Я склонна иронизировать над своей работой (должность “штатный сплетник”) и полагаю, что для того, чтобы быть редактором рубрики новостей, сверхъестественные способности не нужны. Но когда я открываю тексты в других изданиях или тексты своих помощников и практикантов, я понимаю, что есть всё-таки какая-то грань, отделяющая меня и других редакторов от толпы “каждых вторых пятилетних наркоманов и обезьян”, которые “без труда могли бы выполнять мою работу, не просыпаясь”.

Есть масса явлений, которые неустанно меня поражают: красота летних вечеров, могущество стихии, фантазия кондитеров и тот факт, что многие люди, являясь носителями языка и получив филологическое образование, зачастую совсем не чувствуют родной язык. Ну не сходит у них с мозга стружка, когда они пишут, например, что ”N рассказал, как в юности был изнасилован мужчиной”. Ну не видят они разницу между субъектом и косвенным дополнением. В Волгоградской области росгвардеец сослуживца бутылкой изнасиловал, а N какие-то ловкие злоумышленники изнасиловали аж целым мужиком. Чудеса.
Год работы в школе учительницей русского языка и литературы у 7 “А” - это так, разминка на орфографии, даже вспомнить нечего. За 4,5 года работы редактором в звездании я собрала небольшую жемчужную коллекцию. “Он боролся с онкологией”. “После этого расставание пары, кажется, не поленился обсудить только ленивый”. "Маколей Калкин опроверг обвинения Майкла Джексона в педофилии", “Маколей Калкин подружился с Майклом Джексоном, когда ему было всего 10 лет”. “Настоящий ценитель русской женской красоты”. “Ушёл из жизни 14 ноября на 86 году жизни”. “Но почти самое большое впечатление на неё оказали люди”. "Как известно, известность она приобрела после КВН”. “Поднял на неё руку, будучи при этом выпивши”. “Он опубликовал откровенную фотографию N, тем самым поздравив её с Днём рождения”. “Несмотря на столь уважаемый возраст она полна энергии”. “У N есть сын от предыдущего брака, которому 5 лет”. “Оказывается, что у N сложные отношения не только с Александром Васильевичем, но и со всей четой Масляковых". “У него поражена почти половина процентов лёгких”. "День смерти отца N запомнил тщательно". "Подобные шутки бросают пятно на его репутацию". "Сбежал из дома, но, доехав на автобусе до деревни X, остепенился", "Она не хотела, чтобы её обсуждали сквозь призму успешного отца". #укус_лингвиста_проходит_быстро

“Хулиномика” Маркова - провальная попытка объяснить за экономику, того негра и его кадиллак “простым языком”. Целевая аудитория - люди, путающие экономику с экономией, инфляцию с фелляцией и НДС с НСДАП. И таких много. И всем им Марков обещает захватывающее путешествие в фантастический мир экономики, финансов и финансового мошенничества с толкованием основных терминов и понятий.
Проблема в том, что под простым языком автор понимает лексику из разряда “хуй, говно и муравей”, которая, при всём моём глубочайшем уважении к словарным девиациям, никак не упрощает смысла экономического жаргона. Я не знаю, где Марков видел таких “лохов”, которые оценят изящество его лапидарного описания аферы с конвертацией госбондов в акции квазикорпорации, не получив предварительно информации о том, что, собственно, представляют собой облигации. И чем, собственно, они отличаются от акций?
Хотя местами и впрямь очень смешно. Особенно про Керимова и покупку акций Сбербанка в кредит под залог акций Сбербанка. Всё это ещё обильно приправлено не имеющими отношение к теме энциклопедическими баснями про изобретение чемодана на колесиках.
А когда ты, зарывшись по самые свои метафизические яйца в самолюбование автора, чувствуешь, что более-менее освоился, начинается математика. Ну, причём, та самая, где ты должен одуплить всякий там сложный процент, интегралы и тензорные исчисления, не научившись складывать и вычитать.

