Вы плохо подслушали. Я никогда от него не уходила.
Тысячу раз мечтала. Но всегда уходил он. Уходил когда хотел. И возвращался когда хотел. Вру.. разок... все-таки удалось! Это... уже после Мартироса... когда Сашок встретил её в третий раз... в разгаре её тогдашней губительной
красоты.
Короче, романтическая
реваншистка заставила его поехать с ней на юг... В тот самый город, где был зачат убиенный зародыш. К той самой вечной воде... Собачка у булочной... Правда, когда приехали, он страшно запил. Оказалось, он приехал не с ней - к воде. Он приехал - пить. На море он так и не вышел. Кого только он не приводил тогда в дом: бродячих котов, от которых она покрывалась лишаем... каких-то забулдыг с пляжа... В тот день он отдыхал в саду за столом с очередными друзьями. И не говоря ни слова, она собрала вещи и рванула в Москву.
Пять дней она жила в Москве. Точнее, заставляла себя жить. На шестой день, погибая от нежности, от раскаяния…. он ведь не знал, где она... прилетела обратно. Была ночь.
Уже предчувствуя радость примирения, она подошла к забору. Посредине двора стоял тот же стол. Те же люди сидели с теми же бутылками в тех же позах. Когда она вошла, Саша спросил: «У тебя, случаем, нет сигарет? У нас все кончилось!» Он не заметил!!!
Из пьесы Радзинского «Я стою у ресторана, замуж — поздно, сдохнуть — рано». Она об отношениях Андрея Миронова и Татьяны Егоровой. У Радзинского был недолгий роман с Егоровой, текст написан с ее слов. Потом он так же делал со своей женой Дорониной, к слову. Интересный способ.
❤4🔥1👏1
Ирина Головкина (Римская-Корсакова) «Лебединая песнь»
Книга, которая прошла мимо меня — а в прошлом году всплыла и требовала: читай, читай, читай! Увлекательнейший текст и столь же противоречивый.
Двадцатые. Ёлочка (Елизавета Муромцева) прошла Гражданскую войну сестрой милосердия и до сих пор влюблена в раненого офицера, которого видела всего несколько раз. Теперь уж она в Ленинграде, работает в госпитале и ищет отзвуки прежней жизни.
Ёлочка знакомится с Асей Бологовской, тоже бывшей дворянкой — прелестной, музыкально одаренной девушкой, которую любят все-все кругом. Влюбляется в Асю тот самый офицер из госпиталя Олег Дашков: выясняется, что он чудом спасся и теперь живет под чужой фамилией. Есть третья семья, сюжетно связаная с Дашковым — Нина и ее юный племянник Мика, который ищет утешения в христианстве, буквально персонаж Достоевского. Это большая семейная сага — и хотя мы прекрасно понимаем, чем кончится дело, всё-таки Ирина Головкина мастерски удерживает внимание, сажает на самые разные — не всегда изящные — крючки:
— А встретит ли Ёлочка своего офицера? —— А ответит ли он ей взаимностью? —— А на ком же он женится? —— Ах, наверное, сейчас его раскроют! —— Вот теперь точно раскроют! —— А изменит ли Нина своему мужу? —— А жив ли вот тот-то?
Говоря серьезно, это беллетристика. Иногда сбивается в хрустобулочность. Все белые —хорошие, за одним исключением. Все красные — вырожденцы, за одним исключением. Есть ходульность формул, небрежность (впрочем, редактора не было, роман пролежал в архиве и был опубликован только после смерти автора) и слишком сильная ставка на занимательность — низшую категорию искусства. Много раз герои хвалят дедушку автора — композитора Римского-Корсакова. Вторичность тоже есть.
Вот цитата:
Это очень напоминает «Сибирочку» Лидии Чарской, как будто копипаст.
Но в то же время мотив встречи с волком вписан в канву романа: волком называется сам Олег Дашков (муж Аси), есть эпизод, где хромающий волк идет за Олегом, но не решается нападать. Не волк, но собака кусает сестру Аси Лёлю в лагере — в то же время, в другом месте. Волк = опасность, которая всегда подстерегает.
Ирина Головкина в преамбуле ручается за точность событий:
Я бы с удовольствием почитала разбор на этот счет — видела только про отдельные несостыковки и анахронизмы в рецензиях. Но — подводя итог — все-таки книга очень яркая и выдающаяся, документ эпохи. Обязательно почитайте.
