Только написав целиком пост о «силе», «воле» и «праве», я вдруг понял,  что главное слово было пропущено: «вера».
 
Боюсь, что без веры мечта о правовом государстве, а вместе с ним - о настоящей демократии является утопией. И я не о России, а в принципе. Просто на примере России, где всё всегда доводится до крайностей абсурда, исследовать этот вопрос удобнее всего.
 
Чем больше я думаю о кризисе права и демократии в мире, тем больше убеждаюсь в том, что как минимум современное европейское право и выросшая как надстройка над ним конституционная система являются всего лишь случайной «исторической мутацией», в равной степени полезной и хрупкой.
 
Это как с зарождением жизни: было гораздо больше шансов на то, чтобы остаться навсегда во тьме хаоса и насилия, чем на то, чтобы в одной конкретно взятой точке истории появилась идея современного права. Не скрою, впрочем, что раньше я смотрел на это иначе – то есть воспринимал право и свободу не как дар Божий, а как нечто естественное, for granted.
 
Из всех факторов, которые оказали влияние на современный “правогенез”, я с высоты своего сегодняшнего опыта выделил бы в качестве решающего формирование общности (социального пузыря) с аномально высоким (относительно обычного) уровнем доверия ее членов друг к другу.
 
Без этой «доверительной аномалии» возникновение современного права было бы просто невозможно. Хотя бы потому, что невозможен сколько-нибудь продолжительный односторонний отказ от насилия в пользу правил. Это всегда дорога с многосторонним движением.
 
Люди способны длительное время соблюдать правила, несмотря на то, что обладают достаточным ресурсом, чтобы нарушить их в своих интересах, только при условии, что у них есть уверенность, что и другие будут соблюдать эти же правила, то есть когда между ними существует достаточный уровень доверия.
 
Но откуда он может взяться? Тут я не открою бином Ньютона. Связь современного западного права с христианством и многолетней деятельностью церкви по удобрению европейской культурной почвы давно и в деталях исследована. Тех, кто желает заглубиться в тему, просто отсылаю к Бергсону и Берману.
 
Думаю, есть и те, кто проследил связь шариата с исламом, хотя она, в отличие от связи западной правовой и христианской традиции, и лежит на поверхности. Просто здесь я не считаю себя экспертом.
 
Но сейчас меня волнует другой вопрос: почему эта связь оказалась и столь сущностной, и столь эффективной? Мой ответ состоит в том, что ключевую роль сыграло именно доверие членов «большой христианской общины» друг к другу.
 
Принадлежность к одной церкви так или иначе, с разнообразными оговорками и понятными ограничениями, стала первой предпосылкой отказа от «естественного права», основанного на иерархии силы, в пользу современного права, основанного на иерархии принципов (в свою очередь также выведенных как дериватив религиозных догм, что как раз можно считать доказанным фактом).
 
То есть дело не только в связи права и религии, о чем много кто писал, но и в функциональной их связи. Религия (если мы говорим о «мировых религиях») создает особую «общность нового типа», внутри которой развиваются доверительные отношения, являющиеся питательной средой (бульоном) для возникновения современного права. Судьба права в перспективе всегда будет зависеть от качества этого бульона.
 
В дальнейшем роль религии ушла на второй план, но только потому, что на первый план вышли идеологии. Кризис идеологий, которому все так радовались, как выяснилось, имел, как луна, и свою темную сторону – кризис доверия. Его глобальные последствия мы сейчас и преодолеваем.
 
 

Конечно, связь религии и права не является непосредственной и ее нельзя воспринимать буквально: «религия рождает право». Это было бы дешевой пародией на философию права. Речь идет о генезисе, а не о причинно-следственной связи.
 
Тем не менее, надо помнить, что, когда мы говорим о современном европейском и вообще западном обществе, то все его основные, хорошо знакомые нам черты, включая политические институты и право, были выпестованы именно в лоне западного христианства, которое сформировало платформу для возникновения гражданственности (citizenship) – собственно той базы, на которой стоит современный западный мир и которой как не было, так и нет до сих пор в России.
 
Но как был пройден этот путь от западного христианства до этой самой гражданственности и вытекающих из нее современного западного права и конституционализма? И можно ли пройти этой же дорогой в обратную сторону, закончив где-нибудь в суде инквизиции?
 
По всей видимости, из всех христианских добродетелей наиболее важной с точки зрения происхождения права оказалось братство, более знакомое нам как знамение Нового времени. Когда я в молодости почти механически считывал главный лозунг европейских революций эпохи Просвещения, - «Свобода, равенство, братство», - я обычно не дочитывал его до конца. Свобода – вот что меня манило. Равенству я отдавал должное. До братства дело обычно не доходило. Сегодня я понимаю, что этот слоган надо читать справа налево.
 
Братство, по всей видимости, является той единственной основой, из которой могло вырасти политическое равенство, которое в свою очередь явилось условием возникновения и существования свободы. Но что такое братство как не калька с отношений первичной христианской общины, для которой мораль введена в качестве дополнительного и более значимого регулятора отношений между членами общины, чем закон. То есть братство – это всегда чуть больше, чем просто закон и даже справедливость. В самом упрощенном виде – это закон плюс справедливость плюс любовь (альтруизм).
 
Именно то, что «крот христианства» на протяжении многих веков взрыхлял почву европейской культуры, добавляя в нее «полезные удобрения» христианских моральных ценностей, создало уникальные предпосылки возникновения современного западного права и всего того, что с ним ассоциируется. Без этой культурной работы, формирующей «поле доверия», скачок от господства «права силы» к доминированию «силы права» был бы невозможен. Это прописные истины для тех, кто по ночам читает Рассела, Бергсона и Бермана (я список авторов прочел до середины…), но широким массовым сознанием они сегодня полностью утрачены, как утрачено и понимание глубинной сущностной связи между политикой, правом, моралью и религией. Это софт, нуждающийся сегодня в восстановлении.
 
В Новое время религии стали светским делом, переодевшись идеологиями. Либерализм вытеснил (точнее - потеснил) христианство, но функционально продолжил выполнять ту же роль, поддерживая на плаву тот «пузырь доверия», внутри которого процветала конституционная мифология. В XX веке прозвучали грозные предупреждения, мы увидели, как либерализм легко конвертируется в свои противоположности (фашизм, нацизм, большевизм). Польза идеологий была поставлена под сомнение, и когда на рубеже XX и XXI веков они все вдруг стали приходить в упадок, приобретая ярко выраженный декадентский вырожденческий профиль, большинство выдохнуло с облегчением.
 
Но это был преждевременный скорее вдох, чем выдох. Оказалось, что без идеологий, поддерживающих «доверие», ничего из того, что обеспечивает столь приятные и дорогие многим «европейские ценности», работать не может. Источник силы права, как выяснилось, находится вне самого права. Похоже, мы его утеряли. Возвращение возможно лишь в том случае, если в возрождающейся идеологической борьбе победит «струя», способная сформировать платформу для «нового братства». Пока до этого далеко.

