывала ко второму семинару «Муми-тролля и комету», написанную под впечатлением от Хиросимы и Нагасаки. В ней мир буквально стоит на пороге апокалипсиса. И что делают герои? Прячутся под диван? Нет. Они отправляются в опасное путешествие. И даже когда всё кажется безнадёжным, муми-тролли находят силы восхищаться красотой надвигающейся катастрофы. В тексте есть потрясающая фраза: «Какая жалость, если Земля расколется! Она такая хорошая». Это чистейший экзистенциализм и, возможно, высшая форма мужества — способность признать весь ужас происходящего и одновременно увидеть в нём то, ради чего всё ещё стоит жить. И так во всех книгах.

Главная правда Муми в том, что катастрофы не рушат жизнь, но становятся её привычным фоном. И пока мир трещит по швам, всегда остаётся возможность сварить варенье, сходить в гости, отправиться в путешествие или найти сапфир в речном песке. И, в сущности, именно этим и стоит заниматься.

В детстве я не любила историю. Вернее, это было предчувствие любви.

Так бывает, когда жуешь зимний питерский помидор, безвкусный и бесцветный, но знаешь, что он вообще-то способен на большее. Что умеет быть сочным, ярким, сладким, просто ему нужно правильное место и правильное время.

С историей плюс-минус также. Кому нужен Гай Юлий Цезарь Август Германик, третий из династии Юлиев-Клавдиев, принцепс Сената, Великий понтифик, трибун (лат. Tribuniciae potestatis), Отец отечества, четырежды консул, 31 августа 12 г. от – 24 января 41 г. от Рождества Христова?

Ску-ка.

Но когда узнаешь, что тот же самый император Калигула назначил своего коня Инцитата жрецом (по некоторым версиям — сенатором) и велел построить трехкилометровый мост через Байский залив из скрепленных кораблей, чтобы проехать по нему верхом в доспехах, и все для того, чтобы переиграть предсказания астрологов — вот такого императора запоминаешь сходу. Такого императора потом мечтаешь вытянуть на экзаменационном билете. И так — со всей историей.

Школьная программа почему-то построена на бесконечных датах и именах, и на уроках я клевала носом. Но представляю, как горели бы мои глаза, если бы мне рассказывали про налоги на римские общественные туалеты, парижский Праздник Верховного Существа и краудфандинг Кузьмы Минина. Такая подача будоражит и мотивирует углубляться в источники. Поэтому я считаю исторические курсы «Синхронизации» золотым дном. Самые крутые из последних прослушанных: История тяжелых времен и Как женщины боролись за свои права и — спойлер — победили.

Подача и лекторы такие, что хочется дослушать даже то, что вроде бы никогда не интересовало. Мы с «Синхронизацией» давно дружим и предлагать вам скидку перед новым учебным годом — это уже традиция. До конца августа можно забрать годовую подписку (а это еще 130+ курсов) со скидкой 35% и приятными подарками (вроде сертификатов Периодики). Мой промокод, как обычно, BOOKWORM. Пользуйтесь.

Реклама. ООО «Культурная платформа «Синхронизация». ИНН 9721220961. Erid: 2W5zFJK31ui

Только что зафиналили летний сезон книжного клуба «Возвращением в Брайдсхед» Ивлина Во, одной из самых красивых и изящных книг ever. Одна из участниц клуба сказала, что «цепенела от созерцания» во время чтения, и это, при всём пафосе, чистая правда. Поэтому вопрос.

Какую книгу вы считаете по-настоящему красивой? К какому тексту хочется возвращаться не только из-за сюжета, но и ради самой ткани языка, образов, настроения?

Дочитала «Сеансы одновременного чтения» Горана Петровича и долго пыталась понять, как про них рассказывать, потому что это всё равно что пытаться пересказать сон. Поэтому объясню на примере.

Представьте: молодой корректор получает рукопись. На первый взгляд — скучнейшее описание дома и сада. Но текст, словно чёрная дыра, затягивает внутрь почти физически. И если в тот же момент где-то другой человек открывает ту же страницу, вы встречаетесь среди воображаемых клумб, и чтение превращается в коллективный сеанс телепортации, т.е в тот самый сеанс одновременного чтения.