Книга, которая прошла мимо меня — а в прошлом году всплыла и требовала: читай, читай, читай! Увлекательнейший текст и столь же противоречивый.
Двадцатые. Ёлочка (Елизавета Муромцева) прошла Гражданскую войну сестрой милосердия и до сих пор влюблена в раненого офицера, которого видела всего несколько раз. Теперь уж она в Ленинграде, работает в госпитале и ищет отзвуки прежней жизни.
Проводя лето в имении у бабушки, она забиралась в гущину сада, становилась среди яблонь на колени и подолгу умоляла Бога послать победу русским войскам и совсем еще по-детски давала обеты отказаться от сладкого или от интересной прогулки, при известии о поражениях горько плакала.
Ёлочка знакомится с Асей Бологовской, тоже бывшей дворянкой — прелестной, музыкально одаренной девушкой, которую любят все-все кругом. Влюбляется в Асю тот самый офицер из госпиталя Олег Дашков: выясняется, что он чудом спасся и теперь живет под чужой фамилией. Есть третья семья, сюжетно связаная с Дашковым — Нина и ее юный племянник Мика, который ищет утешения в христианстве, буквально персонаж Достоевского. Это большая семейная сага — и хотя мы прекрасно понимаем, чем кончится дело, всё-таки Ирина Головкина мастерски удерживает внимание, сажает на самые разные — не всегда изящные — крючки:
— А встретит ли Ёлочка своего офицера? —— А ответит ли он ей взаимностью? —— А на ком же он женится? —— Ах, наверное, сейчас его раскроют! —— Вот теперь точно раскроют! —— А изменит ли Нина своему мужу? —— А жив ли вот тот-то?
Говоря серьезно, это беллетристика. Иногда сбивается в хрустобулочность. Все белые —хорошие, за одним исключением. Все красные — вырожденцы, за одним исключением. Есть ходульность формул, небрежность (впрочем, редактора не было, роман пролежал в архиве и был опубликован только после смерти автора) и слишком сильная ставка на занимательность — низшую категорию искусства. Много раз герои хвалят дедушку автора — композитора Римского-Корсакова. Вторичность тоже есть.
Вот цитата:
Собачка, иди сюда, милая! Прижмись ко мне, пойдем вместе. Ты с хозяином или заблудилась? Ты голодна? Ты озябла? Что с тобой? Как она странно смотрит. Лязгает зубами... Ай! На помощь, на помощь! Волк! Пропал голос, хрипит, а звука нет. Я всегда думала, что в опасности не выкрикну! Как защититься? Проткнуть глаза? Перочинный нож в кармане... Нет, не могу. Ослепить — жестоко... Не могу! Помогите, помогите! Опять нет голоса — шипенье только. Тянет, тянет за ватник прочь от дороги! В чаще я ведь запутаюсь и пропаду... Если укусит ногу, мне не встать: умру тут, в ельнике, у него в зубах!... А дети?... Попробую вырваться! Кусает!... Ай! Схватил ногу! Где же вы, все святые, все светлые? Спасите! Я никому зла не делала. Я всех любила!
Это очень напоминает «Сибирочку» Лидии Чарской, как будто копипаст.
Но в то же время мотив встречи с волком вписан в канву романа: волком называется сам Олег Дашков (муж Аси), есть эпизод, где хромающий волк идет за Олегом, но не решается нападать. Не волк, но собака кусает сестру Аси Лёлю в лагере — в то же время, в другом месте. Волк = опасность, которая всегда подстерегает.
Ирина Головкина в преамбуле ручается за точность событий:
В этом произведении нет ни одного выдуманного факта — такого, который не был бы мною почерпнут из окружающей действительности 30-х и 40-х годов.
Я бы с удовольствием почитала разбор на этот счет — видела только про отдельные несостыковки и анахронизмы в рецензиях. Но — подводя итог — все-таки книга очень яркая и выдающаяся, документ эпохи. Обязательно почитайте.
❤6👍1
Вообще давно пора сделать переопыление: у меня есть канал магистр букв сопикова — там про мои собственные книжки и статьи в журналы, про Шотландию, про мои странные страстные увлечения. Если вам интересная всяческая жизнь — буду очень рада! В частности, в марте у меня выходит новый сборник рассказов в издательстве «Альпина. Проза», все подробности в канале.