Прочитал про некоего Хижина, который  зарезал свою девушку, нанеся ей то ли 35, то ли 69 ножевых ударов, после чего перевел себе с ее карты три тысячи рублей на наркотики и с той же целью сдал в ломбард ее ноутбук и мобильник. Теперь он герой войны, пример для подражания молодежи и студент-передовик «Военмеха».
 
Удивлен? Пожалуй, нет. Сначала, конечно, оторопел, а потом подумал: насколько ситуация действительно является уникальной, характеризующей именно наше поганое время? По большому счету - ни насколько.
 
В связи с этим вспомнил про Гайдара-дедушку («Тимур и его команда», для тех, кто не сразу вспомнит), который командовал карательным отрядом на Тамбовщине и в Хакасии в 17-18 лет. Ходят слухи, что о зверствах этого парамилитарного образования местные крестьяне вспоминали много лет спустя. Докомандовался до того, что попал под большевистский суд с обвинениями в неоправданной жестокости. А это надо еще суметь.
 
И что? Стал прекрасным детским писателем, умер геройски. Правда, мучили ночные кошмары (из армии комиссовали с диагнозом «травматический невроз»). Судя по тому, как погиб, искал смерти. Возможно, подсознательно. Станет ли Хижин новым детским писателем или, учитывая специфику его дела, начнет писать романы о неразделенной любви? Сомневаюсь, конечно, но исключать ничего нельзя.
 
Так или иначе, это история не про время, а про пространство. Пространство культуры, в которой «нормальные герои всегда идут в обход». Морали.
 
Это не время особенное, а мы «особенные». Я думаю, с таким анамнезом переводом стрелок часов вперед или назад дело не поправить. Придется менять весь часовой механизм.

Как и было обещано в воскресном выпуске ЧКП Дмитрию Еловскому, «Пастуховская кухня» с экспресс-анализом «сюрприза» Трампа, тоже обещанного заранее и широко разрекламированного, не заставила себя ждать.
 
Что в заявлении Трампа главное? То, что Трамп ни из какой игры не выходит, а наоборот, остается в игре и повышает ставки. Путин не любит принимать решения под давлением. Не поверите, но Трамп тоже.  В этом смысле «нашла коса на камень».
 
На что похоже? - На игру в «Ну-ка, отними!» (Украину). В то, что разговор между Трампом и Путиным был откровенным (читай – пацанским), верю без доли сомнений. Допускаю то, что в этом разговоре Путин вполне мог сказать: «Мы в своей силе, а значит, и в своем праве. Если Зеленский не отдаст часть, я возьму все. Мне нет смысла брать меньшую часть при твоем посредничестве, чем та, которую я могу взять сам. Передай Зеленскому, что до осени фронт рухнет, и нынешние условия покажутся ему тогда несбыточно хорошими». Ну, как-то так.
 
Трамп такой язык Путина понимает лучше кого бы то ни было. Он не стал артачиться из-за «четвертака» (одного лета), а сказал: «Ок, Гугл. Сколько там того лета? Мы подождем». Но обозначил пунктиром последствия.
 
Поэтому ничего из сказанного Трампом по конкретике, кроме «летней отсрочки», не стало сюрпризом. Сюрпризом стало как раз то, что он это все-таки сказал, а не «съехал» на другую тему, как обычно.
 
Собственно, что обещано:
1)  Украина получит оружие, пусть и не бесплатно, а за европейские деньги (в этом вопросе с момента избрания сохранялась интрига – теперь ее нет). В этом пункте Кремль может расслабиться (точнее - напрячься): халявы с коллапсом фронта из-за внезапного прекращения поставок вооружений (как при Байдене, между прочим) не будет.
2)   Вторичные санкции с давлением на Китай, Индию, Турцию и Индонезию (нечего по форумам шастать!) будут усилены. Может быть, это ничего и не даст, но гарантированно сказать, что из этого ничего не выйдет, тоже нельзя.
 
То есть Трамп дал понять, что он действительно не Байден и за оружием в карман не полезет. Он готовит почву для нового раунда переговоров, когда горячие головы поостынут. Ему, на мой взгляд, все равно, чья голова остынет первой. Он дал время – пятьдесят дней - попытать буйным счастья. Дальше новая версия поговорки про «шаха и ишака» (кстати, особенно актуально, потому что не брать во внимание то, чем закончился предыдущий ультиматум Ирану, Путин не может): «Либо украинский фронт посыпется, либо «русский трест» лопнет от внутреннего напряжения.
 
В зависимости от результата будет сделано следующее предложение, от которого нельзя отказаться, - либо Путину, либо Зеленскому. У нас победы по осени считают…
 
Детали и интерпретации можно найти здесь:
 
https://youtu.be/E_cqROYLGv4?si=tKQceodooKzEdFa7
 

Трампа надо читать как Евангелие. Он разговаривает притчами. Притчи принято толковать. Последняя по времени притча – о сердобольной Меланье. Считывается она достаточно легко:
 
«Брат Владимир, все мы не свободны в своем выборе. Ты мне друг, но выбор избирателя дороже. Ты хочешь четверть, пол и даже всю Украину, и ты в своем праве. Но возьми это так, чтобы мой народ не нервничал. То есть не надо взрывать Киев, не надо кошмарить простой народ Украины. Потому что ни одному простому народу в мире такое не понравится. И даже моя Меланья иногда смотрит телевизор, что уж говорить о других.  Мой народ, когда видит это варварство, требует от меня действий. А народу, особенно когда с ним моя Меланья, я отказать не могу. Поэтому придется мне, брат, тебя окоротить, несмотря на то, что логика твоя мне как никому понятна».
 
Эта ситуация вскрыла одно из неразрешимых противоречий этой войны для Кремля. Чтобы победить Украину, надо добиться того, чтобы она лишилась внешней поддержки (иначе эта музыка будет вечной). Но победить чисто в поле (читай – на фронте) не получается. Приходится прибегать к карательным мерам с целью сломить сопротивление в тылу.
 
Но побочным эффектом карательной политики является ее величество «картинка», которая транслируется на миллиарды IP-адрессов и сотни миллионов дисплеев, формируя общественное мнение в поддержку Украины. Это общественное мнение приобретает в конечном счете вектор, который заставляет политиков продолжать оказывать военную и финансовую помощь Украине, что делает положение «на земле» тупиковым и заставляет предпринимать все новые и новые карательные экспедиции.
 
Это замкнутый круг, который не так просто разомкнуть, как кому-то кажется. Ну хотя бы потому, что Путин тоже зависит от общественного мнения, даже в том случае, когда он его изначально сам сформировал. Поэтому Путину не нужен мир, ему нужна победа. Для победы надо ломать волю украинцев. Но ломая волю украинцев (без особого успеха пока, между прочим), он усиливает их поддержку извне и тем самым отодвигает желаемую победу.
 
