Чтобы понять, зачем существует интернет, надо поглядеть на то, чем он занят. А занят он в основном тем, что прокачивает сквозь себя порнуху – она составляет по меньшей мере треть трафика. Этот пульсирующий черный полип, разросшийся над кремниевой инфраструктурой, и был главным оружием Птиц. Он был подобен тяжкому грузу, который постепенно налипал на мировое блюдо – и необратимо выводил его из баланса, смещая древнее равновесие. Он затягивал в свою воронку Кешу и огромное число его товарищей по несчастью – медленно и непреодолимо, так что предотвратить будущую катастрофу было нельзя уже никакими усилиями грядущих Киклопов.

Если вдуматься, мы в двадцать первом веке даже римлян обогнали по жестокости. У них Колизей был один на всех, и ходили туда раз в неделю. А у нас колизей в каждом доме, работает двадцать четыре часа, и всё чисто, сука. Никакой ответственности, никакой моральной вины.

Так стоило ли бояться своего предназначения? Это как если бы гвоздь боялся молотка…

Единственный способ победить Вепря – вообще отказать ему в существовании, понял Рудольф Сергеевич. Сделать так, чтобы в сознании не осталось идеи Творца. Для этого нужно отобрать у людей избыточную энергию, прежде позволявшую им догадываться о Боге. Когда ни в одной из божественных Двоиц и Троиц, которые он созерцал, не найдется места для Создателя, того просто не станет… Бога можно умертвить лишь одним способом – забыть его полностью… Это будет долгая и трудная битва. Но победу в ней можно одержать.

С первого взгляда казалось, что это какой-то зубной протез, или мост вроде тех, с помощью которых исправляют неправильный прикус. Эта штука, кажется, надевалась на верхний ряд зубов – и упиралась округлым выступом в нёбо. На ней было что-то вроде нежнейших плоских присосок.

Я заметил на пластине скругленные и утопленные в поверхности кнопки и еще что-то вроде трэкпэда – выступающего подвижного шарика. Я несколько раз повернул шарик пальцем – он вращался удивительно легко. Потом я чуть нажал на него, и вдруг в металлической поверхности открылось крохотное окошко, за которым были видны тончайшие щетинки – словно там скрывалась потайная зубная щетка. В общем, это была крайне странная вещь.
Образец, который вертела в руках Софи, отличался от моего – он был толще, и у него имелось два шарика-трэкпэда. Дырочек со спрятанными щетинками тоже было больше.

«Бэтман Аполло»
Виктор Олегович Пелевин
2013 год

Всё вокруг меняется каждый миг, и в каждый момент мир представляет собой сумму иных обстоятельств, чем секундой до или после. Люди, с которыми мы имеем дело, тоже постоянно меняются и ведут себя по-разному в зависимости от того, какие именно мысли попадают в моментальное сечение их умов. Поэтому, выбирая временную и пространственную точку своей встречи с миром, мы занимаемся совершенно реальной магией, может быть, даже единственно возможной магией, потому что каждый раз мы решаем, в какой именно мир нам вступить. В одном нас ждёт падающий из окна горшок с бегонией или несущийся из-за угла грузовик, в другом - благосклонная улыбка Незнакомки или толстый кошелёк на краю тротуара, и всё на одних и тех же улицах…

Числа

Помни главное – есть большая разница между честностью и правдивостью. Правдивым может быть только знающий, что есть истина. А с этим у людей проблемы, да и у тебя тоже.

Ты можешь быть честным на сто процентов, но это не значит, что ты будешь говорить правду. Это удаётся очень немногим.
У честности есть лишь одно преимущество – чисто эстетическое.
Нечестное искусство смердит.

KGBT

Чем меньше остается скрытого от тебя, тем меньше взрослые склонны прощать тебе за твою чистоту и наивность; получается, что просто видеть этот мир уже означает замараться и соучаствовать во всех его мерзостях...

