170 лет назад — 13 июня 1855 года — родился философ Лев Михайлович Лопатин. Мыслитель безусловно «первого ряда» для истории русской мысли, хоть и не столь известный для непрофессиональной аудитории.

С 1899 по 1920 годы Лопатин был председателем Московского психологического общества — важнейшей философской «организации» своего времени. Философия и психология тогда еще не были разведены по разным кафедрам, главный профессиональный журнал назывался «Вопросы философии и психологии». В Московском психологическом обществе сложились два течения: физиологи-позитивисты и философы-метафизики. Для первых психология была в большей степени наукой об устройстве психики, для вторых — и конкретно для Лопатина — наукой о душе и личности. Неудивительно, что партия физиологов в гипотезе души не нуждалась. Парадоксально, что научная психология — дословно с греческого «учение о душе» — рождалась как наука, в каком-то смысле не включающая душу в рассмотрение. Лопатин же мыслил иначе. И логически последовательно — и в этом смысле «научно» — стремился продемонстрировать то, что сегодня называется «тождеством личности». В своем психосоматическом составе человек, пребывая во времени, постоянно изменяется. «Пребывать во времени» — и значит «постоянно меняться». Но изменение свойств предполагает, что есть их носитель, есть тот, кто собственно претерпевает изменение. Есть личность человека, и она сквозь время остается равна себе: в тридцать восемь лет я отчего-то знаю, что это тот же я, что был и в семнадцать, и в семь. И значит, есть во мне что-то, что не существует целиком во времени, что приподнимает меня над его потоком, что-то вечное и неизменное. Душа?

25 января 1917 года — в ситуации тяжелейшей войны и вот-вот подступающей революции — Лопатин произносит актовую речь «Неотложные задачи современной мысли». И как кажется, одна из таких задач для него — философски защищать бессмертие души как «теоретически и морально необходимый постулат».

Фото: Редакция журнала «Вопросы философии и психологии», В.С. Соловьев, С.Н. Трубецкой, Н.Я. Грот, Л.М. Лопатин.

«…Мы хорошо знаем, что внутреннее состояние мира с самим собой не является и не может быть предварительно данным, но может быть лишь целью, самым трудным достижением, высшим результатом».

Габриэль Марсель, «Люди против человеческого», 1951 г.

1700 лет назад — 14 июня 325 года — в городе Никея начал работу Первый вселенский собор. Хоть его участники и не знали, что он «первый» и «вселенский». Весь мир в этом году отмечает юбилей одного из ключевых событий в истории христианской Церкви.

И мы на Радио ВЕРА с дорогими коллегами из ПСТГУ не могли не посвятить этому отдельный цикл «Светлых вечеров». Слушайте на следующей неделе с понедельника по пятницу в 20:00.

В понедельник 16 июня говорим о том, почему вообще понадобилось созывать новый Собор, кто на него приехал и зачем. Гость в студии: кандидат теологии, старший преподаватель ПСТГУ Петр Пашков.

Во вторник 17 июня говорим о богословской проблематике Собора — об арианской ереси, с которой все, как всегда, «не так однозначно», и о том, почему полемика вокруг «единосущия» и «совечности Сына Отцу» — не просто спор об отвлеченных понятиях. Гость в студии: кандидат теологии, старший преподаватель ПСТГУ Николай Антонов.

В среду 18 июня обсуждаем ту часть наследия Собора, которая, как правило, менее известна для непрофессиональной аудитории — принятые на Соборе церковные каноны, определившие земные пути христианских общин на будущие века. Гость в студии: доктор теологии, заведующий кафедрой систематического богословия и патрологии ПСТГУ Георгий Захаров.

В четверг 19 июня окидываем взглядом судьбу никейского наследия в истории Восточной Церкви и говорим, конечно же, о никейском символе веры, ставшим одновременно и залогом единства Церкви, и вызовом этому единству. Гость в студии: кандидат теологии, старший преподаватель ПСТГУ Петр Пашков.