Если бы я принялась писать в духе Маркова историю костюма для людей, не отличающих рюш от воланов, отдалённо эта многочасовая мастурбация на собственное отражение выглядела бы так:
В 14 веке каждый уважающий себя пацанчик дразнил гомосеков-пенсионеров изгибами ягодичных и икроножных мышц, обтянутых в тугие шоссы. Кстати, пацаны носили шоссы мипарти вовсе не потому что плохо разбирали стиральную машинку. Традиция пошла еще с тех допотопных времен, когда феодал феодала выкупал издалека по цветастенькому геральдическому окрасу. И сразу было понятно, что перед тобой не залупа деревенская в зассаных брэ и трухлявом кале, а представитель старинного знатного рода Ройзманов или Чаек.
Как вы уже догадались, об упеляндах здесь и речи быть не могло. Но они по-прежнему были в ходу у наевших пузо стариков, прикрывая их отвислые задницы и кривые тощие ноги нагромождением драпировок и фестонов.

https://xn--80apaichgi5bt.xn--p1ai/

Не так уж и давным-давно некоторые философствующие мужи полагали, что лишь Закон Божий удерживал безобразную и неисправимую натуру человека от круглосуточного разврата, грабежа и каннибализма. Эта теория предполагала, что до моисеевой находки человек был подобен неразумному животному, а животные, в свою очередь, склонны потворствовать каждой своей прихоти и знать не знают о том, что такое мораль, эмпатия и справедливость.
Мужики не дожили до наблюдений Джейн Гудолл, гомерически смешного эксперимента с огурцом и виноградом и других интересных исследований с участием приматов. И так и не узнали о том, что нормы поведения и моральный кодекс формируются у нас не столько под гнётом страха Божия, сколько из объяснимой тяги к безопасности и процветанию. Как выяснилось, даже обезьяна способна спрогнозировать последствия своих действий и оценить риски и выгоды - как репутационные, так и экономические. И не ставить личные интересы выше общественных, если есть риск быть замеченной. При этом шимпанзе, гориллы и бонобо как-то обходятся без 10 заповедей и воскресных походов в церковь. Вместо этого у них есть социальная иерархия, общественное порицание и остракизм. Эффективная система регуляции гражданской сознательности - при условии постоянного наблюдения.
Будучи социальными животными, живущими в группе, обезьяны точно так же как и люди вынуждены по 7 раз отмерять, прежде чем потрафить сиюминутной прихоти или пойти на поводу у эмоций. Поэтому у шимпанзе сексуальное насилие вовсе не является нормой и может повлечь за собой суровое наказание. Поэтому они уважают частную собственность, помогают друг другу, мирятся после драки, соблюдают социальные ритуалы и знают своё место. Всё это непосредственно связано со стратегиями выживания. Потому что никому не хочется а) быть изгнанным из группы, уйти в запой и замерзнуть насмерть у стен Курского вокзала или б) жить среди развинченных психопатов, не имея никаких гарантий физической и экономической безопасности.
Шутка про то, что “иногда достаточно приклеить на стену картинку с изображением двух глаз, чтобы добиться от человека хорошего поведения” перестаёт быть шуткой в тот момент, когда из красного угла на тебя падает полный укора и разочарования широкоугольный взгляд Иисуса. Но насмотревшись научно-исследовательских реалити-шоу про шимпанзе и бонобо, нидерландский приматолог Франс де Вааль пришёл к согласию с теорией о том, что Господь с его всевидящим оком понадобился нашему обществу после возникновения больших человеческих групп. Ну это когда ты сбежал, наконец, из деревни в мегаполис, появляется риск сломать педаль тормоза - ведь среди соседей слошь чужаки какие-то, а не родня и друзья, перед которыми надо усиленно делать вид, что ты мясоед и гетеросексуал.
Мораль присуща нам по дефолту (обезьяны не дадут соврать), но обусловлена именно нашим близким соседством и потребностью в межличностном взаимодействии. И вовсе не является продуктом религиозных учений. Скорее, наоборот - без надзора, увы, мы и впрямь можем слегка забыться. Поэтому Боженьку просто необходимо было придумать для того, чтобы он помогал нам держать себя в узде. Пока мы не разработаем отлаженную пенитенциарную систему, которой нас будут стращать его помазанники.
Обо всём этом, а так же о том, почему не стоит так яростно противопоставлять науку религии, Вааль крайне занятно и иронично рассказывает в книге “Истоки морали”.

После прочтения хочется посмотреть все существующие документалки про шимпанзе и бонобо.

