Lijphart A. Comparative politics and the comparative method //American political science review. – 1971. – Т. 65. – №. 3. – С. 682-693.
В двух статьях - этой и другой, написанной в 1975 году, - Лейпхарт выступал за более широкое использование сравнения случаев в качестве метода политических исследований. По его мнению, политологи приняли на вооружение статистические методы, основанные на больших выборках. Хотя статистические методы не обязательно плохи, они имеют свои преимущества и недостатки, и некоторые из их недостатков могут быть преодолены за счет более широкого использования сравнительных методов на малых выборках.
Приведенное ниже резюме основано главным образом на статье 1975 года, в которой приводятся те же аргументы, что и в статье 1971 года, но с большей ясностью. Статья 1971 года подверглась многочисленной критике; статья 1975 года уточняет и смягчает некоторые из первоначальных аргументов.
Основной аргумент
В оригинальной статье (1971) Лийпхарт выделил четыре научных метода; первый из них - экспериментальный, а три других - неэкспериментальные (статистический, сравнительный, изучение конкретных ситуаций). Он отмечает, что политологи сторонились сравнительных исследований (то есть сравнения случаев) из-за хорошо задокументированных методологических проблем, возникающих из-за «многих переменных, малых N». Затем Лейпхарт описывает четыре подтипа сравнительного метода, способных минимизировать влияние этих методологических сложностей.
В статье 1975 года Лейпхарт пересматривает свою аргументацию, чтобы предположить, что на самом деле существует только два различных решения проблемы: можно либо увеличить N (и затем перейти к статистическому методу), либо уменьшить число переменных (и придерживаться сравнительного метода). Можно уменьшить число переменных, тщательно отобрав небольшое количество хорошо сопоставимых случаев.
Лийпхарт признает, что это определение в лучшем случае проводит тонкую грань между статистическим (СМ) и сравнительным (СРМ) методами. Исследователи должны знать о преимуществах и недостатках каждого метода, а не решать, какой метод использовать, основываясь только на возможных N.
У СМ есть три основных недостатка. Во-первых, особенно в международных отношениях, он имеет тенденцию фокусироваться на сравнении целых наций. Причина отчасти прагматична: по нациям доступно больше данных, чем по городским советам, корпоративному управлению и другим внутриобщественным единицам. С другой стороны, СМ предполагает отбор данных на наиболее подходящем уровне. Во-вторых, СМ в значительной степени опирается на «глобальные» данные, надежность и достоверность которых вызывает сомнения. Например, ВНП частично зависит от обменных курсов, поэтому он может быть ненадежным, но мы все равно используем его, потому что он доступен в глобальном масштабе. В-третьих, статистические корреляции между обществами могут не быть независимыми. Лейфарт упоминает «проблему Гальтона»: корреляции могут быть лишь результатом исторического обучения.
Конечно, у СРМ есть и слабые стороны. Во-первых, исследователям может быть трудно найти достаточно схожие случаи, чтобы контролировать другие возможные факторы. Во-вторых, сравнительные исследования приводят к менее обобщающим выводам. В-третьих, когда число возможных случаев ограничено, отбор данных может предопределить гипотезу.
Тем не менее Лийпхарт выступает за более широкое использование сравнительных методов в дополнение к статистическим методам, доминировавшим в литературе того времени.
В двух статьях - этой и другой, написанной в 1975 году, - Лейпхарт выступал за более широкое использование сравнения случаев в качестве метода политических исследований. По его мнению, политологи приняли на вооружение статистические методы, основанные на больших выборках. Хотя статистические методы не обязательно плохи, они имеют свои преимущества и недостатки, и некоторые из их недостатков могут быть преодолены за счет более широкого использования сравнительных методов на малых выборках.
Приведенное ниже резюме основано главным образом на статье 1975 года, в которой приводятся те же аргументы, что и в статье 1971 года, но с большей ясностью. Статья 1971 года подверглась многочисленной критике; статья 1975 года уточняет и смягчает некоторые из первоначальных аргументов.
Основной аргумент
В оригинальной статье (1971) Лийпхарт выделил четыре научных метода; первый из них - экспериментальный, а три других - неэкспериментальные (статистический, сравнительный, изучение конкретных ситуаций). Он отмечает, что политологи сторонились сравнительных исследований (то есть сравнения случаев) из-за хорошо задокументированных методологических проблем, возникающих из-за «многих переменных, малых N». Затем Лейпхарт описывает четыре подтипа сравнительного метода, способных минимизировать влияние этих методологических сложностей.
В статье 1975 года Лейпхарт пересматривает свою аргументацию, чтобы предположить, что на самом деле существует только два различных решения проблемы: можно либо увеличить N (и затем перейти к статистическому методу), либо уменьшить число переменных (и придерживаться сравнительного метода). Можно уменьшить число переменных, тщательно отобрав небольшое количество хорошо сопоставимых случаев.
Лийпхарт признает, что это определение в лучшем случае проводит тонкую грань между статистическим (СМ) и сравнительным (СРМ) методами. Исследователи должны знать о преимуществах и недостатках каждого метода, а не решать, какой метод использовать, основываясь только на возможных N.
У СМ есть три основных недостатка. Во-первых, особенно в международных отношениях, он имеет тенденцию фокусироваться на сравнении целых наций. Причина отчасти прагматична: по нациям доступно больше данных, чем по городским советам, корпоративному управлению и другим внутриобщественным единицам. С другой стороны, СМ предполагает отбор данных на наиболее подходящем уровне. Во-вторых, СМ в значительной степени опирается на «глобальные» данные, надежность и достоверность которых вызывает сомнения. Например, ВНП частично зависит от обменных курсов, поэтому он может быть ненадежным, но мы все равно используем его, потому что он доступен в глобальном масштабе. В-третьих, статистические корреляции между обществами могут не быть независимыми. Лейфарт упоминает «проблему Гальтона»: корреляции могут быть лишь результатом исторического обучения.
Конечно, у СРМ есть и слабые стороны. Во-первых, исследователям может быть трудно найти достаточно схожие случаи, чтобы контролировать другие возможные факторы. Во-вторых, сравнительные исследования приводят к менее обобщающим выводам. В-третьих, когда число возможных случаев ограничено, отбор данных может предопределить гипотезу.
Тем не менее Лийпхарт выступает за более широкое использование сравнительных методов в дополнение к статистическим методам, доминировавшим в литературе того времени.
Телегина Виктория Александровна, & Синельникова Ирина Ивановна (2019). Актуализация тропов при характеристике человека во французском политическом дискурсе. Филологические науки. Вопросы теории и практики, 12 (6), 198-201.
Данная статья посвящена стилистическим средствам характеристики человека в политическом дискурсе современной Франции. Для того чтобы портрет политика в политическом дискурсе выглядел достаточно колоритным, он должен быть несколько усилен, т.е. некоторые черты должны быть определённым образом акцентированы. С этой целью авторы газетных публикаций нередко прибегают к использованию разнообразных тропов – стилистических приёмов, заключающихся в употреблении слов или словосочетаний в переносном значении, направленных на усиление изобразительности речи. И. И. Синельникова, изучая структуру коннотации – дополнительного значения языковой единицы, выделяет такие понятия, как «оценочность», «образность», «экспрессия» и «эмоциональность». С точки зрения автора, оценочность является отражательной категорией, экспрессия – стилистической, а эмоциональность – психолингвистической категорией. Значительное место в медиатекстах политической направленности занимает категория оценочности, выражающаяся, главным образом, в лексике. При этом особая роль отводится такому свойству политического дискурса, как экспрессивность, которая проявляется благодаря использованию средств речевой выразительности.
