Спастись — значит воскресить в себе ребенка

1 июня – Международный день защиты детей.

«Блаженно детство! Оно наследует рай. Горе старости! Она остается здесь на бедствия. Ты, Господи, помоги ей!» (преп. Ефрем Сирин. Надгробные песнопения).

В этой публикации я не будут говорить о том, что девять миллионов девочек и один миллион мальчиков ежегодно становятся товаром на рынке секс-услуг (Сorriera della Sera за 18.02.2009). Я также не стану осмыслять рассуждения некоторых политиков о необходимости деления детей на качественных и некачественных. Я даже не буду писать о миллиардах абортов, о детях-солдатах, о сиротах, о младенцах, которые еще толком не успев пожить на свете, умирают прямо сейчас, когда вы читаете эти строки, от голода, холода, отсутствия воды, еды, лекарств... Сегодня я напишу о самых страшных убийцах детей – о нас с вами. О тех, кто давно убил ребенка в самом себе и даже не заметил этого злодеяния.

Вперед! В детский сад сердца!

Христос поставил для нас важное условие спасения – воскресить в себе убитого нами ребенка, снова войти в ту первозданную чистоту и красоту, которые мы опорочили своей собственной жизнью. С возрастом из райского сада мы переселились в адскую пустыню. Мы утратили детскую нищету, которая ничего не имея, всем обладала. Божье Царство начинается с радикального отказа от обладания миром в сердце своем. Христос – Путь, Истина и Жизнь, ведет нас в блаженство детского райского сада. А в детский сад, как мы знаем, взрослых не принимают.

Для ребенка нет ничего мертвого.

Корень греха в самовлюбленности человека, в увеличении, разрастании взрослости собственного Я. Если человек — это микрокосмос, мир в миниатюре, то дитя — это зернышко будущего Христа, в Которого каждый призван облечься. Как зерну суждено умирать, так и младенчество обречено на то, чтобы быть поглощённым грузом набегающих лет. То, что ребенок собирает со Христом, расточает взрослый. С возрастом у нас исчезает детская радость и изумление красотой творения. Мы начинаем делить мир на «одушевленные» и «неодушевленные» предметы, на «живую» и «неживую» природу. Хотя Живой Бог все создал живым.
Взрослый ум живет фактами, оперирует знаниями, но не понимает сути и смысла. Он не видит, что все вокруг него наполнено жизнью и источает из себя живительный свет, будь то животное, дерево или камень. Для ребенка живо все: кукла, сад, калитка во дворе. Вещи, не говоря уже о зверях, при первом же знакомстве – его братья и сестры, ребенок открывает их бытийную сущность, удивляясь, как этого не чувствуют взрослые.

Каждый ребенок – гений.

Каждый ребенок – гений, и каждый гений – ребенок. Гений – это тот, кто смог открыть в себе нерастраченный запас веры, заложенной в основу детскости. Веры в то, что выходит за пределы рациональной сферы бытия, то, что взрослые выкинули на обочину жизни за ненадобностью. Детство богато несметным количеством образов, которые мы забываем или теряем из памяти, когда становимся взрослыми.
Ребёнок становится крестным всех вещей и понятий. Дети нарекают имена всему сущему, так же как это делал Адам в раю. Они крестят их в купели слов и заворачивают в полотенце сути. Ребёнок познает мир через игру, которая есть начало любого искусства. «Чуть он овладеет какой-нибудь мыслью, как тут же делает ее своей игрушкой» (К. Чуковский. От двух до пяти). «Гений — это сохраненная в сложном взрослом мире сердцевина детства» (Померанц Г.С. Открытость бездне).

Софиология детства.

Бог – это Поэт Неба и Земли, если следовать точному переводу Символа веры. Он творит мир, как поэму, под веселый танец никогда не взрослеющей девочки - художницы, «веселящейся пред лицем Его…» (Притч.8:30). Эта веселость Софии, премудрости Божией, живет в каждой улыбке ребенка, в каждом его взгляде, сердечной интуиции души. Дело гения или ребенка – разгадать поэзию перста Божия, услышать Его мелодию, прислушаться к речи Бога, обращенной к миру.
Присутствие Бога растворено во всех вещах, запахах, звуках – всем том, что нас окружает. Но ум, постоянно погруженный в прошлое или будущее, отказывается жить в настоящем, поэтому взрослый человек проходит через жизнь, так и не найдя Бога, который здесь и сейчас говорит с ним через шум дождя, птичье пение, золото закатов, звездный блеск брильянтового ночного неба.