В соцсетях проходит марафон подведения итогов года, напоминающий массовые сборы на тот свет. Все стремятся совершить сакральный переход из 31 декабря в 1 января со светлой улыбкой на лице и бесконечной благодарностью в сердце.
Жаль, что я пока не могу вот так же упокоиться с миром. Мешает одна раздражающая тенденция, которую я весь год наблюдала в устной и письменной русской речи.
Назовём это потерей указательного местоимения “то” в сложных предложениях.
Выглядит это так:

Как будто не гордишься, что встречаешься со мной.
Ты ешь, что я принёс?
Он рассказал, что расстраивало его на протяжении всей жизни.
Я всю жизнь положил, чтобы скрыть эту часть себя.
Это прям его, чем он занимается!
Стой около машины и будь готова, что тело мы ещё будем грузить туда.

К деградации и всевозможной кастрации устной речи я отношусь спокойно. Люди в массе своей косноязычны, у них нет времени на построение многоэтажных предложений, язык стремится к экономии. Поэтому утопические попытки заменить шайтанские заимствования на громоздкие аналоги из родного языка обречены на провал. Мир продолжит респектовать, лайкать и френдить на словах, потому что это тупо короче, чем "проявлять уважение", "ставить "нравится" или "доваблять в друзья". Так работают заимствования и кальки в партнёрстве с нашими ленивыми мозгами. Но есть блин лексический и синтаксический предел, за которым только депрессия, болезни, смерть, разложение и ценники, на которых написано "фесташка жариный, 1 чилограм".
Я уже привыкла, к своему ужасу, дописывать проёбанные указательные слова в текстах своих подчинённых, каждый раз вяло поражаясь их лингвистической слепоте и глухоте. Я ничего не жду от любительских переводов сериалов - там и не такое можно услышать. Но блять, когда я открываю роман “Пиранези” Сюзанны Кларк (купленный мною рублей за 600-700) и вижу там: “…не стремилась соответствовать обычным представлениям о женственности и не особо заботилась, что на ней надето”, у меня дёргается глаз. Хочу пожелать нам всем в следующем году не проёбывать местоимение “то” и другие указательные слова в подобных предложениях. Это тот редкий случай, когда посреди хаоса и нашествия саранчи и чёрных лебедей, нам хоть что-то подконтрольно. #укус_лингвиста_проходит_быстро

Пиксар, а точнее, Пит Доктер и Кэмп Пауэрс пошли войной на современные неврозы и сделали очень необычный мультфильм "Душа".

Одержимый джазом пианист Джо работает на полставки в школьном оркестре и ждёт судьбоносного джема. В один прекрасный день директор школы предлагает Джо перейти в штат (с соответствующими преференциями и соцпакетом), а бывший ученик зовёт на прослушивание в квартет к гениальной саксофонистке. Но на пике этого долгожданного везения Джо проявляет неосторожность и попадает на тот свет. Жажда жизни удерживает душу Джо от путешествия в Великое Запредельное Ничто, и он сбегает в ясли новорождённых душ. Где его принимают за ментора и приставляют к номеру 22 - самой строптивой душе, тысячелетиями изводящей учителей, которые пытаются пробудить в ней "искру". "Искра" это некое качество, которое делает личность души полной и готовой к путешествию на Землю. А у 22 нет ни искры, ни желания обрести смертную оболочку на Земле.
Дидактика здесь непривычно и "по-взрослому" размытая, что делает этот мультфильм таким необычным и гениальным. Банальная поверхностная идея о том, что жизнь хороша сама по себе, особенно вечером осеннего дня, когда даже самый глубокий черный отливает золотом, дополняется серьёзным терапевтическим посылом. О том, что абстрактные идеи вроде "предназначения" и "смысла жизни" не предваряют сам процесс жизни и не определяют его. И уж точно отсутствие таланта или достижений не делает жизнь маленькой и недостойной того, чтобы цепляться за неё всеми силами, как это делает душа Джо. Иногда достаточно просто вдохновлять и учить, а не блистать на сцене. И только в нашей насквозь больной реальности благородная профессия учителя считается непристижной и ассоциируется с крахом надежд. Хотя у каждого из нас в памяти есть учитель, распечатавший наши интересы, а то может, и судьбу.
22 здесь олицетворяет собой страх провала, страх собственной "непригодности" к миру великих идей и самореализации. Этот страх буквально парализует душу, не давая нам наслаждаться тем, что называется regular old living. В век тревожности, в век информационного насилия, где тебе в глаза, рот, нос и уши запихивают чужие достижения, таланты и дебильные лица тиктокеров, такой мультфильм рано или поздно должен был появиться.