Этот канал тоже буду продолжать вести, но тихонечко — мой список чтения на 2025 год очень специальный:
🥺 Домучаю книжку Glasgow Boys моей коллеги по программе Creative Writing в Глазго Маргарет МакДональд, уважаемого Ланькова («Не только кимчхи») и какую-то бездну брошенных в темнице читалки книг
😏 Напишу сюда немножко ОЦМ про Хан Ган и расскажу про английские стихи Карли Браун и сборник Lurex Дениз Райли
😤 Еще у меня висит жирный массив актерских биографий — у кого какие guilty pleasures, друзья!
Этот канал тоже буду продолжать вести, но тихонечко — мой список чтения на 2025 год очень специальный:
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
❤9👏3
Жил-был Трумен Капоте, журналист и фантазер. Собирал материал и сочинял всякие романы типа «In cold blood», «Хладнокровного убийства» то бишь. Тогда еще подкастов про true crime не изобрели, да и обрабатывал он хорошо, филигранно. Капоте стал знаменитым, а там и Одри Хепберн подтянулась на завтрак.
Но есть у него совершенно отбитый рассказ, называется «Самодельные гробики». Сюжет такой: в небольшом городе людям по почте приходят ма-а-аленькие такие, с любовью почти сделанные муляжи гробов. Каждый, кто получает такой презент, в скором времени помирает. То утопнет, то змея накинется, то вообще непонятно куда подевается.
Секрет этого рассказа в том, что секрета нет никакого. То есть никакой инфернальщины и никаких ведьм. Мотив известен страницы с десятой, и это — бабло. Заказчик убийств тоже вполне известен, местный делец такой, властный дядька. Когда мне кто-то сказал, что это один из самых криповых текстов американской литературы, я аж расхохоталась — ну какой?
А теперь понимаю. В самом конце, на последней страничке рассказчик приходит к тому самому Куинну. Что, спрашивает, тут все же происходит? Почему умирают люди?
«Я так думаю, что все это — рука Божья. — Он поднял руку, и казалось, что сквозь его растопыренныe пальцы река вьется, как черная лента. — Дело Господне. Его воля».
Уточню, что в оригинале этот текст называется «Handcarved coffins». Ручная работа, чтоб ни у кого не осталось сомнений.
Вот эта видимость зла, его проницаемость, уверенность в своей правоте и даже самодовольство —— его абсолютно земная, понятная, ни капельки не метафизическая природа, и — что важнее — абсолютная безоружность, беспомощность и беззащитность перед лицом этого тупого жирного зла — вот это-то и самое страшное. Страшнее, чем панночки, летающие по церквям, да призраки в старых замках.
Потому и так жутко — хоррор нового мира.
P.S. В 1836 году в Эдинбурге на холме Arthur’s Seat нашли набор из 17 самодельных гробиков с куклами внутри (на фото). Я писала для ZIMA Magazine текст про то, кому они могли принадлежать, загляните.
Но есть у него совершенно отбитый рассказ, называется «Самодельные гробики». Сюжет такой: в небольшом городе людям по почте приходят ма-а-аленькие такие, с любовью почти сделанные муляжи гробов. Каждый, кто получает такой презент, в скором времени помирает. То утопнет, то змея накинется, то вообще непонятно куда подевается.
Секрет этого рассказа в том, что секрета нет никакого. То есть никакой инфернальщины и никаких ведьм. Мотив известен страницы с десятой, и это — бабло. Заказчик убийств тоже вполне известен, местный делец такой, властный дядька. Когда мне кто-то сказал, что это один из самых криповых текстов американской литературы, я аж расхохоталась — ну какой?
А теперь понимаю. В самом конце, на последней страничке рассказчик приходит к тому самому Куинну. Что, спрашивает, тут все же происходит? Почему умирают люди?
«Я так думаю, что все это — рука Божья. — Он поднял руку, и казалось, что сквозь его растопыренныe пальцы река вьется, как черная лента. — Дело Господне. Его воля».
Уточню, что в оригинале этот текст называется «Handcarved coffins». Ручная работа, чтоб ни у кого не осталось сомнений.
