Новая реальность новые вакансии

Дорогая авторка Небожены! Это мой текст и мой вопрос замечательному раввину из Лондонской общины Игорю Зинькову) Он возник у меня, увы, не по следам Моргенштерна, хоть я и нежно люблю его как артиста, а по следам сексистского партриархального общества даже казалось бы в приличной интеллигентской еврейской тусовке. А что там с Моргенштерном? Он тоже сказал, что голосует за куни? Или что? Всё пропустила(

Там в комментах интересуются может всё же или нет. Вот выдержка из ответа (перейти по ссылке можно, только чтобы покрупнее посмотреть, какой красивый раввин дал такой ответ):

— Если говорить про очень строгий подход к иудаизму, то единственное, что разрешено, — это секс, который ведёт к появлению детей. Всё остальное — то, что имеет отношение к удовольствию, включая куннилингус, — в строгом иудаизме вовсе не рассматривается.
Но есть и другие подходы. Например, возьмём такой термин, как «шлом байт», или мир в доме. Это широкое понятие, и в первую очередь оно относится к разговорам, ссорам и бытовым деталям — но его можно очень легко распространить на любые отношения между людьми.
Сделать приятное другому, своему партнёру — это точно часть еврейской традиции.
Нельзя сказать точно, разрешён куннилингус или запрещён. К сожалению (или, если честно, к счастью), иудаизм так не работает. Одно дело — ультраортодоксальные семьи, но их в мире меньшинство. Большинство евреев не такие. Я либеральный раввин — сторонник течения, которое довольно широко смотрит на иудаизм. Поэтому, с моей точки зрения, нет ничего зазорного и плохого в том, чтобы сделать человеку приятно с помощью куннилингуса. Это часть семейных отношений

Я сижу в кафе, и девушка рядом говорит подруге, что честно начинала читать «Тихий Дон», но на первых же сорока страницах заснула от унылости повествования. Как я помню, там на первых сорока страницах разъяренная толпа казаков приходит забивать кулаками глубоко беременную турчанку, привезенную с войны в станицу трофейную жену одного из них, и та действительно от побоев погибает, рожая в страшных муках недоношенного ребенка. Забивают они её, потому что считают, что она наслала страшный неурожай на их поселение, потому что дома она ходила, как мужчина — в брюках. В то время как несчастная девушка даже языка местного не знала, а муж её за это и любил — что она его не понимала и молчала всегда. Вот это унылость! Каждый бы заснул.

Или это взрощенное Леонидом Каневским поколение миллениалов ничем не удивить? Я, например, помню, как в моем детстве по телевизору без всякого блюра показывали обезглавленный торс без ног и без рук, найденный в ванне у одного маньяка из Новокузнецка, который вместе со своей матерью убивал и расчленял людей, угощая соседей мясом жертв

Умер Сергей Соловьёв. В 2019-м году я ходила на открытие его так и не открывшегося толком театра-студии, написала про это репортаж для одного медиа, и его запретили публиковать — «Нас всех выселят отсюда после этого». С меня взяли клятву нигде этот текст не размещать. Но так ведь и три года прошло, и мэтр этого уже не прочитает. Публикую здесь в двух частях:





— Пароль.

Я стою на Берсеневской набережной, передо мной высокие железные ворота, за ними — здание Императорского яхт-клуба, все это на фоне памятника Пётру Первому. Рядом — тонкая брюнетка в чёрном пальто, на затылке закручена коса, она переминается с ноги на ногу в своих лодочках на снегу и спрашивает кого-то по телефону: «Как сюда вообще попасть?», — кивает и — уже в коммуникатор на воротах — говорит:

— Лермонтов.

В моем приглашении никакого пароля не было. Возможно, это сберегло бы мой вечер, и на открытие театра-студии САС меня бы не пустили. Но нет. Я оказываюсь внутри старинного особняка и проведу там несколько мучительных часов.

****

Лепнина на потолке, помпезная люстра, столпившимся гости, несколько видеокамер на штативах и качающиеся вокруг них операторы с незаинтересованными глазами, где-то на заднем плане монотонная программная речь — пресс-конференция в честь открытия театра Сергея Соловьева в самом разгаре. Чтобы увидеть спикеров приходится продираться сквозь девушек-модераторов, которые шипя друг на друга, как кошки, передают по залу микрофоны для вопросов. За длинным столом слева направо: правнук Льва Толстого и по совместительству советник президента РФ по вопросам Культуры Владимир Толстой, сам Сергей Соловьев, председатель совета директоров Группы Гута Алексей Харин. Именно последний предложил режиссёру создать свой театр и позаботился о здании на берегу Москвы-реки. Все это — в рамках концепции творческого острова, в который Гута планирует превратить территорию «Красного Октября». На самом дальнем подоконнике отставлены приготовленные таблички «Владимир Мединский» и «Сергей Собянин». А та, что с именем главы московского департамента культуры Александра Кибовского вообще одиноко скучает на малюсеньком барном столике в другом конце комнаты.

