#анекдот В небольшом провинциальном городе столичный театр показывал «Грозу» Островского. В финальной сцене, когда Катерина бросается в реку, для смягчения последствий падения использовали маты. Обычно их на гастроли не возили и искали на месте. А в этот раз матов не нашли. Пришлось брать предложенный где-то батут. Актрису о подмене не предупредили.
И вот во время спектакля героиня с криком бросается в реку... и вылетает обратно. С криком... И так несколько раз. В этот момент один из актеров произносит: «Да-а-а, не принимает матушка-Волга..."

с просторов фб

Заметила одну закономерность. На следующий же день после того, как ко мне стучатся таинственные люди с редкими именами «Олег» и «Андрей» и предлагают мне с моим каналом попасть в «партнерскую подборку» на каких-то «условиях», которые они «готовы со мной обсудить», половина более-менее крупных литературных каналов начинает повально друг за другом пестреть «Подборками интересных каналов». Внутри, видимо, улов Андрея и Олега, которых посылают нахуй далеко не все. Я больше не читаю эти «партнерские» подборки…

А молчу я, потому что сейчас прохожу практику в Большом театре и устаю как собака, поэтому читаю урывками и только в дороге, перебегая от «Зеркала моды» Сесила Битона к «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова и обратно. Да, меня что-то тянет в последнее время к галантерейной теме и русской литературе 20 века. И вот опять замечательная синхронизация: стоило мне зайти в Большой, как Битон, наконец, добрался до Дягилева с Бакстом и рассуждений о том, как Русские Сезоны вдохнули в западноевропейскую моду яркие краски и живой интерес к востоку. Вообще, книга Битона представляет собой весьма странный документ, и подобных ей, наверное нет. «Зеркало моды» - это, буквально, энциклопедия светской жизни рубежа 19-20 веков, на страницах которой Битон отдает должное всем законодателям моды и иконам стиля: своей тетке, графиням, актрисам, танцовщицам и прочим "богиням полусвета", проституткам высочайшего класса. И читать это надо, если конечно, оно вам надо, с гуглом под рукой - потому что немедленно хочется на всех этих барышень посмотреть.

Полер

«Актриса Полер отличалась тончайшей талией и невероятно уродливой внешностью: у нее был громадный рот, злые раскосые глаза, буйные кудри и челка на лбу. Она вернулась из Америки с чернокожим мальчишкой на поводке. На шее у слуги была табличка с надписью: «Моя хозяйка – Полер, просьба вернуть».

А вот мое любимое, триллер прям, детективный: "Барышне того времени и в голову бы не пришло порекомендовать подруге портниху – ведь та была кем-то вроде наперсницы или тайного возлюбленного. Скрытность в этих делах доходила до абсурда: нередко, отправившись за платьем, модница затем отправляла своего шофера по другому адресу, дабы замести следы. Уникальность фасонов достигла апогея: если встречались две женщины в одинаковых платьях, это считалось неслыханным позором, причем для обеих в равной степени. Иногда сюжет развивался вполне в теккереевском духе: например, выяснялось, что одна из дам во время вечеринки в загородном доме пробралась в спальню к хозяйке и узнала адрес портнихи".

Читаю монографию Пружан о творчестве Бакста (которую я купила из-за репродукций, но че-то как-то незаметно увлеклась), а там прекрасное и вечное: муки творчества.

В 1890-х Бакст жил в Париже и пребывал в лихорадочном поиске собственного стиля и языка. И вот он пишет Александру Бенуа: “Сколько нравственных и физических усилий мне стоило, чтобы стряхнуть с себя эту красиво-гладкую лизаную манеру и начать искать и добиваться той чудовищно-прекрасной и свободной широкой манеры Рембрандта, Веласкеса, Рубенса, Руссо, Милле, Менцеля и других. Сколько уговаривания самого себя, сколько убеждения себя, что не нужно, чтобы это понравилось и продалось…Работая над картиной, я в то же время измазываю полотна за полотнами, ища в себе свободу и смелость выразить без задних подлых мыслей, как я понимаю искусство”.