Вот эта видимость зла, его проницаемость, уверенность в своей правоте и даже самодовольство —— его абсолютно земная, понятная, ни капельки не метафизическая природа, и — что важнее — абсолютная безоружность, беспомощность и беззащитность перед лицом этого тупого жирного зла — вот это-то и самое страшное. Страшнее, чем панночки, летающие по церквям, да призраки в старых замках.
Потому и так жутко — хоррор нового мира.
P.S. В 1836 году в Эдинбурге на холме Arthur’s Seat нашли набор из 17 самодельных гробиков с куклами внутри (на фото). Я писала для ZIMA Magazine текст про то, кому они могли принадлежать, загляните.
❤🔥5🔥5👍3
Советский нуар с роковыми женщинами и ловлей шпиёнов в плащах — это я добралась до романа Брянцева «По тонкому льду». Иллюстрации тоже к нему — видите, не вру, нуар!
1939-й год. На станции под Курском, в избёнке находят тело молодой женщины. Она убита оригинальным способом: в вену ввели несколько кубов воздуха. (И черная кошка прыгает ей на грудь!)
О женщине известно только то, в городок она приехала накануне с мужчиной. Мужчина куда-то делся, только чемодан оставил в камере хранения и одну примету: родинку на левой щеке. Чемодан вскрывают, а там только чек из ресторана и томик Чехова. Но в ресторане такого человека никто не видел, и вообще это за триста километров от места преступления... Короче, детектив!
Интересно описан прием чекистов, как вывести информатора на чистую воду с помощью «пустых» допросов: то есть вас приглашают на допроса и два часа молчат напротив. Шпионы же обмениваются шифровками на воздушном шаре: добрый дядя-информатор идет по улице с таким надутым шаром, навстречу ему — заказчик с ребенком под ручку. Ребенок тянет ручки к шару, добрый дядя с улыбкой шар отдает — а к нему ниточка подвязана, а на ней шифровка сведений. Чуть опасность быть раскрытыми — дядя ладонь разжимает, и шар летит в небо, и никто не пойман.
Вторая часть романа — уже в 1942–1943 году, в оккупированном Энске. Главные герои по-прежнему давят контру и партизанят, только всё это уже намного тяжелее и вполовину не так увлекательно. Не ложится нуар на войну. По пути между частями теряется несколько героев и логика взаимоотношений персонажей. По-моему, стоило разделить книгу и сделать сиквел — но как есть. Приключение превращается в трагедию, только и успевай считать предателей и потерявшихся. И хотя того самого шпиона в брезентовом плаще Дункеля найдут, все равно ощущение самое тяжкое. А начиналось всё с роковых женщин, черных кошек и дремоты в вагоне после крепкого чая.
1939-й год. На станции под Курском, в избёнке находят тело молодой женщины. Она убита оригинальным способом: в вену ввели несколько кубов воздуха. (И черная кошка прыгает ей на грудь!)
О женщине известно только то, в городок она приехала накануне с мужчиной. Мужчина куда-то делся, только чемодан оставил в камере хранения и одну примету: родинку на левой щеке. Чемодан вскрывают, а там только чек из ресторана и томик Чехова. Но в ресторане такого человека никто не видел, и вообще это за триста километров от места преступления... Короче, детектив!
Интересно описан прием чекистов, как вывести информатора на чистую воду с помощью «пустых» допросов: то есть вас приглашают на допроса и два часа молчат напротив. Шпионы же обмениваются шифровками на воздушном шаре: добрый дядя-информатор идет по улице с таким надутым шаром, навстречу ему — заказчик с ребенком под ручку. Ребенок тянет ручки к шару, добрый дядя с улыбкой шар отдает — а к нему ниточка подвязана, а на ней шифровка сведений. Чуть опасность быть раскрытыми — дядя ладонь разжимает, и шар летит в небо, и никто не пойман.
Вторая часть романа — уже в 1942–1943 году, в оккупированном Энске. Главные герои по-прежнему давят контру и партизанят, только всё это уже намного тяжелее и вполовину не так увлекательно. Не ложится нуар на войну. По пути между частями теряется несколько героев и логика взаимоотношений персонажей. По-моему, стоило разделить книгу и сделать сиквел — но как есть. Приключение превращается в трагедию, только и успевай считать предателей и потерявшихся. И хотя того самого шпиона в брезентовом плаще Дункеля найдут, все равно ощущение самое тяжкое. А начиналось всё с роковых женщин, черных кошек и дремоты в вагоне после крепкого чая.
