Доренко считал, что Путин - китайский шпион, и даже книгу про это написал. Я с ним не согласен. Если уж говорить на эту тему, то мне кажется, что Путин скорее похож на арабского шпиона, потому что образ его действий в последнее время более всего соответствует стилю арабской политики, который лучше всего описывается формулой, изобретение которой приписывают Голде Мейер, хотя, наверное, это не совсем так: «Арабы никогда не упускали возможность упустить возможность».
 
Вот и Путин, начиная с февраля 2022 года, после того, как вляпался в ненужную России (помимо того, что она – преступная) войну, ни разу не упустил возможность упустить возможность выпутаться из этой войны. Трамп, на мой взгляд, был для него последней и на самом деле фантастической возможностью не просто выпутаться, а можно сказать, выйти как гусь «сухим из войны».
 
Но Путин сдернул лишнюю карту, и на наших глазах Трамп превращается для него из возможности в проблему. Повторяется история с первой каденцией Трампа, когда все тоже начиналось за здравие, а закончилось для Путина за упокой, то есть масштабной программой перевооружения Украины при Порошенко, старт которой дал именно Трамп. Воистину, никогда такого не было, и вот опять.
 
Что не просчитал Путин? То, что Трамп еще менее просчитываемый, чем он сам. Человек, принимающий решения в политике на основании эмоций, опасен. Два человека, опирающиеся на эмоции и соревнующиеся друг с другом в том, у кого морда шире, способны довести ситуацию до критической черты, и я не уверен, что у этой критической черты нервы сдадут именно у Трампа.
 
Конечно, Путин по-прежнему рассчитывает на свой фарт и надеется, что сработает ставка на «зеро» (Герасимова). То есть он всерьез полагает, что украинский фронт рухнет, и ему откроется истина. Это в теории возможно – война есть война. Но с каждой неделей в этом все труднее убедить окружающих. Что еще противнее – в этом все труднее убеждать Трампа. И вот уже вашингтонская Пиковая дама зловеще шепчет: «Тройка, семерка, туз».
 
Может ли еще Путин отыграть назад и вернуть каким-нибудь шулерским приемом лишнюю карту в колоду, или упрется и будет биться до последней карты, пока колоду не вынесут из Кремля? Этого никто не знает. Когда амбиция и обида играют против инстинкта самосохранения, результат непредсказуем. Вопрос лишь в том, захотят ли миноритарные акционеры путинского казино доводить дело до банкротства предприятия или вырубят свет в игровом зале раньше, чем игра закончится?

Вчера в эфире The Breakfast Show обсудили передачу "Томагавков" Украине, теракт в синагоге в Манчестере, еще всякое разное - и, конечно, выступление Путина на Валдае. И вот про последнее хотелось бы добавить небольшое послесловие.

За годы у власти Владимир Владимирович не растерял (а, скорее, даже развил) свое умение так складывать слова в предложения, чтобы получилась замечательное обособленное заявление: и логичное, и яркое, и справедливое. Главное - не пытаться осмыслить его в контексте. Одним из самых громких высказываний вчерашнего вечера стало, конечно, негодование по поводу НАТО, куда Россию (СССР) не взяли ни в 1954, ни в 2000, а она ведь просилась! В устах Путина получилось идеальное обвинение: мы ведь хотели с ними, а они решили быть против нас, только потому что злые и подлые!

Однако стоит добавить контекста, и ситуация все же меняется. Представим себе, что во времена событий "Крестного Отца" Дон Корлеоне приходит к начальнику полиции и очень настоятельно просит, чтобы всю его семью немедленно приняли в штатный состав Нью-Йоркской полиции. Ведь и там, и там - организованная структура, а у Дона после последней облавы кризис, и его людям не помешала бы еще и зарплата в полиции. А когда Дону в его просьбе откажут, это станет железным аргументом, что полиция не с преступностью борется, а просто его лично не любит и обижает!

Так и тут: проблема же не в том, что Россию не приняли в структуру, созданную, чтобы от потенциальной агрессии России обороняться (было бы странно), а в том, что Россия, публично разрывая на себе рубашку со словами "а чего нас бояться, мы же совершенно не опасные", планомерно в течение 25 лет наращивает агрессию и тем самым сама оправдывает смысл существования абсолютно любых мер по её сдерживанию.



И подписывайтесь на канал - там выходит больше роликов, чем я вешаю в анонсах.

https://youtu.be/YBThpv3pez0

Интуитивно - это агония войны. Обе стороны как с цепи сорвались. Лупят друг по другу всем, что есть под рукой. Пылает Чернигов, горят Кириши. Ограничений все меньше. Путин верит, что дожмёт, Зеленский верит, что достанет. В таком виде это не может продолжаться бесконечно долго (типа несколько лет). От силы - год. Кто-то из двоих рано или поздно попадет, - возможно осознанно, но не исключено, что и случайно, - другому в «солнечное сплетение», после чего начнется «быстрая фаза» войны. Ну или мира, если повезет.  

Не написать нельзя, а написать не банальность, не повторение того, что уже кем-то сказано, что выходит за рамки эмоционального выплеска, сегодня почти невозможно. Вот уж точно – «все сказано до нас». В общем, как Герострат нашего времени ХАМАС преуспел, – дата 7 октября 2023 года навсегда останется в летописи истории в одном ряду с Варфоломеевской ночью, с Хатынью, с Бабьим Яром.
 
Но есть пока одно существенное различие: тогда по улицам Европы не ходили сотни тысяч (да что уж там – миллионы) юношей и девушек со взором горящим и не скандировали лозунги «Нет геноциду нацизма» и «Руки прочь от инквизиции». А теперь ходят.
 
7 октября 2023 года случилась одна из самых жестоких в истории цивилизованного мира террористических атак, опустивших современное общество до родоплеменного уровня, где вырезание неродившихся эмбрионов  в утробах матерей и поедание частей тел врагов было социальной нормой. Парадоксальным образом существенная часть современного «цивилизованного» мира, практически весь его «левый» спектр, признали  де-факто такую практику «новой нормой», оправдывая первобытную садистическую жестокость ХАМАС наличием predicate offence (предшествующим преступлением) со стороны жертвы.
 
Таким образом, 7 октября 2023 года стало двойной трагедией: трагедией еврейского народа, приобретшего очередную порцию мучеников – лично ни в чем не виноватых людей, адски замученных лишь за то, что имели несчастье родиться евреями, - и трагедию европейской семьи народов, в одночасье лишившихся левой идеологии, поставившей на себе в этот день жирный крест, до степени смешения похожий на нацистскую свастику.
 