Кто-то рождается в рубашке, а я родилась с фонариком и сапёрной лопаткой - для неустанной работы на минном поле собственного сознания. Парадокс в том, что чем старше я становлюсь, тем чаще подрываюсь в тех местах, где, вроде бы, уже всё проверила.

Вот так поэтично я могла бы охарактеризовать свою неудержимую тягу к автораскопкам, если бы не понимала, что ничего врождённого в ней нет. Как и в любом неврозе. Моё знакомство с Карен Хорни началось с её сборника статей о психологии женщины. Ох, она скрасила мне остатки лета - сколько искромётных шуток родилось, стоило мне рассказать своим друзьям про фрейдистскую концепцию женской “зависти к пенису”. Потенциал двусмысленности почти такой же, как у легендарного “That’s what she said!”. Статьи мне, кстати, не понравились - в них отчетливо видно как ещё не порвавшая с Фрейдом Хорни излагает свои теории этим непролазным языком отцов-основателей психоанализа. А идеи её перечеркивали добрую половину фрейдистских выводов. В пару к концепции женской “Зависти к пенису” Хорни сформулировала концепцию мужской “Зависти к матке” - то есть способности женщины забеременеть, выносить, родить и выкормить ребёнка. В свете этой концепции плоды культуры и цивилизации превращаются в тривиальный продукт мужской сублимации, компенсацию “второстепенной” роли мужчины в процессе изготовления детишек. Вдогонку Хорни предположила, что эта мужская зависть к матке до такой степени велика, что порождает бессознательное желание принизить ценность женщины вообще и её способность к деторождению в частности. Отсюда многовековое отношение к женщине, как к какому-то недоделанному существу. Которое просто-таки обречено на пресловутую “зависть к пенису”, как к символу тех прав и свобод, которыми обладает мужчина. Ещё раз помедленнее и человеческим языком: женщина не отрицала бы женское в себе, не хотела бы встать на место мужчины и не завидовала бы ему (и его несчастному, задыхающемуся от икоты пенису), не будь она помещена в условия сплошного принижения своего пола, предписаний и ограничений, обусловленных дискриминацией, ничего общего с биологией не имеющей.

Но вернёмся к гаданию на жабах. Потому что именно этим, по мнению некоторых, занимаются люди, воспринимающие всерьёз исследования в области психологии, опубликованные более 5 лет назад. А опус магнум Хорни “Невроз и личностный рост”, о котором я тут пытаюсь рассказать, был опубликован аж 70 лет назад. К тому моменту Карен давно забросила труды о женской психологии, очистила свою речь от заклинаний и сосредоточилась на другом источнике заблуждений Фрейда - неврозах. Хорни определяет невроз как нарушение отношения к себе и к другим людям. Если образно, то невроз - это броня, защищающая человека от тревоги. Когда-то в раннем детстве его базовое доверие к миру было подорвано злоупотреблениями, пренебрежением, дефицитом любви и безопасности (нужное подчеркнуть) и начал он ощущать «базальную тревогу», то есть тревогу вообще. То самое щемящее чувство беззащитности и не принадлежности к миру, который в глазах невротика по умолчанию враждебен. Под “миром” подразумеваются, конечно же, люди, с которыми надо как-то взаимодействовать: либо идти им навстречу, либо идти против них, либо бежать от них прочь. Только здоровые люди умеют миксовать эти стратегии в правильной пропорции и с оглядкой на обстоятельства. Невротик же в попытках унять нестерпимый визг своей тревоги, вынужден выбирать одну разновидность взаимодействия и выкручивать её на полную. И тогда движение навстречу к людям превращается в болезненную жажду любви, движение против - в погоню за властью, а движение прочь - в отчуждение и нелюдимость. Вот так мы и получаем всем нам знакомых тирана, отшельника и рабу любви. Разумеется, речь не о грубом обобщении, а лишь о расширенном перечне симптоматики для каждого типа невроза и его подтипов с постоянными оговорками о том, как мы все уникальны.
В чем прелесть и практический смысл этого многостраничного древнего труда? Вы в любом вандерзине можете почитать корпулентную статью про “25 признаков того, что вы связались с нарциссом/тираном/манипулятором/одним словом мудаком” с рекомендацией бежать от него как можно скорее и предупредить всех потенциальных жертв алармистским постом в Фейсбуке. Подобные статьи (и тем более посты в Фейсбуке) часто грешат одним существенным заблуждением - они предполагают, что человек осознает то, что он нарцисс/деспот/мудак, пьет кровь своих жертв и тихо радуется тому, как удачно устроился. А то, что подобные стратегии являются для человека защитными и жизненноважными, вследствие чего он пребывает в иллюзиях и жесточайшем отрицании очевидного - это как-то выносится за скобки, если вообще учитывается. Хорни тоже выводит картину межличностных отношений для каждого типажа, пользуясь примерами из рабочей практики и всемирной литературы. Там не только деспоты и мудаки, там всякие: перфекционисты, достигаторы, прокрастинаторы, контролфрики, Ольги Бузовы и все-все-все, кто застрял в узкой трещине между иллюзорным “идеальным Я” и презренным “наличным Я”, тяжелый конфликт которых полностью задавил развитие “подлинного Я”. Но на первый план Хорни выводит внутрипсихические процессы невротической личности, показывая вечные муки неразрешаемых бессознательных конфликтов, усиливающих тревогу и уязвимость таких людей. И это очень интересно, особенно, когда ты один из них. Сулит удивительные открытия и способность делать их в дальнейшем самостоятельно.