Воскресающий взгляд.

Олевье Клеман рассказывает о таком случае в одной из своих книг:
«В детстве я жил в атеистической среде, где никто не говорил ни о Боге, ни о Христе. «А после смерти что?» - спрашивал я. - «Ничего», - отвечали мне. Однажды подростком я гулял днем по берегу моря. Была зима, и в бесконечной пустыне неба поднимались первые звезды. Может быть, они погасли уже тысячи лет назад, но их свет все еще доходил до меня. Вскоре умру и я, и немного позднее (ибо перед лицом небытия, тем более перед лицом Божиим, тысячи лет, как несколько дней) вся земля будет мертвой, а мертвые звезды всегда будут светить над ней. Оледенелый, с оледеневшим сердцем я сел в автобус, который должен был отвезти меня в город. Я решил покончить жизнь самоубийством. К чему жить и давать НИЧТО медленно истязать себя? Так пусть же оно возьмет меня тотчас и всего целиком. И вдруг я почувствовал, что на меня смотрят. Это была маленькая девочка четырех или пяти лет. Глаза ее светились дружбой. Она улыбнулась. И я понял, что свет ее взгляда, внутренний океан ее глаз – шире, чем это ничто, утыканное звездами, и что надо жить…» (Беседы с патриархом Афинагором).

К старости мы вновь возвращаемся в забытое детство.

За три недели до своей смерти В. Соловьев напишет эти строки:

В грозные, знойные
Летние дни —
Белые, стройные
Те же они.
Призраки вешние
Пусть сожжены, -
Здесь вы нездешние,
Верные сны.
Зло пережитое
Тонет в крови, -
Всходит омытое
Солнце любви.
Замыслы смелые
В сердце больном, -
Ангелы белые
Встали кругом.
Стройно-воздушные
Те же они —
В тяжкие, душные,
Грозные дни.

В томлении предсмертья, «в грозные дни» белые колокольчики, те, которые встречали его в начале жизни, теперь воспринимаются В. Соловьевым как залог жизни иной, стоящей за порогом, уже почти различимой. Отделяясь от колокольчиков, ангелы пролетают рядом, касаясь седого ребенка своими крылами. «Жизнь, смыкаясь под старость, возвращается к утраченному детству. Такой закон, такова форма целостной жизни», – писал в своих письмах детям отец Павел Флоренский. Жене своего сына Василия, когда у той только родился ребенок, отец Павел напишет такие строки: «Дорогая Наташа, хочу дать только один совет. Пусть с первых же дней он (новорожденный) получает наилучшие впечатления от мира. Большая ошибка думать, что эти «безсознательные» впечатления безразличны. Именно они, больше чем какие-либо другие последующие, слагают основу личности, ложась первыми камнями ее фундамента… Весь вопрос в том, какого рода откровения будет получать от мира малыш с первых дней своей жизни. Нужно, чтобы они были прекрасные, чистые и светлые. Тогда они станут коренными образами всего облика… Что же именно следует давать малышу для первого питания? Это: музыка, но высшего порядка, т.е. Бах, Моцарт, Гайдн, пожалуй, Шуберт, который, хоть и не глубок, но здоров и ясен. Затем цветы. Надо обращать внимание малыша на цветы, т.е. показывать ему их и привлекать внимание. Далее – зелень, воду, вообще стихии. Далее – небо, облака, зори. Далее – произведения изобразительных искусств, хотя бы в репродукциях. Надо, чтобы с первых же часов жизни он привыкал вживаться в природу и в лучшие проявления человеческого творчества. Не смущайтесь, что он будет будто чужд показываемому, это только кажется. Он будет воспринимать, но не сумеет проявить свое восприятие. Но позже вы сами убедитесь, что эти впечатления не миновали его, и они скажутся, так или иначе, самым явным образом…» (Письма с Дальнего Востока и Соловков).