Как я его понимаю (не искусство, Бакста). Чувак жил на рубеже 19-20 веков. Еще чуть-чуть и появятся динамичные картины футуристов с прибывающими поездами и бегущей таксой, Пикассо начнет геометрически чудить, Кандинский цветомузицировать etc. И все это в итоге увенчает лозунг, который знаком каждому дизайнеру сегодня: “минимум средств - максимум выразительности”. На этом фоне сидеть и ковыряться в анатомически выверенных портретах, вырисовывая кружавчики, превратиться в салонного художника, который “делает красиво” - для будущих членов “Мира искусства” было просто смерти подобно. И не только для них, для всех. “Подлые” мысли - это, прежде всего, мысли о том, чтобы понравиться и продаться.

Но. Для меня показательным в этой исповеди Бакста является тот факт, что он, находясь в поисках чего-то нового, обращается не к работам современников, а именно к классикам. И в этом, на первый взгляд, парадоксе, нет ничего противоестественного, потому что и классики в свое время тоже порвали шаблоны, войдя таким образом в историю. Лучшей иллюстрации к высказыванию “Прежде чем браться за современное искусство, сначала освой классику, сынок” не найти. Хотя эта фраза из французской комедии была про секс с многоопытными женщинами…но она, тем не менее, очень универсальна. Там правда есть, чему поучиться. Невозможно деконструировать что-то, что ты еще не научился как следует конструировать.

А вот и результат того "стряхивания лизаной манеры" - "Кузнец" (1896)

"а он [Дягилев] вдобавок сегодня отвратительно позировал, ломался и так приставал ко мне, чтобы я сделал его красивее и тоньше, что я чуть не пустил в него кистями! Больше не позволю ему вмешиваться…"

Трейлер "Террора" по Симмонсу выглядит хорошо. Пугает только строчка про первый сезон.... https://www.youtube.com/watch?v=rnN7Aad3c7A&feature=youtu.be

Если я хочу просто посидеть несколько часов спокойно почитать, надо, чтобы меня обездвижила болезнь или тяжелое похмелье (по финской шкале: дарра). Потому что если я могу занимать вертикальное положение, и у меня не трясутся руки - то сразу появляются какие-то "важные" дела.

И вот только обезоруживающая мартовская немочь заставила меня дочитать “Благие знамения” Терри Пратчетта и Нила Геймана. Я тянула эту лямку недели три, периодически обнаруживая, что не понимаю, о чем вообще вот я сейчас читаю на этих страницах?
За 11 лет до Апокалипсиса ангелы Азирафаэль (Рай) и Кроули (Ад) приходят к компромиссу касательно воспитания новорожденного Антихриста. Последнего монашки-сатанистки должны были подсунуть в семью американского посла в Англии. Но в результате халатности, сын Люцифера загремел к немолодой чете Янгов, проживающих в маленьком английском городке Тадфилд.
Командированные на грешную Землю несколько столетий назад Азирафаэль и Кроули уже успели обзавестись кое-каким барахлом и бизнесом, и с большой неохотой встретили новость о скором Апокалипсисе. Обсудив проблему, ангелы пришли к выводу, что все дело в воспитании, и в данном деликатном случае не стоит заниматься перетягиванием одеяла, а предоставить малолетнему исчадию Ада доступ к самой разной информации и возможность выбирать свой путь развития самостоятельно, путем анализа. Ангелы обеспечили сына американского дипломата няньками, садовниками и гувернерами, но через 11 лет поняли, что всё это время занимались воспитанием не того мальчика. А тот мальчик был полностью предоставлен сам себе и вырос, о боже, человеком. А люди, как успел понять Кроули, они гораздо хуже и изобретательнее демонов, они придумали испанскую инквизицию.