🔥6❤4
Forwarded from магистр букв сопикова
Я родилась 17 февраля 1995 года примерно в половине третьего пополудни — то есть в эти минуты мне исполняется ровно тридцать лет. Ура!😀
Если вдруг вы хотите мне что-нибудь подарить:
- лучший подарок — книга! Предзаказ на мою новую уже открыт (подмигивает);
- если хотите подарить книгу мне, кидайте что хотите в электронке на почту [email protected], я буду очень рада;
- feeling generous? В телетайпе можно оставить донат любой суммы — он пойдет на полное собрание Платонова в твердом переплете (чувствую потребность!)
А в целом — просто спасибо, что вы у меня есть!🤨 Очень многими находками и открытиями я обязана этому каналу и каждому из вас.
Если вдруг вы хотите мне что-нибудь подарить:
- лучший подарок — книга! Предзаказ на мою новую уже открыт (подмигивает);
- если хотите подарить книгу мне, кидайте что хотите в электронке на почту [email protected], я буду очень рада;
- feeling generous? В телетайпе можно оставить донат любой суммы — он пойдет на полное собрание Платонова в твердом переплете (чувствую потребность!)
А в целом — просто спасибо, что вы у меня есть!
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
❤11👏3
Хан Ган «Вегетарианка»
Все побежали, и я побежал.
Любопытная, но не интересная; оригинальная, но без особенного новаторства; наконец — заполненная сексом, телесностью, желанием, но без крохи, малой толики любви.
Ёнхе однажды выбрасывает из дома всё мясо и становится вегетарианкой. Даже больше — она движется к вегетативному состоянию безмолвного деревца. Ёнхе лишена субъектности: сначала мы видим ее глазами мужа, потом — мужа сестры, затем — самой сестры (и только в этом взгляде есть сострадание). Часть с мужем сестры, пожалуй, самая любопытная: он узнает про монгольское пятно, которое сохранилось у Ёнхе до зрелости, и становится одержимым идеей сначала увидеть ее обнаженной, потом — обладать ею.
Я читала «Вегетарианку» по-английски, и есть чувство, что мне не очень повезло с переводом — возможно, по-русски в ней больше поэзии. А вообще, увы, для меня она не отбрасывает тени — ужас и метафизика не просвечивают сквозь ткань текста так, как должны. Впрочем, опять же, перевод видоизменяет эту ткань, и судить становится сложно.
Все побежали, и я побежал.
Любопытная, но не интересная; оригинальная, но без особенного новаторства; наконец — заполненная сексом, телесностью, желанием, но без крохи, малой толики любви.
Ёнхе однажды выбрасывает из дома всё мясо и становится вегетарианкой. Даже больше — она движется к вегетативному состоянию безмолвного деревца. Ёнхе лишена субъектности: сначала мы видим ее глазами мужа, потом — мужа сестры, затем — самой сестры (и только в этом взгляде есть сострадание). Часть с мужем сестры, пожалуй, самая любопытная: он узнает про монгольское пятно, которое сохранилось у Ёнхе до зрелости, и становится одержимым идеей сначала увидеть ее обнаженной, потом — обладать ею.
Я читала «Вегетарианку» по-английски, и есть чувство, что мне не очень повезло с переводом — возможно, по-русски в ней больше поэзии. А вообще, увы, для меня она не отбрасывает тени — ужас и метафизика не просвечивают сквозь ткань текста так, как должны. Впрочем, опять же, перевод видоизменяет эту ткань, и судить становится сложно.
❤6👍4🔥1
Eva Baltasar "Boulder"
And Other Stories, 2022
Лучшая книга, которую я прочла в этом году — роман о желании, страсти и разочаровании. Героиня работает поваром на корабле, и однажды встречает на суше Самсу — женщину, в которую страстно влюбляется. Вместе они переезжают в Исландию, и живут более-менее счастливо десять лет, пока Самса не заводит разговор о детях. Тут-то всё и ломается: между ними все больше дистанции, все меньше желания и секса; мы наблюдаем болезненный разлом и разрушение чужих отношений.