Для политической метафоры очень высока степень образности, оригинальности и в то же время оценочности, а следовательно, и манипулятивности, поскольку в её задачи входит формирование определённых мнений и отношений. Метафора, используемая в политическом дискурсе, придаёт тексту эмоциональность и экспрессивность. Так, например, президент страны Э. Макрон предстаёт в сознании читателя как единственный человек, который способен помочь стране в сложное для неё время, на которого возлагается весь нелёгкий груз ответственности за судьбу нации: “La clé, c’est le président de la République qui l’a… à lui agir en tant que patron de la Nation, père de la Nation” . / «Ключ есть только у президента Республики… ему действовать, как хозяину Нации, отцу Нации» (здесь и далее перевод авторов статьи. – В. Т., И. С.). В то же время поступки главы государства нередко подвергаются критике во французских СМИ. Современники обращают внимание на незрелость президента Франции как руководителя, который не до конца осознаёт важность занимаемой им должности, например: “La vérité est qu’Emmanuel Macron n’a pas toujours compris que l’Assemblée nationale n’est pas son jouet” . / «Правда в том, что Эммануэль Макрон всё ещё не понял, что Национальная ассамблея – не его игрушка». Немаловажную роль в жизни государства играет глава правительства, оценка действий которого также часто выражается с помощью метафоры: “Pas besoin de sous-titres le président a compris: le chef du gouvernement souffle sur les braises pour raviver l’incendie” . / «Не нужно субтитров, президент понял: глава правительства дует на угли, чтобы усилить пожар». Кроме того, тропы нередко выступают средством выражения отношения политиков друг к другу, как правило, нелестно отзывающихся о своих оппонентах. Например, в период предвыборной агитации всемирно известная женщина-политик М. Ле Пен выражает негативную публичную критику в адрес знаменитого французского политика Н. Саркози. В своём выступлении она ассоциирует соперника с предметом, применяя метафору: “«Il est usé, archi-usé, vu et revu, je crois que ça ne peut pas marcher», – a lâché Marine Le Pen devant les journalistes” . / «“Он изношен, архи-изношен, видан и перевидан, полагаю, что это не пройдёт”, – не сдержалась Марин Ле Пен перед журналистами». Использование данного лингвистического приёма обусловлено желанием М. Ле Пен напомнить о политическом прошлом Н. Саркози, указать на отсутствие новшеств в его программе, тем самым подчеркнув, что у бывшего президента Франции нет шансов вновь занять пост главы государства.
Данная статья посвящена стилистическим средствам характеристики человека в политическом дискурсе современной Франции. Для того чтобы портрет политика в политическом дискурсе выглядел достаточно колоритным, он должен быть несколько усилен, т.е. некоторые черты должны быть определённым образом акцентированы. С этой целью авторы газетных публикаций нередко прибегают к использованию разнообразных тропов – стилистических приёмов, заключающихся в употреблении слов или словосочетаний в переносном значении, направленных на усиление изобразительности речи. И. И. Синельникова, изучая структуру коннотации – дополнительного значения языковой единицы, выделяет такие понятия, как «оценочность», «образность», «экспрессия» и «эмоциональность». С точки зрения автора, оценочность является отражательной категорией, экспрессия – стилистической, а эмоциональность – психолингвистической категорией. Значительное место в медиатекстах политической направленности занимает категория оценочности, выражающаяся, главным образом, в лексике. При этом особая роль отводится такому свойству политического дискурса, как экспрессивность, которая проявляется благодаря использованию средств речевой выразительности.
Для политической метафоры очень высока степень образности, оригинальности и в то же время оценочности, а следовательно, и манипулятивности, поскольку в её задачи входит формирование определённых мнений и отношений. Метафора, используемая в политическом дискурсе, придаёт тексту эмоциональность и экспрессивность. Так, например, президент страны Э. Макрон предстаёт в сознании читателя как единственный человек, который способен помочь стране в сложное для неё время, на которого возлагается весь нелёгкий груз ответственности за судьбу нации: “La clé, c’est le président de la République qui l’a… à lui agir en tant que patron de la Nation, père de la Nation” . / «Ключ есть только у президента Республики… ему действовать, как хозяину Нации, отцу Нации» (здесь и далее перевод авторов статьи. – В. Т., И. С.). В то же время поступки главы государства нередко подвергаются критике во французских СМИ. Современники обращают внимание на незрелость президента Франции как руководителя, который не до конца осознаёт важность занимаемой им должности, например: “La vérité est qu’Emmanuel Macron n’a pas toujours compris que l’Assemblée nationale n’est pas son jouet” . / «Правда в том, что Эммануэль Макрон всё ещё не понял, что Национальная ассамблея – не его игрушка». Немаловажную роль в жизни государства играет глава правительства, оценка действий которого также часто выражается с помощью метафоры: “Pas besoin de sous-titres le président a compris: le chef du gouvernement souffle sur les braises pour raviver l’incendie” . / «Не нужно субтитров, президент понял: глава правительства дует на угли, чтобы усилить пожар». Кроме того, тропы нередко выступают средством выражения отношения политиков друг к другу, как правило, нелестно отзывающихся о своих оппонентах. Например, в период предвыборной агитации всемирно известная женщина-политик М. Ле Пен выражает негативную публичную критику в адрес знаменитого французского политика Н. Саркози. В своём выступлении она ассоциирует соперника с предметом, применяя метафору: “«Il est usé, archi-usé, vu et revu, je crois que ça ne peut pas marcher», – a lâché Marine Le Pen devant les journalistes” . / «“Он изношен, архи-изношен, видан и перевидан, полагаю, что это не пройдёт”, – не сдержалась Марин Ле Пен перед журналистами». Использование данного лингвистического приёма обусловлено желанием М. Ле Пен напомнить о политическом прошлом Н. Саркози, указать на отсутствие новшеств в его программе, тем самым подчеркнув, что у бывшего президента Франции нет шансов вновь занять пост главы государства.
Как разновидность метонимии особенно выделяется синекдоха, которая образуется посредством: 1. Переноса наименования с целого на часть: “Theresa May a réussi à torpiller tout espoir d’un arrangement à l’amiable avec l’Europe”. / «Терезе Мэй удалось подорвать любую надежду на дружеское соглашение с Европой». В данном контексте речь идёт о премьер-министре Великобритании Терезе Мэй, запустившей процесс выхода страны из Евросоюза, здесь Европа – Европейский совет, в состав которого входят главы государств и правительств стран-членов Евросоюза. 2. Переноса наименования с части на целое: “Ces rares témoignages décrivent le cadet comme une forte tête, tranchant avec le caractère plus lisse de son aîné, Jong-chol”. / «Эти редкие свидетельства описывают младшего (Ким Чен Ына) как упрямца, выделяя его на фоне слабохарактерного старшего брата, Ким Чен Чхоля». Синекдоха ‘une forte tête’ (‘упрямец’), которая буквально переводится как «сильная голова», в данном случае служит для описания характера северокорейского политического лидера Ким Чен Ына, отличавшегося в детстве упрямым нравом. Иногда, оценивая деятельность политиков, авторы статей дают прозвища героям, употребляя метонимии, содержащие англицизмы: ‘Big boss’ (‘Большой босс’), ‘Leader’ (‘Лидер’), ‘Leader Suprême’ (‘Верховный лидер’), ‘Loser’ (‘Неудачник’), ‘Mr Nobody’ (‘Мистер Никто’), ‘Superwoman’ (‘Суперженщина’). Положительные или отрицательные коннотативные значения позволяют судить о статусе политического деятеля, о его значимости и роли в политической жизни государства. Одним из наиболее распространённых тропов, служащим для характеристики человека во французской прессе, является также эпитет, который используется авторами медиатекстов прежде всего для передачи личностных качеств политиков, особенностей их характера: “Comme Trump, ce n’est pas un intello, mais il est roué, audacieux et entêté”. / «Как и Трамп, он не интеллектуал, но тёртый, смелый и упрямый». “En fait, Valls, c’est un Sarkozy de gauche en moins talentueux” . / «Фактически, Вальс – это левый Саркози, но менее талантливый». Обращает внимание тот факт, что немалая часть эпитетов французской прессы направлена на характеристику коммуникативных навыков политиков, их умения держаться в обществе, их отношения к людям: “Le trentenaire est réputé avoir hérité du caractère sociable de sa mère, danseuse d’origine japonaise”. / «Считается, что этот тридцатилетний мужчина унаследовал общительный характер от матери, танцовщицы японского происхождения». Отмечено, что политики-женщины склонны проявлять себя как более чувствительные и эмоциональные личности в общении с коллегами и журналистами, о чём свидетельствуют такие эпитеты, как ‘émotionnel’ (‘эмоциональный’), ‘intime’ (‘интимный’), ‘personnel’ (‘личный’).