Он создал мир, чтобы любить его – чтобы все твари в мире любили друг друга и своего Творца и жили одной большой дружной семьей.
Но мир был несовершенным. Не потому, что Древний Вепрь был зол или глуп, а потому, что иначе мир просто не смог бы существовать. Совершенство нельзя было совместить с бытием.
Николай попытался понять почему – и в глазах Вепря промерцал ответ.

Это было так просто. Мир существовал во времени. Время подразумевало изменения. А изменения подразумевали «лучше» и «хуже». Так появлялось хорошее и плохое, и чем сложнее становился мир, тем труднее было предсказать их чередование. Но никто не хотел этого понимать. И все созданные Вепрем твари – от высших ангелов до простых зверей – мстили ему за это несовершенство, не понимая, что без несовершенства не было бы их самих. Даже в несовершенном мире можно было бы жить почти счастливо, соблюдая несколько простых правил, которым Вепрь подчинил мироздание. Но следовать правилам живые существа должны были сами. Вепрь не мог сделать этого за них. В глазах Древнего Вепря застыла бесконечная любовь – и бесконечная печаль. Николаю показалось, что тот похож на старого доброго сапожника, наплодившего много неблагодарных детей, которые ежедневно попрекают его своей бедностью и неустройством – а сапожник только втягивает голову в плечи, стирает попадающие в него плевочки и старается работать шибче, зная, что дети никогда не поймут, какой крест несет их отец, ибо они и есть этот крест…

И если ободрать с их мира все маниту, мы увидим галлюцинирующих термитов, работающих в каменных сотах, а если вырвать все щупальца маниту из их умов, мы увидим разлагающиеся белковые тела, лихорадочно вырабатывающие один мозговой наркотик за другим, чтобы забыть о надвигающемся распаде.

SNUFF

– это уже не дно, а какая-то сверхглубокая скважина....

– Слова «обман богов» можно понять двумя способами. Или ты обманываешь самих богов, или обманываешь кого-то так, как делают боги. Обмануть самих богов трудно. А вот если ты умеешь обходить их законы вместе с ними... Это уже магия.
– Магия?
– Нарушение правил, установленных небом. Но маг обходит их хитро. Он действует не как бандит, взламывающий витрину, а как юрист, находящий дыры в законах. Такое возможно, потому что боги оставили в законах природы множество лазеек для себя. Они доступны и мне.

Пространство расширяется быстрее, чем свет прилетает. Такая инфляция сильная. Как если цены растут быстрее, чем зарплата. Получается, что зарплата все больше, а денег все меньше. И так четырнадцать миллиардов лет.

Надо уметь правильно составлять запрос, Маркус. Это в наше время и есть величайшее из искусств.

А чем меньше остаётся скрытого от тебя, тем меньше взрослые склонны прощать тебе за твою чистоту и наивность; получается, что просто видеть этот мир уже означает замараться и соучаствовать во всех его мерзостях — а по вечерам в тупиках коридоров и тёмных углах камер бывает много страшного.

И вот из зыбкого тумана забывающегося детства выплывает — как при наведении фокуса — понимание того, что ты родился и вырос в тюрьме, в самом грязном и вонючем углу мира.

И когда ты окончательно понимаешь это, на тебя начинают в полной мере распространяться законы твоей тюрьмы. Но и что из этого?

Онтоголия Детства

– Позвольте, адмирал... Я уже видел это.
– Конечно. Нейросеть готовила вас к новому заданию. Мать Люцилия прислала координаты еще неделю назад.
– А как же сестры-христианки, которых я замучил в Риме?
– Возможно, это была нейросетевая оптимизация вашей памяти.
– Так я замучил их на арене или нет?
– Сложно сказать, – ответил Ломас. – Нейросеть выбрала для вас такой реабилитационный маршрут, и теперь это ваше субъективное прошлое. Вы спрашивали, как следствие может предшествовать причине. Вот вам свежий пример.