Спастись – значить снова стать ребенком.

Человеческая жизнь начинается с Откровения и открытия Божьего мира в его неповторимой первозданной радости и красоте. Потом это чудо Встречи зарастает тиной греха, серостью страстей, пылью и коростой порока. Царство Божие присутствует во всей своей полноте в каждом ребенке, но с возрастом, как бы испугавшись нашего безбожия, прячется где-то глубоко в сердце. Спастись — это значит открыть ребёнка в самом себе, вернуть ту чистоту души, которая была нам дана изначально. Тогда и Слово Божие приблизится к нам и Само откроет Себя царственным молчанием.

Как, выйдя за пределы мыслей, обрести свободу в Духе Святом.

Памяти схимонаха Силы Зверева (1884-1921).
Скудная биография.
В биографии схимонаха Силы (Зверева) нет ничего интересного для чтения. Родился в простой крестьянской семье в 1854 году. Долгое время жил в Валаамской обители простым послушником-богомольцем. Был пострижен в монахи с именем Созонт, через некоторое время в схиму с именем Сила. 5 июня 1921 года в час ночи старец умер. Он умер так же, как и жил – тихо и просто. А его душа ушла к такому же тихому и простому Богу, каким старец стремился быть всю свою жизнь.

Смерть после Причастия.

Из истории жизни этого схимника сохранился эпизод, на который нам полезно будет обратить внимание. В последний день его жизни духовник больницы, где находился старец, приобщил его Святых Христовых Таин. Почти сразу же после этого схимник умер. Рядом с ним в одной палате находился другой монах, который слышал, как с последним вздохом старца рядом с его телом разлилось какое-то чудное и невыразимо прекрасное пение, но слов он разобрать не мог.
В то же самое время духовник больницы, причащавший схимонаха, увидел сон. Снилось ему, что он подымается по лестнице на второй этаж, где находилась палата, в которой лежал умирающий старец. Справа и слева на ступенях стояли злобные духи в человеческом облике. Они с ненавистью смотрели на духовника, но дотронуться до него не смели. Зайдя к старцу, священник увидел, как схимонах Сила идет к нему навстречу тихий, радостный и спокойный. От него шло какое-то тонкое и очень приятное сияние. Обняв духовника, старец сказал ему: «У меня денег много». С этими словами схимонах Сила стал возлегать во гроб. Его пытался схватить самый злобный дух, но у него ничего не получалось. После этого духовник поднял мешок с чем-то тяжелым, который стоял рядом, и положил в гроб к ногам старца. На прощание старец трижды поцеловал духовника и сказал ему: «Ну, теперь иди, а этих не бойся», – кивнул он, указывая на духов злобы. Пройдя мимо бесов, духовник проснулся у себя в кельи. «Уж не скончался ли наш отец Сила?» – подумал он и посмотрел на часы. Они показывали час ночи.

Путь к Богу.

Каков был путь этой тихой, мало кому известной души к Богу? Где он заработал свой небесный капитал? Как жил и чем спасался?
Первым делом, придя в монастырь, будущий старец начал возрастать в вере и накапливал добродетели, которые укрепляли его душу в благодати Божией и решимости быть верным Христу даже до смерти. Будучи послушником, он укрощал страсти постами, следил за помыслами, исполнял Евангельские заповеди, не пренебрегая никакими мелочами. Укрепившись в вере и возмужав духовно, старец учился преображать страсти воздержанием от любых излишеств, смирял свое тело поклонами и держал в уме непрестанную молитву. Далее, уже будучи монахом, отец Созонт очищал сердце от всяческих помыслов и укреплял ум в устойчивом внимании памяти Божией, не позволяя ему рассеиваться и блуждать по миру.

В схиме отец Сила уже смог привести свой дух к совершенному уподоблению Христу и соединению с Ним в Духе Святом. Пришло время, когда он утвердился в Истине таким образом, что его ум уже никогда не рассеивался и не выходил из сердца, чем бы старец не занимался. Работая на послушаниях, беседуя с учениками, молясь на богослужении, ум старца всегда был в сердце, а сердце в Боге. Состояние его души стало таким, что не поддавалось никаким словесным определениям и формулировкам.

