🚩Мне 24 года. Я залез на фонарь и кричу свои стихи, посвящённые Есенину. Памятник только поставили к его столетию в Москве на Тверском бульваре. И тут снег повалил. И тревожный 1995 год подходил к концу. А мы тогда мечтали о таком движении, которое объединит молодых колких и ершистых, а главное талантливых поэтов всего русского Мира, многие из которых ещё не родились! Тот день вспомнился сегодня, потому что пришло радостное известие: выстроенный нами корабль Всероссийского фестиваля молодой поэзии Филатов Фест им. Леонида Филатова отправляется в своё одиннадцатое путешествие!
У поэтов есть свой большой и главный русский лайнер, который в этом году отметил свой десятилетний юбилей. «Первый убедительный червонец», как пел Высоцкий. Нас вновь поддержал Президентский Фонд Культурных Инициатив!
Огромное спасибо за эту поддержку и вклад в современную литературу!
Мы уже формируем сообщество, которое станет лицом времени 30-40 годов русской культуры.
#президентскийфондкультурныхинициатив
#пфки
#филатовфест
#московскийтеатрпоэтов
@pfci.grants
У поэтов есть свой большой и главный русский лайнер, который в этом году отметил свой десятилетний юбилей. «Первый убедительный червонец», как пел Высоцкий. Нас вновь поддержал Президентский Фонд Культурных Инициатив!
Огромное спасибо за эту поддержку и вклад в современную литературу!
Мы уже формируем сообщество, которое станет лицом времени 30-40 годов русской культуры.
#президентскийфондкультурныхинициатив
#пфки
#филатовфест
#московскийтеатрпоэтов
@pfci.grants
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Чичерина-Маленко.
Совместная композиция
«Было дело».
С любовью к Донбассу.
Совместная композиция
«Было дело».
С любовью к Донбассу.
НАСТОЯЩИЙ ОГОНЁК
Весь народ в двенадцать
ночи будет рад
Щёлкнуть пультом, чтоб Малевича квадрат
Превратился вдруг из чёрного в живой,
Чтоб теплее стало в комнате зимой.
Настоящий новогодний огонёк -
Над есенинскими
крышами конёк,
Песня Лёши,
скрипка Пети
Без фанфар
И за столиком
читающий Захар.
Настоящий новогодний огонёк -
Это с новыми
стихами Игорёк,
Это яростная
Юлькина струна,
Это будущая
русская весна.
Настоящий новогодний огонёк -
Это с дочками рабочий паренёк,
Это слесарь,
сталевар и медсестра,
Это тихие солдаты у костра.
Настоящий новогодний огонёк -
Не обманутый лисичкой колобок,
А Иванушка, что вспомнил вдруг родство
И был заново рождён на Рождество.
Вот Гагарин, Магомаев и Бернес
Огоньками согревают нас
с небес.
И сегодня есть
герои-маяки,
Зажигающие в сердце огоньки.
Чувство меры позабывшим невдомек.
Но зажегся уже русский огонёк
Он одних лучами жизни исцелит,
А других на вечный срок испепелит.
Мы стоим на остановке, видим свет,
Есть у каждого мечта
и есть билет.
Всех причастных, с кем знаком и незнаком
С Новым годом!
С настоящим огоньком!
Весь народ в двенадцать
ночи будет рад
Щёлкнуть пультом, чтоб Малевича квадрат
Превратился вдруг из чёрного в живой,
Чтоб теплее стало в комнате зимой.
Настоящий новогодний огонёк -
Над есенинскими
крышами конёк,
Песня Лёши,
скрипка Пети
Без фанфар
И за столиком
читающий Захар.
Настоящий новогодний огонёк -
Это с новыми
стихами Игорёк,
Это яростная
Юлькина струна,
Это будущая
русская весна.
Настоящий новогодний огонёк -
Это с дочками рабочий паренёк,
Это слесарь,
сталевар и медсестра,
Это тихие солдаты у костра.