Дело в том, что для мозга причина и следствие – это просто воспоминания. А последовательность воспоминаний субъективна. Что вы вспомните первым, то первым и будет.

Круть

Выступая перед большой массой затюканных людей без баночной перспективы, следует помнить, что они хотят просто отдохнуть: или как следует поржать, или поплакать, но сладко.

Пугать их не надо. Им страшно и без тебя.

Жизнь бессмысленна и зла, изменить это невозможно при всем желании — и больше всего наши братья и сестры нуждаются в душевной анестезии.

Их утешают красивые сказки и надежда протиснуться в вечность хоть тушкой, хоть чучелом.

Значит, надо ее дать. Художника кормят именно за это.

Искусство продается лучше, если у него оптимистичный финал. Продажный (в хорошем коммерческом смысле) художник обязательно постарается натянуть его на оскаленный череп бытия.

KGBT+

Над танцплощадкой зазвучала новая песня — женщина печально спрашивала у темного неба, луны и двух бредущих по пляжу фигур в темных плащах, где она сегодня, и жаловалась, что не знает, где ей найти не то себя, не то еще кого-то — последнее слово было неразборчивым, но это не имело значения, потому что дело было не в словах и даже не в музыке, а в чем-то другом, в том, что все вокруг тоже погрузилось в печаль и размышляло, где оно сегодня и как ему найти не то себя, не то что-то еще.

– Я попытался узнать, когда все началось и как. Следов почти не осталось. Все вычислительные штуки – компьютеры, чипы, программы – вошли в нашу жизнь в конце двадцатого века. Это выглядело как естественный прогресс человечества. Придумали полупроводниковый pn-переход, потом диод, потом транзистор, потом логический элемент, микропроцессор и так далее. Люди вроде бы постепенно изобретали все сами, техническая революция происходила у всех на виду – поэтому никому в голову не закрадывались подозрения. Никому, кроме одного человека… – Кого? – послушно спросил Кеша. – Его звали Джон Лилли. Памяти о нем в современной культуре не осталось, а его книги изъяты из баз данных.

<…>

– У человечества был шанс, – продолжал он. – Джон Лилли пытался связаться с президентом США и рассказать правду. Но его подняли на смех, назвав обдолбившимся хиппи. Он много раз пробовал достучаться до людей, но его прозрение объявили бредом спятившего наркомана. Постепенно сказанное им было убрано из открытого доступа… И все это время Голливуд отравлял людям мозги своим межзвездным мылом, изображая космических спрутов и внеземных блондинок. Людей все равно было не убедить. Они ведь создавали будущее сами. Они двигали прогресс своими руками – им казалось, что они понимают его природу и цель.

Цукербрины

– В естественной природной среде самцы везде и всегда украшают себя, чтобы понравиться самке. Самка подобным себя не утруждает. Мелкие исключения лишь подчеркивают правило. Но у человека этот великий древний закон перевернут с ног на голову. Женщина не только продолжает род – патриархия вынуждает ее вдобавок взять на себя эстетическую функцию самца, освобождая последнего от любых биологических нагрузок вообще…

– Яркий, привлекательный и часто неудобный наряд женщины, – продолжала Жизель, – ее сложная прическа, каблуки, косметика на лице и так далее – это имитация брачной раскраски самца, которую в природе формирует тестостерон. Носитель тестостерона даже эту ношу взваливает на женщину, оставляя себе одно чистое наслаждение… Я хочу, чтобы следующая моя фраза отпечаталась в твоем мозгу навсегда.

Таня кивнула.

– Гламур – это изобретение патриархии. Это внедренная в женскую психику троянская программа, которую патриархия ежедневно апдейтит через весь свой инструментарий «женских» в кавычках журналов и сайтов. Одновременно с этим, – Жизель по-учительски подняла палец, – патриархия издевается над женщиной за якобы свойственную ей тягу к этому самому гламуру. Такая изощренная смысловая подмена – одно из самых подлых нравственных преступлений в истории человечества…

Фудзи