Patel, David Siddhartha. Ayatollahs on the Pareto Frontier: The Institutional Bases of Shiite Religious Authority in Iraq. Working Paper, 2005.
При Саддаме партия Баас ликвидировала иракское гражданское общество; когда после войны государственный порядок рухнул, отсутствие гражданского общества затруднило координацию сообществ на основе новых норм. Возникло множество проблем, связанных с координацией: куда девать мусор, если его не вывозят, как обеспечить безопасность района и т. д. Поскольку все мужчины-мусульмане обязаны посещать пятничные проповеди, мечети быстро стали центром для решения этих координационных проблем.
Переменные/гипотезы
Местная
Y1: Местная координация. Насколько хорошо люди решают проблемы местной координации, такие как безопасность сообщества и вывоз мусора?
X1: Если в общине есть ровно одна мечеть, то координация будет хорошей. Ноль или 2+ приведут к неоптимальной координации. А если мечетей несколько, то координация (т. е. соблюдение норм сообщества) будет выше вблизи мечети (поскольку все ходят в одну мечеть), чем в районах между мечетями (где жители одного района не все ходят в одну мечеть).
Национальная
Y2: Национальная координация. Насколько хорошо они координируют свои действия на выборах, в отношении новой конституции и т. д.?
X2: Поскольку шиитские священнослужители находятся под иерархическим влиянием горстки аятолл (в основном Систани, а также Садра), шииты будут координировать свои проповеди (в разных мечетях) и, следовательно, лучше координироваться по национальным вопросам, чем сунниты (поскольку суннитские священнослужители имеют полную автономию в том, что они говорят по пятницам).
Теория
Для того чтобы люди подчинялись предложенному авторитетом (т.е. мечетью/священником) «правилу», должны произойти три вещи.
Власть должна иметь возможность распространить это правило и сделать его общеизвестным.
«Достаточное количество людей должно верить, что другие последуют этому объявлению» (7).
В сообщении должно быть указано самоподдерживающееся поведение. (Если оно решает проблему координации, то оно самоподдерживающееся; мне все равно, что мы делаем, пока мы все делаем одно и то же. Если он создает проблему «свободного наездника», то он не является самоусиливающимся - он требует полиции и судов.)
Мечети различаются по своей способности выполнять 1 и 2 в зависимости от вышеуказанных переменных (X1 и X2). Что касается 3, то это просто определяет, какие заявления священнослужителей будут иметь наиболее сильный эффект. Например, простые заявления за или против предложений ВМС, вероятно, просто решают проблемы координации; более сложные заявления (например, предложение Садра о создании теневого правительства или его призыв к восстанию) создают проблемы фрирайдеров, и поэтому их придерживаются меньше.
Доказательства
Координация выборов (национальная координация)
Мечети, находящиеся под влиянием Систани, одобрили единый список на выборах в Национальную ассамблею (пропорциональное представительство в едином общенациональном округе), но не одобрили кандидатов в Губернаторский совет (местные представители). Несмотря на то, что эти выборы проходили в один день, ENPP был намного выше на выборах в ГК, чем на выборах в НС, поскольку координация на ГК отсутствовала.
Однако в суннитских регионах не наблюдалось аналогичной разницы между выборами в ГК и НС, поскольку координация на обоих уровнях практически отсутствовала.
Вывоз мусора (местная координация)
В одной мечети священнослужитель решил проблему координации, указав четыре места, куда люди должны выбрасывать мусор (пока не возобновится вывоз мусора). Благодаря этому улицы и канавы оставались чистыми. Но в районе, который обслуживала эта мечеть, а также некоторые другие, координации не произошло, потому что не все услышали одно и то же сообщение. Поэтому в этом районе на улицах было много мусора.
При Саддаме партия Баас ликвидировала иракское гражданское общество; когда после войны государственный порядок рухнул, отсутствие гражданского общества затруднило координацию сообществ на основе новых норм. Возникло множество проблем, связанных с координацией: куда девать мусор, если его не вывозят, как обеспечить безопасность района и т. д. Поскольку все мужчины-мусульмане обязаны посещать пятничные проповеди, мечети быстро стали центром для решения этих координационных проблем.
Переменные/гипотезы
Местная
Y1: Местная координация. Насколько хорошо люди решают проблемы местной координации, такие как безопасность сообщества и вывоз мусора?
X1: Если в общине есть ровно одна мечеть, то координация будет хорошей. Ноль или 2+ приведут к неоптимальной координации. А если мечетей несколько, то координация (т. е. соблюдение норм сообщества) будет выше вблизи мечети (поскольку все ходят в одну мечеть), чем в районах между мечетями (где жители одного района не все ходят в одну мечеть).
Национальная
Y2: Национальная координация. Насколько хорошо они координируют свои действия на выборах, в отношении новой конституции и т. д.?
X2: Поскольку шиитские священнослужители находятся под иерархическим влиянием горстки аятолл (в основном Систани, а также Садра), шииты будут координировать свои проповеди (в разных мечетях) и, следовательно, лучше координироваться по национальным вопросам, чем сунниты (поскольку суннитские священнослужители имеют полную автономию в том, что они говорят по пятницам).
Теория
Для того чтобы люди подчинялись предложенному авторитетом (т.е. мечетью/священником) «правилу», должны произойти три вещи.
Власть должна иметь возможность распространить это правило и сделать его общеизвестным.
«Достаточное количество людей должно верить, что другие последуют этому объявлению» (7).
В сообщении должно быть указано самоподдерживающееся поведение. (Если оно решает проблему координации, то оно самоподдерживающееся; мне все равно, что мы делаем, пока мы все делаем одно и то же. Если он создает проблему «свободного наездника», то он не является самоусиливающимся - он требует полиции и судов.)
Мечети различаются по своей способности выполнять 1 и 2 в зависимости от вышеуказанных переменных (X1 и X2). Что касается 3, то это просто определяет, какие заявления священнослужителей будут иметь наиболее сильный эффект. Например, простые заявления за или против предложений ВМС, вероятно, просто решают проблемы координации; более сложные заявления (например, предложение Садра о создании теневого правительства или его призыв к восстанию) создают проблемы фрирайдеров, и поэтому их придерживаются меньше.
Доказательства
Координация выборов (национальная координация)
Мечети, находящиеся под влиянием Систани, одобрили единый список на выборах в Национальную ассамблею (пропорциональное представительство в едином общенациональном округе), но не одобрили кандидатов в Губернаторский совет (местные представители). Несмотря на то, что эти выборы проходили в один день, ENPP был намного выше на выборах в ГК, чем на выборах в НС, поскольку координация на ГК отсутствовала.