Настоящий новогодний огонёк -
Не обманутый лисичкой колобок,
А Иванушка, что вспомнил вдруг родство
И был заново рождён на Рождество.
Вот Гагарин, Магомаев и Бернес
Огоньками согревают нас
с небес.
И сегодня есть
герои-маяки,
Зажигающие в сердце огоньки.
Чувство меры позабывшим невдомек.
Но зажегся уже русский огонёк
Он одних лучами жизни исцелит,
А других на вечный срок испепелит.
Мы стоим на остановке, видим свет,
Есть у каждого мечта
и есть билет.
Всех причастных, с кем знаком и незнаком
С Новым годом!
С настоящим огоньком!
В новогоднюю ночь
Обездоленным май напророчь.
Время - деньги,
Слова - неподдельные водные знаки.
Человечью любовь
по ошибке везут
в автозаке
и крещенскую воду
пытаются в ступе толочь.
Я забыл, как по-русски сказать, чтоб война умерла.
Но я вспомню сегодня,
А ты запиши на бумаге,
Ведь Россия когда-то писала себя на Рейхстаге,
А потом все метель замела.
Можно словом проклятого змия проткнуть,
как копьем.
Если вспомнить живые слова, то пройдёт летаргия.
Там написано было
Иосиф -
Победа -
Россия-Мария…
и затерто потом.
Дети парами в лес по глубокому снегу идут,
Им Иуда, смеясь,
рассказал про
подснежники сказку.
Брось скорее
записку с мечтами
в солдатскую каску,
Пока Гурченко
песню поёт про твои
пять минут.
Только
Вяхирь
почтовый
прочтёт нашу жизнь
на лету,
На седьмое весеннее
небо ее поднимая.
В новогоднюю ночь
пожелай обездоленным
мая,
Новых яблонь в цвету.
27.12.24
Обездоленным май напророчь.
Время - деньги,
Слова - неподдельные водные знаки.
Человечью любовь
по ошибке везут
в автозаке
и крещенскую воду
пытаются в ступе толочь.
Я забыл, как по-русски сказать, чтоб война умерла.
Но я вспомню сегодня,
А ты запиши на бумаге,
Ведь Россия когда-то писала себя на Рейхстаге,
А потом все метель замела.
Можно словом проклятого змия проткнуть,
как копьем.
Если вспомнить живые слова, то пройдёт летаргия.
Там написано было
Иосиф -
Победа -
Россия-Мария…
и затерто потом.
Дети парами в лес по глубокому снегу идут,
Им Иуда, смеясь,
рассказал про
подснежники сказку.
Брось скорее
записку с мечтами
в солдатскую каску,
Пока Гурченко
песню поёт про твои
пять минут.
Только
Вяхирь
почтовый
прочтёт нашу жизнь
на лету,
На седьмое весеннее
небо ее поднимая.
В новогоднюю ночь
пожелай обездоленным
мая,
Новых яблонь в цвету.
27.12.24
Новогодний снежок разукрасил брезент армейский.
И в палатку,
как будто в церковь
вошёл боец.
А Христос
говорил по-русски на арамейском:
«Пронеси эту чашу мимо меня, Отец.»
Почему то вдруг сами
собой загорелись свечки,
Было каждое слово
острее любой стрелы:
«Тридцать лет и три года
Россия спала на печке.
А теперь вдруг
подпрыгнула
и затряслись полы.»
Под полами
распяли волю,
вкурив свободу,
Перерезали всех овец,
ради двух козлов.
Поменяли блаженство
на кайф,
да на колу воду,
А любовь на секс
и архангелов на битлов.
Но уже
ни битлов,
ни секса -
объект размолот.
Наркотический
морок -
удобный мертвецкий сон.
Только сеть,
а в сети только
цифры и ровный
холод.
Между раем
и адом берлинский
забор снесён.
Механический слон эбонитовый вскинул
хобот.
Снег, как пепел летит.
И церквушка стоит вдали.
Под Черниговом
институт,
в институте
робот.
И поставлена цель:
Нас с тобой
стереть с земли.