Европейское левое движение умерло 7 октября 2023 года. По его репутации был нанесен удар, сопоставимый с тем, который ранее был нанесен сталинизмом, маоизмом или «красными кхмерами». По сути, нет никакой разницы между оправданием ХАМАС и оправданием «большого террора», «культурной революции» или «полпотовской резни». Это смерть или, по крайней мере, глубокий летаргический сон левой идеологии, в который она, похоже, погрузилась надолго. И это, на мой взгляд, и есть главный итог 7 октября 2023 года. Стреляли в евреев, попали в Европу и, частично, в Америку, которая не стоит в одном ряду с Европой сегодня только благодаря Трампу. Пока не стоит.
 
Теперь, оглядываясь на случившееся с высоты двух прошедших лет и переосмысляя его «остынувшим умом», неизбежно приходишь к выводу, что все случившееся не было случайностью и вовсе не является чем-то неожиданным. Левое движение шло к своему суициду несколько десятилетий, с того самого момента, как распался СССР. Между «потешным корбинизмом» с его милым бытовым антисемитизмом и сегодняшними массовыми антиизраильскими протестами с их глубоко структурированным "идеологическим антисемитизмом" существует прямая генетическая связь.
 
Не надо себя обманывать надеждами, что это все не про антисемитизм, а про антисионизм. Сказав «А», левое движение дойдет не только до «Б», но и до «Z». Чем бы это все ни началось, оно закончится, причем в не таком уж отдаленном будущем, банальными еврейскими погромами. Может быть, тогда это отрезвит часть левых интеллектуалов и заставит их проделать обратный путь. А может быть, и нет. Во втором случае остается только желать, чтобы «правая волна» в Европе не кончалась как можно дольше.

С премией мира происходят чудеса диалектики. Самыми достойными кандидатами на нее оказываются самые немирные, прямо скажем – воинственные персоны. И ведь нельзя не дать! Ну как не дать Трампу, если действительно вдруг (поверим, только когда случится) освободят заложников? А если дадут, но не освободят? В общем, Трамп – это Теодор Рузвельт нашего времени. Только в смысле премии мира, конечно. Да и другие кандидаты в части «любви к миру и согласию» не менее сомнительны, хотя так же достойны. В общем, хочешь получить премию мира – заработай сначала репутацию разжигателя войны. Так больше шансов будет.

Редакция «Новой газеты» любезно согласилась опубликовать достаточно важный для меня текст «Кредо русского консерватора».
 
В раскаленной атмосфере наших дней человек, который не кричит, не рвет на себе волосы, не рассылает проклятия (не важно в какую сторону) и не призывает к «окончательному решению» какого-нибудь вопроса, выглядит противоестественно. Как только ты заявляешь, что большая часть вопросов, которые перед нами ставит жизнь, является нерешаемой, по крайней мере в пределах одной человеческой жизни, а те, которые решаемы, в значительном большинстве разрешаются через компромиссы, ты становишься скучным и неинтересным.
 
Быть консерватором и скучно, и неинтересно. Но, увы, полезно. Не для самих консерваторов, разумеется, а для общества. Это продлевает ему жизнь. Как и в жизни человеческой, в жизни общественной революционные ситуации, требующие немедленных и крайних решений, случаются, к счастью, редко и, как правило, свидетельствуют о глубокой запущенной болезни общественного организма. Во все же остальные периоды, как в медицине, профилактика – лучшая стратегия борьбы с болезнями. Консерваторы (не путать с реакционерами) занимаются профилактикой тех самых общественных болезней, развитие которых потребует принятия радикальных мер.
 
Моя случайная встреча с Владиславом Иноземцевым заставила меня впервые для самого себя сформулировать в тезисной форме, что такое быть русским консерватором в условиях войны. Я благодарен ему за импульс, который он дал моей мысли. Не вдаваясь в подробности, которые я изложил в своем эссе в «Новой газете», замечу только, что я никого не готов «резать, не дожидаясь перитонитов», - будь то сама Россия, ее население и даже какая-то его несимпатичная часть.
 
Не стоит думать, что нам в недалеком уже «послепутина» завезут с Марса в Россию каких-то других русских или (как вариант), что всех русских в «послевойны» отправят с помощью Маска на какой-нибудь Марс. Мы останемся с той же страной, с тем же народом, с той же культурой и с той же историей. И нам придется научиться с этим жить и этим управлять таким образом, чтобы не было впоследствии «мучительно больно» ни самому этому народу, ни окружающим его народам.
 
Об остальном можно прочесть в самой «Новой газете»:
 
https://novayagazeta.ru/articles/2025/10/09/kredo-russkogo-konservatora
 
https://storage.googleapis.com/novaya-static/pdf/2025/10/09/kredo-russkogo-konservatora.pdf
 

В начале сентября в моей жизни произошло событие, которое по прошествии полутора месяцев обросло последствиями, выходящими за пределы моей частной жизни. Но обо всем по порядку.
 
Я всегда считал себя академическим неформатом. Зато мне везло на людей, и на каждом этапе моей жизни находились добрые «академические волшебники», которые с упорством, которого я не достоин, не давали мне окончательно выпасть из академической среды. В итоге я все-таки в ней как-то сохранился, но своим по-настоящему так и не стал.

При этом во внешнем, «неакадемическом» мире у меня сложилась странная репутация человека глубоко академического, чуть ли не ботаника и уж точно профессора. Увы, но я им не был. Единственным местом, где мне была предложена должность профессора, до сих пор оставалась кафедра корпоративного предпринимательства «Вышки», которую создали Сергей Чернышев и Глеб Павловский. Но я не мог воспринимать эту должность иначе, как дружеский поступок людей, которых к тому времени давно и хорошо знал.
 
А потом случилась эмиграция. Оказавшись в Великобритании, я сделал несколько робких попыток примкнуть к академической среде, но понял, что от перемены места жительства сумма моих академических успехов не меняется: неформат - он и в Англии неформат. И тут, как всегда было раньше в моей жизни, нашлись добрые самаритяне (точнее - самаритянки), которые нашли, опознали меня, откопали из-под хлама моих эмигрантских забот, хорошенько встряхнули и за руку привели в University College London, где я с их легкой руки прижился в роли ассоциированного научного сотрудника.
 
Каково же было мое потрясение, когда я узнал, что коллектив «добрых фей» моего департамента выступил с инициативой назначения меня почетным профессором (Honorary Professor) UCL. Вот уж точно нет пророков в своих отечествах. Кто б мог подумать, что я стану «профессором в эмиграции».
 