— Начало работы нового театра в Год театра в Императорском Яхт-клубе на территории «Красного Октября» само по себе выглядит очень странным, но это, особенно под руководством одного из самых парадоксальных режиссеров, позволит пережить этому проекту всех нас, — говорит Алексей Харин.

Примерно в это время две совсем юные девушки на подоконнике неожиданно громко для самих себя чокаются бокалами с вином. Их смех разлетается по залу, добавляет немного жизни мероприятию. Оживились и некоторые из великовозрастных гостей — сально смотрят на хохочущих выпивающих барышень в платьях с открытыми плечами.

Кто-то из зала задает вопрос Соловьеву: «А будет ли в вашем театре революция?».

— У меня своё представление о революции, — отвечает режиссёр, — главное, чтобы ее не было видно.

И действительно, никакой революцией здесь и не пахнет: в качестве украшения помещения нового театра по всему верхнему этажу расставлены мольберты с распечатанными и нелепо обработанными в фотошопе кадрами из фильмов Сергея Соловьева, посередине стоит довольно уродливая скульптура дамы в парике и платье Прекрасной Эпохи, где-то в углу, видимо, чтобы не портить впечатление от всей этой красоты, спрятан струнный квартет. Под его унылую игру между распечатанными костюмированными кино-сценами неприкаянно фланируют гости. Скоро начнется спектакль? Может быть, там меня ждёт скрытая революция.

***

— Конечно, я боюсь за свой театр, за своих коллег и за свои фильмы из-за дела Седьмой Студии, — говорит мне Сергей Соловьев, пока мы ждём премьеры. Он выражает поддержку Кириллу Серебренникову, считает его талантливым режиссером, но «никак не казнокрадом». Сергей Александрович уверен, что «те, кто шьют ему дело», просто не разбираются в том, как устроен театр. Нас то и дело прерывают поклонники режиссёра, просят фото, подводят представить «очень талантливую художницу», сам Сергей Соловьев время от времени трогательно кричит словно в никуда «Таня! Таня!». Таня — видимо, жена режиссёра Татьяна Друбич — эхом отзывается: «Да, сейчас!».

И эта сценка потом словно повторяется во время спектакля — дают «Княжну Мери» по Лермонтову, где пожилой и больной муж бывшей возлюбленной Печорина Веры точно так же насколько раз зовет ее по имени. Выглядит это для меня уже не мило, а нелепо: молодые розовощекие актеры никак не могут скрыть свой возраст и перевоплотиться — кто в умудренную возрастом княгиню (актрисе при этом удался эротический танец с нарисованной как будто гуашью татуировкой на спине), кто — в утомившегося Печорина. Им всем эти роли как будто велики, как шинель на плечах Грушницкого (это, правда, по задумке). Но именно актер, игравший его, иронично выделяется — его бейби-фэт на щеках и пшеничные волосы природой дарованы ему, чтобы на сцене бросаться в омут любви и дуэлей.

Эстетика минеральных вод и романтических жестоких игр по Лермонтову выражается в постановке режиссерки-ученицы Соловьева Татьяны Самбук через самые хитовые песни группы БИ-2: под эти треки действующие лица танцуют «мазурку» и потом — видимо, метафорично выражая накал страстей между собой — бьют по барабану, наполненному водой.

На одной из актрис я узнаю туфли, а выше них щиколотки, выглядывающие из-под черного летящего платья — похоже, это именно та самая девушка, которая словом «Лермонтов» открыла мне вход в этот театр и закрыла его же своей игрой.

***

К завершению спектакля в зоне фуршета уже ничего нет — все выпили и съели чуть ли не в драке, вразрез с заявленной программой (21.30). Вином утолить горечь от просмотренного не удалось. Так и ухожу — в расстроенных чувствах. Для выхода, слава Богу, никакого пароля не спросили.

Я взяла интервью у Беллы Рапопорт. Шла опасаясь, а она оказалась внезапно трогательной и объёмной, как хорошо прописанный персонаж уютного сериала:

— Мой папа был военным, мы очень часто переезжали, и у нас практически ничего не было своего. Помню, как в Душанбе мы жили в каком-то деревянном бараке, пустом, вообще без предметов. В результате, когда мы окончательно вернулись в Петербург, мама начала всё собирать и ничего не выбрасывать.
В Санкт-Петербурге мы жили достаточно стеснённо: в трёшке на станции метро «Приморская» с бабушкой, дедушкой, мамой, папой и братом. Несмотря ни на что, та квартира в моём детском воображении была прямо лакшери — потому что в ней были застеклённые серванты со всякими сервизами, настоящее богатство по сравнению с предыдущим пустынным и беспредметным жильём. 

Всякое мы повидали, в том числе травлю в советском военном городке — за национальность. Взрослые бойкотировали моих родителей и, например, отказывались продавать им еду в единственном продовольственном магазине, а дети, глядя на это, дразнили меня. Однажды в подвале на несколько дней закрыли моего кота. Это было тяжело. 

