Интернет-дистрибуция — это, естественно, вопрос не моральный, а технический. Она существует во всем мире, но только у нас организована таким образом, что порталы размещают принудительную рекламу на страницах с пиратскими линками — и ни за что при этом не отвечают. На Западе их давно засудили бы до мышей, потому что элементарно можно доказать, что они таким образом наживаются на пиратстве. У нас этого не происходит, потому что на фоне большого воровства маленькое кажется незаметным и даже естественным — таким, знаете, контрапунктиком в государственной фуге.

Ясно, что Верховный Владыка простит всех без исключения и немедленно направит их в рай. Люди сами превратят его в ад, точно так же, как превратили в него землю.

Куклы не умирают, в них просто перестают играть.

Почему она стала прятать свое тело? – думал Т. – Уже увяла? Может быть, ее изуродовали роды… Какой, однако, гадкий каламбур – „изуродовали роды“. Гадкий и точный.

Но раньше она вела себя иначе. Она и была другой. Безгрешной светлой частицей весны – именно это к ней и влекло. А город все украл… Или не город? Неважно, кто. Главное, что женщина в своем ослеплении думает, будто способна подменить это мимолетное цветение природы, намазавшись помадой и белилами, надушившись парижскими духами и украсив себя золотом… Смешно. Только впору не смеяться, а плакать, потому что делает она это вынужденно, на потребу мужской похоти в зловонных клоаках городов, вместо того, чтобы радостно работать в поле…

– А просветление?
– Что такое просветление? Это что-то такое буддийское, да? Но даже у буддистов на этот счет единого мнения нет. Почему бирманское просветление так сильно отличается от тибетского?

– А они отличаются?
– Еще как. Японский дзен-мастер кажется бирманскому учителю даже не вошедшим в поток. Для тибетского бонпо оба гуляют где-то в потемках.

Когда монах-теравадин слушает на ютубе англоязычный дзогчен, он думает, что это косметическая психотерапия-лайт для домохозяек. А к нему самому в это время крадется седобородый индус, чтобы обвинить его в дуализме… Все эти просветленные мужи бьют друг друга канделябрами по бритым черепам много тысяч лет.

– Но ведь в конце они приходят к одному и тому же?

– Кто тебе сказал?
Я замялась. Это была та редчайшая жизненная ситуация, когда ссылка на БГ как на духовного авторитета не канала.

– Вовсе нет, – сказал Тим. – Если ты, конечно, не говоришь о смерти. Пока мартышки живы, они кривляются по-разному.

Одна узнает «природу ума», не понимая, что упаривает философскую концепцию до простейшего эха, и узнается именно концепция, за годы тренировки редуцированная до переживания-символа.

Другая мартышка следит за феноменами восприятия, не замечая, что сама создает их своим поиском. Чем дольше она греет воду у себя в голове, тем сильнее там булькает, пока чайник не отключится.

Третья мартышка простирается перед иконой и стяжает какого-нибудь «духа» – и тот, натурально, подваливает в заказанных объемах и формах… Все духовные практики – это генерирование специфических эффектов в потоке восприятия, и эти эффекты в каждой традиции свои.

Общее у них только то, что они возникают из ничего и исчезают без следа. Все, что обнаруживается, перед этим фабрикуется. Особенно так называемая несфабрикованность.

Исследовать духовную реальность невозможно, потому что она не просто зависит от нашего внимания – она и есть замкнутый на себя поток внимания, способный порождать что угодно. Змея, кусающая свой хвост.

«Изучать» этот поток – как вопрошать ночь, какой из снов настоящий…

Непобедимое солнце

Смайлик — это визуальный дезодорант. Его обычно ставят, когда юзеру кажется, что от него плохо пахнет. И он хочет гарантированно пахнуть хорошо.

Дело было не в том, кто из голосов «прав», а в самом этом сумеречном состоянии духа, различавшемся по интенсивности от шторма до ряби – которое полностью лишало ум его, так сказать, отражательной способности, пряча от человека небо вечности с его великими звездами. Я догадывался, что именно для этого мировые эмиссионные банки и финансируемая ими культурка и поддерживают так называемый «прогресс», этот вечно тлеющий конфликт между равновонючими «старым» и «новым». Вечность не то что брезговала войти в пораженные клокочущим смятением души. Она просто не могла.

Цукербрины

У человеческого мозга есть два одновременных модуса восприятия. Первый – невнимательное, но широкое сканирование всей реальности сразу. Второй – пристальный анализ того, на что направлено сознательное внимание.

Нашу симуляцию можно считать своего рода волшебной линзой, все время перемещающейся вместе с сознательным вниманием. Человеку кажется, будто линза увеличивает то, на что направлено внимание. А она в это время подделывает изображение.

Античность возникает именно там, в линзе. Поэтому объем нейросетевых вычислений, необходимых для того, чтобы держать сознание в «Древнем Риме», не так уж и велик. Периферию сознания мы не контролируем – она шита белыми нитками. Но каждый скачок внимания к любому ее объекту будет перехвачен симуляцией и оформлен как надо.