Роман гениален своей оптикой. История о гетеросексуальной паре, в которой мужчина отдаляется после рождения ребенка, стара как мир, она не работает и только раздражает. А вот что делать, если ты вторая мама, и биологически ребенок тебе никак не принадлежит? Как быть, если и он чужой, и твой любимый человек чужой, и ты кругом в позиции виноватого, и буквально несешься к неизбежному разрыву?
Второй огромный плюс — язык, упоительная проза поэта Эвы Бальтазар. У меня тут была преподавательница, которая, увидев особенно емкую фразу, причмокивала: “Ммм! The economy!” Она бы заманалась чмокать на этот роман, где огромная трагедия и пятнадцать лет жизни персонажей умещаются на сто страничек блестящего текста.
Boulder — это булыжник, такое прозвище Самса дает главной героине в первые дни отношений. Булыжник, тяжесть, одиночество, темнота. “Love is a solitary thing” — предупреждал эпиграф.
And Other Stories, 2022
Лучшая книга, которую я прочла в этом году — роман о желании, страсти и разочаровании. Героиня работает поваром на корабле, и однажды встречает на суше Самсу — женщину, в которую страстно влюбляется. Вместе они переезжают в Исландию, и живут более-менее счастливо десять лет, пока Самса не заводит разговор о детях. Тут-то всё и ломается: между ними все больше дистанции, все меньше желания и секса; мы наблюдаем болезненный разлом и разрушение чужих отношений.
Samsa’s motherhood is exclusive. It has no bearing on me; I’ve been sent into exile. She and Tinna are still one, just like when Samsa was pregnant. <…> We end up fucking, for too many reasons. Because she feels powerful, and I feel alone. Because love leaves a residue and residues have memories. Because she feels guilty. Because I spent all night making eyes at another woman and now I’m horny. Fucking for these reasons is the same as leaving a burning building through the emergency exit, down a stairwell that leads nowhere.
Роман гениален своей оптикой. История о гетеросексуальной паре, в которой мужчина отдаляется после рождения ребенка, стара как мир, она не работает и только раздражает. А вот что делать, если ты вторая мама, и биологически ребенок тебе никак не принадлежит? Как быть, если и он чужой, и твой любимый человек чужой, и ты кругом в позиции виноватого, и буквально несешься к неизбежному разрыву?
It’s easier to put up a façade than it is to loosen the bolts you’ve been tightening, turn by turn, day by day, inside a house. I don’t know why, though I suppose it could have something to do with the casinos—with how easy it is to bet high on each new hand and how hard it is to walk away when you’ve run out of chips and begun to wonder whether you should pay for your car, your watch, your daughter.
Второй огромный плюс — язык, упоительная проза поэта Эвы Бальтазар. У меня тут была преподавательница, которая, увидев особенно емкую фразу, причмокивала: “Ммм! The economy!” Она бы заманалась чмокать на этот роман, где огромная трагедия и пятнадцать лет жизни персонажей умещаются на сто страничек блестящего текста.
Boulder — это булыжник, такое прозвище Самса дает главной героине в первые дни отношений. Булыжник, тяжесть, одиночество, темнота. “Love is a solitary thing” — предупреждал эпиграф.
❤9❤🔥3🔥3
К тридцати годам я доросла до горячей любви к Мандельштаму. Читаю и не постигаю до сих пор, как это мог написать человек: ни про «двойною рифмой оперенный стих», ни про «их пища — время, медуница, мята» — как, да как же это сделано?!
Не могу, как автор чувствую себя микроскопической вошью. Как филолог — тоже не понимаю. Есть такие тексты, которые сообщают нам больше, чем может сообщить человек человеку, в них дыхание божественного слишком явное.
Сидеть бы сейчас на теплой кафедре Воронежского университета, пить чай и закапываться глубже-глубже-глубже в великий текст. Литературоведы не стареют — им некогда, они и времени-то не замечают. Я иногда жалею, что предпочла этой доле постоянно куда-то ехать, рваться и выживать.
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.
Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.
Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.
Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.
Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.
Не могу, как автор чувствую себя микроскопической вошью. Как филолог — тоже не понимаю. Есть такие тексты, которые сообщают нам больше, чем может сообщить человек человеку, в них дыхание божественного слишком явное.
Сидеть бы сейчас на теплой кафедре Воронежского университета, пить чай и закапываться глубже-глубже-глубже в великий текст. Литературоведы не стареют — им некогда, они и времени-то не замечают. Я иногда жалею, что предпочла этой доле постоянно куда-то ехать, рваться и выживать.