Однако в суннитских регионах не наблюдалось аналогичной разницы между выборами в ГК и НС, поскольку координация на обоих уровнях практически отсутствовала.
Вывоз мусора (местная координация)
В одной мечети священнослужитель решил проблему координации, указав четыре места, куда люди должны выбрасывать мусор (пока не возобновится вывоз мусора). Благодаря этому улицы и канавы оставались чистыми. Но в районе, который обслуживала эта мечеть, а также некоторые другие, координации не произошло, потому что не все услышали одно и то же сообщение. Поэтому в этом районе на улицах было много мусора.
Жижек С. О пользе и вреде нейротеологии // https://centerforpoliticsanalysis.ru/position/read/id/o-polze-i-vrede-nejroteologii
Нейротеология представляет собой крайний редукционистский подход к изучению религии: ее формула «(наш опыт) Бога есть (продукт нейронных процессов в) нашем мозге». Это явно перекликается с формулой френологии Гегеля: «Дух есть кость». Гегель называет это совпадение высшего и низшего «бесконечным суждением», которое утверждает тождественность высшего и низшего, и неудивительно, что нейротеологию часто критикуют как новую версию френологии — более утонченную, конечно, но в основном отстаивающую ту же корреляцию между процессами или структурами в нашей голове и психическими процессами...
Ограничения этого подхода очевидны, а линии атаки на него предсказуемы: он не имеет реальной научной объяснительной силы, поскольку основан на ненаблюдаемой параллели между событиями в нашем мозге, измеряемыми приборами, и самоотчетом субъекта о его/ее религиозных (мистических и т. д.) переживаниях, без представления о том, как именно первое может вызвать второе (или наоборот); таким образом, он открывает себя для классической линии атаки Дэвида Чалмерса; «Даже если бы физическая сторона универсума была известна нам во всех деталях, если бы мы знали конфигурацию, причинность и изменение во времени всех полей и частиц пространственно-временного многообразия, эта информация не привела бы нас к допущению существования сознательного опыта». Короче говоря, невозможно совершить прыжок от «слепых» объективных нейронных процессов к факту самосознания, которое волшебным образом возникает из них, поэтому некая форма сознания или осознания должна быть изначальной и нередуцируемой чертой материи.
Более того, даже если мы отвергаем подобный непосредственный картезианский дуализм, остается более сложная линия атаки, развернутая, среди прочего, Франсиско Варелой: религию (как любой мыслительный процесс) нельзя взять и локализовать в нашем мозге, поскольку она является продуктом социально-символических практик, в которых биологические процессы и символическое взаимодействие, внутренняя и внешняя жизнь, организм и его жизненный мир неразрывно переплетены.
И, конечно, есть также (редкие, истинные) попытки придать результатам нейротеологии религиозный поворот: что, если причинно-следственная связь работает наоборот, а параллель между нейронными процессами и религиозным опытом указывает на то, как Бог вмешался в наше сознание и заставил нас услышать его голос?
Несмотря на все эти ограничения, следует признать, что некоторые научные эксперименты приводят к результатам, которые нельзя просто отбросить как не имеющие отношения к делу. Недавний эксперимент, проведенный Каролинским институтом в Швеции, продемонстрировла, что опыт пребывания внутри собственного тела не так очевиден, как можно было бы подумать: нейробиологи «создали иллюзию присутствия вне тела у участников, помещенных внутрь сканера мозга. Затем они использовали иллюзию, чтобы перцептивно «телепортировать» участников в разные места в комнате и показать, что воспринимаемое местоположение телесного «я» может быть декодировано из паттернов активности в определенных областях мозга». Поэтому чувство «владения своим телом» не следует принимать как должное: это «чрезвычайно сложная задача, требующая непрерывной интеграции информации со стороны различных органов чувств для поддержания ощущения того, где точно находится тело по отношению к внешнему миру».
Нейротеология представляет собой крайний редукционистский подход к изучению религии: ее формула «(наш опыт) Бога есть (продукт нейронных процессов в) нашем мозге». Это явно перекликается с формулой френологии Гегеля: «Дух есть кость». Гегель называет это совпадение высшего и низшего «бесконечным суждением», которое утверждает тождественность высшего и низшего, и неудивительно, что нейротеологию часто критикуют как новую версию френологии — более утонченную, конечно, но в основном отстаивающую ту же корреляцию между процессами или структурами в нашей голове и психическими процессами...
Ограничения этого подхода очевидны, а линии атаки на него предсказуемы: он не имеет реальной научной объяснительной силы, поскольку основан на ненаблюдаемой параллели между событиями в нашем мозге, измеряемыми приборами, и самоотчетом субъекта о его/ее религиозных (мистических и т. д.) переживаниях, без представления о том, как именно первое может вызвать второе (или наоборот); таким образом, он открывает себя для классической линии атаки Дэвида Чалмерса; «Даже если бы физическая сторона универсума была известна нам во всех деталях, если бы мы знали конфигурацию, причинность и изменение во времени всех полей и частиц пространственно-временного многообразия, эта информация не привела бы нас к допущению существования сознательного опыта». Короче говоря, невозможно совершить прыжок от «слепых» объективных нейронных процессов к факту самосознания, которое волшебным образом возникает из них, поэтому некая форма сознания или осознания должна быть изначальной и нередуцируемой чертой материи.
Более того, даже если мы отвергаем подобный непосредственный картезианский дуализм, остается более сложная линия атаки, развернутая, среди прочего, Франсиско Варелой: религию (как любой мыслительный процесс) нельзя взять и локализовать в нашем мозге, поскольку она является продуктом социально-символических практик, в которых биологические процессы и символическое взаимодействие, внутренняя и внешняя жизнь, организм и его жизненный мир неразрывно переплетены.
И, конечно, есть также (редкие, истинные) попытки придать результатам нейротеологии религиозный поворот: что, если причинно-следственная связь работает наоборот, а параллель между нейронными процессами и религиозным опытом указывает на то, как Бог вмешался в наше сознание и заставил нас услышать его голос?
Несмотря на все эти ограничения, следует признать, что некоторые научные эксперименты приводят к результатам, которые нельзя просто отбросить как не имеющие отношения к делу. Недавний эксперимент, проведенный Каролинским институтом в Швеции, продемонстрировла, что опыт пребывания внутри собственного тела не так очевиден, как можно было бы подумать: нейробиологи «создали иллюзию присутствия вне тела у участников, помещенных внутрь сканера мозга. Затем они использовали иллюзию, чтобы перцептивно «телепортировать» участников в разные места в комнате и показать, что воспринимаемое местоположение телесного «я» может быть декодировано из паттернов активности в определенных областях мозга». Поэтому чувство «владения своим телом» не следует принимать как должное: это «чрезвычайно сложная задача, требующая непрерывной интеграции информации со стороны различных органов чувств для поддержания ощущения того, где точно находится тело по отношению к внешнему миру».
У этих экспериментов есть два разных значения. Во-первых, они предоставляют аргументы против спиритуалистической интерпретации переживаний человека вне своего тела как доказательства того, что наша душа не находится неустранимо в нашем теле, поскольку она может свободно парить вне его: если можно создать внетелесный опыт посредством технологических манипуляций нашим телом, то наш «внутренний» опыт себя строго имманентен нашему телу. Во-вторых, благодаря этим экспериментам становится проблематичным представление о том, что мы неизбежно «телесны», что наш опыт себя, ограниченный точкой зрения нашего (смертного) тела, является конечным горизонтом всего нашего опыта: эксперимент показывает, что наш опыт себя как «опыт воплощения» является результатом сложных нейронных процессов, которые также могут пойти не так.