Петрович строит вселенную «Сеансов» на радикальном допущении, что книга не отражает мир, а сама становится им. Реальность существует лишь постольку, поскольку она была однажды описана. Но текст не рождается в вакууме. Роман написан в Сербии девяностых, и именно этим историческим контекстом, как мне кажется, продиктовано появление главного антигероя — цензора Сретана Покимица (или Покимицы? кто-нибудь знает, склоняется ли фамилия Покимица по-сербски?).

На сломе эпох язык почти всегда (и неизбежно) становится полем идеологических сражений, и фигура цензора возникает как прямой симптом государства, одержимого тотальным контролем над смыслами. Гениальность Петровича в том, что его Покимица — это не архаичный инквизитор, а современный технократ. То есть вместо того, чтобы обдавать книги пламенем из огнемёта, он использует всю мощь удушающей бюрократии, которую, конечно, подаёт под соусом заботы о читателе. В этом смысле Покимица — идеальное воплощение власти, которая панически боится, когда люди неподконтрольным ей образом объединяются вокруг текста.

И именно страх, на котором держится система, неожиданно превращает текст в крутое зеркало. Для меня роман стал проверкой на способность к тому самому совместному переживанию. Пока читала, ловила себя на особой, почти физической внимательности — будто от того, насколько глубоко я погружусь в текст, зависит, ощущу ли я присутствие других читателей. Очень странная штука. Не знаю, был ли этот эффект задуман Петровичем, но если да — снимаю шляпу.

P.S. Надеюсь, вы хотя бы примерно уловили суть. Писать про «Сеансы» — это как пытаться нарисовать музыку или объяснить вкус шоколада тому, кто ел только кашу. Лютая пытка. Так что если что — виноват Петрович, а не я.

#чтопочитать

Не знаю почему, но в плюс-минус любой восточной стране меня принимают за свою. В Италии — за итальянку, в Испании — за испанку, в Греции — за гречанку.

Вчера заселяемся в отель, и по дороге до домика меня сопровождает метрдотель. Мы болтаем на английском: чуть-чуть про погоду, чуть-чуть про дорогу, потом он спрашивает, откуда я, а я отвечаю, что из Израиля.

Израильтян в Грузии любят, поэтому на меня тут же обрушивается весь его небольшой словарный запас вроде «шалом» и «лайла тов». Я улыбаюсь, киваю, мы подходим к домику, где обычно заканчиваются светские беседы и начинается борьба с электронным замком.

Но тут он наклоняется к Кузе, чешет его за ухом и спрашивает меня what’s his name. Я без задней мысли отвечаю, что his name is Kuzia.

Внезапно метрдотель замирает, и с квадратными глазами переспрашивает:

— Kuzia? Really? Вы что, говорите по-русски???

Ничто так не выдавало Штирлица, как кличка его собаки.

Лучше гор могут быть только горы.

Начала читать продолжение «Йерве из Асседо» с видом на Казбек.

Иногда книги находят меня странными путями. Если бы не упоминание Франца Верфеля в редакторском комментарии, я вряд ли когда-нибудь о нём узнала. Но вот я здесь — читаю восемьсот страниц про осаду горы Муса-Даг и продвигаюсь по ним куда быстрее, чем ожидала. Во многом из-за контекста.

Франц Верфель, еврей из Центральной Европы, начал писать роман о геноциде армян после поездки в Дамаск в 1929 году, где услышал истории беженцев, работавших на ковровой фабрике. Эти рассказы легли в основу «Сорока дней Муса-Дага». Книга вышла в 1933-м, быстро стала известной в армянской среде и вскоре вышла за её пределы. В 1940-е «Сорок дней Муса-Дага» начали переписывать от руки в еврейских гетто Варшавы и Вильнюса. Причём, судя по всему, роман читали не как художественный текст, а как практическое пособие о том, как наладить систему оповещения, распределять продукты, организовывать дежурства, и.т.д. Более того, по воспоминаниям библиотекарей, это была самая востребованная книга в читальнях гетто.

В записках Мордехая Танненбаума, узника Вильнюсского гетто, сохранилось письмо 1943 года, где есть вот такое: «Musa Dagh is all the rage with us. If you read it, you will remember it for the rest of your life». А в протоколе подготовки восстания в Белостоке читается прямая отсылка к роману: «Only one thing remains for us: to organize collective resistance in the ghetto, at any cost; to consider the ghetto our Musa Dagh, to write a proud chapter of Jewish Bialystok and our movement into history».