В общем, крутится российский нацлидер  как белка в военном колесе, а толку чуть. Попробовал откровенно поделиться своими печалями с Трампом, а тот в ответ рассказал ему притчу про Меланью, намекая, что ничем не может помочь…
 

В это трудно поверить, но Путин с упорством, достойным лучшего применения, тянет Россию в революцию.
 
Нет, конечно, все, что его администрация делает с 2013 года и тем более с 2020 года, формально направлено на предотвращение революции и обеспечение беспроблемной передачи власти и активов путинским кланом следующему поколению правителей. Но итог может быть прямо противоположным.
 
Причина – в войне. Война стала самым мощным инструментом мобилизации в руках путинской опричнины и должна была обеспечить преемственность власти «на все 100%» (доктрина Суркова). Но она затянулась, и случился передоз. Тот, кто выпивает целую упаковку транквилизаторов за раз, всегда рискует не проснуться. Вот и путинский режим рискует заснуть навсегда, убаюкиваемый глубоким милитаристским сном.
 
Когда-то Ленин написал, что революции для того, чтобы быть успешной, нужна хоть маленькая, но ежедневная победа. В принципе, то же самое он мог бы написать и о контрреволюции. Путин сидит на игле победы. Если она ломается – режиму не сдобровать. Если вы хотели знать, как выглядит игла Кощея, то вот она перед вами. Если бы эта война могла длиться бесконечно долго, принося каждый день одну за другой маленькие победы, то проблем бы у Путина не было.
 
Но тут же обозначается первая проблема. Любой ресурс конечен, даже путинский. Если война продлится слишком долго, есть риск, что из стабилизирующего фактора она превратится в дестабилизирующий  (тотальная мобилизация и военный капитализм – обычно не совсем то, что нравится народу-богоносцу). То есть Путину все-таки нужно достичь победы в рамках какого-то разумного временного периода. Это важно понимать, строя модели развития ситуации, - Путин ограничен во времени. Ему нужна осязаемая победа не вообще, а в обозримой перспективе.
 
Фактор ограниченного времени меняет если не все, то многое. Пока Путин жив и находится у власти, «война без победного конца» не так опасна для режима. Оставим в стороне экстремальные сценарии с тотальной мобилизацией на фоне катастрофического исчерпания ресурсов или с прямым выходом в ядерное продолжение конфликта, которые возможны, но менее вероятны, чем длительное рутинное тление войны и России вместе с ней.
 
В «красной зоне» реально находится только один сценарий: если Путин умирает, так и не одержав победы и не закончив войны. То есть если война переползает на «постпутинский транзит» и становится головной болью не самого Путина, а его преемников. В этом случае ситуация будет развиваться, на мой взгляд, нелинейно, в том числе с перспективой выхода в революцию.
 
Мы недооцениваем фактор Путина как стабилизатора режима. Восполнить его потерю в условиях мира, когда есть достаточно «подлетного мирного времени», наверное, было бы возможно (вспомним «переходы» от вождя к вождю в послевоенном СССР, пусть и не беспроблемные, но в целом удачные). Однако в условиях продолжающейся войны мне это кажется малореальным. Скорее всего, в этом случае ситуация «упадет» в паттерн первой Крымской войны, и круг истории, о котором так любит всуе поговорить Владимир Мединский, замкнется.
 
Наследник Путина «не потянет» войну, как не потянул ее наследник Николая I (Александр II вынужден был заключить позорный для России мир с антироссийской коалицией европейских держав, поддержавших Турцию в той войне, ровно через год после смерти ее вдохновителя). А дальше все будет как обычно: Россия на какое-то время зависнет между глубокими реформами и революцией, прежде чем выбрать между огнем и полымем. Но это тема отдельного поста.

Продолжая тему факторов риска для режима, не могу не заметить, что исторически Путин лично является, безусловно, самым защищенным элементом системы, которому мало что угрожает. С большой долей вероятности до его смерти ему не угрожает ни революция, ни переворот.
 
Разумеется, я не рассматриваю «крайние» варианты, а именно те, при которых Путин доводит страну «до крайности» - то есть либо до военного поражения (при этом массированные обстрелы российских городов хотя бы на уровне сегодняшнего обстрела городов Украины или неуправляемую гиперинфляцию я рассматриваю как «лайтовую» версию поражения), либо до ядерной фазы войны. Тогда, конечно, всякое может случиться. Но в режиме вялотекущей политической шизовойны Путин прекрасно сохраняется, - почти как мумия Ленина в формалине.
 
Не могу сказать того же о его преемниках. На них формалина может не хватить. Если Путин совершит свинство и не разберется с войной при жизни, то, кто бы ни заступил на вакантное место, он окажется в зоне очень высокой политической турбулентности. Ее обеспечат два встречных политических потока.
 
Во-первых, резко возрастет давление извне, потому что многое из того, что представители про-украинского альянса не решались сделать при Путине, они сделают сразу после его ухода (все понимают, что такое «моментум», - дураков нет). Во-вторых, мобилизационный ресурс преемника, кто бы им ни был, поначалу будет меньшим, чем у Путина, поскольку ему придется некоторое время адаптировать систему под себя.
 
В точке пересечения этих двух потоков будут возникать завихрения, поднимающие ближе к поверхности политические шлаки, доселе прижатые к грунту. И это будут не либералы, не западники и не противники войны. Главной проблемой для преемников Путина станет конфликт со сторонниками продолжения войны любой ценой - при отсутствии возможности продолжать платить даже по старой цене. Если, например, Путин откровенно побаивается проводить мобилизацию, то для его преемника это станет почти неразрешимой задачей.
 
В этих условиях в России как раз и сложится первая предпосылка революционной ситуации: у верхов будет заблокирована возможность жить по-старому, при том, что низы будут требовать перемен (в основном - быстрой победы над всеми врагами). Тогда перед преемником откроются два диаметрально противоположных пути: либо начать поэтапную конверсию войны, идя на аккуратное сближение с Западом (для чего бывшей путинской элите потребуется поддержка части готовой с ней разговаривать либеральной оппозиции), либо пойти на поводу у радикальных сторонников войны и попытаться воплотить в жизнь все самые сладкие мечты дугинцев, малофеевцев, стрелковцев и прочих одержимых, что практически неизбежно приведет к открытому гражданскому конфликту прежде всего в районах компактного проживания этнических и конфессиональных меньшинств. А это прямой выход в революцию, которую терпеливо ждут в засаде оставшиеся на свободе сторонники Алексея Навального.
 
Таким образом, подводя итог всем этим размышлениям, я прихожу к двум неутешительным выводам.
 
Во-первых, если отбросить в сторону случайные факторы, которые могут резко ускорить исторический процесс и вообще увести его в сторону, то первым легко просчитываемым критическим моментом для путинских элит станет уход Путина из власти при незаконченной войне. В такой ситуации у них сохраняются наименьшие шансы на выживание. Впрочем, самому Путину уже будет все равно, и даже сегодня это явно не его проблема.
 