По привычке ещё
надевает
коньки столица.
Мы стоим
на советском
вокзале,
как вся страна.
Говоришь:
«Буду каждую ночь за тебя молиться!»
И танцует от печки
любовь,
и грядёт весна.
И в палатку,
как будто в церковь
вошёл боец.
А Христос
говорил по-русски на арамейском:
«Пронеси эту чашу мимо меня, Отец.»
Почему то вдруг сами
собой загорелись свечки,
Было каждое слово
острее любой стрелы:
«Тридцать лет и три года
Россия спала на печке.
А теперь вдруг
подпрыгнула
и затряслись полы.»
Под полами
распяли волю,
вкурив свободу,
Перерезали всех овец,
ради двух козлов.
Поменяли блаженство
на кайф,
да на колу воду,
А любовь на секс
и архангелов на битлов.
Но уже
ни битлов,
ни секса -
объект размолот.
Наркотический
морок -
удобный мертвецкий сон.
Только сеть,
а в сети только
цифры и ровный
холод.
Между раем
и адом берлинский
забор снесён.
Механический слон эбонитовый вскинул
хобот.
Снег, как пепел летит.
И церквушка стоит вдали.
Под Черниговом
институт,
в институте
робот.
И поставлена цель:
Нас с тобой
стереть с земли.
По привычке ещё
надевает
коньки столица.
Мы стоим
на советском
вокзале,
как вся страна.
Говоришь:
«Буду каждую ночь за тебя молиться!»
И танцует от печки
любовь,
и грядёт весна.
Луна-разведчица видна наполовину. Любовь не лечится, не прикрывает спину, но наполняет клетки молоком, чтоб кровь внутри играла, как по нотам. И прошлое потом выходит с потом, все целиком. Бесполо только лето. Зима, весна и осень - в платьях жён. Я, как кувшин тобою обожжен.Меня обмолотили, как гречиху. Щенком теперь сосу любовь-волчиху, раздетыми лесами окружён и звёздами зелёными осыпан, я пальцами шуршу от недосыпа, считаю снег и деньги по слогам.
А ты целуешь, чтобы не солгал и языка рассасываешь ковшик, и делаешь прозревшим и намокшим, к заветным прислоняя берегам. Влад Маленко.
А ты целуешь, чтобы не солгал и языка рассасываешь ковшик, и делаешь прозревшим и намокшим, к заветным прислоняя берегам. Влад Маленко.
НОВОГОДНИЙ ТОСТ
Сержант Потапов и
ефрейтор Лобов
За новый год глотнули кипятка.
Не подают в окопах эскалопов
И пробкой не тревожат потолка.
По телеку не щелкая программы,
Рванули пацаны вперед бегом.
Потапов вспомнил Вологду и маму,
А Лобов свой саратовский детдом.
Я не корю жующих ананасы
И в Новый год не знающих беды.
Прошу лишь тихо
вспомнить о Попасной,
О городах без света и воды.
Спецназ чувашский в ночь ушел колонной.
В двенадцать тридцать завязался бой.
В Москве провел Сережка с Малой Бронной
Корпоратив для Витьки с Моховой.
Я не корю танцоров с автопати,
Не выметаю из Таганки сор.
Но помню, как в луганском медсанбате,-
«Москва…» - махнул с досадой мне майор.
И времени излом почуяв кожей,
Лишь говорю,
язык стерев до дыр:
Когда гуляет вор с ножом в прихожей,
На кухне глупо пить за добрый мир.
Бой снова начался, свинцом закапав.
И, разлучаясь в ледяной траве,
Ефрейтор Лобов и сержант Потапов
Договорились встретиться в Москве.
Сержант Потапов и
ефрейтор Лобов
За новый год глотнули кипятка.
Не подают в окопах эскалопов
И пробкой не тревожат потолка.
По телеку не щелкая программы,
Рванули пацаны вперед бегом.
Потапов вспомнил Вологду и маму,
А Лобов свой саратовский детдом.
Я не корю жующих ананасы
И в Новый год не знающих беды.