В пятницу 20 июня окидываем взглядом судьбу никейского наследия в истории Западной Церкви (хотя возможность разделять церковь на «восточную» и «западную» в эпоху Собора, скорее, под вопросом) и говорим, например, о том, как так вышло, что защитниками никейской (православной?) веры в IV–V вв. нередко оказывались римские папы. Гость в студии: доктор теологии, заведующий кафедрой систематического богословия и патрологии ПСТГУ Георгий Захаров.

Я отдельно благодарю дорогого Николая Антонова за полноценное со-продюсирование этого цикла.

До встречи в эфире!

Фото: фреска XVIII века с изображением Никейского собора, монастырь Ставрополеос, Бухарест, Румыния.

И с юбилеем всех нас!

Почему щемит сердце от этой композиции?

Видимо, это так понятно и так непостижимо — любовь к чаду. Такая трезвая любовь, которая тем сильнее, чем неизбежнее разлука.

Кто был кто на Соборе 325 года в Никее, кто за что и против чего выступал, из-за чего все началось и чем все закончилось.

Первый «Светлый вечер» из цикла к 1700-летию Первого вселенского собора на Радио ВЕРА . Гость в студии: кандидат теологии, старший преподаватель ПСТГУ Петр Пашков.

Послушайте.

Изображение: Первый вселенский собор, фреска XIV в.

Самая ценная для меня мысль в этой программе: мы не разберемся, кто православный, а кто нет в богословских спорах Никейского собора, если в качестве критерия не введем… Евхаристию.

Второй «Светлый вечер» из цикла к 1700-летию Первого вселенского собора на Радио ВЕРА. Гость в студии: кандидат теологии, старший преподаватель ПСТГУ диакон Николай Антонов.

Послушайте.

Первый «Светлый вечер» из цикла был про исторические предпосылки Собора.

Изображение: Василий Суриков, «Первый вселенский Никейский собор», 1876 год

Как Церковь в 325 году добавила к своему «организму» еще и «организацию»?

Третий «Светлый вечер» из цикла к 1700-летию Первого вселенского собора на Радио ВЕРА.

Гость в студии: доктор теологии, заведующий кафедрой систематического богословия и патрологии ПСТГУ Георгий Захаров.

Послушайте.

Второй «Светлый вечер» из цикла — был про богословское наследие Собора.
Первый — про его исторические предпосылки.

Менялись эпохи, формации и режимы, а Символ веры оставался и, возникший в своей первой редакции в Никее на соборе 325 года, остается до сих пор. Потому что «небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф 24:35).

Четвертый «Светлый вечер» из цикла к 1700-летию Первого вселенского собора на Радио ВЕРА — о наследии Никеи в истории Восточной Церкви вплоть до наших дней.

Послушайте.

Гость в студии: кандидат теологии, старший преподаватель ПСТГУ Петр Пашков.

Третья беседа цикла была про церковные каноны Никейского собора.
Вторая — про богословскую проблематику Никеи.
Первая — про исторические предпосылки Собора.

Приглашаю на свою онлайн-лекцию «"Возрождение": Италия XV в. и Россия начала XX в.: религиозные и культурные параллели».

Можно ли сопоставить русский религиозно-философский ренессанс начала XX в. и эпоху Ренессанса в европейской культуре? «Возрождение» может означать как возвращение религии в нашу жизнь, так и творческую эпоху в культуре.

Опираясь на «Русскую идею» Бердяева и работы о Ренессансе В. Буркхардта, П. Бицилли, А. Лосева и Л. Баткина, я попытаюсь поискать то, что роднит и связывает две эпохи культурного расцвета: русскую и итальянскую.

Лекция пройдёт 24 июня в 18:00 в канале для абитуриентов магистратуры ПСТГУ (не на этом канале): @mastersPSTGU.

Приглашаю этой лекцией всех интересующихся в наши философско-религиоведчески-культурологические магистратуры, где можно будет заниматься этим и подобными сюжетами! Подробнее о наших программах можно посмотреть здесь.