Ум этого человека был настолько чист, что ни о чем думать или размышлять он уже не мог, потому что благодать Божия стала его истинным знанием. А в ней уже нет никаких сомнений, которые требуют размышлений или наших мыслей. У таких людей, как старец Сила, нет и не может быть воображения или тех фантазий, которые измышляют свои человеческие представления о том, что такое Бог и какова Его любовь. В нем жил Дух Святой, который и был самой Божественной Любовью, непрерывно изливающейся из его сердца. Ему не нужно было читать книг, чтобы узнавать о Боге из внешних источников. Божественное знание присутствовало в нем так, как оно есть, не требуя никаких умственных построений. Не нуждаясь в рассудочных знаниях, старец пребывал в мудрости, не создавая никаких своих понятий и определений, он находился в непередаваемом Божественном блаженстве, не впадая в тьму помыслов, он озарялся Нетварным Светом.

Православных святых, достигших предела земной зрелости, можно смело назвать безумцами. В них уже не действует привычный всем нам человеческий разум. Эти люди живут вне всяких рассудочных построений, не имея никакого желания в них погружаться. Потому что блаженство благодатного состояния чистого, освященного Богом сознания, пребывающего в их сердцах, настолько выше падшего разума, насколько Бог выше грешного человека. Куда бы такой святой не шел, где бы он не находился, это состояние всегда хранит его сердце. Его невозможно выразить словами, оно недоступно для человеческих мыслей. Христос стал всей жизнью этих людей. Во Христе для них наступил предел всяких действий, потому что в них действовала уже благодать Христова. Ум, душа и дух преподобного освящаются и соединяются со Христом так же, как Божественная и человеческая природа соединена в Единой Ипостаси Спасителя. В таком преображенном и освященном духе уже нет рассеянности ума, сердечных страстей, как и нет никакого мышления, обманывающего ум и сердце. Дух, просвещенный Любовью и Божественной Мудростью, все терпит, всех любил, всех обнимает. Выйдя за пределы мыслей, обретя свободу в Духе Святом и чистоту сердца в Благодати, постигнув Бога в глубине своего духа и соединившись с Ним освященным сознанием, святой подвижник обретает искомое состояние духовной отчизны. Слава Богу, что на Земле еще остались такие люди, которые могут в самих себе показать нам лицо истинного православного старца.

Вывод.

Духовная свобода, о которой так много все говорят, но мало кто ее обретает, это жизнь в благодати Духа Святого. Живя в этой свободе человек не думает о мирском и преходящем. Понимая, что мирское «счастье» — это миф, придуманный людьми, он ищет насыщения Духом Святым. Духовно свободный человек знает, что подлинная духовная радость – это созерцание Славы Божией, а не видение мимолетных земных вещей, которые рассыпаются прямо перед нашими глазами. Таковы священные плоды поиска Божественного знания.

Из жизни афонского иеромонаха Саввы (1821-1908), ученика старца Иллариона Грузина.