Хотя подобная критика нейротеологии имеет определенный (одна больше, другая меньше) вес, она, тем не менее, в конечном итоге натыкается на стену: если доказано, что, манипулируя нейронами, можно результативно вызвать у субъекта некое мистическое состояние, и что таким образом можно экспериментально вызвать религиозный опыт, не указывает ли это на то, что наш религиозный опыт в каком-то смысле вызван нейронными процессами в нашем мозге? Конкретная форма этого опыта, конечно, зависит от культурного контекста и от сети социально-символических практик, и точная причинность, конечно, остается неясной, но — как сказал бы Жак Лакан — мы действительно сталкиваемся здесь с частичкой реального, которое остается одинаковым во всех символических вселенных.
Поэтому трудно решить, что опаснее: непосредственно запрет атеизма или непосредственный нейронный контроль и манипуляция нашим религиозным опытом. Одно несомненно: они оба могут сосуществовать и объединять усилия
Хотя подобная критика нейротеологии имеет определенный (одна больше, другая меньше) вес, она, тем не менее, в конечном итоге натыкается на стену: если доказано, что, манипулируя нейронами, можно результативно вызвать у субъекта некое мистическое состояние, и что таким образом можно экспериментально вызвать религиозный опыт, не указывает ли это на то, что наш религиозный опыт в каком-то смысле вызван нейронными процессами в нашем мозге? Конкретная форма этого опыта, конечно, зависит от культурного контекста и от сети социально-символических практик, и точная причинность, конечно, остается неясной, но — как сказал бы Жак Лакан — мы действительно сталкиваемся здесь с частичкой реального, которое остается одинаковым во всех символических вселенных.
Поэтому трудно решить, что опаснее: непосредственно запрет атеизма или непосредственный нейронный контроль и манипуляция нашим религиозным опытом. Одно несомненно: они оба могут сосуществовать и объединять усилия
Calvo and Murillo. 2004. Who delivers? Partisan clients in the Argentine electoral market. AJPS 48: 742-57.
«Почему некоторые партии не получают выгоду от патронажа в политических системах, где много коррупции? В этой статье анализируется взаимодействие между патронажем и партийной принадлежностью, чтобы объяснить, почему некоторые действующие лица чаще других получают выгоду от политики коррупции. Мы объясняем эти различия, фокусируясь на доступе политических партий к ресурсам (сторона предложения) и зависимости избирателей от бюджетных льгот (сторона спроса). Мы показываем, как эти различия влияют на выбор патрона в отношении заработной платы и занятости в государственном секторе. Мы используем данные субнационального уровня, чтобы показать разную электоральную отдачу от патронажа для двух основных политических коалиций в Аргентине - Перонизма и UCR-Alianza - и их влияние на предпочтения в отношении заработной платы и занятости в государственном секторе.»
Аргумент
Партии получают больше выгоды от клиентелизма в зависимости от спроса и предложения. В данной статье под «патронажем» понимается предоставление работы в государственном секторе сторонникам. Обратите внимание, что это подразумевает отсутствие реформ государственной службы. Вкратце:
Сторона предложения: Избирательные и фискальные институты (различные в разных регионах Аргентины) определяют, сколько поддержки может предоставить победившая в регионе партия.
Спрос: Разные партии имеют разный электорат (т. е. обслуживают разные категории работников и разные группы населения - а группы населения с низкими доходами лучше всего реагируют на небольшие объемы свинины), что влияет на то, сколько и какой свинины будет востребовано.
Спрос и предложение взаимодействуют таким образом, что разные партии имеют разные возможности получать выгоду от патронажа и коррупции.
Сторона предложения
Некоторые партии имеют преимущество в обеспечении патронажа. В Аргентине избирательные правила перепредставляют сельские районы (подобно тому, как Сенат в США перепредставляет малонаселенные штаты). Таким образом, хотя перонисты и их главные соперники (радикалы) конкурируют на президентских выборах, перонисты фактически контролируют непропорционально большое количество местных органов власти (поскольку перонисты пользуются поддержкой в более многочисленных сельских провинциях). Таким образом, перонисты имеют более широкий доступ к покровительству.
В Аргентине центральное правительство собирает все налоги, а затем делит доходы с провинциями по стандартной формуле. Сельские провинции получают больше своей доли - и опять же, это дает перонистам больший доступ к покровительству.
Сторона спроса
При распределении государственных рабочих мест партии сталкиваются с компромиссом: они могут дать несколько высокооплачиваемых рабочих мест высококвалифицированным работникам или много менее оплачиваемых рабочих мест менее квалифицированным работникам (обратите внимание, что работники не ценят государственные рабочие места, если нет премии к зарплате). У радикалов много сторонников из среднего и высшего класса; их не очень привлечет работа в государственном секторе, если она не будет хорошо оплачиваться. Но у перонистов много бедных сторонников. В результате этой разницы в спросе перонисты могут использовать патронаж, чтобы подкупить гораздо больше сторонников, чем радикалы.
Наибольшие надбавки к зарплате в государственном секторе получают люди с 5-10-летним образованием - те самые менее квалифицированные люди, которые, как правило, являются перонистами.
«Почему некоторые партии не получают выгоду от патронажа в политических системах, где много коррупции? В этой статье анализируется взаимодействие между патронажем и партийной принадлежностью, чтобы объяснить, почему некоторые действующие лица чаще других получают выгоду от политики коррупции. Мы объясняем эти различия, фокусируясь на доступе политических партий к ресурсам (сторона предложения) и зависимости избирателей от бюджетных льгот (сторона спроса). Мы показываем, как эти различия влияют на выбор патрона в отношении заработной платы и занятости в государственном секторе. Мы используем данные субнационального уровня, чтобы показать разную электоральную отдачу от патронажа для двух основных политических коалиций в Аргентине - Перонизма и UCR-Alianza - и их влияние на предпочтения в отношении заработной платы и занятости в государственном секторе.»
Аргумент
Партии получают больше выгоды от клиентелизма в зависимости от спроса и предложения. В данной статье под «патронажем» понимается предоставление работы в государственном секторе сторонникам. Обратите внимание, что это подразумевает отсутствие реформ государственной службы. Вкратце:
Сторона предложения: Избирательные и фискальные институты (различные в разных регионах Аргентины) определяют, сколько поддержки может предоставить победившая в регионе партия.
Спрос: Разные партии имеют разный электорат (т. е. обслуживают разные категории работников и разные группы населения - а группы населения с низкими доходами лучше всего реагируют на небольшие объемы свинины), что влияет на то, сколько и какой свинины будет востребовано.
Спрос и предложение взаимодействуют таким образом, что разные партии имеют разные возможности получать выгоду от патронажа и коррупции.
Сторона предложения
Некоторые партии имеют преимущество в обеспечении патронажа. В Аргентине избирательные правила перепредставляют сельские районы (подобно тому, как Сенат в США перепредставляет малонаселенные штаты). Таким образом, хотя перонисты и их главные соперники (радикалы) конкурируют на президентских выборах, перонисты фактически контролируют непропорционально большое количество местных органов власти (поскольку перонисты пользуются поддержкой в более многочисленных сельских провинциях). Таким образом, перонисты имеют более широкий доступ к покровительству.
В Аргентине центральное правительство собирает все налоги, а затем делит доходы с провинциями по стандартной формуле. Сельские провинции получают больше своей доли - и опять же, это дает перонистам больший доступ к покровительству.