Вот примерно до этого момента все более-менее последовательно. Дальше начинается какой-то сборник гэгов, который можно, в принципе, открывать в любом месте. Четыре всадника Апокалипсиса, ведьмы, ведьмоловы, экстрасенсы, инопланетяне, блять! тибетские монахи, японские машины и прочая чешуя. И не то, чтобы это было плохо. Но оба же могут лучше. Единственное, что мне прям понравилось в этой книге: Апокалипсис по Гейману и Пратчетту - это когда необузданная фантазия ребенка начинает претворяться в жизнь.

В грядущей экранизации Кроули (с фекалинкой) и Азирафаэль (с геевщинкой)

Когда меня основательно приколотило к кровати вышеупомянутой немочью, я без сожалений и даже с некоторым упоением упала вглубь романа Виктории Шваб «Темный оттенок магии». Ну, то есть как вглубь…там сплошное мелководье не очень качественного янг адалта, магия, принцы, сэлф-харм… Но когда ни черта не соображаешь и способен только переворачиваться с одного бока на другой - сойдет.
Правда, гипноз рассеялся к концу романа - я поняла, что к остальным книгам серии меня может вернуть насильно только еще одна простуда.

Типа существует 4 Лондона: Серый Лондон, Красный Лондон, Белый Лондон и Черный Лондон (привет, Гейман!). Они как 4 параллельных мира, причем расположены вот в этой четкой последовательности. Магии хватало когда-то на все четыре Лондона - она циркулировала повсюду, находясь в некотором балансе. Но веке в 15 в Черном Лондоне случился дисбаланс, черная магия поглотила город, и Город Пал. Когда он пал, было принято решение (кем-то) запечатать город, собрать все артефакты оттуда и уничтожить, чтобы эта зараза не распространилась.
Власти Красного Лондона не стали дожидаться проблем и прочих беженцев и запечатали «двери» в город с обеих сторон (Брекзит). В результате чего хреновее всего пришлось Белому Лондону - там почему-то все плохо и тирания, у руля близнецы-садисты, от Красного помощи никакой, а от мертвого Черного Лондона веет скрытой угрозой.
Малой кровью отделался Серый Лондон, самый дальний от Черного - оттуда просто выветрилась со временем вся магия, и они стали обычными скучными людьми, которым пришлось заняться наукой и прочим техпрогрессом. Что характерно, они нихера не помнят ни про четыре Лондона, ни про магию вообще!!! Хотя этому Чернобылю каких-то триста лет, письменность-то уже точно была, но, о чудо, история умалчивает, а сказки про магию даже не удостоились чести стать хотя бы частью фольклора. То есть, конечно же, где надо, там ходят слухи, единицы фантазеров (типа ролевиков) шарахаются по городу в поисках своей силы, коллекционеры выменивают побрякушки из других Лондонов у контрабандиста-антари (об этом позже), но и только. Охуеть, как ловко она закрутила сюжет! Какой невероятный мир создала!
И вот на этом фоне наш главный герой - рыжеволосый антари Кэлл, которого в пять лет подкинули королевской семье Красного Лондона. Антари - это такой вымирающий вид магов, которым подчиняются пять стихий.Только антари способны перемещаться между Лондонами. Кажется, до истории с Черным Лондоном могли передвигаться все желающие, но я не уверена. Магия антари - она особенная, она магия крови! Чтобы сотворить заклинание, им нужно себя резать и своей кровью окроплять всякие предметы и людей (хочешь вылечить брата? залей его своей кровью и бормочи заклинание). Хэштэг сэлфхарм. Кэлл считается членом монаршей семьи, а по факту работает у короля мальчиком на побегушках, мотаясь между Лондонами с дипломатической корреспонденцией. И вот у меня вопрос - а нахера? Нахера ежедневно поддерживать связь между мирами, которые запечатались друг от друга от греха подальше, и между которыми на момент повествования могут путешествовать лишь два (ну ладно, скорее всего все-таки, три) известных науке антари?
У Кэлла есть незаконное хобби - он коллекционирует контрабандные побрякушки из разных Лондонов, выменивая их на артефакты из Красного Лондона. И вот однажды Кэлл допрыгался, случайно перетащив из Белого Лондона домой половину черного камня, который напоминает кольцо всевластия - его лучше долго в руках не держать и непременно надо забросить туда, откуда оно появилось. И начались достаточно жиденькие приключения, в процессе которых Кэлл себе намутил симпатичную пиратку.
Очень мне понравился антураж. Такой, знаете, без затей. Бал-маскарад, королевские покои, пытки в Белом Лондоне, беззаботные члены королевской семьи. Такие чудесные картонные декорации, остающиеся все время в каком-то расфокусе.