Отец Савва был учеником прославленного старца Иллариона Грузина. Его учитель святостью своей жизни был известен всей Грузии. У отца Иллариона исповедовались князья и цари. Его почитали все православные грузины. Чтобы избежать почестей и похвал, старец Илларион втайне ушел на святую гору Афон, чтобы там, вдали от знавших его людей, продолжить свои духовные подвиги. В это время отец Савва стал учеником своего прославленного учителя.
Свеча не может утаиться на верху горы. Вскоре имя отца Иллариона становится известным и на Святой Горе. Тогда он со своим учеником уходит в самое пустынное место Афона и скрывается от посторонних глаз в глухой местности, где их никто не смог бы найти. Там в уединении, в аскетических подвигах и непрестанной молитве, прожили старец Илларион и отец Савва двадцать один год. Послушание отца Саввы своему старцу было таковым, что оно уже само по себе творило чудеса. Однажды отец Илларион приказал поймать своему ученику бешеную собаку, которая бегала неподалеку, и привести к нему. Отец Савва, нимало не сомневаясь, исполнил приказание старца, и бешеный пес не смог нанести ему ни одного укуса. Мудрое руководство отца Иллариона оттачивало душу отца Саввы, превращая ее в граненый бриллиант.
В феврале 1864 года святая душа старца Иллариона ушла в вечные обители рая, а отец Савва становится духовником подрастающего поколения афонских монахов. Как свеча зажигается от свечи, так слава старца Иллариона перешла к его духовному чаду. Постепенно он становится одним из самых известных афонских духовников. К нему приходят на исповедь не только афонские монахи, но и паломники со всего мира. Причиной тому была святость и прозорливость старца Саввы. Он видел душу человека, знал все, что с ним было в прошлом и что будет в будущем.
Отец Савва был очень мудрым и любящим духовником. Для того, чтобы понудить человека очиститься покаянием, он иногда употреблял разного рода незамысловатые приемы. Видя, что человеку сложно назвать свои постыдные грехи, он мог сказать исповеднику: «Я уже старый и часто засыпаю на исповеди, но ты не смущайся, исповедуйся. Бог рядом, Он все слышит». Делая вид, что засыпает, старец давал возможность кающемуся называть те грехи, которых он особенно стеснялся, а потом, будто просыпаясь, просил: «Повтори еще раз то, что ты сейчас сказал, я не расслышал». Так он подвигал людей к покаянию. Бывали случаи, когда человек из-за стыда не мог вовсе назвать свои грехи. Тогда старец сам начинал беседу и рассказывал посетителю о своих «страшных» грехах, якобы совершенных им в прошлом, и о своем покаянии, и о прощении Божьем. Человек, слушая отца Савву, оживлялся и говорил, что и у него были точно такие же грехи.
Но когда было нужно, старец мог проявить строгость и наложить епитимию. Так, одному монаху за то, что он осудил брата и сказал на него очень резкие слова, старец благословил, придя в храм высунуть язык и проволочить его по полу от порога до иконы Спасителя, которая стояла возле алтаря. После этого язык монаха распух, и он навсегда усвоил преподанный старцем урок.
Молитвы святого старца жгли бесов и приводили их в ярость. Не раз слышали ученики старца их страшный вой. Но было немало случаев, когда они воочию видели их нападки. Однажды к старцу приехал из Греции человек, который увлекался магией. Осознав свой грех, он решил покаяться в нем перед старцем. После исповеди бывший чернокнижник почувствовал необыкновенное облегчение. Недолго думая, он решил недалеко от того места, где жил старец, сжечь «соломеники» (магическую книгу). Найдя подходящий грот, он предал огню каждую страницу этой книги. Когда один из учеников старца проходил мимо того места, на него обрушился целый град камней.