Прошу лишь тихо
вспомнить о Попасной,
О городах без света и воды.
Спецназ чувашский в ночь ушел колонной.
В двенадцать тридцать завязался бой.
В Москве провел Сережка с Малой Бронной
Корпоратив для Витьки с Моховой.
Я не корю танцоров с автопати,
Не выметаю из Таганки сор.
Но помню, как в луганском медсанбате,-
«Москва…» - махнул с досадой мне майор.
И времени излом почуяв кожей,
Лишь говорю,
язык стерев до дыр:
Когда гуляет вор с ножом в прихожей,
На кухне глупо пить за добрый мир.
Бой снова начался, свинцом закапав.
И, разлучаясь в ледяной траве,
Ефрейтор Лобов и сержант Потапов
Договорились встретиться в Москве.
Пока Колумб не причалил,
Прошу тебя, Калфурей!
Отметим индейским чаем
Пришествие новых дней!
Тревожны деревьев крики,
Не время летать шмелю.
Ты мне языком в чернике
На шее пиши: «люблю».
Клянусь же водой и родом,
Что все решено уже!
Любовь моя,
с Новым годом!
Младенец спит в шалаше.
Пока Колумб не причалил
И мы на Земле людей,
Обнимемся без печали!
Ведь скоро сезон дождей.
Луна, как волчица стонет!
Молись всем богам, жена!
Мы верим - Колумб утонет,
Мы верим - придёт весна!
Прекрасные дни настанут,
Дожди уберут клыки.
И нас с тобой не обманут
Проворные чужаки.
Вот птица, Луна и ёлка,
И звёздочек намело.
Из дождика слепим волка,
Пускай отгоняет зло.
31 декабря 2024
Прошу тебя, Калфурей!
Отметим индейским чаем
Пришествие новых дней!
Тревожны деревьев крики,
Не время летать шмелю.
Ты мне языком в чернике
На шее пиши: «люблю».
Клянусь же водой и родом,
Что все решено уже!
Любовь моя,
с Новым годом!
Младенец спит в шалаше.
Пока Колумб не причалил
И мы на Земле людей,
Обнимемся без печали!
Ведь скоро сезон дождей.
Луна, как волчица стонет!
Молись всем богам, жена!
Мы верим - Колумб утонет,
Мы верим - придёт весна!
Прекрасные дни настанут,
Дожди уберут клыки.
И нас с тобой не обманут
Проворные чужаки.
Вот птица, Луна и ёлка,
И звёздочек намело.
Из дождика слепим волка,
Пускай отгоняет зло.
31 декабря 2024
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Теперь нащупал,
снег оплавивши,
Живого будущего
клавиши
Январь - настройщик солнечных машин.
И небо стало ближе
на аршин,
И мышь коту
хрусталик прицепила
на белый ус,
Чтоб радиоволну
Ловить,
А Моцарт резал
тишину
светящимися
лезвиями пальцев,
И солнце,
будто мячик
от испанцев,
Летело к нам
и терлось
об весну.
1.1.25
снег оплавивши,
Живого будущего
клавиши
Январь - настройщик солнечных машин.
И небо стало ближе
на аршин,
И мышь коту
хрусталик прицепила
на белый ус,
Чтоб радиоволну
Ловить,
А Моцарт резал
тишину
светящимися
лезвиями пальцев,
И солнце,
будто мячик
от испанцев,
Летело к нам
и терлось
об весну.
1.1.25
⁃ По ком ты катишься,
говори,
снежный ком
с обручальным
колечком внутри?
⁃ По каждой, кто
Бога ради
вышил сердечко
гладью.
⁃ По ком в Рождество, ты горишь звезда,
Лучами трогая поезда,
Целуя головы,
крылья, снег?
⁃ По тебе, человек.
⁃ По ком ты, наивный певец, поешь:
«Рай на Земле
мне вынь да положь»,
Купаясь в пороховом дыму?
⁃ По себе самому.
2.1.25
говори,
снежный ком
с обручальным
колечком внутри?