Кроме того, в Палестине 1940-х годов, когда возникла угроза вторжения Роммеля, план обороны на горе Кармель прямо называли «планом Муса-Дага». А Йосси Харель, будущий капитан легендарного «Исхода», вспоминал, что в юности носил с собой три книги: Библию, стихи Ханны Сенеш и роман Верфеля.

Удивительно, как это всё мимо меня прошло.

Поздравляю себя с днём самоочевидных лингвистических прозрений.

Смокинг, как оказалось, изначально был домашним «курительным» пиджаком. Его надевали поверх костюма, когда уходили в курительную после ужина, чтобы защитить одежду от табачного дыма и пепла. Джип вырос из армейской аббревиатуры G.P. — General Purpose vehicle, который солдаты называли «джи-пи», и со временем это превратилось в jeep. Ну и акваланг, буквально «водяные лёгкие», туда же.

Обожаю такое. Главное со временем не превратиться в человека, который на каждое «как пройти?» начинает с истории слова «улица».

В продолжение темы. The Blueprint попросил написать расширенный текст о литературном туризме, то есть о том, как прогулка по следам условного Раскольникова превратилась в рынок с миллиардной капитализацией. Меня в этой истории веселит не столько романтика, сколько прагматизм. Города, которые годами не могут починить тротуар, проявляют невероятную прыть, когда нужно прибить табличку формата «Здесь пил кофе Великий Писатель».

Хотя, как по мне, табличка всё же лучше, чем очередной магнит. Магнит всего лишь фиксирует сам факт отпуска, в то время как табличка создаёт ощущение сопричастности к истории. Культурный продукт, даже в такой спекулятивной форме, честнее любого сувенирного ширпотреба.

Возьмите тот же Париж. Можно стоять в очереди в Лувр, чтобы посмотреть на Джоконду, которую вы и так видели на тысяче открыток, а можно пойти по следам Хемингуэя — и внезапно обнаружить, что город говорит с вами совсем на другом языке. Я в позапрошлом году натёрла мозоли, шатаясь по местам Гертруды Стайн, и нисколько об этом не жалею.

Но это лирика.

Разобралась, почему табличка с условным «Здесь Хемингуэй пролил виски» способна поднять стоимость недвижимости в радиусе километра, как Эдинбург превратил случайное кафе в место паломничества и каким образом «Чужестранка» принесла Шотландии десятки миллионов фунтов. В качестве бонуса составила шесть маршрутов для тех, кто хочет увидеть Триест, Иерусалим, Ташкент, Буэнос-Айрес, Париж и Александрию глазами культовых авторов. Энджой.

Барабанная дробь! Книжный клуб открывает набор на осенний сезон — но ненадолго. Мест кот наплакал, большую часть слотов забронировали на этапе предзаписи, так что, как говорится, кто первый встал, того и тапки (и, главное, места на обсуждениях). #клуб

Всё как обычно: три месяца и три книги, дискуссии в чате и на онлайн-встречах. Читать будем вот что:

📗 Горан Петрович «Сеансы одновременного чтения»
Культовый сербский роман о том, как книги создают новые реальности. Персонажи встречаются в воображаемых пространствах текста, и чтение превращается в совместное приключение. Если вы готовы потеряться в книге и найти в этом кайф — вам понравится. Обсудим, как устроена игра с читателем, где проходит грань между вымыслом и реальностью и почему некоторые книги можно не просто читать, а проживать.

📕 Мэттью Уолкер «Зачем мы спим»
Крутой нон-фикшн о самом важном и недооценённом занятии человечества. Уолкер доступно рассказывает, как сон влияет на здоровье, память, эмоции, творчество и продолжительность жизни. И заодно объясняет, почему регулярный недосып — не геройство, а саморазрушение. Поговорим об удивительных открытиях нейробиологии и о том, как применить их в жизни.

📘 Абрахам Вергезе «Рассечение Стоуна»
Эпическая сага о близнецах, рождённых в тайне и разлученных судьбой. Их жизнь тесно переплетена с историей медицинской этики, верности и поиска себя. Это довольно эмоциональный роман о том, как прошлое определяет нас, и какой выбор мы делаем, чтобы это изменить. Поговорим о долге, прощении и силе человеческих связей.

→ Подробности и запись тут

Узнала о существовании дендрохронологии — методе, который позволяет датировать древесину по годичным кольцам. Дико увлекательная штука.