«Это дело рук бесовских», - сказал старец Савва. Такие же камнепады стали случаться каждый раз, когда кто-то проходил мимо того грота. Это продолжалось до тех пор, пока отец Савва не помолился и не окропил то место святой водой.
История с сильными камнепадами повторилась и в другом случае. Молодой пекарь из Фессалоник Афанасий решил стать монахом. Придя на Афон, он принял монашескую схиму, что привело в страшный гнев его родителей. Они решили во что бы то не стало вернуть своего сына обратно, прибегнув к магии и колдовству. Через некоторое время Афанасий стал чувствовать тяжесть, словно какой-то груз давил не него. Он и сам в прежней жизни был знаком с магией и сразу понял, что с ним происходит. Боль стала усиливаться. Братия монастыря, где жил Афанасий, не знала, что с ним происходит. Однажды после службы, когда он вместе с другими монахами вышел на работу, на них сверху стали падать камни. Немного подождав и спрятавшись в укрытии, думая, что это неосторожность прохожих, братия снова вышла наружу. Камнепад сразу же возобновился. Летели вниз не только камни, но и табуретки, деревянные заготовки для стасидий и проч. Собаку, которая находилась недалеко от монахов, какая-то невидимая сила отбросила на три метра в сторону. Монахи вызвали полицейских, те обыскали все вокруг, подозрительных лиц не обнаружили, но явление не исчезало. Стало ясно, что это дело рук невидимых врагов. Тогда Афанасий решился объяснить суть происходящего: «Чтобы вы поверили мне, давайте я один выйду, и вы увидите, что камни будут лететь только в мою сторону». Так и случилось. Камни густо падали вокруг Афанасия, впрочем, его самого не задевая. После этого совет старцев решил отправить Афанасия к старцу Савве, чтобы тот ему помог. Как только Афанасий направился к старцу, вокруг него стали происходить страшные вещи. Лодочники, которые перевозили Афанасия, от пережитого ужаса чуть не лишились чувств. Такого они еще не видели. Камни с гор падали в море, когда же они вышли на берег, то начался еще более сильный камнепад. Огромные булыжники слетали со скал и с жутким треском раскалывались возле людей. Многие слышали крики хулы на монахов и особенно на старца Савву. Оглушительный шум был слышен на десятки километров вокруг. Но как только Афанасий приблизился к старцу Савве, злые духи стали бояться. А после молитвы святого, все эти страшные явления сразу же исчезли.
Заслуживает особого внимания один поучительный эпизод, который случился с другим монахом, поддавшимся бесовскому прельщению. Некий иеродиакон пришел к старцу Савве с просьбой молиться о своей новопреставленной матери, которой завтра будет третий день после смерти. Посмотрев на него, старец сразу все понял:
– Чадо, кто тебе сказал, что твоя мать вчера умерла? – спросил духовник. Диакон, немного смущаясь, признался, что ему принес эту весть его «ангел - хранитель».
– И как долго ты с ним общаешься? – спросил отец Савва.
– Два года, – ответил тот.
– Что же ты мне об этом не сказал раньше?
– Ангел сказал, что не стоит этого делать, чтобы я не превозносился. Но вы не думайте ничего плохого. Он очень хороший. Мы с ним вместе молимся, кладем поклоны, много разговариваем о духовном...
Два года – это очень большой срок. Дьявол уже крепко укоренился в душе этого человека. Для начала старец сказал диакону, чтобы тот, когда ему снова явится этот «ангел», попросил прочитать его «Богородице Дева радуйся…» и сделать крестное знамение. Но не все так было просто. Нечистый дух, который два года вводил в заблуждение дьякона, уже сильно владел его воображением. Он смог обмануть его глаза и уши. Диакон пришел к старцу торжествующим: «Вот видишь, отче, я же говорил, что это Божий Ангел, мой хранитель! Он произнес молитву и перекрестился».

«Хорошо, - сказал старец, - тогда я тебя попрошу сделать вот еще что. Я сейчас кое-что подумаю, и это останется в моем мозгу тайной. А ты пойди и спроси своего ангела, о чем я подумал. Мы знаем, что бесы не могут знать наших мыслей, а Ангелам Божиим все открывает Господь».
Когда диакон задал этот вопрос своему «покровителю», тот забеспокоился.
– Давай я тебе лучше покажу рай, славу Владычицы Богородицы, зачем тебе знать мысли простого смертного? – стал выкручиваться «ангел».
Но диакон не отступал:
– Нет, скажи, знаешь ты или нет, о чем думал старец?
Поняв, что уйти от ответа не удастся, дух стал проявлять свою истинную внешность. Его лучезарность начала исчезать, а вместо нее проступило страшное безобразие этого духа.
– Ты погиб, несчастный! Завтра же в это время ты будешь гореть в аду! Мы тебя сожжем, мы тебя уничтожим! – закричал бес и исчез.
Прошло несколько часов, прежде чем диакон смог встать на ноги. Он еле дошел до старца, упал ему в ноги и не отступал от него ни на шаг, даже когда тот пошел отдыхать. Ужас охватил его! И действительно, в назначенный час последовала яростная атака злых духов. Диакон кричал в ужасе и отчаянии: «Спаси меня, отче мой! Я погиб, они забирают меня!» Отец Савва, став на колени, молился Богу с болью и слезами, и его молитва была услышана. Земная жизнь диакона на этом не закончилась. Позже он стал священником и отличался особым благочестием. Но годы бесовского обольщения не прошли для него даром. До конца жизни он был мучим разного рода нападками и искушениями, приходящими из темного мира.
Это лишь очень малая часть, взятая из истории жизни удивительного старца Саввы. Свою первую небесную Пасху старец Савва встретил в 1908 году. На семьдесят восьмом году жизни в день воскрешения праведного Лазаря Господь восхитил его душу для вечного пасхального торжества в светлых Горних обителях.