Во-вторых, выход из этой критической полосы видится либо в движении в сторону более-менее мягкого бюрократического авторитаризма, где по-прежнему в значительной степени рулят перекрасившиеся путинцы с либералами-хамелионами, либо в сторону очень жесткой революционной диктатуры со сведением счетов всех со всеми. Предсказать, куда Россию вывезет эта диктатура, сегодня практически невозможно.  

Все решения последнего времени в области охранительной политики показывают, что репрессии пошли в народ. И дело не в цифрах, а в механизмах применения. Они адаптируются под потребность быстро и дешево (последнее имеет огромное значение) изъять из общественного оборота любого человека, пусть лишь случайно подвернувшегося власти под руку.
 
В этом нет ничего удивительного, поскольку это нормальный вектор эволюции любого тоталитарного режима, и не было никаких оснований полагать, что путинская Россия сможет избежать этой крайности. Тем интереснее мне становится участвовать в дискуссиях, в которых высказывается мнение о том, что путинский режим, в отличие от коммунистического, держится не на страхе, а на каких-то иных принципиально новых механизмах контроля общества, природа которых носит чуть ли не мистический характер, не поддающийся рациональному объяснению.
Тоже мне бином Ньютона нашелся! Посмотрим, однако, на аргументы.
 
В качестве аргументов приводятся данные, демонстрирующие не самые высокие цифры осужденных сегодня по так называемым «политическим статьям».  В самом пессимистическом сценарии их несколько тысяч (от силы между 3 и 5 тысячами). Даже иноагентов, то есть пока не осужденных, но пораженных в правах, насчитывается чуть больше тысячи позиций, включая как физических,  так и юридических лиц.
 
Кстати, то, что судьба этих нескольких тысяч  человек сегодня у всех на слуху, есть поразительным образом результат того, что и свобода слова, и выражение мнения в путинской России, пусть и за счет технологического прогресса,  до сих пор находятся на гораздо более высоком уровне, чем в советские времена. Хотя последние инициативы с ответственностью за поиск «неправильной» информации в Интернете как раз помогут быстро выправить ситуацию.
 
Если сравнивать сегодняшние репрессии со сталинскими, особенно с годами большого террора, когда только за пару лет и только «в лоб», то есть именно по политическим статьям, было репрессировано около полутора миллионов человек и несколько сотен тысяч расстреляно, то, что происходит сегодня, - вообще ничто, оздоровительный пионерлагерь против колонии строгого режима. Собственно, это сравнение и заставляет делать вывод, что дело не в страхе, а в чем-то другом.
 
Но ведь можно сравнивать не только с 1937 годом, но, например, и с 1973, и результат будет ошеломительно другим. Количество репрессированных по всем видам «политических» статей УК, включая скрытые репрессии (такие, как карательная психиатрия и высылки), на закате советской эпохи, то есть в 70-е и 80-е годы прошлого столетия, составляли приблизительно те же несколько тысяч человек. По некоторым параметрам, и в особенности - по разнообразию и изощренности механизмов, сегодняшние времена могут дать фору советской «тюрьме народов».
 
Вопреки распространенному мнению, для поддержания атмосферы тотального страха и подчинения в обществе массовые репрессии не только не нужны, но и вредны (провоцируют встречное «сопротивление материала»). Путинский режим в существенной степени держится именно на страхе, недооценивать значение которого, изобретая трехколёсные репрессивные велосипеды, было бы неправильно. Снятие фактора страха обнаружит совершенно неожиданную картину настроений в обществе. Не всегда лицеприятную, но точно малопохожую на ту, которую рисует Кремль сегодня.
 
Переход к более масштабным репрессиям, подготовку к которым мы явственно наблюдаем сейчас, свидетельствует скорее о нарастающей дисфункциональности системы, чем о ее прогрессировании. 1937-ой год нужен только на входе и на выходе. Все остальное время тоталитарная система способна поддерживать себя в инерционном режиме.

Извлеченный из сундуков века 19-го, скептический, лермонтовский взгляд на жизнь кажется мне наиболее подходящим ракурсом для дня сегодняшнего. Поэтому, глядя на широко разрекламированный «сюрприз» от Трампа с высоты нескольких прошедших дней, я готов вслед за поэтом повторить:
 
«Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.»
 
Ну и дальше, конечно, обозначая перспективу, в том же духе:
 
«Да и при том что пользы верить
Тому, чего уж больше нет?..
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок…»
 
Чего же нет больше? Нет внятной и последовательной линии Запада на политическую поддержку Украины, а есть инерция и имитация. И тем, и другим с успехом занимается не только Трамп, но и добрая дюжина европейских лидеров. Как и обещал поэт, в наш век все чувства оказались лишь на срок. И, похоже, этот срок вышел.
 
Во что же я теперь не верю? Прежде всего в то, что Трамп «разочаровался в Путине». Чёрта с два он в нем разочаровался. Он им по-прежнему если не восхищается, то уж точно завидует. Завидует его институциональной свободе. Сам бы так хотел, да проклятое либеральное наследие не позволяет. Пока не позволяет. На мой взгляд, Трамп за это время ни на грош также не проникся ни любовью к Украине, ни симпатией к Зеленскому. Первая ему лично безразлична, второй ему лично неприятен, так как является причиной его политической головной боли.
 
Как считывать последние действия Трампа? Как попытку пройти между струй разных фракций своей собственной партии и купить с этой целью отсрочку в надежде, что проблема разрешится сама собою. С этой целью он имитирует действие активным бездействием: формально соглашается продавать оружие для Украины через Европу и за европейские деньги, фактически сохраняя для себя полную свободу рук, так как номенклатура, объем, сроки поставки и конечный источник финансирования остаются неопределенными. Все это драпируется очередным красивым отлагательным сроком, который с большой долей вероятности ничего вообще не значит.
 
Поначалу мне казалось, что Трамп дает Путину 50 дней, чтобы тот доказал, что способен обвалить украинский фронт, а Зеленскому – чтобы он доказал обратное. Впереди летнее наступление, и логично предположить, что к концу либо «поплывет» украинский фронт, либо «поплывет» русский тыл. В зависимости от результата Трамп сделает предложение, от которого нельзя отказаться, либо одному, либо другому.
 
Но чем больше я всматриваюсь в происходящее, тем больше убеждаюсь, что Трамп смотрит не на Путина и не на Зеленского, а на Европу. Он надеется, что первой поплывет именно Европа, и это избавит его от необходимости что-либо делать. Пресловутые 50 дней даны прежде всего Европе, чтобы она либо реально начала платить, либо убедительно продемонстрировала, что дальше слов идти не собирается. Первые реакции из Италии и Франции показывают, что однозначного ответа на этот вопрос пока не существует.