⁃ По каждой, кто
Бога ради
вышил сердечко
гладью.
⁃ По ком в Рождество, ты горишь звезда,
Лучами трогая поезда,
Целуя головы,
крылья, снег?
⁃ По тебе, человек.
⁃ По ком ты, наивный певец, поешь:
«Рай на Земле
мне вынь да положь»,
Купаясь в пороховом дыму?
⁃ По себе самому.
2.1.25
Собор пропавших без вести солдат
Собор пропавших без вести солдат
Построен из прозрачного гранита.
И там, где память в землю не зарыта,
Записки поминальные горят.
Артою посечен небесный свод.
И третий год, над бездною летая,
Одну молитву длинную читая,
Священник Ветер службу здесь несёт.
Иван, Евгений, баюшки-баю…
Иван, Степан - такая вот молитва.
Душа солдата - это поле битвы,
И плачет мать у поля на краю.
Над ней во мгле встают мальчишки в строй,
Как будто в детстве на линейке школьной.
Мать мертвая стоит под колокольней
И роль играет женщины живой.
Здесь горький стебель Родиной пророс,
Здесь кроме смерти оправдаться нечем.
И ткань Покрова задевает плечи,
Из материнских сотканная слез.
Бородино, Донецк и Сталинград…
В себя конец вмещает и начало,
Чтоб без вести Россия не пропала,
Собор пропавших без вести солдат.
Хоть на секунду в праздничные дни
Взгляните в небеса из хоровода.
Не для того, чтоб угадать погоду,
Взгляните
на небесные огни.
Собор пропавших без вести солдат
Построен из прозрачного гранита.
И там, где память в землю не зарыта,
Записки поминальные горят.
Артою посечен небесный свод.
И третий год, над бездною летая,
Одну молитву длинную читая,
Священник Ветер службу здесь несёт.
Иван, Евгений, баюшки-баю…
Иван, Степан - такая вот молитва.
Душа солдата - это поле битвы,
И плачет мать у поля на краю.
Над ней во мгле встают мальчишки в строй,
Как будто в детстве на линейке школьной.
Мать мертвая стоит под колокольней
И роль играет женщины живой.
Здесь горький стебель Родиной пророс,
Здесь кроме смерти оправдаться нечем.
И ткань Покрова задевает плечи,
Из материнских сотканная слез.
Бородино, Донецк и Сталинград…
В себя конец вмещает и начало,
Чтоб без вести Россия не пропала,
Собор пропавших без вести солдат.
Хоть на секунду в праздничные дни
Взгляните в небеса из хоровода.
Не для того, чтоб угадать погоду,
Взгляните
на небесные огни.
Почтальоны
А ты знаешь,
что почтальоны
в среднем живут сто лет,
Если только счастливые вести приносят людям?
Ты, конечно,
скажешь, таких почтальонов на свете нет!
Так давай мы
с тобой ими будем?
Только этого ждёт
от нас вечная бирюза,
Только этому учат, смеясь, золотые пташки!
Соловей летит из Индии
под Рязань,
Чтобы петь о любви,
не давай себе поблажки!
И для этого локти не надо совсем кусать,
Нужно встречам поверить,
и выставить счёт разлуке.
А самое главное -
письма самим писать
И вручать адресатам в руки.
Пить с ними время,
ухаживать сотню лет
За цветами-людьми,
даже если и сам ты таешь.
И не ждать, представляешь, писем от них в ответ.
Это и есть любовь.
Понимаешь ты?
Понимаешь.
А ты знаешь,
что почтальоны
в среднем живут сто лет,
Если только счастливые вести приносят людям?
Ты, конечно,
скажешь, таких почтальонов на свете нет!
Так давай мы
с тобой ими будем?
Только этого ждёт
от нас вечная бирюза,
Только этому учат, смеясь, золотые пташки!
Соловей летит из Индии
под Рязань,
Чтобы петь о любви,
не давай себе поблажки!