Я до последнего момента не верил в успешность этой инициативы, зная, что из всех бюрократий мира академическая является самой изощренной. Но это все-таки произошло. И это требует от меня каких-то действий; как минимум, мне захотелось сделать мое скромное творчество чуть-чуть более friendly той академической среде, которая таким неожиданным образом признала во мне своего непутевого блудного сына.
 
По этому поводу я принял решение создать англоязычные «зеркалки» своего Телеграм-канала как в самом ТГ, так и в ФБ и (не побоюсь этого слова) на Х. Ссылки ниже. Поскольку это в некотором роде университетский стартап, то любое продвижение своим англоязычным друзьям и знакомым приветствуется.
 
Спасибо всем, кто помог мне дойти до жизни такой.

https://www.tg-me.com/pastukhov_eng

https://x.com/VBP_politics

https://www.facebook.com/share/1DEzuiHUQe/?mibextid=wwXIfr

Есть гипотеза, что бесконечные эпидемии чумы в средние века значительно повлияли на социальную и политическую эволюцию Европы (ну, хотя бы тем, что расчистили пространство для выживших). Если допустить, что это так, то нам следует внимательнее присмотреться к пандемии коронавируса и ее социальным и политическим последствиям как в Европе, так и в мире в целом.
 
На мой взгляд, воздействие пандемии на социальные и политические процессы оказалось гораздо более значимым, чем сейчас принято представлять. Оно многообразно, но особо я хочу подчеркнуть влияние на ритмы политической жизни (прежде всего на Западе) и на возможный сбой политических циклов.
 
Доминирование левой волны на Западе после распада СССР было логичным и естественным. Крах «империи зла» открыл дорогу глобализации, все это совпало со стартом очередной волны технической революции, и вишенкой на торте стала всерьез разделяемая многими иллюзия наступления конца истории.
 
Не менее естественным казалась и поднявшаяся через два поколенческих шага встречная правая волна, на гребне которой к власти в опорных пунктах мировой цивилизации стали приходить правые популисты новой формации (Трамп, Джонсон и так далее). Глобализация привела в движение огромные массы «непрошенных гостей» (мигрантов), технический прогресс породил почти беспрецедентное неравенство, а экономический кризис 2008-2009 годов убил веру в то, что между прогрессом и благосостоянием действительно существует прямая связь.
 
Однако к 2020 году правая волна еще не успела исчерпать себя. Правая идеология еще находилась на марше, а «политические полки» только разворачивались в боевые порядки. Пандемия нанесла по правым сокрушительный преждевременный удар. Прежде всего, по их репутации, которая практически у всех оказалась подмоченной. Но и по принципам тоже: именно правым силам пришлось инициировать глобальный режим «санитарной диктатуры».
 
В итоге я должен согласиться с Трампом: у него в 2020 году украли победу. Но вором был не Байден, а коронавирус (ну, то есть в конечном счете - Си, что, кстати, многое объясняет в сегодняшней политике Трампа). Трамп раньше времени потерял власть. Джонсон, как и большинство других правых лидеров, удержались в своих креслах, но вынуждены были перейти в режим глухой обороны. Об экспансии правых идей не могло быть и речи.
 
Перефразируя Михаила Булгакова, можно сказать, что «власть выскочила перед «левыми», как из-под земли выскакивает убийца в переулке». Если правые преждевременно потеряли власть, то левые преждевременно к ней пришли. Все прошедшие после пандемии годы левые демонстрировали политическую слабость и откровенную инерционность мышления, в то время как правые накачивались яростью. (В Великобритании картинка оказалась смазанной. Консерваторам удалось удержаться у власти ценой фактического раскола партии и потери политического лица, но сейчас ситуация будет быстро выравниваться).
 
У левого движения, вытолкнутого из тени раньше времени, еще не успели развиться какие-либо принципиально новые идеи. В результате они лишь продолжили раздувать старые меха глобализма и воукизма, являясь бледной тенью самих себя десятилетней давности. Байден был «деменциальной» копией Обамы и Клинтона. Правые же, раньше времени отодвинутые в тень, стали, напротив, с утроенной энергией достраивать свою «магическую», по сути реваншистскую идеологию.
 
Все это имело двойной эффект. Произошел не просто сбой циклов, когда вместо нормального чередования длинных правой и левой волн мы получили какую-то «точку-тире», - преждевременную короткую левую и очень удлиненную возвратную правую волны. Но произошла и резкая спонтанная радикализация этих волн, где с одной стороны мы имеем теперь интернационал-социализм, а с другой – национал-капитализм. Ну, все как мы любили в XX веке, только наоборот.

На Republic вышло мое эссе о праве, силе, доверии и вере. Я много писал об этом в Телеграм, и сейчас решил это обобщить. Когда складываешь пазл воедино, хочешь – не хочешь, картинка получается более объемной и возникает новое качество.
Вот несколько вводных слов к публикации.

Для начала о моем отношении к философии MAGA и ее деривативах в политике Трампа.
 
Не принимая в целом логику права силы, я должен признать, что логика бесправия силы мне еще более чужда.
А именно эта логика после распада СССР, краха биполярного мира и деградации Потсдамской системы стала доминирующей в мире, причем как во внешней, так и во внутренней политике так называемого западного мира.
 
Чехов писал о том, что между утверждениями «Бог есть» и «Бога нет» есть огромное серое поле, которое не каждый в состоянии перейти.
 
По аналогии с этой чеховской метафорой можно сказать, что между концептом права силы и концептом силы права обнаружилась гигантская нейтральная полоса, на которой растут не только философские «цветы необычайной красоты», но и огромное количество идеологических сорняков.
 
«Бесправие силы» и «бессилие права» оказались самыми быстро растущими в условиях смены политического климата идеологическими сорняками на этом поле.
 
Дело даже не в том, что они размножаются быстрее, а в том, что они по-настоящему ядовиты. Прикосновение к ним парализует социальную и политическую волю.
 
Там, где доминируют «бесправие силы» и «бессилие права», проточная политическая вода превращается в застойное болото, в котором преимущество возникает у самых, казалось бы, нежизнеспособных идеологий и практикующих эти идеологии социальных и политических течений, которые в других условиях имели бы мало шансов зацепиться за реальность.

https://republic.ru/posts/116524

 

В Израиле наступило подобие мира. Возможно, это иллюзия мира. И, конечно, это мир несовершенный и несправедливый, причем в представлении обеих сторон. Но об этом мы подумаем завтра. В этом и состоит преимущество несовершенного и несправедливого мира перед совершенной и справедливой войной: у мира есть завтра. У войны есть только бесконечное сегодня.