По сетям вторые сутки гуляет немой вопрос: «Зачем Кремлю нужно повышать ставки?». Фактически Кремль добавляет в арсенал репрессий еще одну «народную» статью. Как известно, пока самой массовой и демократичной оставалась ответственность за хранение наркотиков. Понятно, что либеральная ересь – это опиум для народа, но не так же буквально, на самом деле.
 
В общем-то, линейного ответа на этот вопрос нет. Я всегда в таких случаях вспоминаю удивительную историю. В далекие от нынешних годы судьба свела меня с человеком непростой судьбы, советским асом, дважды героем СССР, памятный знак в честь которого, кстати, долгие годы существовал в Киеве. Он управлял пятьюдесятью двумя типами летательных аппаратов, сажал свой горящий самолет на дорогу, как в рязановской комедии, летал приблизительно туда, где сейчас славно отработали его израильские коллеги, - и приблизительно с теми же целями (просто времена были другие, и враги, и друзья, соответственно, тоже были другие).
 
Так вот, однажды он признался мне, что чувствует себя спокойно в самолете, только если сам за штурвалом. Когда я попросил объяснить, как это возможно, он сказал: «Когда на подлете к Шереметьево я вижу, как мы разворачиваемся с углом под 30 градусов (в цифре могу ошибиться – прошло очень много лет), я спрашиваю себя: зачем пилот это делает? Нас что, кто-то атакует?».
 
Сейчас я смотрю на очередной «взвинченный» закон, штампуемый властью, явно находящейся в неадекватном состоянии, и в который раз за последние годы спрашиваю себя: «Зачем? Их что, кто-то атакует? Или это они уже от страха палят во все стороны, реагируя на любой звук?». Но тогда возникает вопрос: чего боятся, если все так хорошо?
 
Боятся, по идее, должны мы. Но нам чем дальше, тем меньше страшно, все по анекдоту  – как, опять расстрелять? Мне все чаще приходит на ум, что мне просто некомфортно, когда за штурвалом эти ребята. Ну, то есть лично мне, наверное, все равно, – мне там не жить уже. Но за державу обидно, конечно. Ведь с перепугу такое натворят, что и сами рады не будут. Но остальным легче от этого не станет.

В преддверии выходных дней догнала любопытная новость и еще более любопытное видео. В Москве две сестры-украинки, в прошлом - члены сборной команды Украины по художественной гимнастике (не спрашивайте, что они делают сегодня в Москве), сейчас снимающие видео «для взрослых», культурно отдыхали в детской зоне московского «Аквапарка» с сигаретами, а потом устроили драку с полицией, которая решилась помешать им «прикурить». В общем-то, рутинная история, но, судя по видео, сестры успешно отбились. Сотрудникам полиции были нанесены «травмы мягких тканей тела». И эти люди обещают нам взять Харьков и Днепр за 50 дней?!

Существенным фактом, как говорят юристы, характеризующим текущую общественно-политическую ситуацию в России, является формирующееся на глубинном уровне противоречие в отношениях между Путиным и созданным им по образу и подобию своему опричным миром.
 
Дело в том, что для того, чтобы сохранить свою власть, Путину достаточно не проиграть войну при жизни. А вот для того, чтобы опричнина смогла сохранить свою власть после ухода Путина, ей нужно гораздо больше: либо чтобы Путин одержал победу (точнее, достиг результата, который можно продать на внутреннем политическом рынке как победу), либо чтобы он закончил войну (точнее, достиг результата, который на том же внутреннем политическом рынке можно продать как прекращение войны).
 
Связано это с тем, что, как я писал несколькими днями ранее, для путинской опричнины, представители которой намерены коллективно передать следующему поколению сосредоточенные в их руках власть и активы, самым уязвимым состоянием является вход в транзит власти в условиях продолжающейся войны. Я не готов утверждать, что такой транзит в принципе невозможен. Но война сильно уменьшает вероятность его успешного исхода.
 
Этот сущностный, то есть не зависящий от текущей политической конъюнктуры, а вытекающий из самой природы путинской власти конфликт между диктатором и его клиентеллой, остается латентным до тех пор, пока сохраняются шансы на победное (в обозначенном выше смысле) завершение войны. Победа при жизни Путина является решением проблемы как для него самого, так и для его опричнины, в то время как продолжение войны без победы и без поражения является лишь методом индивидуального, то есть лично путинского спасения. Поражение при жизни Путина я пока не рассматриваю как актуальный сценарий, хотя не исключаю, что в будущем может дойти и до этого.
 
Но если война будет затягиваться без ясных перспектив ее завершения тем или иным образом при жизни Путина (а он ведь может покинуть свою рать и неожиданно – все ходят под Богом), конфликт между личным выбором Путина (в пользу вечнозеленой войны) и коллективным выбором его элит (в пользу завершения войны до начала транзита власти) будет обостряться. Соответственно, невидимое давление на Путина в сторону большей гибкости в поиске компромиссов с Западом будет нарастать. Это может иметь ряд непосредственных и отдаленных последствий.
 
Одним из непосредственных последствий станет усиливающийся раскол внутри опричной элиты. Из нее выделится группа, у которой при любых раскладах после Путина и без Путина нет будущего, и которой поэтому не остается ничего, кроме как жить днем сегодняшним, цепляться за него и пытаться сделать так, чтобы ночь никогда не заканчивалась. Эти «Вии нашего времени» будут отчаянно бороться с «оборотнями», желающими прекратить войну ради будущего коллективного спасения.
 
Более отдаленным последствием является то, что в условиях раскола опричнины Путину неизбежно придется сделать выбор между фракцией войны до победного конца и фракцией перемирия. Что победит? Индивидуальный эгоизм диктатора, которому наплевать на то, как будут вписываться в новый поворот истории его преемники, или соборный эгоизм системы, готовой рискнуть текущим покоем   своего демиурга ради перспектив коллективного спасения?
 
Проблема в том, что, если индивидуальный эгоизм диктатора превозможет коллективный эгоизм элит, то у Путина не останется другого выхода, как перенацелить на следующем этапе репрессии на «ближний и средний круг», выискивая и уничтожая как реальных, так и мнимых сторонников перемирия, посмевших задуматься о собственном спасении раньше, чем «батько» влез в пекло. Не исключено, что все широко разрекламированные меры по «чебуркинизации» информационного поля – это сигнал не столько далеким и малопонятным иноагентам, сколько резидентам Садового и даже Бульварного кольца.