@KMAntonov_PSTGU

Серафима (8 лет) задает точные вопросы:

— Пап, что читаешь?
— Юнг, «О психологии бессознательного».
— Как можно быть психологом, если у тебя нет сознания!?

Как так вышло, что в IV–V вв. защитниками никейской православной веры были римские папы? И каким образом решения Никеи повлияли на развитие учения о первенстве Рима?

Пятый «Светлый вечер» из цикла к 1700-летию Первого вселенского собора на Радио ВЕРА. Говорим о наследии Никеи в истории Западной Церкви.

Гость в студии: доктор теологии, заведующий кафедрой систематического богословия и патрологии ПСТГУ Георгий Захаров.

Четвертая беседа из цикла была о наследии Никеи в истории Восточной Церкви.
Третья — о канонах Собора.
Вторая — о богословской проблематике Собора.
Первая — об исторических предпосылках и ходе Собора.

У Августина где-то есть такая мысль: мы считаем чудом преумножение хлебов и почему-то не считаем чудом само произрастание хлеба. А между тем и то, и то обусловлено заботой Бога о людях. Чудо — само действие Его руки в мире. И в этом смысле сама жизнь каждый день — чудо.

Писал об этом в связи со спектаклем Юрия Макеева «Чудо, или Как корова спасла театр».

А теперь поговорили об этом с самим Юрием на Радио ВЕРА.

Послушайте: https://radiovera.ru/vospitanie-cherez-teatr-jurij-makeev.html

Умер Михаил Александрович Маслин (1947–2025), заслуженный профессор МГУ им. Ломоносова, доктор философских наук, в течение многих лет — с 1992 года — заведующий кафедрой истории русской философии.

Большая радость была учиться в аспирантуре и потом успеть поработать на руководимой им кафедре.

Выдающийся ученый. Историограф русской мысли, нашедший слова, чтобы выразить «разноликость и единство русской философии», как называлась одна из его книг.

Когда уходят такие величины, понимаешь, как важно, что была возможность записать и сохранить их живое слово для будущих поколений. В 2019 году Михаил Александрович Маслин был гостем программы «Философские ночи» на Радио ВЕРА.

Царствие Небесное.

Замечательно важные слова о Владимире Александровиче Гурболикове, которому сегодня 60 лет, — слова, под которыми я бы и сам подписался:

Создавая журнал «Фома», Гурболиков «по сути сформировал новый формат православного СМИ, который послужил примером других проектов о вере и Церкви. И речь не только о языке, стиле, но и о заложенном в фундамент журнала уважении — к читателю, к собеседнику, к самой ситуации общения на глубокие религиозные темы».

Как-то Гурболиков в программе на Радио ВЕРА, где мы обсуждали сборник его текстов, сказал: «Я не писатель, я редактор». А очень давно мне попался такой комментарий к очередной фомовской публикации: «Гурболиков — редактор ОТ БОГА». Именно так — капслоком. Что-то есть в этих словах. Особенно понимаешь их глубину, вспоминая, как он работал с твоими текстами. Иногда он надиктовывал тебе целый абзац, и ты, преодолевая гордыню, вставлял его в статью, а на выходе понимал, что «надиктованное» — самое живое, что в ней есть. Разумеется, надиктовать было крайней мерой. Владимир Александрович подсказывал, объяснял, приводил примеры из жизни — по сути, учил. И это была своего рода майевтика — стремление сделать так, чтобы верное слово родилось в тебе само. И видя, как тексты преображались и начинали «дышать» после «гурболизации», ты понимал: да, редактор от Бога.

С юбилеем, дорогой Владимир Александрович!

P.S. Из самого недавнего — дивный разговор с Владимиром Гурболиковым о «Солярисе» Тарковского на Радио ВЕРА.

К вопросу о том, как журнал «Фома» послужил примером для других СМИ, или Еще раз с юбилеем Владимира Гурболикова.