Обожаю Паустовского за эти анекдоты:

«Изредка появлялся в кафе человек в шляпе с отвисшими полями. Кажется, он был некоторое время сотрудником не то тульской, не то орловской газеты.
У этого человека было забавное происшествие с Пришвиным. О нем Пришвин любил рассказывать как о случае, вполне фантастическом.
Пришвин переезжал из Ельца в Москву. В то время на узловых станциях свирепствовали заградительные отряды балтийских матросов.
Все вещи, рукописи и книги Пришвин зашил в тюки и втащил их в вагон. На какой-то узловой станции около Орла матросы из заградительного отряда отобрали у Пришвина, несмотря на уговоры и просьбы, эти тюки.
Пришвин бросился на вокзал к начальнику отряда. То был скуластый матрос с маузером на боку и оловянной серьгой в ухе. Он ел деревянной ложкой, как кашу, соленую камсу и не пожелал разговаривать с Пришвиным.
— Кончено, интеллигент! — сказал он. — А будешь вякать, так арестую за саботаж. И еще неизвестно, по какой статье тебя возьмет за грудки революционный трибунал. Так что ты, приятель, топай отсюда, пока цел.
Вслед за Пришвиным вошел к начальнику человек в шляпе с отвисшими полями. Он остановился в дверях и сказал тихо, но внятно:
— Немедленно верните этому гражданину вещи.
— А это что еще за шпендик в шляпе? — спросил матрос. — Кто ты есть, что можешь мне приказывать?
— Я Магалиф, — так же тихо и внятно ответил человек, не спуская с матроса глаз.
Матрос поперхнулся камсой и встал.
— Извиняюсь, — сказал он вкрадчивым голосом. — Мои братишки, видать, напутали. Запарились. Лобов! — закричал он громоподобно. — Вернуть вещи этому гражданину! Сам уполномоченный Магалифа приказал. Понятно? Снести обратно в вагон. Живо! Хватаете у всех подряд, брашпиль вам в рот!
На платформе Пришвин начал благодарить невзрачного человека, но тот в ответ только посоветовал Пришвину написать на всех тюках химическим карандашом слово «фольклор».
— Русский человек, — объяснил он, — с уважением относится к непонятным, особенно к иностранным словам. После этого никто ваши вещи не тронет. Я за это ручаюсь.
— Извините мое невежество, — спросил Пришвин, — но что это за мощное учреждение — вот этот самый Магалиф, — которое вы собой представляете? Почему одно упоминание о нем так ошеломляюще действует на заградительные отряды?
Человек виновато улыбнулся.
— Это не учреждение, — ответил он. — Это моя фамилия. Она иногда помогает.
Пришвин расхохотался.
Он послушался Магалифа и написал на тюках загадочное слово «фольклор». С тех пор ни один заградительный отряд не решился тронуть эти тюки.
Тогда впервые начали входить в силу нелепые сокращения названий. Через несколько лет их количество приобрело уже характер катастрофы и грозило превратить русскую речь в подобие косноязычного международного языка «волапюк».

Продолжаю черпать ложками мудрость Паустовского: "У каждого народа есть свои особенности, свои достойные черты. Но люди, захлебывающиеся слюной от умиления перед своим народом и лишенные чувства меры, всегда доводят эти национальные черты до смехотворных размеров, до патоки, до отвращения. Поэтому нет злейших врагов у своего народа, чем квасные патриоты".