Лично я в идее русского национализма, как и в идее любого национализма, ничего сверхъестественного и, тем более, ужасного не вижу. В принципе, рабочая идея, все зависит, естественно, от интерпретации. Есть среди них и такая, которая практически ставит знак равенства между национализмом и гражданственностью со всеми вытекающими из этого последствиями. Ну а с теми, кто не готов идти так далеко, в принципе, можно договориться. Но это работает только до тех пор, пока национализм не приобретает свойств шовинизма с выходом в свои две злокачественные формы: фашизм и нацизм. К сожалению, именно это мы наблюдаем в России. Не было бы большой беды, если бы режим был националистическим, хотя я лично предпочел бы какую-нибудь консервативно-демократическую версию. Но он сваливается именно в шовинизм. Интересно, что это в первую очередь создает угрозу для его собственного существования. Шовинизм в полураспавшейся империи - все равно что спичка в пороховой бочке. Уже сейчас легче скрестить ужа с ежом, чем песню «Я – русский» с каким-нибудь башкирским молодежным форумом. И это ведь начало. Дальше будет только круче и жестче. Недаром «главный русский интернационалист» сто лет тому назад в своей проповеди русской революции главную ставку делал на национально-освободительное движение - борьбу с «Россией – тюрьмой народов». Он рассматривал это как универсальный взрыватель для империй. А динамит в виде левацких идей в России всегда в избытке.

Нетривиальная задача: как обратить внимание на публикацию, размещенную на российском ресурсе, которого как бы не существует («Новая газета»), рассказывая о ней на нероссийском ресурсе, доступ к которому в России как бы затруднен («Телеграм")? Я решил эту проблему, предложив Ходорковскому покритиковать меня в рамках нашей дискуссии на таком же сомнительном Youtube в «Дорожной карте» (что он с удовольствием и с оттяжечкой и сделал). Так что, надеюсь, что «хоть тушкой, хоть чучелом», в прямой или обратной проекции (через критику Ходорковского) моя мысль дойдет до читателя.
 
А мысль эта простая. Хотим мы того или нет (а я, кстати, не знаю, хотим ли на самом деле), но транзит власти идет полным ходом, пока в режиме активной подготовительной фазы. Так вот я считаю, что, если при жизни Путин не закроет свой гештальт с войной, причем солидно заранее до того, как покинуть нас, то он поставит своих преемников в весьма неловкое положение. По моему мнению, острая фаза транзита в условиях незаконченной войны создает дополнительные риски для системы и больше угроз для ее выживания. Ходорковский считает иначе, но я не буду спойлерить его точку зрения.
 
Тем не менее, если моя гипотеза верна и если я не одинок в такой оценке ситуации, то в отношении к продолжению войны у Путина и у значительной части его окружения могут быть разные приоритеты. Для Путина вполне комфортно жить в условиях никогда не заканчивающейся войны при условии, что ему не грозит очевидное поражение в ней. Для его окружения, в принципе, тоже, но только если не думать о будущем. В том числе, если не рассматривать вариант, при котором нацлидер решит покинуть их в самый неподходящий момент, не разобравшись со всеми делами, которые успел натворить.
 
Это не то чтобы раскол, но именно что два оттенка серого, которые плохо состыкуются друг с другом. И, возможно, тот мандраж власти, который мы явственно наблюдаем, имеет своим происхождением именно эту несостыковку оттенков опричнины. Поэтому, как в моем любимом одесском анекдоте: «Начинайте волноваться. Подробности в «Новой газете»:



https://storage.googleapis.com/novaya-static/pdf/2025/07/22/sudba-oprichniny.pdf

 
Судьба опричнины. Массовые репрессии и раскол кремлевских элит, фактор СВО и транзит власти. Эссе Владимира Пастухова* — Новая газета
https://novayagazeta.ru/articles/2025/07/22/sudba-oprichniny

Если бы Герасимов продвигался на фронте в том же темпе, в котором сводные роты «госдумцев» продвигаются по оккупированной ими территории права, то у Путина не было бы проблем. Вот буквально только что депутатский штрафбат сходу, без единой задержки взял линию «цитадель гугломанов», выискивающих в «сети» всякую ересь – правильно, нечего шастать. Но, поверьте, это не изолированный штурм, а лишь часть обширной общевойсковой операции путинского политического Генштаба по закрытию общества, которая идет своим чередом, и ничего чрезвычайного в ней нет. Нормальная попытка взять общество в полное окружение. Конкретно сейчас я фиксирую синхронное продвижение двумя параллельными колонами нога в ногу. Возможно, уже на эту осень намечено завершение двух многолетних стратегических спецопераций Кремля с кодовыми названиями «Русский героин» и «Цифровое крепостничество». Есть ощущение, что это два связанных между собой проекта. Первый связан с созданием альтернативной виртуальной реальности, а второй – с отсечением первичной физической реальности.
 
«Русский героин».
 
В самых общих чертах, первая история -  это про то, что власть очень быстро сообразила, что величие является наркотиком, скармливая который систематически, можно очень быстро превратить обывателя в медийного «торчка», который сам без постороннего понукания будет выхватывать из информационного потока только одну «мелодию»:  «мы за все хорошее, ну а вы  ..овно» (вообще одноименная песня группы «Ленинград» может считаться гениальным предвидением лейтмотива эпохи). Так что в России «героин» - исключительно от слова «герой». Именно поэтому сейчас тысячи ботов создают виртуальный миф о превосходстве всего русского над всем нерусским (об армадах МС-21 и Суперджетах-100, которые вот-вот полетят; о космических кораблях, которые пока бороздят только просторы Большого театра, но уже завтра понесутся к Луне с ядерными движками и так далее).
 
«Цифровое крепостничество». Но чтобы дополненная реальность хорошо работала, необходимо, чтобы ей не было конкурентоспособной альтернативы. А значит, надо привязать обывателя к «героиновой кормушке», заставить его брать пищу для ума только из одного отравленного источника. По-моему, это логично, так что лично у меня действия властей никаких вопросов не вызывают и никаких особых поводов поступать так, как они поступают, им не требуется. Просто все идет по плану, немного ускорились в ситуации стратегической неопределенности, но это в данном случае не главное. Они закрывают общество от внешнего мира и от самого себя, причем второе важнее первого. Способ конгениален. Вместо того, чтобы бегать за каждым юзером в сети или убить сеть целиком (что имеет свои отрицательные последствия), можно привязать человека к своему телефону, а телефон сделать главным обвинителем в любом суде. Быстро, дешево, впечатляюще.
 
План по валу
 
Я думаю, это с самого начало было в плане. Ну, хотя бы потому, что это красиво. Полностью закрытое и насквозь контролируемое общество соответствует представлениям опричной путинской элиты о прекрасном. Но раньше не накопилось достаточного технологического и политического ресурса для реализации на практике своего утопического проекта «Город без Солнца». А теперь есть. Как им кажется. Почему бы не попробовать сделать план по валу. С деньгами-то можно дела делать…
 
 

Небольшое послесловие к волнениям в Киеве.
Пост в двух частях.
Часть 1/2
 
Сначала я очень хотел написать о событиях в Киеве на прошлой неделе, удивительных хотя бы потому, что впервые за почти четыре года они не были связаны напрямую с войной. Я даже почти написал большой текст, но потом понял, что не успеваю за событиями, и бросил. Да и как успеть? В Киеве на прошлой неделе ставили настоящую мыльную НАБУ(и)КО.
 