Путешествие в Элевсин

Известно, что в ситуации перманентного стресса может произойти даже полное переформатирование человека. Стремление выжить в изменившихся условиях приводит к возникновению личности, ничем не отличающейся от оптимального социального, идеологического и культурного камуфляжа для локальной среды.

Маскировка подобной личности не нужна: совершенный камуфляж становится ее единственной сущностью, и никакая непрозрачность, никакая гносеологическая гнусность теперь невозможны.

Путешествие в Элевсин

Мы почему-то думаем, что «жизнь» должна опираться на органику, на разных червей и обезьян, ползающих по поверхности громадных каменных шаров. И других вариантов мы просто не видим. До такой степени, что у нашего Бога есть свойственный приматам волосяной покров – борода, за которую его то и дело хватают отважные человеческие мыслители.

Но «жизнь» – это просто переживание ограничений и обязательств, накладываемых материей на сознание. Сцепление одного с другим на некоторое время. И происходить это сцепление может любым способом, какого только пожелает сознание, выдумавшее эту самую материю для своего развлечения.

Фудзи

В мире без Бога зло было бы не злом, а корпоративным этикетом.

Проследи сам – что, как, почему и откуда выросло. Если ваш собственный причинно-следственный голем кусает вас за жопу, значит, созрела карма. Кушать подано. Ваше говно приняло форму бумеранга и летит назад.

Элевсин

Ты спрашиваешь, как здесь дела. Если коротко, надежда на то, что обступившее со всех сторон коричневое море состоит из шоколада, тает даже у самых закаленных оптимистов. Причем, как остроумно замечает реклама, тает не в руках, а во рту.

Книга оборотня

- Запомни, когда человек перестает слышать стук колес и согласен ехать дальше, он становится пассажиром.

- Нас никто не спрашивает, согласны мы или нет. Мы даже не помним, как мы сюда попали. Мы просто едем, и все. Ничего не остается.

- Остается самое сложное в жизни. Ехать в поезде и не быть его пассажиром.

Желтая стрела

Когда мы думаем, мы как бы пытаемся вспомнить некую мысль, которой на самом деле ещё не было. В этом природа творчества. Мы откуда-то знаем эхо звука, который хотим услышать.

– Человеку сложно обидеть бога, – ответил Акинфий Иванович.
– Худшее, что может случиться – вы его собой не заинтересуете.

Человек умеет говорить с другими людьми. Но с богом так разговаривать нельзя. Бог не поймет наших слов.

Вернее, он не станет их слушать, потому что они отражают скудное и ошибочное человеческое разумение. Однако движения сердца, возникающие до слов, богам понятны. Бог не слышит тебя, когда ты говоришь слова «гнев», «любовь», «радость».

Но он видит тебя, если ты охвачен гневом или радостью. А лучше всего он видит тебя, когда ты чувствуешь любовь…

Сама я не берусь сказать, что такое любовь – наверно, ее и Бога можно определить только по апофазе, через то, чем они не являются. Но апофаза тоже будет ошибкой, потому что они являются всем. А писатели, которые пишут о любви, жулики, и первый из них – Лев Толстой с дубиной «Крейцеровой сонаты» в руках. Впрочем, Толстого я уважаю.

Священная книга оборотня

– Господин, ты говоришь, что никаких душ нет и наши башмаки обретают вечность вместо нас. А на корабле ты рассказывал про демона, заново создающего наши души после смерти… Не противоречит ли одно другому?

Порфирий захлопал в ладоши.

– Противоречит! Еще как! Ты спросил, в чем главная смысловая линия моего опуса? Именно в этом противоречии. В этой мучительной двойственности. В колебании и страхе. В надежде на невозможное. Я пытаюсь примирить крайности в своем труде и в своем уме, но ничего не выходит. И знаешь почему?

– Почему?

– Потому что Бог есть главное противоречие. Божественное противоречие. Ошибка, становящаяся истиной. Истина, становящаяся ошибкой… Где Бог, там всегда зияет какая-то огромная несуразность. Не зря жрецы Египта говорили: «Верую, ибо дико». Я пытаюсь уловить именно эту абсурдную тайну. Или, вернее, намекнуть на нее, потому что уловить ее неводом слов трудно – можно лишь бросить его туда, где увидел мерцание… Понимаешь теперь, о чем мой главный опус?

– Нет, – сказал я.

– Отлично, – засмеялся Порфирий. – Значит, до тебя правда начинает доходить.

Дальше мы шли молча.

ПутешествиеВ в Элевсин

В детстве не знаешь, куда тебя кривая вывезет. Можешь стать героем-летчиком, можешь – серийным убийцей. Можешь – миллионером, реально. Можно уйти в будущее по любой тропинке. А когда перед человеком открыты все дороги, он счастливый и веселый от одного сознания –даже если никуда по ним не пойдет. Все шлагбаумы подняты, из окна видна даль и все такое.

Когда взрослеем, шлагбаумы один за другим опускаются, и путей впереди остается все меньше и меньше.

Искусство лёгких касаний