Среди прочего, Хорни настаивает на том, что страх избавиться от невроза как от источника вдохновения, работоспособности или чего бы то ни было - ничем не обоснован. Напротив, разрушительная сила невротических решений препятствует развитию подлинного потенциала человека. Ведь трудности в восприятии самого себя и окружающих людей находят отражение во всех сферах жизни, и в первую очередь в самореализации. Кто хоть раз чувствовал страшное недовольство собой, ненависть к себе, своим ограничениям, своей “неэффективности” и неспособности что-то доделать или даже начать что-то делать, кто привык насиловать себя переоценкой своих сил и всевозможными "Надо" - тот поймет. Ничего конструктивного и прекрасного в этом нет, даже если невротическим решением человека стал трудоголизм. Основной постулат Хорни - невротик обречен на страдание, пока цепляется за свой невроз, за иллюзорный образ себя и то стратегическое решение защиты, которое он выбрал. Страдает сильно и глубоко внутри. А выхлопами ошпаривает окружающих.

Перевалила за четверть. И уже хочется процитировать Зинаиду Пронченко: "Педофилия это ужасное преступление. Литература после Вайнштейна, кажется, тоже. Ну или по крайней мере сужение дискурса до агитпропа".

Рубрика "Меня укусила Левонтина"

В одном из комментариев увидела вот такую конструкцию: "Мои высказывания подвергли остракизму". Человек, это написавший, судя по всему, интиутивно понимает слово остракизм (означающее "изгнание") как синоним слова "осуждение". Острое такое осуждение. #укус_лингвиста_проходит_быстро

В 2021 году синопсис (как, впрочем, и название) романа Кейт Элизабет Рассел “Моя тёмная Ванесса” сразу настраивает на скептический лад. 32-летняя Ванесса Уай читает в Фейсбуке обвинительный пост некоей девушки в адрес бывшего учителя по литературе. Этот же учитель соблазнил Ванессу, когда ей было 15 лет, подсунув ей вместо предварительных ласок поэзию Сильвии Платт и роман Набокова “Лолита”. Когда заговорившая жертва начинает осаждать Ванессу с настойчивыми просьбами “рассказать миру свою историю”, она идёт в глухой отказ. Потому что признать себя жертвой значит отказать себе в субъектности. Превратиться из полноценного участника тайного любовного романа с учителем в объект ловких манипуляций и насилия. А из хозяйки собственной судьбы - в контуженную жертву травмы, ковыляющую на поводу у обстоятельств. В общем, стать кем-то, с кем последние 15 лет жизнь случается в режиме shit happens.