Практическое применение вроде определения возраста деревянных домов само по себе интересно, но меня больше зацепило другое. Некий ирландцец Майк Бейли в 1970-е начал собирать образцы болотных дубов и в итоге построил непрерывную хронологию протяжённостью около 7200 лет. Если навыки фактчекинга меня не подвели, то это самая длинная дендрохронологическая шкала в Европе.

Бейли обнаружил периоды с необычно узкими кольцами, которые обычно трактуют как следы резких климатических сдвигов. Так, в 1628 году до н.э деревья по всей Европе буквально «застыли» в росте — и эта дата совпадает с научной датировкой чудовищного извержения вулкана Санторин, которое стерло в порошок минойскую цивилизацию, вызвало цунами и многолетнюю вулканическую зиму.

Та же картина повторяется в VI веке н. э., когда кольца фиксируют сбои в росте в 540-х годах. В это же время византийские хроники описывают «туман, скрывший солнце» в 536 году, а ирландские сообщают о «хлебной недостаточности» и «великой смертности» в 539-м. И таких примеров много.

То есть тонкие кольцевые линии, возникшие в моменты глобальных катаклизмов, не только видны сегодня, но и позволяют верифицировать мифы. Абсолютное безумие.

Думала, что это будет легкое жанровое развлечение на вечер, но «В пятницу раввин проспал» затянул так, что я вчера легла спать в три ночи, а утром проснулась с навязчивой идеей, что мне срочно нужен раввин для совместного изучения Талмуда.

Всё начинается как типичный whodunit: тихий городок в Массачусетсе, раввин Дэвид Смолл недавно пришёл в общину и ещё толком не успел освоиться, как неподалёку находят тело молодой гувернантки. Подозрение по ряду причин падает на него самого, и здесь сюжет мог бы скатиться в банальную историю о кровавом навете, но Гарри Кемельман, автор романа, совершает гениальный ход — он заставляет раввина расследовать преступление методами талмудического анализа.

Смолл не пытается подражать Холмсу с его театральными «элементарно, Ватсон» или Пуаро с его вычурными психологическими па. Вместо этого он делает то, что хороший раввин умеет лучше всего: задаёт каверзные вопросы, выискивает логические нестыковки, вчитывается в слова свидетелей так, как вчитывался бы в древний трактат. В одном из самых классных эпизодов Смолл объясняет полицейским принципы талмудической герменевтики, а затем применяет эти же методы к показаниям, чтобы найти противоречия, которые проглядела полиция.

И самое крутое — я сама незаметно начала заражаться этим методом. Ловила себя на том, что перечитываю куски текста, ищу несостыковки и радуюсь, когда нахожу их раньше, чем мне их показывали.

Но детективная часть — это только верхний слой. «В пятницу раввин проспал» читается на двух уровнях: с одной стороны, это классический whodunit с закрытым кругом подозреваемых, а с другой — роман об устройстве американского еврейского мира шестидесятых со всеми его компромиссами, противоречиями и типично еврейскими штуками и приколами.

Кроме прочего, книга очень смешная в своей узнаваемости. Община, которая вроде бы должна быть единой, изнутри напоминает поле боя. Каждый прихожанин носит в голове образ идеального раввина: кто-то хочет, чтобы общину возглавлял либерал, готовый обсуждать Фрейда и гражданские права, кто-то ищет строгого традиционалиста, который будет проверять кошерность каждой кухни, третьему нужен молодой активист, а четвёртый ждёт экономного менеджера. И единственное, в чём они совпадают, — это в том, что нынешний раввин не идеален. Как говорится, где два еврея — там три мнения, а где целая община — там мнений хватит на все синагоги Бруклина.

P.S я читала роман в составе сборника «Сыщики от Бога» — там оказался самый вменяемый перевод. Дальше, увы, такой роскоши не будет. Книг в серии про рабби Смолла вагон, а нормального перевода на русский нет. Буду читать в оригинале.

#чтопочитать

Ничего лучше вы сегодня уже не увидите.

5 сентября, в день рождения Фредди Меркьюри, пару десятков парижских уличных музыкантов в формате флешмоба спели Bohemian Rhapsody. Видео вышло всего пару часов назад, и это чистая феерия, восторг, экстаз, кайф и эйфория.

Срочно, повторяю, срочно смотрите.

Классификация дураков по Жаботинскому. По-моему, роскошно.