Эпоха «Священного союза», когда Россия была, как это принято писать, «жандармом Европы» (хотя мне больше нравится термин «смотрящего за Европой» от имени и по поручению общеевропейской реакции), является, безусловно, для Путина и его клана «золотым стандартом» отношений между Россией и Европой. Короче, были времена, когда не Европа «гнула» Россию под себя, а Россия «выгибала» Европу под свое видение «политического счастья», и многим хочется, чтобы они повторились.
 
Есть, однако, в правовой теории термин – покушение с негодными средствами. Его применяют тогда, когда метод и орудие преступления, выбранные преступником, очевидно недостаточны для исполнения им своего преступного замысла. Например, нападение на банк с картонным пистолетом явно будет отнесено к подобного рода ситуациям. Так и Путин, если уж и захотел стать новым «жандармом Европы» (хотеть не вредно), то явно зашел «не с той карты».
 
Оставлю в стороне вопрос о морально-правовой стороне дела – в конце концов, мы живем если и не в век «конца истории», то уж точно в век «конца морали», - но с чисто практической точки зрения война с Украиной, выражаясь словами самого Путина, стала второй крупнейшей геополитической катастрофой России за последние полвека после распада СССР. И  сколько бы сейчас сверху не накидывали в Кремле крапленых карт, этот приговор истории останется. Это понимают практически все в путинской элите. Сделать пока ничего не могут, но все понимают.
 
Войны начинают, более-менее просчитав хотя бы ближайшие последствия. Россия повторила в Украине ту же самую ошибку, которую Германия совершила в России (тогда – СССР) в прошлом веке: рассчитывая на блистательный блицкриг, вляпалась в ресурсную войну с многократно превосходящим ее по этим самым ресурсам противником.
 
Вспомним показания Риббентропа на Нюрнбергском процессе о причинах поражения Германии: недооценили ярость сопротивления Красной армии, объем помощи ей со стороны Америки и Великобритании и эффективность авиации союзников. Разве нельзя все это с поправкой на время применить к российскому вторжению в Украину?  
 
Путинская амуниция явно не соответствует его амбициям. Человек, который три года не может завоевать две области Украины, вряд ли может надеяться завоевать всю Европу. На что он сейчас рассчитывает? Как смешно и трагично повторяется история: на чудо-оружие и на то, что Рузвельт (Трамп) поссорится со Сталиным (Зеленским), и коалиция распадется. Так и хочется пересмотреть «Семнадцать мгновений весны», но под другим ракурсом.
 
Да, с помощью Китая он может долго не проигрывать эту войну, но даже с помощью Китая он не может ее выиграть. А значит, время воюет против него. Нет ничего удивительного в том, что он открыл еще один фронт и объявил войну самому времени, собираясь жить вечно.
 
Зачем? – Неправильный вопрос. Правильный вопрос – Почему? Потому что знает, что с его уходом ЛЮБОЙ его преемник будет сворачивать эту войну. А значит, у него нет и не может быть преемников. Это страшный тупик для страны, для государства и для Путина лично.

«Холодная война» или «разрядка» - как выбрать долгосрочную стратегию для Европы?

 Пост в 6-ти частях. Часть первая.
 
К чему стремится Путин? Как ни странно, этот вопрос остается актуальным через три года после начала войны, которую он никак не хочет прекращать даже на весьма выгодных для себя условиях.
 
На первый взгляд, действия Путина выглядят иррациональными. Он отверг щедрое предложение Трампа, фактически предоставляющее ему индульгенцию за агрессию против Украины, и при этом позволяющее частично легализовать аннексию незаконно оккупированных территорий, потребовав передачи ему дополнительно еще незавоеванного клочка донбасской земли размером в несколько десятков километров.
 
В чем здесь фишка? Сомневаюсь, что только в стратегическом значении этой территории. Путину нужен «символ победы», своего рода «скальп», который дикари с радостным криком снимают с поверженного врага. Захват этих территорий является не более чем «сертификатом», подтверждающим для Путина достижение какой-то иной, не лежащей на поверхности цели. Какой?
 
Понять сегодняшние действия Путина можно, лишь уложив их в контекст общих, стратегических целей этой войны не только для него лично, но  через него и для России. Как это ни покажется странным, но до сих пор точного понимания этих целей на Западе нет. Есть гипотезы, которые лично мне кажутся неубедительными, и которые сводятся к тому, что Путиным движут иррациональные мотивы:  
- врожденный империализм и инстинктивное стремление к неограниченному захвату территорий;
- эмоциональный реваншизм и бессознательное стремление к восстановлению СССР;
- инстинкт самосохранения и стремление к «перманентной войне» как методу сохранения личной власти (для тех, кто начитался Суркова на ночь).
 
Подражая Лопе де Вега, скажу, что «всё это и умно, и глупо». Умно, потому что все три обозначенных мотива действительно имеют место быть. Глупо, потому что надо различать мотивы и цели. Иррациональность мотивов не всегда означает иррациональность целей. Как сон разума рождает чудовищ, так и чудовища иногда способны  рождать вполне разумные стратегии.
 
Несмотря на безумность выбранных для их достижения методов, сами внешнеполитические устремления России выглядят сегодня скорее рациональными, чем иррациональными. По крайней мере, с большой долей уверенности можно сказать, к чему Россия сегодня не стремится (и в этом смысле Путин вполне искренен в своей «валдайской» речи, на этот раз произнесенной в Сочи).
- Россия не стремится к новым территориальным завоеваниям (исключение могут составлять отдельные стратегические точки, контроль над которыми влияет на систему глобальной безопасности);
- Россия не намерена восстанавливать СССР  в том виде, в котором он существовал ранее, и брать на себя ответственность за судьбу бывших подконтрольных территорий;
- Россия не собирается вторгаться в Европу, даже Восточную и Центральную, не говоря о Западной.
 
Тем не менее, все это может при негативном сценарии произойти вопреки нынешним намерениям руководства России как побочный, хотя и нежелательный для него результат ее целенаправленных действий по достижению совершенно других, действительно значимых для Путина целей.  
 
Конец первой чести. Продолжение в следующем посте.

Часть вторая. Начало в предыдущем посте.
 
К сожалению, мы часто путаем ответы на два совершенно разных вопроса: к чему стремится Путин и как далеко он может зайти в своем стремлении? Путин не стремится воевать с Европой, но не остановится перед войной в Европе, если это будет необходимо для выживания его режима.
 
Если одной метафорой описать то, что Путин хотел бы от Европы изначально (и, возможно, продолжает хотеть сейчас), то мы получим желание переподписать Хельсинские соглашения и переиздать режим «разрядки» применительно к новым обстоятельствам.
 