Вот вроде бы нестандартный взгляд на насущную проблему: женщина не хочет говорить о насилии не потому, что боится недоверия. А потому что клеймо жертвы навсегда прилипнет к ней и определит всю её жизнь. Вот что мы знаем о Монике Левински? Что хуй президента Клинтона побывал у неё во рту. Кому какое дело до того, сколько у неё образований, какая она мать и чем занимается в свободное время? В коллективной памяти навеки застрял этот хуй. И увы, пока что нет никаких гарантий, что так будет не со всеми, кто решится заговорить. Впрочем, Клинтон тоже больше ничем обществу не запомнился.
Генералы социальной справедливости, допекающие Ванессу своими агрессивно-заботливыми требованиями проветрить нижнее бельё на публике - едва ли не самая большая удача этой однодневки книги. Насильственные методы добычи информации от жертвы насилия - это обратная сторона реваншистского фемдвижения, над которой уже вовсю рефлексирует попкультура. В ультрадепрессивном сериале про подростков “Эйфория” есть гениальный эпизод со снятием побоев с тела предполагаемой “жертвы насилия”, которая себя таковой не считает. Девушка вовсю сопротивляется копам, которые выкручивают ей руки и разрезают на ней одежду, чтобы сфотографировать её синяки. Как говорится, мейк ноу мистейк - система как следует позаботится о тебе. Ванесса же сталкивается не с органами правопорядка, а с амбициозной журналисткой фемзина, которая пытается вытряхнуть из неё желаемое способами, очень напоминающими приёмы соблазна учителя-педофила.

На этих размышлениях о клейме жертвы и хищных журналистах все куцые прелести романа заканчиваются. И остаётся только затянутая, тусклая и примитивно написанная в present simple порнографическая памятка для жертв насилия. И я бы не распиналась так долго об этой конъюнктуре, но её зачем-то прославляют изо всех щелей. В том числе достойные, заслуживающие доверия люди (если вам нужна помощь, наденьте жёлтое). А когда кому-то, пускай и не надолго, удаётся со своими актуальными поделками вписаться на крутом повороте в ряды “властителей дум” - это повод для серьёзного разговора. Потому что подобное этому роману творчество ничем, на мой взгляд, не отличается от выделений журналистов, прильнувших к золотоносной сиське государственной пропаганды.
Сквозь всю “Ванессу” жирной такой красной линией пролегает идея о тлетворном влиянии наследия Набокова, По, Свифта…да, вообще, всех, кто своим жизнетворчеством приложил руку к укреплению темы любви между взрослым мужчиной и недоспелой девицей. В особенности Рассел никак не может простить Набокову написание “Лолиты”. Все эти намеки, замаскированные под сбивчивые размышления Ванессы о своей схожести с Ло, разве что не кричат со страниц: “А не пора ли нам отменить этот роман?!” Согласно Рассел, если ты прочитала “Лолиту” в 15 лет, уровень твоей виктимности в глазах престарелых извращенцев подскакивает до 95%. А если этот извращенец ещё и твой учитель по литературе - ууууу, держи ноги скрещенными и не разжимай до наступления совершеннолетия. Так уж совпало, что я прочитала этот роман как раз в 15-летнем возрасте. Он меня по-своему поразил, но к отчиму так и не потянуло. Это потрясающе написанный роман о больном человеке, ломающем жизнь ребенка. Я не знаю, кем надо быть, чтобы увидеть в “Лолите” романтизацию отношений героев. С таким финалом лучшего демотиватора на эту тему не отыскать. И кстати, Набоков не позволял себе устраивать торжество порнографии. В отличие от Кейт Элизабет Рассел, которая с подозрительно пристальным вниманием смакует подробности секса с участием несовершеннолетней.
У меня нет сомнений в том, что через пару лет о пиздостраданиях Ванессы не вспомнит никто, а вот “Лолиту” как читали, так и будут читать. Потому что Набоков - великий писатель, а Кейт Элизабет Рассел - очень хотела бы, но никогда не будет. Стоять ей в одном ряду с Мадлен Миллер - ещё одной партийной энтузиасткой, исправно отрабатывающей актуальную повестку. И с жадным блеском в глазах наблюдать за талантливыми людьми вроде Янагихары, которые обо всём этом и многом другом пишут в ни на что не похожих романах, обходясь без обвинений и заимствований из классики.