❤16👍4🔥2
— А вы чего говорите? Чего отцу надо? — заговорил Петрушка.
— А тебе какое дело — чего мне надо? — отозвался отец. — Ишь ты, сержант какой?
— А зачем ты стекло у лампы раздавливаешь? Чего ты мать пугаешь? Она и так худая, картошку без масла ест, а масло Настьке отдает.
— А ты знаешь, что мать делала тут, чем занималась? — жалобным голосом, как маленький, вскричал отец.
— Алеша! — кротко обратилась Любовь Васильевна к мужу.
— Я знаю, я все знаю! — говорил Петрушка. — Мать по тебе плакала, тебя ждала, а ты приехал, она тоже плачет. Ты не знаешь!
— Да ты еще не понимаешь ничего! — рассерчал отец. — Вот вырос у нас отросток.
— Я все дочиста понимаю, — отвечал Петрушка с печки. — Ты сам не понимаешь. У нас дело есть, жить надо, а вы ругаетесь, как глупые какие...
Петрушка умолк; он прилег на свою подушку и нечаянно, неслышно заплакал.
Андрей Платонов «Возвращение»
❤4🔥3
Какой-то удивительный кейс: в «Альпине.Проза» издают пропавший, но чудом найденный неизвестный роман Лимонова. Будем читать!
Telegram
Альпина.Проза
В издательстве «Альпина.Проза» готовится к первому изданию роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», рукопись которого долгие годы считалась утраченной
«Москва майская» – роман с невероятной судьбой. Он написан в Париже в 1986 году, но рассказывает о событиях…
«Москва майская» – роман с невероятной судьбой. Он написан в Париже в 1986 году, но рассказывает о событиях…
🔥4❤1👍1
Моё открытие, мой кот в мешке — «Голубые вечера» Антона Костаке. Я всяко исследую тему советской детской/подростковой литературы, и об этой книге читала много ностальгических отзывов. При этом оцифроки нигде не было, равно как и пересказа сюжета, рецензий или информации о писателе Костаке. Я купила книгу (единственный вариант — бумажный двухтомник издательства «Ион Крянге», Бухарест—1978) и почти год она ждала меня в России.
Отличный текст о взрослении. Обложка обещает лёгонькую эротику, но вообще-то книжка про семиклассников в 1956 году, и всё тут наивное, детское. Нуну живет в румынских Яссах, любит груши и яблочные пироги, играет в войнушку на пустыре и сбегает из лагеря за девочкой Викой. Вика — хорошенькая избалованная мещаночка, которая к концу первого тома взрослеет и становится очень даже симпатичным персонажем. Есть и более драматичные судьбы: например, Малец, который сбегает из дому от побоев старшего брата. На дворе пятидесятые, жизнь сурова, но поэтична — и вечера голубые, с цветущим разнотравьем, и первая любовь такая вольнительная, отчанная, нежная.
Буду признательна за любые сведения об Антоне Костаке (сама тоже поспрашиваю у знакомых из Румынии) — и дополнительно хотела бы оцифровать книгу, но не умею. Ну, поучусь ради такого дела.
Вечера были тихие, голубые, таинственные. Луна, казалось, застревала в верхушках темных акаций, рядами вытроившихся вдоль забора, что отделял их двор от соседского. Когда, шелестя листвой, налетал легкий ветерок, Нуну чудилось, что она вот-вот упадет. Ему нравилось вглядываться в голубое небесное пространство, притворяясь перед самим собой, что он не может найти звезду Вики. Иногда он нарочно пропускал ее. Он знал, что она где-то здесь, совсем близко, чуточку правее, но не смотрел туда. Проскальзывал взглядом мимо. Было тепло, по листям акаций пробежал легкий ветерок; Нуну казалось, что на сердце его давит какая-то тяжесть.
Отличный текст о взрослении. Обложка обещает лёгонькую эротику, но вообще-то книжка про семиклассников в 1956 году, и всё тут наивное, детское. Нуну живет в румынских Яссах, любит груши и яблочные пироги, играет в войнушку на пустыре и сбегает из лагеря за девочкой Викой. Вика — хорошенькая избалованная мещаночка, которая к концу первого тома взрослеет и становится очень даже симпатичным персонажем. Есть и более драматичные судьбы: например, Малец, который сбегает из дому от побоев старшего брата. На дворе пятидесятые, жизнь сурова, но поэтична — и вечера голубые, с цветущим разнотравьем, и первая любовь такая вольнительная, отчанная, нежная.