Наиболее значимыми для Путина элементами этого режима являются «невмешательство во внутренние дела» и принцип нерушимости границ, понимаемый им как раздел зон влияния.
 
Эти внешнеполитические максимы Путина далеко не оригинальны и воспроизводят «сквозные» установки российской внешней политики, существовавшие при всех режимах. На протяжении веков внешняя политика России формировалась исключительно под углом зрения обеспечения очень специфически понимаемой безопасности.
 
Что входило в минимальный русский «страховой полис», достаточно хорошо известно. Его константы не меняются последние пару столетий:
- Наличие нейтрально дружественного буфера (лимитрофа) вдоль своих границ, отделяющего Россию от конкурирующих цивилизационных (имперских) платформ на Западе, Юге и Востоке;
- Непосредственное участие в разрешении политических и экономических вопросов в Европе (и в Азии тоже, конечно), влияющих на экономическую и военную безопасность;
- Ограничение чрезмерного иностранного влияния как на внутреннем рынке, так и, разумеется, в политике.
Я не берусь обсуждать вопрос о том, насколько эти притязания России являются «легитимными» сами по себе, и тем более как они соотносятся с реальной практикой западных государств, - например, с представлениями Великобритании о безопасности в рамках конфликта вокруг Фолклендских островов, или с представлениями Трампа о необходимости аннексии Гренландии и Панамского канала в рамках глобального противостояния с Китаем, - но вряд ли можно утверждать, что они были уникальны и неожиданны. Подобные притязания Россия озвучивала, выражаясь метафорически, со времен «царя Гороха», и Европа ничего нового здесь не должна была для себя увидеть. Другое дело, что Европа на этот раз отнеслась к ним «по-другому».
 
Европе было не впервой идти на компромиссы с Россией. Париж рукоплескал польскому восстанию, но войну царизму никто так и не объявил. Восстания в Венгрии, Чехословакии и Польше были раздавлены советскими танками, но «мирного сосуществования» это не поколебало. А сейчас все иначе, потому что то, что прощалось Юпитеру (сразу двум империям-близнецам – Российской и Советской), оказалось непростительным путинской империи. Причин было несколько, назову две главные:
- К постсоветской империи сразу были предъявлены «завышенные ожидания» – быть как Европа (в значительной мере эти ожидания подогревались изнутри пришедшим к власти  в России либерально-демократическим лагерем);
- Постсоветская Россия при этом изначально рассматривалась в Европе как failed state – “затухающая страна”, проигравшая холодную войну и находящаяся в стадии “полураспада”, место которой в Европе определяется именно этим  проигрышем.
Очевидно, что два этих основания противоречат друг другу, но на практике они прекрасно взаимодополняли друг друга, подпирая собой концепцию “безграничного расширения“  Европы не только за счет бывших стран «Варшавского блока», но и за счет вновь образованных на постсоветском пространстве государств. И, кстати, если этого не происходило на восточной границе России, то не в силу самоограничения Запада, а в силу наличия там Китая со своим взглядом на то, что такое «геополитическое счастье».
 
Окончание второй части. Продолжение в следующем посте.

Часть третья. Начало в двух предыдущих постах.
 
Вопрос о будущем отношений России и Европы в долгосрочной перспективе сейчас на практике разделяется на два подвопроса:
- учитывая амбиции России произвести раздел сфер влияния и встречные амбиции Европы не идти на уступки России и никаких сфер не делить, возможен ли в принципе компромисс между ними, или все, что мы наблюдаем сегодня, лишь затянувшаяся увертюра к большой войне между Россией и НАТО, избежать которую невозможно, но  можно оттянуть в надежде, что «либо шах сдохнет, либо ишак» (но все, конечно, ставят на шаха)?
- если компромисс все-таки возможен, то на каких приблизительно условиях и при каких обстоятельствах?
 
Однако прежде, чем отвечать на эти вопросы, необходимо обозначить, какие в принципе на сегодня существуют опции:
- Бесконечная война. Горячая фаза войны в Украине продолжается. Гибридная война в тех или иных формах ведется на территории стран Балтии и Польши как минимум, а скорее всего, и по всей Европе. Не договорившиеся между собой Китай и Америка все-таки «вписываются» в долгосрочные обязательства по поставкам недостающих  вооружений и техники двойного назначения воюющим сторонам либо за их собственный счет (Китай - Россия), либо за счет средств Евросоюза (США – Украина).   
- Холодная война. У одной из сторон либо не выдерживают нервы, либо кончается ресурс, и она принимает условия перемирия, на которые сегодня категорически не согласна. При этом вторая сторона настолько истощена морально и физически, что развить успех не в состоянии (вариант русско-японской войны 1904-1905 годов). Фронт замораживается по состоянию на момент соглашения или по другой оговоренной линии (что гораздо менее вероятно). Такие отношения могут стать калькой отношений Северной и Южной Кореи, возникших при аналогичных обстоятельствах. С обоих концов продолжает нагнетаться истерия, идет гонка вооружений и активная милитаризация сознания – то есть повторяется «холодная война в горячей фазе». При этих обстоятельствах возобновление военных действий в тех или иных формах после перегруппировки сил является наиболее ожидаемым вариантом развития событий. Дальнейшие изменения возможны только после смены режима в одной из воюющих стран.
- «Мирное сосуществование». Приостановка военных действий происходит на тех же условиях, что и в сценарии «холодной войны», но, в отличие от сценария «холодной войны», стороны не ограничиваются вопросом о размежевании воюющих армий и всем, что непосредственно с этим связано, а идут дальше и пытаются отрегулировать систему коллективной безопасности в Европе в целом с учетом «реалий на земле» (что в том числе означает, что Европа частично идет навстречу Путину или его преемнику в их амбициях, так как изменение параметров этой существующей системы безопасности и было для Кремля стратегической целью войны, если отвлечься от их внутриполитических мотивов). В этом случае появляется шанс пройти транзитный период до смены власти в России «на минималках» без рецидива горячей фазы войны. Но у этой возможности будет серьезная цена.
Сразу оговорюсь, что наиболее вероятными для меня являются первые два сценария, а наиболее желательным – третий. Тем не менее, у этого третьего варианта шансы на реализацию не являются нулевыми. Залогом этому является то, что у такого сценария есть как исторический прецедент, так и название. Название это всем хорошо известно – «линия Паасикиви - Кекконена».
 
В современном политическом лексиконе за этим прецедентом закрепилось уничижительное прозвище «финляндизация», которую почему-то считают символом соглашательства и слабости. На мой взгляд, это поверхностная оценка одного из самых успешных политических проектов в европейской послевоенной истории, который уникальным образом дважды подтвердил свою эффективность как «на входе» в 40-е годы прошлого столетия, так и «на выходе» в 90-е.