Отличие евхаристической Церкви от клерикальной.
Праздник Святой Троицы и День Святого Духа мы отмечаем, как Рождение Церкви, суть и смысл бытия которой, к сожалению, забыт даже теми, кто выступает гарантами веры. Поэтому я бы сегодня хотел напомнить об исконном значении этого понятия. Как известно, слово «церковь» происходит от греческого «экклесия», что означает «собрание избранных». Первые христиане откликнулись на зов Христа, к ним обращенный, и объединились в Церковь. Нужно обратить внимание на то, что их объединила не религия, построенная на каких-то новых принципах, не идеология и не доктрина. Первые христианские общины — это народ, собравшийся вокруг Евхаристии. Народ, с которым Бог заключил Новый союз, запечатленный жертвенной Кровью Агнца Божия. Быть частью этого народа и членом тела Церкви – означает принять Новый Завет, участвуя в преломлении хлеба и благословении чаши, то есть в Евхаристической трапезе.
Церковь — это не иерархическая административная структура, которая находится в зданиях и офисах, это прежде всего явление Царства Божьего на земле в Ее таинствах. Церковь — это не новое учение, а дар возможности обновления жизни, который мы получаем в Плоти и Крови Христовых, в истинном единстве тварного и нетварного.
Пятидесятница не является событием в прошлом. Это непрерывный процесс обновления, который, однажды начавшись, уже никогда не закончится. Обновление жизни – это не моральное усовершенствование человека, не юридическая реабилитация, это животворящее сошествие Духа Святого на нашу человеческую природу.
К сожалению, люди нередко отождествляют Церковь с клиром, т.е. с духовенством, отделяя тех, кто совершает таинства, от остальных верующих. Почему так произошло? Вспомним историю. Апостолы, основывая первые общины, избирали из обращенных одного, самого опытного, и через возложение рук передавали ему дар старшинства. Его задача заключалась в том, чтобы возглавлять Евхаристическое собрание, т.е. председательствовать за Трапезой, совершать крещение и руководить духовной жизнью общины. Эти председатели назывались епископами (наблюдателями) или пресвитерами (старейшинами). Эти два термина поначалу использовались в качестве синонимов. Позже за главой общины закрепилось наименование епископа, а вокруг него возникает совет пресвитеров. Это связанно с тем, что община быстро возрастала, и одному епископу уже было сложно совершать свое служение. Поэтому он через возложение рук делегировал пресвитерам право совершать от его имени Евхаристию на приходах, которые входили в состав этой общины.
Жизнь древней Церкви строилась по семейному типу. Председатель общины был для христиан отцом, а члены общины друг другу братьями и сестрами. С уходом поколения апостолов было принято решение о том, что нового епископа рукополагают не менее трех других епископов. Хиротония совершалось во время литургии. И тогда возник вопрос о том, кто же должен быть председателем такого Евхаристического собрания? Решили, что им должен стать епископ крупнейшего города области, который назывался митрополией («город-мать»). Отсюда дополнительный титул епископа митрополии – митрополит.