И для этого локти не надо совсем кусать,
Нужно встречам поверить,
и выставить счёт разлуке.
А самое главное -
письма самим писать
И вручать адресатам в руки.
Пить с ними время,
ухаживать сотню лет
За цветами-людьми,
даже если и сам ты таешь.
И не ждать, представляешь, писем от них в ответ.
Это и есть любовь.
Понимаешь ты?
Понимаешь.
Разговор про солнце
Мне в церкви старичок открыл секрет,
Вдыхая синий дым свечных огарков:
«Ты слышал над Москвою солнца нет?
Его купил один из олигархов…
Купил, упаковал в белесый дым,
Куда-то перебросил катапультой!
Теперь оно над островом одним
Висит и светит по команде с пульта.»
Я было засмеялся:
Брешешь зря!
Плетись, мол, дальше со своею торбой!
Но поглядел в окно у алтаря,
А там с утра чернело небо скорбно.
И что-то разглядев
сквозь сизый мрак,
Старик закончил, скарб взвалив на плечи:
«Сынок,
ведь если с солнцем
можно так,
То что для них все судьбы человечьи?»
Ушёл старик, а над свечным столом
Ужасный змей разрезан был на части.
Его Георгий проколол копьем
И ждал, что солнце
вылетит из пасти…
Мне в церкви старичок открыл секрет,
Вдыхая синий дым свечных огарков:
«Ты слышал над Москвою солнца нет?
Его купил один из олигархов…
Купил, упаковал в белесый дым,
Куда-то перебросил катапультой!
Теперь оно над островом одним
Висит и светит по команде с пульта.»
Я было засмеялся:
Брешешь зря!
Плетись, мол, дальше со своею торбой!
Но поглядел в окно у алтаря,
А там с утра чернело небо скорбно.
И что-то разглядев
сквозь сизый мрак,
Старик закончил, скарб взвалив на плечи:
«Сынок,
ведь если с солнцем
можно так,
То что для них все судьбы человечьи?»
Ушёл старик, а над свечным столом
Ужасный змей разрезан был на части.
Его Георгий проколол копьем
И ждал, что солнце
вылетит из пасти…
Мир - детский сад.
Детей рожают дети.
И чем мы ближе
к ободу воронки,
Тем младше группы.
Те, кто был в ответе
За то, чтоб форма
Наполнялась кашей,
Покинули прибрежный
этот модуль.
Не старшие,
а хитрые остались.
На кухне в остывающей кастрюле
Они нашли горох.
Большие ложки
Оставили себе,
а остальным
Во двор
выносят пищу
на лотке,
Дозируют
горошины
И просят
за это потрудиться:
Там меха
раздуть,
Там покрутить колёса,
Там на руках носить
себя по саду.
За каждой новой
сотней несмышлёных
Обычно кто-то крупный наблюдает.
Ему за это хитрые дают
Горошину побольше!
Удивлённо
На это все с небес
Глазеет Солнце,
Мечтая,
что в один
прекрасный день
Не хитрый вдруг,
Но любящий найдётся!
Его за это Солнце
станет греть,
Он повзрослеет
и в ответе будет
За остальных,
Он сможет их беречь,
Им постепенно
открывать глаза
И расправлять
над каждым
крылья воли!
В своём же сне,
Пока Луна гуляла
По бархатному занавесу спальни,
Прекрасный мир рассматривало Солнце
И от того оно в слезах проснулось.
Дождь лил повсюду,
а мечта осталась.
О дне таком,
О добром человеке,
И о душе.
Пока же все как есть:
Там гвалт, там плач,
Там безутешный храп,
Там драка,
там неистовые игры.
Кастрюля остывает
на плите,
Все меньше
драгоценного гороха,
Все яростней
у хитрых аппетит,
Все тяжелее
пыльный южный ветер.
Все удивленней
яркая звезда
Над
этим
постаревшим
детским
садом.
Детей рожают дети.
И чем мы ближе
к ободу воронки,
Тем младше группы.
Те, кто был в ответе
За то, чтоб форма
Наполнялась кашей,
Покинули прибрежный
этот модуль.