Сначала Зеленский неожиданно прервал эксперимент по использованию «нетрадиционных» методов борьбы с коррупцией с помощью институтов «чрезвычайной юстиции», который сам же и начал на заре своего президентства. Это был один из его предвыборных приколов, который со временем стал фишкой его правления. Теперь фишку сняли с доски за ненадобностью. Но народ за фишку вступился. Может быть, не столько потому, что ему так дороги малопонятные аббревиатуры НАБУ и САП, сколько по «принципу Бродского» - если Евтушенко против колхозов, то я за. Похоже, несмотря на войну, отношения между обществом и Зеленским подошли именно к этой черте – если слуги народа против независимости «антикоррупционного ЧК», то общество – за.
 
Дальше и вовсе пошла какая-то мистерия-буфф. После протестов и окрика европейцев Зеленский достаточно суетливо внес в Раду новый закон «точно такой же, но другой». Если к нему присмотреться с лупой, то не совсем такой, конечно. Хотя уже и не в законе дело, потому что после обысков в НАБУ стало понятно, что в наших широтах бьют не по закону, а по чему-то другому.
 
Но цукатом на «Киевском торте» (кстати, давно исчезнувшем куда-то, а жаль) стало то, что вдруг выяснилось, что президентская фракция  в Раде не готова голосовать за новый президентский закон – то есть не готова возвращать этим самым непонятным НАБУ и САП никакую независимость. Короче, теперь сам Вий ногу сломит в попытках понять, кто там за что, и, видимо, это и было на самом деле политической целью. Чем мутнее политическая вода, тем более крупную рыбу в ней можно выловить. Так что остается лишь ждать, кто попадется на удочку.
 
Конец первой части. Продолжение в следующем посте.
 
 
 

Часть вторая. Начало в предыдущем посте.
 
На взгляд стороннего наблюдателя (каковым я и являюсь), действия Зеленского выглядят как самострел. И не потому что НАБУ и САП, полномочия которых он подрезал, были настолько уж мощными и незаменимыми инструментами борьбы с коррупцией, что общество жить без них не может. Как справедливо написала Ангелина Карякина, – одна из наиболее интересных для меня молодых журналистов в Киеве, - среднестатистический обыватель вообще с трудом понимает, о чем конкретно идет речь в новом законе и как это связано с его повседневной жизнью в условиях войны.
 
Полагаю, что мы наблюдаем не конфликт с «массой», а конфликт с «гражданским обществом» Украины, слухи о смерти которого, к счастью, оказались сильно преувеличены. А популярная, разгоняемая в сетях теория, что всех протестующих подкупил Порошенко, а сами НАБУ и САП действовали исключительно по указке Кремля, безусловно остроумна, как и все, что связано с Зеленским, но в нее очевидно не вписывается данный его офисом «задний ход».
 
Дело не в том, что НАБУ и САП – это такие ценные «цацки». Я сам считаю идею спецорганов по борьбе с коррупцией деструктивной и тупиковой. И не только потому, что согласен с Гоголем, который еще 200 лет тому назад написал, что, если вы нанимаете специального чиновника для слежки за другим чиновником, то должны быть готовы к тому, что очень скоро вам придется нанять третьего еще более специального чиновника для слежки за первыми двумя. К сожалению, уже имеющаяся практика работы подобного рода учреждений (например, в Гватемале, где местный ФБК превратился после смены режима в местный НАБУ), насажденных с легкой руки все того же US AID  в разных частях мира (нет, я не трампист), доказывает, что сами эти учреждения склонны к быстрой деградации.
 
Но для активной части общества эти «новации» приобрели символический характер и стали частью мифа о европейском выборе – веры, на алтарь которой положены уже сотни тысяч жизней. А с символами веры надо обращаться осторожно. Тот, кто этого не понимает, очень часто проигрывает, казалось бы, абсолютно выигрышные политические партии. Я не исключаю, что Зеленский сфолил гораздо грубее, чем кажется на первый взгляд, и в итоге получит от судьи в поле не желтую, а красную карточку.
 
Впрочем, не будем забегать вперед. Ближайшие дни покажут, будут ли события в Киеве и других городах Украины, где люди вышли с протестом, иметь продолжение. Однако вне зависимости от исхода противостояния сами эти протесты выглядят как важное свидетельство того, что все было недаром. По крайней мере, до сих пор. Но, к сожалению, требуется добавить – «пока». Если общая тенденция сохранится, то и в Киеве, как в Москве, нечто подобное скоро станет невозможно.
 
 
Конец второй части. Начало в предыдущем посте.

ТРАГЕДИЯ ИЗРАИЛЯ: ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ ЗАДАЧА НЕ ИМЕЕТ РЕШЕНИЯ?
Пост в 2-х частях.
 
Часть первая: Где главная угроза?
 
Писать сейчас о политике Израиля в Газе – все равно что добровольно идти на плаху, у которой дежурят два палача. Если промахнется один, второй добьет. В моем случае можно заранее рассчитывать на гостеприимство обоих, так что предвкушаю двойное удовольствие. Но и не идти сегодня на плаху нельзя: дискуссия зашла, по-моему, в такой тупик, из которого нельзя выбраться, не дав задний ход. Так что, хоть все спорящие мне друзья, но истина действительно дороже.
 
К сожалению, до 7 октября 2023 года ни внутренняя, ни внешняя политика Израиля не были в фокусе моего внимания. Это было местами интересно, это было важно, но не более того. Лично меня это не касалось. То, что я узнал о  трагедии 7 октября, взорвало мозг и разорвало душу. Причем даже не зверствами апокалиптического масштаба со стороны исполнителей (я юрист по образованию и профессии, поэтому изуверскими преступлениями и психическими девиациями с садистическими наклонностями меня не удивить), а выверенным холодным расчетом организаторов, который филигранно вписал этот садизм в мировую политическую повестку и, как мы теперь видим, ни в чем не ошибся ни разу.
 
С самого первого дня я мысленно благодарил Бога за то, что я не тот человек, которому надо брать на себя ответственность за судьбу Израиля, потому что решений стоящих перед ним проблем сейчас нет: ни хороших, ни плохих. Любая критика того, что делает кабинет Нетаньяху сегодня, страдает однобокостью, и потому не предлагает вразумительной, не утопической альтернативы. Но, к сожалению, и не писать о том, что эта политика тупиковая и ведет, в конечном счете, к катастрофе, тоже нельзя. Хотя бы потому, что есть надежда на то, что следующие поколения окажутся умнее и удачливее нынешних и, имея адекватное представление о реалиях, смогут найти выход из тупика, который пока не просматривается.
 