Весь апрель я ликвидировала последствия капитального ремонта. Того самого, который начинается с простодушного “Мы только стены перекрасим” и заканчивается итоговой суммой в несколько сотен тысяч обугленных в костре инфляции деревянных рублей. Того самого ремонта, после которого судорожно избавляешься от половины имущества и стараешься не замечать криво положенную плитку, поцарапанный паркет и с десяток других косяков. За месяц мытья и протирания я чудом не превратилась в земноводное. Хотя у меня уже начали отрастать перепонки между вечно мокрыми пальцами. Потом было очень сложно найти подходящие перчатки, чтобы избежать штрафа в метро. Зато я сторицей отбила месячную подписку на Сторител, послушав 7 (!!!!) упитанных романов, второй сезон аудиосериала Глуховского “Пост” и лекции про основы буддизма.
Раскатисто квакая и пуская пузыри, я мыла, стирала, протирала и фантазировала: вот освободится у меня время, вот уеду я на оккупированные земли и буду строчить там по памяти свои критические заметки, вдыхая сладкие ароматы южного гниения и распускающейся глицинии.
Хуй там. Каждый раз, позволяя себе откладывать блогинг на когда-нибудь потом, я со злорадным оцепенением наблюдаю за тем, как затягиваются ряской и зарастают мхом мои литературные впечатления. На их месте буйно распускаются новые, и вот уже ферментированные 7 романов, Пост-2 и лекции про буддизм смешиваются в кашеобразный перегной. Единственное, что меня утешает - мысль о тщете всего сущего, не напрасно же я про буддизм слушала.
Но тут на Кинопоиск HD стартовала многосерийная экранизация романа Алексея Иванова “Пищеблок”, и я почувствовала это давно забытое ощущение - язычок пламени облизнул мою недовольную задницу. Я даже не смогла досмотреть до конца пилот - до такой степени это хуёво. Как, впрочем, и всё, что выпускает компания Цекалы “Среда”. Через пару дней меня добила новость о том, что за экранизацию романа Глуховского “Метро 2033” возьмётся Егор Баранов. “Один из самых талантливых на сегодняшний день российских режиссёров” по мнению Цекалы, Баранов снял такие шедевры как “Саранча”, “Фарца” и фильмы про Гоголя с Петровым в заглавной роли. И нет, это не лечится, так что я уже сочувствую и Глуховскому, и зрителям этого фильма.
Так вот о “Пищеблоке”. Подводные сиськи Ангелины Стречиной и трактовка ночной росписи зубной пастой как сильного эротического переживания превысили возможности моего слабенького зрительского иммунитета. С аутентичностью атмосферы 80-х у компании “Среда” тоже всё не слава ЭйчБиО. Хотя Иванов во всех свежих интервью утверждает, что экранизация ему очень понравилась. Но что с него взять - человек пережил ночной кошмар под названием “Тобол” с Дюжевым в роли Петра I. После такого потрясения что угодно понравится.
“Пищеблок” как раз-таки один из прослушанных мною романов (в изумительной, к слову, озвучке Ивана Литвинова) - шедевр политической сатиры и альманах детского фольклора. Роман о вампирах, хозяйничающих в пионерском лагере “Буревестник” в эпоху позднесоветского застоя. Он не просто уморительный и захватывающий, он заталкивает обратно в детство. В эти смешные суеверия, городские легенды, страшилки, гадания, считалочки, анекдоты и небылицы. Слушаешь дикий продукт переваренной детским умом антикапиталистической пропаганды про бритвенные лезвия в жвачке и про убийственные джинсы, которыми будут потчевать советских детей гости Олимпиады-80, и припоминаешь: а ведь чем-то таким и меня пугали спустя десятилетие.

Рубрика "Меня укусила Левонтина”

Муж прислал леденящую душу историю о коллеге.
“Только что одна наша сотрудница рассказывала историю: они работали в Норильске, и там был чувак, который всех бесил, потому что всё время под разными предлогами отлынивал от работы. То понос, то мозоль. Но самое смешное, что вместо "под предлогом" она сказала "под эгидой”. На вопрос, как она понимает словосочетание “под эгидой”, уверенно ответила, что это поиск причины что-то не делать”. #укус_лингвиста_проходит_быстро