Не старшие,
а хитрые остались.
На кухне в остывающей кастрюле
Они нашли горох.
Большие ложки
Оставили себе,
а остальным
Во двор
выносят пищу
на лотке,
Дозируют
горошины
И просят
за это потрудиться:
Там меха
раздуть,
Там покрутить колёса,
Там на руках носить
себя по саду.
За каждой новой
сотней несмышлёных
Обычно кто-то крупный наблюдает.
Ему за это хитрые дают
Горошину побольше!
Удивлённо
На это все с небес
Глазеет Солнце,
Мечтая,
что в один
прекрасный день
Не хитрый вдруг,
Но любящий найдётся!
Его за это Солнце
станет греть,
Он повзрослеет
и в ответе будет
За остальных,
Он сможет их беречь,
Им постепенно
открывать глаза
И расправлять
над каждым
крылья воли!
В своём же сне,
Пока Луна гуляла
По бархатному занавесу спальни,
Прекрасный мир рассматривало Солнце
И от того оно в слезах проснулось.
Дождь лил повсюду,
а мечта осталась.
О дне таком,
О добром человеке,
И о душе.
Пока же все как есть:
Там гвалт, там плач,
Там безутешный храп,
Там драка,
там неистовые игры.
Кастрюля остывает
на плите,
Все меньше
драгоценного гороха,
Все яростней
у хитрых аппетит,
Все тяжелее
пыльный южный ветер.
Все удивленней
яркая звезда
Над
этим
постаревшим
детским
садом.
Это русская жизнь,
черно-белая, как корова.
Средь камней и берёз закольцованная дорога.
Слышишь дятлы опять верстовые столбы гнобят?
Что на праздник
соседи ели?
Самих себя.
Понарошку
играли в счастье
в фольге по горло,
А потом поминали Васю, Петра, Егора…
На вокзале попутали
первый с последним путь.
Под конец балалайке пробили под утро грудь.
Новый год -
это в белом лесу из мультфильма леший,
Это в сельском травмпункте краснеющий глазом фельдшер,
Часовой в оружейке,
что свой автомат проспал,
Корпорат на газпромовских дачах у дымных SPA,
И тазы с оливье, как летающие тарелки,
И шутов погрустневших разбросанные сопелки,
И оставшийся в проруби серого волка хвост.
Гребешки то дозволены,
брат, в этот строгий пост?
Как сказал мне бабушка возле метро на Курской:
«В рай да с ярмарки трудно попасть по дорожке узкой! -
А потом перешла на шёпот старуха вдруг,-
Ты запомни, сынок, завершается этот круг…
Если каждый из русских не сделает беспилотник,
То ему приготовит отличную форму плотник…
С Новым годом тебя,
сыночек, ступай, ступай!
Пусть поможет в дороге угодниче Николай!»
5.1.25
черно-белая, как корова.
Средь камней и берёз закольцованная дорога.
Слышишь дятлы опять верстовые столбы гнобят?
Что на праздник
соседи ели?
Самих себя.
Понарошку
играли в счастье
в фольге по горло,
А потом поминали Васю, Петра, Егора…
На вокзале попутали
первый с последним путь.
Под конец балалайке пробили под утро грудь.
Новый год -
это в белом лесу из мультфильма леший,
Это в сельском травмпункте краснеющий глазом фельдшер,
Часовой в оружейке,
что свой автомат проспал,
Корпорат на газпромовских дачах у дымных SPA,
И тазы с оливье, как летающие тарелки,
И шутов погрустневших разбросанные сопелки,
И оставшийся в проруби серого волка хвост.
Гребешки то дозволены,
брат, в этот строгий пост?
Как сказал мне бабушка возле метро на Курской:
«В рай да с ярмарки трудно попасть по дорожке узкой! -
А потом перешла на шёпот старуха вдруг,-
Ты запомни, сынок, завершается этот круг…
Если каждый из русских не сделает беспилотник,
То ему приготовит отличную форму плотник…
С Новым годом тебя,
сыночек, ступай, ступай!