Сторона спроса
При распределении государственных рабочих мест партии сталкиваются с компромиссом: они могут дать несколько высокооплачиваемых рабочих мест высококвалифицированным работникам или много менее оплачиваемых рабочих мест менее квалифицированным работникам (обратите внимание, что работники не ценят государственные рабочие места, если нет премии к зарплате). У радикалов много сторонников из среднего и высшего класса; их не очень привлечет работа в государственном секторе, если она не будет хорошо оплачиваться. Но у перонистов много бедных сторонников. В результате этой разницы в спросе перонисты могут использовать патронаж, чтобы подкупить гораздо больше сторонников, чем радикалы.
Наибольшие надбавки к зарплате в государственном секторе получают люди с 5-10-летним образованием - те самые менее квалифицированные люди, которые, как правило, являются перонистами.
Landau M. J., Sullivan D., Greenberg J. Evidence that self-relevant motives and metaphoric framing interact to influence political and social attitudes //Psychological science. – 2009. – Т. 20. – №. 11. – С. 1421-1427.
В статье авторы утверждают, что метафора - это механизм, с помощью которого мотивационные состояния в одной концептуальной области могут влиять на установки в поверхностно несвязанной области. В двух исследованиях проверялось, влияет ли активизация мотивов, связанных с Я-концепцией, на отношение к социальным темам, когда метафорическая связь тем с мотивами становится более заметной благодаря лингвистическому обрамлению. В исследовании 1 повышенная мотивация к защите собственного тела от загрязнения привела к более суровому отношению к иммигрантам, въезжающим в США, когда страна была представлена в метафорических, а не буквальных терминах. В исследовании 2 угроза самооценке привела к более позитивному отношению к чрезмерному употреблению алкоголя, когда пьянство было метафорически оформлено как физическое саморазрушение, по сравнению с тем, когда оно было оформлено буквально или метафорически как конкурентное разрушение другого.
Недавние исследования метафорической репрезентации социальных понятий показывают, что манипулирование восприятием, связанным с одним понятием, напрямую влияет на восприятие, связанное с другим, непохожим понятием, в соответствии с метафорой. Например, Майер, Хаузер, Робинсон, Фризен и Шьелдал (2007) исследовали метафоры вертикальности в репрезентациях абстрактных понятий, связанных с божественностью (например, «Бог высочайший»), и обнаружили, что участники демонстрируют смещение вверх при воспоминании о пространственном положении людей, которым приписывают сильные убеждения в божественности. Кроме того, Уильямс и Барг (2008) исследовали метафорическое обоснование межличностного «тепла» в восприятии физической температуры и обнаружили, что участники, державшие в руках теплую (по сравнению с холодной) чашку кофе, воспринимали целевых людей как более дружелюбных. В исследованиях, представленных здесь, рассматривается вопрос о том, оказывают ли вариации мотивационных состояний сходное с метафорами влияние на отношение к политическим и социальным темам.
В статье авторы утверждают, что метафора - это механизм, с помощью которого мотивационные состояния в одной концептуальной области могут влиять на установки в поверхностно несвязанной области. В двух исследованиях проверялось, влияет ли активизация мотивов, связанных с Я-концепцией, на отношение к социальным темам, когда метафорическая связь тем с мотивами становится более заметной благодаря лингвистическому обрамлению. В исследовании 1 повышенная мотивация к защите собственного тела от загрязнения привела к более суровому отношению к иммигрантам, въезжающим в США, когда страна была представлена в метафорических, а не буквальных терминах. В исследовании 2 угроза самооценке привела к более позитивному отношению к чрезмерному употреблению алкоголя, когда пьянство было метафорически оформлено как физическое саморазрушение, по сравнению с тем, когда оно было оформлено буквально или метафорически как конкурентное разрушение другого.
Недавние исследования метафорической репрезентации социальных понятий показывают, что манипулирование восприятием, связанным с одним понятием, напрямую влияет на восприятие, связанное с другим, непохожим понятием, в соответствии с метафорой. Например, Майер, Хаузер, Робинсон, Фризен и Шьелдал (2007) исследовали метафоры вертикальности в репрезентациях абстрактных понятий, связанных с божественностью (например, «Бог высочайший»), и обнаружили, что участники демонстрируют смещение вверх при воспоминании о пространственном положении людей, которым приписывают сильные убеждения в божественности. Кроме того, Уильямс и Барг (2008) исследовали метафорическое обоснование межличностного «тепла» в восприятии физической температуры и обнаружили, что участники, державшие в руках теплую (по сравнению с холодной) чашку кофе, воспринимали целевых людей как более дружелюбных. В исследованиях, представленных здесь, рассматривается вопрос о том, оказывают ли вариации мотивационных состояний сходное с метафорами влияние на отношение к политическим и социальным темам.
Хотя предыдущие исследования показали, что социальное восприятие может быть напрямую сформировано определенными метафорическими ассоциациями (например, «божественное - вверх»), сложные социальные темы подвержены множеству потенциальных метафорических интерпретаций, и поэтому возможно, что для того, чтобы связать данный мотив с отношением к теме, необходимо активировать определенную метафору. Лакофф и Джонсон (Lakoff and Johnson, 1980) утверждают, что метафора может быть активирована путем лингвистического оформления проблемы с использованием связанных метафорических выражений. Это предполагает, например, что лингвистическое оформление кампании против наркомании с использованием военных метафор (например, «Давайте уничтожим употребление марихуаны»), но без использования буквального пересказа или альтернативных метафор (например, очищение), будет уникальным образом направлять интерпретацию и оценку информации, связанной с наркотиками, в соответствии с боевой схемой человека. В соответствии с утверждением Лакоффа и Джонсона существуют экспериментальные данные о том, что метафорическое обрамление влияет на то, как люди воспринимают убеждающие сообщения (Ottati, Rhoads, & Graesser, 1999) и делают выводы о социальных событиях (Morris, Sheldon, Ames, & Young, 2007). Авторы расширили эту работу, проверив, влияют ли мотивы, связанные с одной темой, на отношение к несхожим социальным темам, когда эти темы лингвистически оформлены с помощью выражений, отражающих метафору, связанную с мотивом. Таким образом, авторы предположили, что если люди имеют определенный мотив и подвергаются языковому оформлению социальной темы, которое метафорически связывает этот мотив с темой, их отношение к этой теме изменится в направлении, соответствующем мотиву. Если же тема оформлена в буквальных или альтернативных метафорических терминах, активированный мотив не будет иметь отношения к теме и, следовательно, не будет переноситься и влиять на отношение. В двух исследованиях эта гипотеза была проверена на предмет того, оказывает ли активация мотивов, имеющих отношение к самому себе (избегание физического загрязнения и негативное отношение к себе), метафорически согласованное влияние на отношение к социальным темам (иммиграция и употребление алкоголя, соответственно), когда метафоры, связывающие мотивы и темы, становятся более значимыми с помощью лингвистического обрамления.
В исследовании 1 изучалось отношение к иммиграции в США. Многочисленные высказывания свидетельствуют о том, что нации часто концептуализируются метафорически как физические тела (например, «Америка протягивает руки»). Поскольку тело, как известно, уязвимо для заражения чужеродными агентами, возможно, что забота людей о защите собственного тела от заражения лежит в основе негативного отношения к иммиграции и иммигрантам, когда нация представляется как тело - такая возможность согласуется с культурным (Douglas, 1966) и лингвистическим (O'Brian, 2003) анализом. Поэтому авторы предположили, что усиление мотивации людей защищать свое тело от загрязнения приведет к более негативному отношению к иммиграции в США, когда Соединенные Штаты метафорически представляются как тело, но что эта угроза загрязнения не повлияет на отношение к иммиграции, когда страна представляется в буквальном смысле. Чтобы проверить эту гипотезу, авторы манипулировали обеспокоенностью участников опасностью заражения бактериями, переносимыми по воздуху, показывали им конспект истории США, в котором страна была представлена либо в метафорических, либо в буквальных терминах, и оценивали отношение к иммиграции. Чтобы исследовать альтернативную возможность того, что гипотетический эффект обусловлен общим ростом политического консерватизма, авторы также измерили отношение к увеличению минимальной заработной платы - политическому вопросу с четкой консервативной позицией, но без четкой связи с метафорой страны как тела.