Может показаться, что я читаю только Алексея Иванова. Ну, в принципе, так и есть. Но так уж вышло, что только его романы производят на меня впечатление, которым не лень поделиться. Вот, например, совершенной неожиданностью для меня оказался роман “Общага-на-крови”. Кошмарный, как дарра (самая убийственная степень в классификации финских похмелий - прим.ред.) . Не думала, что Иванов способен написать что-то настолько пустое и невыносимо скучное. Что там увидел Васьянов, который его выбрал в качестве материала к своему режиссёрскому дебюту - непонятно. Представляя общагу как целую страну в миниатюре (свежо, оригинально), Иванов изображает оскотинившееся оболгавшееся спившееся месиво человекоподобных существ, худшие из которых насилуют, гнобят и подставляют друг друга, а лучшие - ломают мебель и громко бредят в заевшей горячке. В этой зловонной компании клещей, которые вцепились в дармовое жильё и никак не могут вытащить оттуда свои захмелевшие головки, пытается сохранить человеческое достоинство восторженный трезвенник по кличке Отличник. Но люди романтичные и не подлые в России, ой, то есть в общаге, задерживаются ненадолго.
В “Общаге” вроде есть сюжет, есть даже интрига какая-то, но дотошно описываемый (судя по всему, с натуры) разгул обитателей этой клоаки занимает всё романное пространство, выдавливая из памяти сюжетообразующие элементы. Это раннее произведение, чувствуется, что Иванову хотелось поглумиться над однокурсниками выводить глубокомысленные монологи и формирующие личность диалоги. Да вот беда - что ж такого интересного может нам поведать 20-летний запойный алкаш, эрегирующий исключительно при виде бутылки водки? “Стоило завидеть крутые бока, Знал и видел: будешь моя!" - пел про таких Мамонов. А у Иванова, к сожалению, именно такие чаще всего занимают эфир, мешая всем вокруг спать. Ворочают непослушным языком что-то там про необратимость, про боль жизни, про назад дороги нет, про “весь мир общага и люди в нём охуели”. Короче, обчитавшись Достоевского с Ерофеевым, выходят на сцену с коронным номером "пьяный надрыв", а в середине выступления убегают в ларёк за мерзавчиком жидкого вдохновения. Убедительно и жизненно - спору нет. Но пиздец как неинтересно.

Рубрика “Меня укусила Левонтина”

Две недели назад даже мёртвые встали из своих могил, чтобы успеть на премьеру спектакля про молодого Сталина “Чудесный грузин” и послушать, как Ольга Бузова даёт петуха на сцене МХАТ им. Горького. Бояков и Сотириади во всех интервью пели в унисон о том, какое это “хайповое” комбо - Сталин и Бузова. У Сотириади вырвалось чудесное: “Иосиф Джугашвили - неоднозначная личность в истории нашей Родины. И Ольга Бузова тоже неоднозначный персонаж”. Вроде она их сопоставляет. Но разница, ею озвученная - колоссальная. Сталин - личность. Бузова - персонаж. То есть Сталин существовал, отличался ярко выраженной индивидуальностью, харизмой, наворотил всякого. Неоднозначного. А Бузову как будто кто-то выдумал, неоднозначно пошутив. И шутка надолго прижилась. #укус_лингвиста_проходит_быстро

Года два моё намерение перечитать набоковскую “Лолиту” неспешно зрело под малиновым светом тоталерантной ревизии классических произведений литературы и кино. В ходе которой Мамушки и ниггеры демонстративно изгонялись из поля зрения тонкокожих потомков рабовладельцев. А все реальные и вымышленные манипуляторы, нарциссы и тираны получили, наконец, от современных читателей и почитателей свои звонкие диагнозы и любительский психоанализ.

Желание перечитать усилилось весной, когда вышел намертво присосавшийся к теме женского реваншизма роман “Моя тёмная Ванесса”. В котором, для порядка обдав кипятком осуждения педофилов По и Свифта, авторка принялась полоскать в водах Леты усталый призрак Набокова, обвиняя покойника глухим голосом своей невзрачной героини в романтизации растления малолетних.

С хрустом наступившие на собственное критическое мышление книжные обозреватели принялись оправдываться перед самими собой за бездарно потраченное время: “Замечательный роман! Спустя 65 лет Лолите дали слово!”. Вот я, доверчивая, и купилась. Но склонившись над поленом по имени Ванесса, я услышала лишь, как оно тихонько пискнуло: “Ой!” А затем уточнило: “Мне не ок!”. А потом погромче: “И виноват в этом Набоков, он романтизировал, романтизировал!!!”

“Да где он там что романтизировал? Бред какой-то. Надо перечитать. Потом”, - снова подумала я и включила Акунина. Но потом вышло интервью Галины Юзефович с Людмилой Петрановской. В середине которого Юзефович отчаянно полоснула по собственному горлу: “Но Гумберт же любил Лолиту! Маньяк любит свою жертву. Человек, который бьёт свою жену, он ведь её тоже по-своему очень любит. Это больная извращённая любовь. Или мы должны отказать любви в праве быть уродливой?”

“Вот это да! Откладывать больше нельзя”, - решила я. И с плеском нырнув в поток вычурной набоковской прозы, осознала, наконец, отчего ж меня так бесит современная романистика, воспевающая отсроченные последствия “родовых травм” и “токсичных отношений”.