Пусть поможет в дороге угодниче Николай!»
5.1.25
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Иоганн
Себастьян
Снег,
Ты на Землю?
Так Бог с ней.
Рождество
раздает свет,
Как вай-фай,
Как святой клей.
Вот Иосиф.
Земли ось
Чуть скрипит.
И поэт весь
Пропускает
себя сквозь
Этой зимней
Любви взвесь.
Небеса,
Как
большой
глаз.
Вот Мария,
И с ней сын.
Он спасает
Уже нас,
Устремляя
Лучи в синь.
Русский лось -
Голубой вол...
Этот звездный
Песок - снег.
И любовь, как
В ночи вор,
Настигает
Почти всех.
Себастьян
Снег,
Ты на Землю?
Так Бог с ней.
Рождество
раздает свет,
Как вай-фай,
Как святой клей.
Вот Иосиф.
Земли ось
Чуть скрипит.
И поэт весь
Пропускает
себя сквозь
Этой зимней
Любви взвесь.
Небеса,
Как
большой
глаз.
Вот Мария,
И с ней сын.
Он спасает
Уже нас,
Устремляя
Лучи в синь.
Русский лось -
Голубой вол...
Этот звездный
Песок - снег.
И любовь, как
В ночи вор,
Настигает
Почти всех.
На КПП у входа в Вифлеем
Волхвов рабат опрашивал,
меж тем:
«Национальность?
Возраст?
Цель визита?
Чей Крым ?
Кем море Мертвое убито?»
Но пыльные и вечные
как львы,
В ответ кивали
радостно волхвы,
И служащий,
инструкции нарушив,
Их пропустил
Он слова не сказал.
И у него потом горели уши
Всю жизнь,
но вместе с ними
и глаза
светились
И в своём тонули свете.
И отступала всякий раз беда,
Как будто день рождения всегда
Справлял он каждый день
до самой смерти.
Волхвов рабат опрашивал,
меж тем:
«Национальность?
Возраст?
Цель визита?
Чей Крым ?
Кем море Мертвое убито?»
Но пыльные и вечные
как львы,
В ответ кивали
радостно волхвы,
И служащий,
инструкции нарушив,
Их пропустил
Он слова не сказал.
И у него потом горели уши
Всю жизнь,
но вместе с ними
и глаза
светились
И в своём тонули свете.
И отступала всякий раз беда,
Как будто день рождения всегда
Справлял он каждый день
до самой смерти.
Рождественский орешек
Мне мальчик протянул орешек грецкий.
Смотри, с тех пор ладони в позолоте!
Стояли мы на площади в Донецке.
- А где же мама с папой?
- На работе.
- Так нынче праздник - Рождество Христово…
Я вдруг осекся
в эту ночь святую
И трёх волхвов увидел из Ростова,
Везущих в бочке воду питьевую.
- Отец мой продолжает дело Корсы,
Сказал пацан, -
нам с Вами по дороге.
Мы шли к роддому по проспекту Щорса,
Где на дежурство
вышла мать Сереги.
Давно виднелись в небе
звёзд зарубки,
И думал сочинитель утонченный
О вере в чудо маленькой и хрупкой,
Как грецкий тот орешек золоченый.
Мне мальчик протянул орешек грецкий.
Смотри, с тех пор ладони в позолоте!
Стояли мы на площади в Донецке.
- А где же мама с папой?
- На работе.
- Так нынче праздник - Рождество Христово…
Я вдруг осекся
в эту ночь святую
И трёх волхвов увидел из Ростова,
Везущих в бочке воду питьевую.
- Отец мой продолжает дело Корсы,
Сказал пацан, -
нам с Вами по дороге.
Мы шли к роддому по проспекту Щорса,
Где на дежурство
вышла мать Сереги.
Давно виднелись в небе
звёзд зарубки,
И думал сочинитель утонченный
О вере в чудо маленькой и хрупкой,
Как грецкий тот орешек золоченый.