На митрополита возлагались уже некоторые особые функции. Помимо председательства на местном соборе он выступает арбитром при разрешении споров и конфликтов между епископами и пресвитерами. Сам митрополит вместе с местными епископами являлись неким аналогом современного Священного синода. Институт митрополий получил развитие после окончания гонений и признания христианства официальной религией Римской империи. К концу V века епископы четырех крупнейших административных и культурных центров империи (Рима, Константинополя, Александрии и Антиохии) получили титулы Патриархов и «первенство чести» перед остальными митрополитами. Кроме того, митрополит Иерусалима также именовался Патриархом ввиду особой исторической миссии этого города. Таким образом, сложилась пентархия («пятивластие») Патриархов, которая служила основой церковной жизни на протяжении тысячи лет.
Но различие в «чести» и административных функциях не затронуло сущности епископского служения. Независимо от политического значения епископии и титулов, епископ остается, прежде всего, главой и «председателем» Евхаристического собрания. Любой собор, поместный или вселенский, признавал равноправными голоса и мнения всех его участников, не проводя никакого различия в этом отношении между патриархами, митрополитами и простыми епископами. Патриарх Рима или Константинополя и епископ самой маленькой области пользовались равным правом голоса, а их точки зрения обладали одинаковым весом.
Но времена менялись. Православие стало официальной религией империи, и это внесло изменения в базовые принципы существования Церкви. Православие стало воспринимать в себя массовую религиозность и приспосабливаться к новым условиям жизни. Вместо титулов епископов и пресвитеров начинают применяться новые священнические наименования «архиереев» и «иереев», складывается сложная административная иерархическая структура, вводятся должности и титулы, никак не связанные с евхаристическим происхождением церковных служений. Само богослужение начинает копировать пышность византийского имперского церемониала, начиная с облачения и заканчивая величественностью самого чинопоследования. Клирики стали подражать императорским чиновникам в форме официальных обращений. Устанавливаются торжественные величания в соответствии с рангом церковного звания: «Ваше высокопреосвященство», «святейшество», «блаженство», «высокопреподобие» и т.п. Возникает система церковных наград и поощрений. Первая евангельская христианская простота и чистота постепенно растворяется в новой имперской церковной реальности.
Параллельно с этим, вполне естественно, начинаются споры за первенство среди епископов и епархий, раздоры между «знаменитыми престолами». Подымают голову церковные национально - государственные притязания, обостряются амбиции иерархов, которые уже открыто ведут борьбу за власть и влияние. Равенство церковного клира исчезает, возникает строгая субординация, а на смену духовно-семейным отношениям приходит дисциплинарный порядок. Все это со временем привело к тому, что понятие Церкви стало отождествляться с администрацией и служащих в ней клириками, по аналогии с другими государственными структурами.
Далее ситуация только усугублялась. Церковь все более и более интегрировалась в политику и во все, что с ней связано. И дошло до того, что в средневековье Западная Церковь получила право не только на пытки и физического насилие, но и на применение смертной казни. Восточная Церковь убивала, как правило, руками государственной власти. Все это вело к большему удалению от понимания того, что представляла собой Церковь по существу. И тем не менее, на протяжении всей своей истории Она являла величайшие образцы святости.

Все это я пишу не для осуждения, а наоборот. Нам нужно понять, что вся эта временная плоть исторической религии, никак не связанная с Евхаристической истиной, так и не смогла одолеть Церковь Божию. Христос заранее нас предупреждал о том, что Церковь – это невод, куда попадает как доброе, так и худое. Это поле, где растет не только пшеница, но и плевелы. О Церкви нельзя судить по Ее историческим неудачам или нравственной жизни ее членов. Мы также не должны судить о Церкви с точки зрения ее моральной отдачи или исторической полезности.
Церковь — это не религия и не институт, который должен удовлетворять «метафизические потребностям народа» Церковь – это, прежде всего, Евхаристическое собрание, на котором смертная человеческая жизнь преображается в жизнь бессмертную и нетленную. Возможность этого преображения не может быть упразднена ни недостоинством отдельных лиц, ни грехами мирян и клириков, ни интригами высоких церковных чинов. Для осуществления этого преображения достаточно самой малой закваски – членов Церкви, сознательно участвующих в Евхаристии. Церковь была, есть и будет, несмотря ни на что и вопреки всему. Потому что Церковь – это действие Духа Святого в Божьих людях. Не человек, а Сам Христос совершает с нами и в нас каждую литургию. Не нашей силой, а благодатью Божией пресуществляются Святые Дары.
Сила Церкви более всего проявляется в ее немощи, уязвимости, как бы это нам не казалось странным. Когда Она гонима, преследуема, оклеветана, только тогда Она и живет истиной жизнью гонимого миром Христа. Но как только Она становится объектом почитания со стороны мира, то сразу же превращается в государственный институт, а ее клирики в госслужащих. Но даже тогда в своей внутренней жизни Церковь свободна и ни от кого, кроме Бога, независима. Церковь проявляет себя, прежде всего, в жизни преподобных и мучеников, которые предпочли индивидуальное выживание самоотдаче Христа ради. Но главное выражение и проявление Церкви, и дарованной ей Истины, остается событие Евхаристии, в которой происходит преображение жизни в дар любви и благодарения Богу. прот. Сергий Успенский