Статья о «молчащем Боге» в фильмах Ингмара Бергмана по следам лекции для Академии «Фомы» — о том, как «отсутствие Бога свидетельствует о Его присутствии».

«Земляничная поляна» (1957). «Сквозь тусклое стекло» (1961). «Причастие» (1963). «Персона» (1966). «Шепоты и крики» (1972).

120 лет со дня рождения Жана-Поля Сартра случилось тут на днях 21 июня. Атеистический философ, который определенно интересен для философии религиозной.

Почему?

Психологи религии (Уильям Джеймс, Анри Делакруа) уже показали, что религиозное обращение распадается на этапы, более или менее схожие у очень разных людей. Как правило, (1) вначале — наступление тревожности, неудовлетворенности, страха, бессмыслицы, «тесноты», короче — психологический кризис наличного положения дел, которое больше не кажется нормальным, крушение какой-то прежней «картины мира». Дальше (2) — и это важно — бывает, что тебе интенсивно открывается, будто впервые, твоя же бытийственность — «я есть в этом мире», «я занимаю в нем какое-то место», и тогда сразу вопросы «какое и зачем?», такое алкание смысла посреди бессмыслицы, и это так понятно: душу лучше чувствуешь в себе, когда она болит (подслушал в лекции у К.М. Антонова, за что благодарю). А еще дальше (3) — это алкание может разрешиться в смутное предчувствие, что смысл где-то есть, его не может не быть, он словно светит откуда-то издалека, и это тоже понятно, ведь если в природе существует жажда, значит, где-то есть источник воды, и тревожность как-то сменяется разными оттенками надежды и упования. И наконец (4) — «финальный» этап — неясный свет облекается — постепенно или мгновенно — в ясные «очертания» Бога религиозной традиции, словно ожидаемое осуществляется и разрешается в «уверенность в невидимом».

Конечно, это лишь сухая схема, и тайну обращения на стандартные ступени раскладываешь, сильно упрощая, лишь в научных целях, и то преодолевая какую-то неловкость. И все же…

А ведь по этим ступеням можно взойти и не до конца. Можно остановиться, например, на второй, и тогда — не напоминает ли это атеистический экзистенциализм? С его тоской, «заботой», «заброшенностью», «абсурдом» и страшным признанием героев Сартра, что всё есть ад и «ад — это другие»? Джеймс в своем «Многообразии религиозного опыта» описал состояние черной «меланхолии» и мучительного внутреннего разлада — «раздвоения» — личности. Это состояние может исцелиться в религиозном обращении, но ведь может и нет. И не описывается ли эта «раздвоенность» личности, которая всё ищет в себе цельности, но никак не находит, сартровской метафорой «тошноты», этим болтанием из стороны в сторону, от которого уже просто укачало?

И вот Сартра я прочитываю сквозь это. Его тексты являют состояние, которое «ведет если не к вере, то во всяком случае к растерянности, из которой нет выхода, кроме веры» (цитируя Честертона). Атеистический экзистенциализм в этом смысле — фотонегатив религиозного. И даже сильнее: всякий экзистенциализм стремится в пределе к религиозному, как бы отрицательно на него указывает. И православный богослов Оливье Клеман передавал слова своего учителя: «Философия экзистенциализма, часто говорил Владимир Лосский, — выродившаяся христианская позиция, и она должна помочь нам снова эту позицию найти».

Таков в известном смысле вообще модернизм ХХ века с его честным, выстраданным пессимизмом, где сама смыслоутрата показывала, что религиозное мировоззрение просто нечем заменить.

«Он предложил ей предаться греху. И они предались. Он — греху чревоугодия. Она — греху уныния».

Хорошая шутка.

Действительно, люди все разные, и каждый уникален. Но грешат все одинаково. Однообразен грех, святость — многолика. Взбираться на вершину можно тысячью путями. Вниз летишь по единой для всех траектории — в силу ускорения свободного падения.