Окончание третьей части. Продолжение в четвертом и пятом постах.

Четвертая часть. Начало в предыдущих трех постах.
 
Сегодня термин «финляндизация» стал синонимом термина «коллаборационизм», что не только несправедливо, но и неверно по сути. Дело в том, что политический курс Паасикиви-Кекконена – это больше про сохранение суверенитета и независимости в экстремально сложных условиях, чем про его потерю. Чтобы понять это, необходимо правильно определить исходную точку и верно выбрать ракурс.
 
Дело все в том, что люди, пренебрежительно относящиеся к «финляндизации» в качестве исходной точки, как правило, выбирают абстрактную идеальную точку в пространстве политического вакуума, из которой «субъект выбора стратегии» волен двигаться в любую сторону по «щучьему велению, по своему хотению». В этом случае действительно человек, выбравший многочисленные и зачастую обременительные (и даже унизительные для государства) ограничения, выглядит соглашателем, добровольно отказавшимся от своего суверенного первородства.
 
Проблема состоит в том, что в реальной жизни никто не начинает прокладывать свой политический маршрут из абстрактной идеальной точки. Наоборот, каждый начинает движение в том месте, где его застигла политическая судьба, где он оказался часто не по своей воле, а в силу совпадения бесчисленного множества случайных исторических и при этом неблагоприятных обстоятельств. Значительно большая проблема состоит в том, что это место часто оказывается не самым завидным, чтобы не сказать больше. Именно в таком месте рядом с «Russia», но еще к тому же увлекаемая на дно проигравшей войну Германией оказалась после Второй мировой войны Финляндия.
 
Скажем прямо, практически все страны (исключение - Норвегия, но она была жертвой нацистской агрессии, а не соучастником), которым повезло оказаться соседями сталинской России, стали в итоге прямыми сателлитами СССР, обладавшими иллюзорным суверенитетом, цена которого была дешевле той бумаги, на которой были напечатаны их "социалистические конституции» . Это были не самостоятельльные государства, а широкая «полоса безопасности», которой СССР отгородился от враждебной ему Западной цивилизации.
 
Если смотреть под этим углом зрения, то финский прецедент, при котором страна вплоть до распада СССР смогла сохранить практически полный суверенитет с очень небольшими (и с высоты сегодняшнего дня малосущественными) самоограничениями в области внешней политики (которые с лихвой компенсировались экономическими преференциями, возникавшими как побочный эффект «дружбы с медведем»), также смогла сохранить мощнейшую рыночную капиталистическую  инновационную экономику и, самое главное, смогла выстроить если не образцовую, то вполне приличную демократическую политическую систему, покажется уникальным.
 
Финляндия смогла пройти между струй мировой геополитики и нащупать тот хрупкий баланс сил между мировыми державами, который позволял ей не быть «съеденной» нависающей над ней гигантской Россией, оставаясь при этом частью Западного мира «с финской спецификой».
 
Были ли у финнов «железные гарантии» того, что успокоенный ими медведь не впадет в новое бешенство, не развяжет новую войну, не нарушит хрупкие условия договора, где девяносто процентов составляла «понятийка», и лишь десять - международное право»? – Никаких. Но они рискнули, сорок лет ходили по лезвию ножа, и в конечном счете выиграли.
 
Вопрос, который сейчас стоит перед Европой в этой связи, сводится к следующему: являлся ли успех Финляндии уникальным результатом исключительных и неповторимых обстоятельств своего времени или этот опыт можно использовать для разруливания сегодняшних конфликтов, и если да, то какие для этого нужны условия?
 
Окончание четвертой части. Продолжение  в пятой и шестой частях.

Часть пятая. Начало в предыдущих четырех постах.

Попытаемся мысленно разделить на составные части те факторы, которые обусловили успех «финского проекта». Их много, но я бы выделил четыре главных:
 
Травматический прошлый военный опыт. Цена, которую обе стороны заплатили в серии только что завершившихся войн (в том числе друг с другом), была слишком высокой, а память о ней - слишком свежей. Финляндия в ходе той войны потеряла до 20 процентов своей территории, но людские потери России тоже оказались чудовищны. Обеим сторонам было о чем подумать, прежде чем начинать новую войну.
 
Стратегический военный паритет  между Западом и СССР. После окончания Второй Мировой войны между СССР и коллективным Западом установился стратегический паритет военных сил. Хотя он был динамичным и все время колебался то в одну, то в другую сторону, в целом это было весьма устойчивое равновесие, которое сохранялось вплоть до саморазрушения СССР (который во многом разрушился именно потому, что поддержание этого паритета стало для него непосильной задачей). В этих условиях стороны методом проб и ошибок создали сложную систему компромиссов, которую не рисковали нарушать в последующие годы. Одним из таких компромиссов стал отказ СССР от полного поглощения Финляндии с одновременным отказом Запада от интеграции Финляндии в свою военную инфраструктуру.
 
Внутрення способность договариваться. Финны продемонстрировали уникальную способность держать под контролем свою историческую память. Залогом успеха линии Паасикиви- Кекконена стала способность финских элит подавлять эмоции массы, порождаемые травмированной исторической памятью, и не поддаваться соблазну «политики обид». Это обстоятельство позволило финскому руководству переступить через эти обиды и предложить населению вместо мести компромисс с агрессором, не опасаясь восстания. Впрочем, еще больше этому поспособствовала послевоенная депрессия.
 
Внешняя необходимость договариваться. То, что Финляндия во Второй мировой войне оказалась на «неправильной» стороне, а Россия - на «правильной», лишало Финляндию возможности дипломатического и политического маневра, ограничивало ее способность искать внешнюю помощь в случае нового конфликта с СССР. После начала конфронтации она, скорее всего, не смогла бы рассчитывать на полноценную поддержку Запада и осталась бы один на один с агрессором. Это подталкивало ее к большей уступчивости и необходимости поиска компромисса.
 
На первый взгляд, ни одного из этих условий, кроме, пожалуй, первого, сегодня в наличии в Европе не существует. Несмотря на глобальный стратегический ядерный паритет, здесь сложилась ситуация, когда возможности европейцев эффективно сопротивляться локальной, но длительной российской агрессии как минимум поставлена под сомнение, что означает, что у России нет абсолютных сдерживающих факторов. Что касается Украины, то ни внутренней готовности, ни внешней необходимости проводить курс, аналогичный линии Паасикиви- Кекконена, там явно сегодня не наблюдается.
 