Буду признательна за любые сведения об Антоне Костаке (сама тоже поспрашиваю у знакомых из Румынии) — и дополнительно хотела бы оцифровать книгу, но не умею. Ну, поучусь ради такого дела.
❤9🔥5
Forwarded from магистр букв сопикова
Печальная новость: умер Евгений Клюев. Писатель, поэт, филолог, сказочник; один из немногих, кто никогда не забывал, что литература — Игра.
«Книгу теней» я ребенком читала в Анапе, впервые на море. В тихий час после купания бегала со скрипачкой Эвридикой и вороном Марком Теренцием Варроном на плече. Текст очаровал: большая любовь, свежесть и что-то от немецких сказок. Много позже я поняла, что это шуточка для своих-филологов: Клюев собрал неожиданных персонажей мировой литературы и утвердил бессмертие — не в религиозном смысле, а души как персонажа в постмодерне.
Потом был абсолютно кэролловский (Клюев был ученым, крупным специалистом по Кэроллу) роман «Давайте напишем что-нибудь», где по страницам бегали персонажи-фразеологизмы, «Белое безглазое» и «Хухры-Мухры». 2007 год, вольный ветер, доброе безумие еще возможно, и аудитория есть. Параллельно выходили чудесные сказки и книга стихов «Зеленая земля».
Но настоящего пика Евгений Клюев достиг в романе «Андерманир штук» (2011), теперь почти забытом. Это была ода старой Москве, вдумчивой жизни. Главный герой Лев обнаружил лакуны пространства: скажем, если пойти на улицу Разина и толкнуть определенную калитку, очутишься на Александерплатц. Так Лев ускользал от наступающих девяностых (слишком реальных, воняющих мясом) — легко, насвистывая присказку «андерманир-штук-прекрасный-вид». Это тоже притча для своих — для тех, кто научился прятаться.
В финале герой решает исчезнуть насовсем — но! помним «Книгу теней», «тени» не умирают:
Никто не исчезает, человек может только стать частью текста — и в этом бессмертие, самое прочное из возможных.
«Книгу теней» я ребенком читала в Анапе, впервые на море. В тихий час после купания бегала со скрипачкой Эвридикой и вороном Марком Теренцием Варроном на плече. Текст очаровал: большая любовь, свежесть и что-то от немецких сказок. Много позже я поняла, что это шуточка для своих-филологов: Клюев собрал неожиданных персонажей мировой литературы и утвердил бессмертие — не в религиозном смысле, а души как персонажа в постмодерне.
Потом был абсолютно кэролловский (Клюев был ученым, крупным специалистом по Кэроллу) роман «Давайте напишем что-нибудь», где по страницам бегали персонажи-фразеологизмы, «Белое безглазое» и «Хухры-Мухры». 2007 год, вольный ветер, доброе безумие еще возможно, и аудитория есть. Параллельно выходили чудесные сказки и книга стихов «Зеленая земля».
Но настоящего пика Евгений Клюев достиг в романе «Андерманир штук» (2011), теперь почти забытом. Это была ода старой Москве, вдумчивой жизни. Главный герой Лев обнаружил лакуны пространства: скажем, если пойти на улицу Разина и толкнуть определенную калитку, очутишься на Александерплатц. Так Лев ускользал от наступающих девяностых (слишком реальных, воняющих мясом) — легко, насвистывая присказку «андерманир-штук-прекрасный-вид». Это тоже притча для своих — для тех, кто научился прятаться.
В финале герой решает исчезнуть насовсем — но! помним «Книгу теней», «тени» не умирают:
Резь в глазах пропала. Очертания проступили сразу же — начав неспешно громоздиться друг на друга, соединяться и разъединяться снова. И он тоже стал очертанием... — здесь, где чередовались кружки площадей, полоски улиц и переулков, пятнышки парков, прямоугольники жилых кварталов, а также набранные мелким шрифтом слова.
Одним из слов стал и он.
Да он и всегда был только словом.
Словом ЛЕВ.
Никто не исчезает, человек может только стать частью текста — и в этом бессмертие, самое прочное из возможных.
❤5🔥3