В исследовании 1 изучалось отношение к иммиграции в США. Многочисленные высказывания свидетельствуют о том, что нации часто концептуализируются метафорически как физические тела (например, «Америка протягивает руки»). Поскольку тело, как известно, уязвимо для заражения чужеродными агентами, возможно, что забота людей о защите собственного тела от заражения лежит в основе негативного отношения к иммиграции и иммигрантам, когда нация представляется как тело - такая возможность согласуется с культурным (Douglas, 1966) и лингвистическим (O'Brian, 2003) анализом. Поэтому авторы предположили, что усиление мотивации людей защищать свое тело от загрязнения приведет к более негативному отношению к иммиграции в США, когда Соединенные Штаты метафорически представляются как тело, но что эта угроза загрязнения не повлияет на отношение к иммиграции, когда страна представляется в буквальном смысле. Чтобы проверить эту гипотезу, авторы манипулировали обеспокоенностью участников опасностью заражения бактериями, переносимыми по воздуху, показывали им конспект истории США, в котором страна была представлена либо в метафорических, либо в буквальных терминах, и оценивали отношение к иммиграции. Чтобы исследовать альтернативную возможность того, что гипотетический эффект обусловлен общим ростом политического консерватизма, авторы также измерили отношение к увеличению минимальной заработной платы - политическому вопросу с четкой консервативной позицией, но без четкой связи с метафорой страны как тела.
Результаты исследования 1 подтверждают нашу гипотезу о том, что активация мотивации к защите собственного тела от заражения приведет к более негативному отношению к иммиграции, но только в том случае, если Соединенные Штаты будут метафорически представлены как тело. В частности, участники, которым угрожали заражением бактериями, переносимыми по воздуху, и которые затем подверглись воздействию тонкой метафорической картины Соединенных Штатов в виде тела, продемонстрировали особенно негативное отношение к иммигрантам, въезжающим в США. Эти манипуляции не повлияли на отношение к минимальной заработной плате, что позволяет предположить, что опасения по поводу заражения влияют на отношение к метафорически связанным (хотя и поверхностно не связанным) вопросам и в целом не толкают участников к более традиционно консервативным позициям. Результаты исследования 1 подтверждают наше более широкое утверждение о том, что мотивационные состояния могут влиять на отношение к социальным темам, когда эти темы метафорически оформлены соответствующим мотиву образом. Однако авторы включили в исследование только метафорическое и неметафорическое обрамление, оставляя возможность того, что наблюдаемый эффект был обусловлен использованием метафорического языка в целом, а не конкретной метафорой Соединенных Штатов как тела (хотя тот факт, что эффект метафорического обрамления зависел от манипуляции озабоченностью загрязнением, делает это маловероятным). Поэтому в исследовании 2 авторы сравнили отношение к социальному поведению, которое было сформулировано тремя способами, два из которых имели общую метафорическую предпосылку (пьянство как физическое разрушение), но только один из которых связывал поведение с самоактуальным мотивом (разрушение себя, в отличие от конкурентного разрушения других, посредством пьянства).
В исследовании 2 изучалось отношение к употреблению алкоголя, которое регулярно описывается метафорически как физически разрушительный акт (например, «я надрался» или «разрушился»). Левин (Levine, 1981) утверждал, что такие саморазрушительные метафоры могут отражать желание (удовлетворяемое чрезмерным потреблением одурманивающих веществ) «разбить» или уничтожить самосознание. Хотя предыдущие исследования показали, что употребление алкоголя привлекательно как средство снижения негативного внимания к себе (например, Hull & Young, 1983), ни в одном исследовании еще не изучалось, усиливается ли эта функция пьянства при метафорическом оформлении пьянства как саморазрушения. Автры проверили гипотезу о том, что усиление мотивации к избеганию негативного самовосприятия (посредством угрозы самооценке) увеличит влечение к любителю выпить, когда пьянство будет метафорически оформлено как физическое разрушение себя, но не когда оно будет оформлено в буквальном смысле. Кроме того, чтобы проверить, был ли наблюдаемый эффект обусловлен мотивацией метафорического разрушения себя, а не влечением к деструктивному или метафорическому языку, авторы включили второе контрольное условие, в котором пьянство метафорически оформлялось как конкурентное разрушение других людей. Авторы также изучили потенциальное модераторское влияние индивидуальных различий в предрасположенности к употреблению алкоголя. Чрезмерное употребление алкоголя, вероятно, чаще воспринимается как привлекательное средство избегания негативного самовосприятия среди часто пьющих, чем среди нечасто пьющих (Hull & Young, 1983). Поскольку метафоры саморазрушения отражают это желание, сильно пьющих людей, мотивированных на избегание негативного самовосприятия, должно больше привлекать пьянство, когда оно оформлено как саморазрушение, а легко пьющих людей с такой же мотивацией - нет. Поэтому, хотя мы ожидали, что все участники будут испытывать негативное влияние нашей манипуляции угрозой самооценки и, возможно, будут испытывать желание уйти в себя, мы предсказали, что только сильно пьющие люди будут реагировать увеличением влечения к любителям выпить, когда пьянство метафорически оформлялось как саморазрушительный акт.
В исследовании 2 изучалось отношение к употреблению алкоголя, которое регулярно описывается метафорически как физически разрушительный акт (например, «я надрался» или «разрушился»). Левин (Levine, 1981) утверждал, что такие саморазрушительные метафоры могут отражать желание (удовлетворяемое чрезмерным потреблением одурманивающих веществ) «разбить» или уничтожить самосознание. Хотя предыдущие исследования показали, что употребление алкоголя привлекательно как средство снижения негативного внимания к себе (например, Hull & Young, 1983), ни в одном исследовании еще не изучалось, усиливается ли эта функция пьянства при метафорическом оформлении пьянства как саморазрушения. Автры проверили гипотезу о том, что усиление мотивации к избеганию негативного самовосприятия (посредством угрозы самооценке) увеличит влечение к любителю выпить, когда пьянство будет метафорически оформлено как физическое разрушение себя, но не когда оно будет оформлено в буквальном смысле. Кроме того, чтобы проверить, был ли наблюдаемый эффект обусловлен мотивацией метафорического разрушения себя, а не влечением к деструктивному или метафорическому языку, авторы включили второе контрольное условие, в котором пьянство метафорически оформлялось как конкурентное разрушение других людей. Авторы также изучили потенциальное модераторское влияние индивидуальных различий в предрасположенности к употреблению алкоголя. Чрезмерное употребление алкоголя, вероятно, чаще воспринимается как привлекательное средство избегания негативного самовосприятия среди часто пьющих, чем среди нечасто пьющих (Hull & Young, 1983). Поскольку метафоры саморазрушения отражают это желание, сильно пьющих людей, мотивированных на избегание негативного самовосприятия, должно больше привлекать пьянство, когда оно оформлено как саморазрушение, а легко пьющих людей с такой же мотивацией - нет. Поэтому, хотя мы ожидали, что все участники будут испытывать негативное влияние нашей манипуляции угрозой самооценки и, возможно, будут испытывать желание уйти в себя, мы предсказали, что только сильно пьющие люди будут реагировать увеличением влечения к любителям выпить, когда пьянство метафорически оформлялось как саморазрушительный акт.