Тем не менее, нельзя исключать, что все три обозначенных условия могут возникнуть на следующих этапах развития конфликта, и тогда финский опыт его разруливания может оказаться весьма полезным. Скажем так, для этого необходимо, чтобы Европа провела модернизацию своего оборонного потенциала, к руководству в основных европейских странах пришли право-консервативные силы, а в России и Украине сменились лидеры. Но при определенных обстоятельствах это может случиться и раньше.
 
Конец пятой части. Завершение в следующем посте.

Шестой пост. Начало в предыдущих 5-ти постах.

Нынешняя война неожиданно подсазала метафору для объяснения того, что такое линия Паасикиви-Кехоннена и что такое возникший как ее следствие «финский проект». Выражаясь современным языком, это серая зона.

Серую зону надо отличать от буферной зоны. В чем разница? Буферная зона привязана к одной из сторон. Она ею опосредствованно контролируется в той или иной степени. Буферная зона не разделяет, а амортизирует внешнее воздействие на того, кто ее контролирует. Прежде всего она ему же и выгодна, так как позволяет выигрывать время, смягчать направленные на себя удары, готовить плацдармы для собственных ударов и так далее. И тем не менее, буферные зоны полезны для всех, так как позволяют избежать лавинообразного развития политических аварийных ситуаций. Да и режим в буферных зонах, как правило, более мягкий, чем на территориях государств, которые их контролируют. Главное, однако, то, что всем всегда известно, чья это буферная зона. Финляндия при царском режиме была классической буферной зоной.

Не то серая зона. Она контролируется всеми, а значит, по-настоящему никем. Серая зона – это настоящая нейтральная полоса, куда поочередно заходит то одна, то другая сторона. В развитом состоянии они находятся там на постоянной основе, но ни у кого нет решающего преимущества. В целом это, конечно, неправильно, так как каждая сторона стремится к единоличному контролю, но в определенных исторических обстоятельствах это становится выгодно всем. Финляндия после войны – не единственный пример серой зоны. Во время войны такой зоной была Швейцария.

Если выход из этой фазы войны будет в длительную холодную войну, устроенную по тому типу, который нам хорошо знаком с советских времен, то никакой потребности в серых зонах не будет, и финский опыт вряд ли когда-то будет востребован. Но если стороны сочтут, что холодная война, растянутая на десятилетия, в современных условиях слишком накладна для них и ослабляет их перед лицом третьей стороны (например, Китая), - ну, вдруг все разом резко поумнеют, - то им придется искать компромиссный способ размежеваться, причем не только в Украине. И вот тогда финский проект может пригодиться как одна из технологий мирного сосуществования.

Логично предположить, что подобная серая зона должна будет в данном случае возникнуть вдоль всей российской границы, то есть «финляндизации» подвергнутся достаточно обширные территории, в том числе те, которые сегодня находятся в поле влияния Запада. Но и России кое-чем придется пожертвовать (Беларусью, Грузией, Молдовой (если к тому времени она все-таки превратит ее в буферную зону)). Это потребует изменения не только внешней, но и внутренней политики в странах, которые войдут в эту серую зону, в том числе, в таких болезненных вопросах как отношение к русским меньшинствам, русскому языку и православной церкви. Россия, в свою очередь, должна будет окончательно смириться с тем, что в целом эти государства стали частью не русского, а западного (европейского) мира, и вести себя с подобающим уважением. Сейчас это кажется чудовищной утопией, но если принять во внимание цену холодной войны и цену мирного сосуществования, то овчинка стоит выделки.

Я не берусь судить о том, произойдет ли это когда-нибудь, и если вдруг произойдет, то когда именно. Скорее всего, нескоро. Но моя цель - показать, что теоретический выход из этого тупика есть, что исторический опыт показал уже один раз, что страны с, мягко говоря, противоположными ценностями и принципами организации общества смогли выйти в режим мирного сосуществования и, более того, обеспечить существование такого уникального явления, как «финский проект». А раз это было сделано раз в одних условиях, то чисто теоретически это может быть повторено в других условиях, и поэтому данные политические технологии надо держать на прицеле. Здравый смысл подсказывает, что случиться это может после смены политических поколений и политического лидерства не просто в воюющих странах, но и во всей Европе. Однако есть нюанс – его зовут Трамп…

Окончание. Начало в предыдущих 5-ти постах.

Я понимаю Монеточку. Во время медведевской оттепели (я уже несколько лет как жил в эмиграции) неизвестные мне молодые ребята читали вслух мою «Понятийную конституцию» у памятника Грибоедова. Я узнал об этом случайно, когда в сети завирусил ролик с их задержанием. Моей первой мыслью было предупредить оставшихся, чтобы они больше этого не делали.
 
Но тогда времена были вегетарианские, и цена вопроса была другая. Сегодня цена вопроса почти как по Гроссману – жизнь и судьба. А песня хорошая и исполнение талантливое. Но сейчас мы не об этом.
 
Все параметры, которые определяют фактический политический режим в России как неототалитарный, очень активно задвигались. Стрелка политического барометра падает с нарастающим ускорением,  а бури нет – небо чистое, жизнь в стране комфортная, особенно в Москве и Петербурге.
 
Три года мы привычно говорили, что Россия войны не замечает. Сегодня можно с полным основанием утверждать, что Россия и тюрьмы не замечает. Да, страх есть, но испытывает его только очень узкий сегмент политического класса  - часть творческой интеллигенции, для которой свобода самовыражения является профессиональным инструментом, часть бюрократии, которая понимает лучше других, что происходит, а также небольшая часть примыкающего к этой бюрократии предпринимательского сословия. Остальные живут, под собою не чуя страны, как будто ничего ТАКОГО не происходит: где нет войны, там нет и тюрьмы.
 
А оно происходит, причем по тарифу «Джинс» - все и сразу. Рискну обозначить пунктиром четыре основные линии этого процесса:
 
1. Стигматизация социальной группы «русские европейцы», выделяемой даже не столько по общности ценностей и взглядов, сколько по эстетическим и стилистическим предпочтениям в качестве новых «врагов народа». Расстрелов нет и посадок немного, но системный комплекс подавления (троллинг, иноагентство, признание террористами и так далее) формирует практику полноценной люстрации, аналогичной той, которой подвергались представители высших классов имперской России при большевиках.

2. Масштабная конфискация имущества, начавшаяся под предлогом и под прикрытием нужд войны, но приобретающая все более ярко выраженный репрессивный и классовый характер как системная мера, направленная на уничтожение экономической базы политически чуждых элементов, и в этом смысле потенциально обещающая встать в будущем в один ряд с таким феноменом как «раскулачивание».
 