В чем я вижу главную угрозу сегодня? Она расположена далеко от границ Израиля и, более того, нигде конкретно не локализована. По ней нельзя нанести ракетный удар и уничтожить глубинными бомбами. Она растворена в атмосфере, которая никогда со времен первой половины прошлого века не была такой ядовитой и враждебной как для Израиля, так и для евреев, проживающих за пределами Израиля. Мы никогда достоверно не можем сказать, произошло бы окончательное слияние двух параллельно существовших миров, - мира лево-либеральной интеллигентской идеологии и мира антисемитской ксенофобии, - в единый поток, если бы не было трагедии 7 октября и спровоцированной ею военной операции в Газе (в меньшей степени – серии антииранских войн 2024-2025 годов), но мы можем точно сказать, что именно после этих событий два этих движения слились в единый и, видимо, уже неразделимый поток.
 
Сегодня главный стратегический враг Израиля давно не Иран. Борьба с Ираном – это сражение за прошлое. Война будущего – это конфликт с коллективным Западом, который неизбежно случится после того, как через один поколенческий шаг нынешние юноши и девушки, размахивающие палестинскими флагами, станут мейнстримом и властью. И эту войну Израилю не выиграть, потому что на два фронта, - против исламского Востока и антисемитского Запада, - он воевать не сможет.
 
Конец первой части. Продолжение в следующем посте.
 
 

Часть вторая: В промедлении благодать?
Пост в 2-х частях. Начало в предыдущем посте.
 
К сожалению, теперь все ранее принятые руководством Израиля и планируемые к принятию решения нам приходится оценивать, в первую очередь, в контексте того, насколько они усугубляли и усугубляют ставшую неожиданно приоритетной перспективную угрозу глобальной изоляции Израиля. Не сейчас, но через один-полтора поколенческих шага практически наверняка.
 
Это не меньшая угроза, чем перспектива создания Ираном ядерного оружия, но менее заметная и менее осмысленная. И, если поместить все действия израильского руководства именно в эту систему координат, то многое из того, что сейчас кажется бесспорным, будет выглядеть, как минимум, оспоримым.
 
Часто и не без оснований утверждается, что альтернативы наземной операции в Газе не было. Не берусь утверждать обратное, но могу его предположить. На мой взгляд, альтернатива действию есть всегда – бездействие. То есть чисто формально Израиль мог остаться в рамках традиционной для него реакции на атаки «от обороны». Я не знаю, было бы это лучше или хуже, но чисто теоретически это можно себе представить, и поэтому такую опцию вполне можно рассматривать как альтернативный сценарий.
 
На первый взгляд, «оборонительная» позиция смотрится совсем невыигрышно, поскольку является изматывающей экономически и психологически и при этом не обещает никаких перспективных ответов на насущные вызовы, не говоря уже о том, что она не решала проблему заложников (впрочем, и наступательная позиция, как выяснилось позднее, не является в этих вопросах панацеей). Но на большой дистанции, если смотреть на приоритеты под другим углом зрения и в первую очередь думать о предотвращении глобальной изоляции, угроза которой, видимо, не была просчитана, эта позиция может показаться вполне конкурентоспособной стратегией.
 
Безусловно, отказ от наземной операции в Газе в тех условиях был политически проигрышным решением и, скорее всего, стоил бы Нетаньяху власти, но мы сейчас не об этом – не можем же мы ставить судьбу народа и государства в зависимость от судьбы одного, пусть и выдающегося политического деятеля? При любых обстоятельствах Нетаньяху останется величайшей исторической фигурой в судьбе Израиля, но, возможно, в тот момент им пора было пожертвовать.
 
Конец второй части. Продолжение в следующем посте.
 

Часть третья: Альтернативная история катастрофы
Пост в 3-х частях. Окончание.
 
Конечно, любое государство должно стремиться к стабилизации своего внутреннего и внешнего положения и, прежде всего, к минимизации внешних угроз. Но Израиль изначально появился на свет в обстоятельствах, исключающих мирное и беспроблемное сосуществование с окружающим его миром. По сути, трагедии масштаба 7 октября уже с первых дней его существования были включены в «политическое меню». В свидетельстве о рождении Израиля было написано: трудный ребенок с драматической судьбой. Реакция на эти "запрограммированные вызовы» судьбы может быть очень условно «оборонительной» и «атакующей». При этом все понимают, что оборона, как правило, бывает активной. И, тем не менее, различие существенно.
 
Так, активная защита в рамках имеющихся реалий позволяет если не устранить угрозу, то сильно сократить количество эксцессов (в конце концов, трагедии такого масштаба как 7 октября не было несколько десятков лет, и то, что она случилась именно сейчас, очевидно было также и следствием субъективных факторов (просчетов), которыми можно учиться управлять). Не идеально, но можно жить.
 
Конкурирует с таким подходом популистская попытка полностью устранить угрозу в будущем, то есть изменить свою карму и найти окончательное решение всех или хотя бы части внешних проблем. На мой взгляд, это принципиально нерешаемая задача на данном этапе исторического развития Израиля. В том числе, например, в части надежд на полную ликвидацию инфраструктуры ХАМАС в Газе.
 
Но, конечно, большинству, потрясенному масштабом трагедии, второй подход кажется предпочтительным. К сожалению, очевидные и популярные решения не всегда являются правильными и особенно дальновидными. Мне не хотелось бы давать советы со стороны, я лишь замечу, что, на мой взгляд, уникальная выживаемость еврейского народа во многом была исторически обусловлена его не менее уникальным умением слышать голос судьбы и не пытаться ее изменить. 
 
Примитивная стратегия, сводящаяся к тому, чтобы терпеть и держать удар, в долгосрочной перспективе иногда дает лучшие результаты, чем попытка самим нанести  удар - сокрушительный, но зачастую так ничего и не решающий. Мы не знаем, каким был бы мир, если бы Нетаньяху ограничился только тем, что сделала Голда Меир после трагедии в Мюнхене.
 
При этом никто не говорит об отказе от возмездия, но его формы и масштаб могут быть разным. Ведь решая одну проблему, мы создаем другие. Представим, что «успехи» в Газе были бы менее впечатляющи, но зато сделка с саудитами была бы доведена до конца. Одновременно представим, что в Европе и Америке у левых пропалестинских активистов была бы выбита почва из-под ног и они не смогли бы переключить внимание общественности с теракта на контртеррористическую операцию? При этом, разумеется, ХАМАС продолжал бы сидеть в Газе, и пришлось бы непрерывно, как и прежде,  отбивать его ракетные атаки и бороться с его террором, укрепляя границы и разведку.  Было бы лучше или хуже? У меня нет ответа на этот вопрос, но это не значит, что его не надо задавать.
 
Подводя итог написанному, не могу не заметить, что в целом обида, раздражение и даже ярость, эмоционально совершенно оправданные в этих обстоятельствах, – это не то, что сегодня может быть полезным для Израиля. Решение нужно искать на путях трезвого осмысления реальности и адаптации к ней, что, собственно, всегда и составляло силу еврейского народа.
 
Окончание третьей части. Начало в 2-х предыдущих постах.