Тут у Шона Пенна вышел дебютный роман «Bob Honey Who Just Do Stuff», и западная пресса реально в хоровом ужасе от того, какое это гавно. Что-то там про наемного убийцу, который отстреливает рандомно пенсионеров (а то озоновый слой, потреблятство, надо пропалывать ряды за счет "определенных слоев населения"), топит за лобковые парики (запомните это слово - Меркин) и предается мечтам о женщине, облысевшей от алопеции. Этой женщине он, собственно и продвигает тему использования меркина, чтобы секс с ней не был похож на ролевую игру с участием педофила. Ну и там еще по ходу дела, как я понимаю, появляется Трамп на страницах романа. Я, значит, сижу, пытаюсь для работы перевести хайлайты из рецы на Хаффингтон Пост, и ломаю зубы о первое же емкое определение рецензента:

«Bob Honey is an exercise in ass-showing, a 160-page self-own».

Понимаю, что так же емко и красиво по-русски не получится. Иду к Леше Филиппову подбирать аналоги для self-own в контексте всей фразы. Если я всё правильно понимаю, to self-own - это акт публичного обсера (в переносном смысле), некое действие, которое выставляет субъекта полным идиотом. Леша предлагает очевидное слово «облажаться». Но сука, как его впихнуть в это предложение? Думаем. Леша предлагает «160 страниц самоунижения». Понимаем, что тут всплывает подтекст о намеренном самоунижении. А Пенн выставил себя идиотом ненамеренно (к тому же так этого и не осознал). И вот Леша вспоминает, что он носитель языка Пушкина и Достоевского, Довлатова и Ерофеева, Сорокина и Пелевина и предлагает чисто отечественный вариант:

«Упражнение по экспозиции собственной жопы, 160 страниц непредумышленного впадения в ничтожество».

Я посмотрела экранку «Первого игрока». И мне не стыдно. Потому что это тот случай, когда можно смотреть именно что по телеку или на компе, еще желательно в хреновом качестве, ведь 80-е - это вхс, копия с копии копии, войсовер, компьютерные игры и приставки. Телек и комп - идеальные проводники. Какой нафиг три дэ на большом экране.
Так вот, я не знаю, как это у Спилберга получилось, но он вдруг снял фильм про противостояние между «хомячками» из рунета и безликими чудовищами из Роскомнадзора. Ну правда: пришла корпорация (государство) в славный Оазис (интернет) и давай там пытаться че-то диктовать, закрывать, блокировать, бабки трясти. Одним словом - контролировать этот дивный новый мир, куда народ свалил вот этого всего. После книги такой четкой ассоциации почему-то не было.

В последнее время все чаще встречаю в литературе (а потому что читаю классику) форму "был + профессия (характеристика) в именительном падеже". Простой пример: мой дедушка был врач. И это, судя по всему, старая-добрая норма, которая сейчас многими позабыта. Подавляющее большинство россиян использует в таких случаях существительное в творительном падеже (дедушка мой был врачом). Но творительный падеж отдает страдательным залогом. И, если так подумать, не применим к определению профессии или, вообще, к характеристике человека. Как правильно отметил Митяй, можно сказать, что "врачом я зубы лечу, а дедушка мой был врач". Но если дедушка не всегда был врач, а какое-то время, то мы говорим, что в период с такого-то по такой-то год дедушка мой был (= служил/работал) врачом. Дальше больше. Например, берем фразы "он был скупой" и "он был скупым". В первом случае определение "скупой" тотальное, оно не подразумевает каких-то отклонений от нормы "скупой". Это базовая отличительная черта характера. Тут прошедшее время работает по полной - человек, о котором идет речь, скорее всего умер. А вот "он был скупым" может указывать на определенный отрезок времени, в который человек проявлял скупость, то есть на его поведение, а не на черту его характера. И кстати, не подразумевает, что человек на момент разговора уже умер (как в первом случае). И вот что интересно. Можно сказать "он был человеком скупым" и "Он был человек скупой" - и ни хрена по смыслу не меняется! "Скупой" становится зависимым словом и перенимает падеж. А слово "человек" никак нельзя классифицировать. Он по-любому был человеком, в творительном ли, в именительном ли падеже я о нем вспоминаю. #укус_лингвиста_проходит_быстро