3. Упрощение и сведение к минимальным формальностям репрессивного правосудия. Как справедливо заметила Ольга Романова, уже сегодня решения об изъятии многомиллиардных активов выносятся в одном-двух заседаниях за пару часов. Согласен с ней в том, что следующий шаг – перенос этой практики из гражданского в уголовное судопроизводство.
 
4. Резкая эскалация репрессий против госаппарата, особенно в отношении чиновников низшего и среднего звена, а также региональных чиновников. Это еще не «удар по штабам», но уже достаточно ощутимо, чтобы аппарат в целом начал менять привычные алгоритмы выживания, сложившиеся при раннем и зрелом Путине в тучные «нулевые» и «десятые» годы. В некотором роде – это полный разрыв с аппаратной моделью 90-х и возврат к советским номенклатурным практикам.
 
Все это проходит мимо сознания россиян как вода сквозь пальцы и сливается туда же, куда и война. Но что же это за место, куда все уходит и ничего не возвращается? Это – коллективное бессознательное, в котором накапливаются страх и злоба. Страх перед силой и злоба от собственного бессилия, которую при первой возможности будут вымещать на тех, кто первым лишится своей силы.  
 
Внешнее безразличие сознания всегда обманчиво – по закону сохранения насилия ничто не исчезает в нигде. Просто, перетекая от власти к массе, кинетическая энергия государственного насилия преобразуется в потенциальную энергию русского бунта, как известно, бессмысленного и беспощадного.

Из всего потока сознания, льющегося на головы очумевших от политических финтов Трампа обывателей, я пока выдернул только один существенный факт – звонок был по инициативе Путина, и предложение о встрече в Будапеште по умолчанию, скорее всего, также исходит из Москвы. То есть повторяется ситуация с Анкориджем, где инициатива исходила от Кремля, а Трамп соглашался «выслушать», ничего не обещая взамен. Любой, кому приходилось участвовать в сложных переговорах на запущенной стадии конфликта, знает, что такой расклад более выгоден тому, кто соглашается, чем тому, кто предлагает. Значит, что-то Кремль внутренне беспокоит, и он ищет «варианты».
 
Не надо быть стратегом, чтобы предположить, что в Кремле сейчас в чистом виде жадность (желание не упустить «золотую рыбку» (Трампа) обратно в синее море) борется с тупостью (желанием быть владычицей морскою и держать эту самую рыбку (не Настю) на посылках). В первом раунде победила тупость. По всей видимости, сейчас жадность пытается взять реванш.
 
Есть, однако, опасение, что в сегодняшней России тупость – абсолютный чемпион во всех видах политического спорта, и она просто может не оставить жадности шанса. В любом случае, в Будапеште в рамках этого круга чемпионата они встретятся (если встретятся) в последний раз. Дальше или выход в финал, или дисквалификация.
 
 

Мои очень беглые и поэтому поверхностные, а значит, неизбежно где-то неточные впечатления от очередной встречи Зеленского с Трампом. У меня нет ощущения, что мировые лидеры, как бы это мягче сказать, честны с Владимиром Зеленским. Версию о том, что он сам наивен и сам придумывает несбыточные планы, я отвергаю. Думаю, ему дают авансы, за которые он хватается как за соломинку, а соломинки эти ломаются одна за другой. Но он не унывает и хватается за следующую.
 
Справедливости ради надо признать, что так он держится на плаву (от соломинки до соломинки) уже три года, хотя по расчетам всех профессиональных политических пловцов давно должен был бы утонуть. Тем не менее, взлететь на этом нельзя, можно только барахтаться в воде, надеясь, что солнце рано или поздно выпарит из водоема всю жидкость и можно будет оттолкнуться ногами ото дна. Ну, если оттуда снова не постучат.
 
История с Томагавками – история очередной соломинки. Суть проблемы проста: Зеленскому изначально было донесено, что Европа (а тогда еще и Америка) готовы помогать ЕМУ воевать, но не собираются не только воевать ВМЕСТО него, но и ВМЕСТЕ с ним.
 
Эту формулу надо все время держать в голове, обсуждая реалистичность или нереалистичность того или иного обещания. Запад (сейчас я о тех, кто по обеим сторонам Атлантики) не сделает ровным счетом НИЧЕГО, что может хоть как-то спровоцировать возможность вступления в войну вместе или вместо Украины.
 
Ну, не сделают они ничего такого хотя бы просто потому, что ни у одного лидера Запада, даже у воинственных балтийцев и поляков, нет сегодня мандата от своих обществ на войну. Есть лишь мандат на поддержку Украины, да и то почти во всех странах он ставится под сомнение как справа, так и слева.
 
Что реально можно ожидать, так это двух вещей. Во-первых, танцев на краю с осторожным прощупыванием, где та линия, после которой Москва ударит уже не по Украине (очень, кстати, крутая игра, дающая большой выход адреналину). А во-вторых, провокации какой-нибудь третьей стороны, чтобы она сделала то, что ты сам делать не собираешься. Например, Европа по-прежнему мечтает, чтобы эта война стала «войной Трампа», а Трамп, наоборот, желает всяческих успехов европейцам на этом поприще.
 
В случае с Тамагавками все еще проще. Поскольку, с одной стороны, Россия обладает аналогичным по вредоносности оружием (ну, с некоторой натяжкой - «Калибр», например), а, с другой стороны, у Америки и без Москвы много врагов, то ответ лежит на поверхности: поставка симметричных по классу вооружений борцам за свободу судоходства из Йемена или защитникам демократии из Венесуэлы. Собственно, Байдену эти условия ранее уже озвучивались.
 
Но это всего лишь иллюстрация – способов нагадить у Москвы пока остается много, и это объективная реальность, данная Западу в ощущениях, которую, тем не менее, он не готов пока принять. К сожалению, она не перестает от этого быть объективной.  Именно поэтому итог визита Зеленского в Вашингтон в этом вопросе оказался предсказуем. Пока Тамагавков не будет. Не будет ничего, что может создать реальную угрозу режиму Путина, потому что в случае угрозы потери власти этот режим способен на всё, и это понимают или делают вид, что понимают, на Западе все политические лидеры, включая Трампа.
 
Итог: Украине не светит ни один сценарий быстрого окончания войны нокаутом Путина или даже нокдауном. Ей просто не дадут этого сделать. Ее подталкивают к долгой войне с потенциальным выигрышем по очкам, если дотянет до прследнего раунда. Все больше убеждаюсь в том, что Трамп не станет воевать с Путиным. Он или выломает Зеленскому руки, или умоет свои.