Опираясь на предшествующую теорию и исследования, касающиеся употребления алкоголя, авторы обнаружили, что угроза самооценке усиливает влечение к любителям выпить, когда пьянство метафорически представлено как форма саморазрушения, но только среди людей, предрасположенных к регулярному употреблению алкоголя. Авторы измеряли симпатию к любителю выпить, а не отношение к пьянству как таковому. Авторы сделали это по двум причинам. Во-первых, эта мера лучше соответствовала процедурам и материалам, которые они использовали для представления различных фреймов пьянства. Во-вторых, они подумали, что если бы участников напрямую спрашивали о пьянстве, цель исследования была бы очевидна, и социально желательный ответ был бы более вероятным; студенты могут неохотно признаться в положительном отношении к пьянству, если их спросить об этом напрямую. Помимо того, что данное исследование имеет значение для понимания отношения к пьянству, оно демонстрирует, что интерактивный эффект мотивации и метафоры специфичен для метафорического обрамления, релевантного мотиву, и не возникает из-за метафорического обрамления в целом. Вызывание мотива, имеющего отношение к самому себе, влияло на отношение к социальной деятельности только тогда, когда эта деятельность описывалась с помощью метафоры, которая подразумевала соответствие этой деятельности активируемому мотиву. Данное исследование также показывает, что привлекательность деятельности, метафорически оформленной в соответствии с активируемым мотивом, модерируется индивидуальными различиями в предыдущем опыте работы с этой деятельностью. В более широком смысле это исследование поддерживает идею о том, что метафорическое оформление обычных социальных действий может влиять на восприятие и даже на психологические функции этих действий.
Два исследования продемонстрировали, что представление общих метафор для политически и социально важных тем может сочетаться с саморелевантными мотивационными состояниями и влиять на отношение к этим темам. В исследовании 1 индуцированная мотивация защиты буквального тела взаимодействовала с метафорическим представлением Соединенных Штатов, что привело к более негативному отношению к американской иммиграции. В исследовании 2 индукция угрозы самооценке усиливала влечение сильно пьющих людей к любителям выпить, когда пьянство метафорически оформлялось как акт саморазрушения. В совокупности эти результаты свидетельствуют о том, что язык, используемый людьми для обсуждения социально значимых тем, выполняет определенные (если обычно не признаются) психологические функции и может влиять на отношение к этим темам. Метафоры заражения, часто используемые политиками в дебатах об иммиграции, могут бессознательно склонять граждан к более жесткой позиции по этому вопросу, а широко распространенные разговорные выражения, приравнивающие чрезмерное употребление алкоголя к самобичеванию, могут тонко повышать привлекательность пьянства среди людей, склонных к выпивке и чувствующих себя не в своей тарелке. Интересно, что оба исследования подтверждают идею о том, что люди часто метафорически формулируют потенциально спорные социальные темы в терминах области, с которой они хорошо знакомы - «я», заключенное в физическом теле (Lakoff & Johnson, 1980). В некоторых случаях использование таких метафор может привести к желанию защитить «тело» (сохранить целостность страны), в то время как в других случаях люди могут стремиться к символически разрушительной деятельности, чтобы избежать негативных представлений о себе. Доведенные до крайности, эти метафорические обрамления могут иметь серьезные последствия. Гловер (Glover, 1999) утверждает, что телеграммы правительственных чиновников, в которых использовались метафоры нации как тела, которое нужно защищать, сыграли важную роль в эскалации военных действий в первый месяц Первой мировой войны. А Джим Моррисон - лишь один пример популярного деятеля, который писал сложные саморазрушительные метафоры, прежде чем буквально самоуничтожиться из-за употребления алкоголя (Hopkins & Sugerman, 1995). Эти выводы имеют важное прикладное значение.
Два исследования продемонстрировали, что представление общих метафор для политически и социально важных тем может сочетаться с саморелевантными мотивационными состояниями и влиять на отношение к этим темам. В исследовании 1 индуцированная мотивация защиты буквального тела взаимодействовала с метафорическим представлением Соединенных Штатов, что привело к более негативному отношению к американской иммиграции. В исследовании 2 индукция угрозы самооценке усиливала влечение сильно пьющих людей к любителям выпить, когда пьянство метафорически оформлялось как акт саморазрушения. В совокупности эти результаты свидетельствуют о том, что язык, используемый людьми для обсуждения социально значимых тем, выполняет определенные (если обычно не признаются) психологические функции и может влиять на отношение к этим темам. Метафоры заражения, часто используемые политиками в дебатах об иммиграции, могут бессознательно склонять граждан к более жесткой позиции по этому вопросу, а широко распространенные разговорные выражения, приравнивающие чрезмерное употребление алкоголя к самобичеванию, могут тонко повышать привлекательность пьянства среди людей, склонных к выпивке и чувствующих себя не в своей тарелке. Интересно, что оба исследования подтверждают идею о том, что люди часто метафорически формулируют потенциально спорные социальные темы в терминах области, с которой они хорошо знакомы - «я», заключенное в физическом теле (Lakoff & Johnson, 1980). В некоторых случаях использование таких метафор может привести к желанию защитить «тело» (сохранить целостность страны), в то время как в других случаях люди могут стремиться к символически разрушительной деятельности, чтобы избежать негативных представлений о себе. Доведенные до крайности, эти метафорические обрамления могут иметь серьезные последствия. Гловер (Glover, 1999) утверждает, что телеграммы правительственных чиновников, в которых использовались метафоры нации как тела, которое нужно защищать, сыграли важную роль в эскалации военных действий в первый месяц Первой мировой войны. А Джим Моррисон - лишь один пример популярного деятеля, который писал сложные саморазрушительные метафоры, прежде чем буквально самоуничтожиться из-за употребления алкоголя (Hopkins & Sugerman, 1995). Эти выводы имеют важное прикладное значение.
Учитывая, что общественное мнение по спорным вопросам может быть изменено конкретными метафорическими обрамлениями, важно внимательно относиться к использованию метафор в риторике, связанной с такими вопросами, как иммиграция и национальная оборона (Lakoff, 1991). Более того, наш вывод о том, что определенные метафорические обрамления могут сочетаться с личными мотивами и влиять на привлекательность вредного или аддиктивного поведения, позволяет предположить, что метафора имеет значение для терапевтических и интервенционных программ, направленных на снижение уровня аддикции. Как отмечает Монтань (Montagne, 1988), различные метафоры употребления психоактивных веществ могут становиться популярными в разные исторические периоды в результате популярных представлений о целях употребления наркотиков; например, в Америке 1960-х годов метафоры употребления наркотиков как самоисследования были более распространены, чем саморазрушительные метафоры употребления наркотиков. Анализ аддиктивного поведения может выиграть от рассмотрения психологических функций, которые могут подразумевать или выполнять популярные метафорические обрамления этого поведения. Рассматривая данные результаты в контексте растущего числа исследований роли метафоры в социальном познании, авторы открыли новую страницу, показывая, что мотивационные состояния могут взаимодействовать с определенными метафорическими обрамлениями, влияя на отношение к политическим вопросам и социальному поведению, даже если активируемые мотивы и темы не связаны в буквальном смысле. Это позволяет наметить плодотворные направления для будущих теоретических и прикладных исследований, посвященных пересечению мотивации, метафорического мышления и отношения к темам, имеющим общественное и личное значение.