***

Среди предметов детства, которые я точно не собираюсь выбрасывать, есть например, маленькая пластиковая ёлка и миниатюрные, очень старые советские стеклянные ёлочные игрушки. Они всегда меня завораживали, потому что были как настоящие, но только очень маленькие. Есть коробка из-под индийского чая, которая старше меня. Я её любила в детстве, потому что мне казалось, что она похожа на дворец. 
Повесила часы 1970-х годов, которые заводятся прямо ключом. На полу у меня лежит ковёр, который в моём детстве, конечно же, висел на стене, я на нём представляла вместо узоров разных крабов. Берегу и игру «Мыслитель» (это такой советский «Скрабл»), она у меня лежит просто так, и я всё хочу, чтобы со мной в неё кто-нибудь уже поиграл.

***
Чувство дома дают мне книги и моя кошка. Кошке 18 лет, и она уже пережила мастэктомию и инсульт. Поэтому уход за ней — часть моей рутины. Я рано прихожу домой, потому что кошке надо дать её лекарства. Она ездила со мной по всем съёмным квартирам и даже репатриировалась в Израиль, где провела счастливейший год своей жизни — потому что ходила гулять в окно и строила всех дворовых котов. 
Когда я заметила, что кошке не хватает прогулок, мы стали с ней гулять по двору. А после инсульта она ослепла, но всё равно постоянно просится на улицу. В итоге сейчас мы с ней гуляем в парадной.
Я могу прийти домой очень уставшая и голодная, но если кошка требует, то отложу все дела — она такая старенькая, я исполняю все её желания. Так мы с ней и гуляем, по лестничной площадке. 

***

Полки менструальных чаш у меня нет. Пользуюсь я вообще только одной, а так у меня их всего три. Инструментов для кастрации мужчин тоже нет. Зато есть розовый холодильник, наклейки с фем-слоганами и всякие журналы, где выходили мои колонки. В коридоре висит в рамке одна из первых моих напечатанных статей в «Новой газете» — про домашнее насилие. 
Однажды мы с друзьями шли ночью вдоль реки Мойки и увидели, как что-то искрится около Поцелуева моста. Оказалось, рабочие срезали замки, которые на мост навешивают парочки. Тогда каждый из нас забрал себе по замку. Так что у меня уже много лет хранится чья-то любовь

https://tsimmes.ru/doma-pogovorim-s-belloj-rapoport/

А наша Арина Крючкова ищет работу!

https://www.facebook.com/KryuchkovaAK/posts/5086765688023378

Решила не брать такую рубашку

Много лет я страдаю ужасными, очень тяжёлыми приступами тревожности.

Есть панические атаки, с которыми в русскоязычном пространстве, кажется, уже все знакомы, а есть тревожные (anxiety attacks) — и по степени интенсивности вторые ничем не уступают первым: на протяжении нескольких часов тебя разрывает изнутри ощущение, похожее на бабочек в животе, но только бабочки эти из ада. Реальность пульсирует, звуки и цвета становятся чересчур яркими. В английском есть хороший для этого термин — to be overstimulated.

Всё это время тебе может казаться, что вот-вот произойдёт что-то страшное, а некоторые склонные к эзотерическим переживаниям люди считают такие приступы настоящими вестниками будущих трагедий и, конечно, легко потом находят связь с чем-то вскоре случающимся.
За последние пару лет я пробовала предпринимать разные действия, чтобы помочь себе в такие моменты и, кажется, нашла самый лучший алгоритм. Если у вас бывают такие приступы тревожности, попробуйте этот метод, вдруг он поможет и вам.

1. Глубоким дыханием животом никого не удивить, но с него надо начинать, и никуда от этого не деться: я закрываю глаза и концентрируюсь на ощущении прохладного воздуха, проходящего внутри носа, на том, как он опускается в легкие, как поднимается живот, как воздух идёт обратно и уже тёплым выходит из носа.

2. Скажите себе: да, это тревожность, она действительно часть меня. А если она часть меня, то значит я — больше неё. А если я больше, то я могу ей управлять. Несколько раз. Много раз. Очень много.

3. Съешьте что-то максимально острое. Я купила себе перец чили во всех его возможных вариантах: хлопья, порошок, свежий, отдельно — готовый соус араббьята, в баночках. Есть в таких случаях иногда совсем не хочется, тогда этот пункт можно пропустить, но лично меня часто спасает какой-нибудь Том Ям или крем-суп из чего угодно с карри.

4. Примите холодный душ или прохладную ванну. Если есть возможность пойти в бассейн — супер, там надо как следует понырять и поплавать именно под водой. У меня бассейн через дорогу от дома, если у вас тоже — просто отлично. Если нет, то задержать дыхание и без бассейна тоже подойдёт. Кажется, организм в такие моменты думает, что вы умираете и пытается поскорее обезболить вас «гормонами счастья».

5. Надо постараться расшевелить своё тело: сходить выбросить мусор, пройтись вокруг дома, сходить в магазин за чем-то очень нужным типа воды или корма кошке (за ненужным вытолкать себя у меня не получается). Классно попробовать потанцевать вот с этим ютуб-каналом. Просто сделать «школьную» разминку, покрутить «велосипед» ногами в воздухе лежа на спине — всё ок.

6. Напомните себе, что это ощущение пройдёт, совершенно точно пройдёт, такое с вами уже случалось и ведь закончилось же. Вообще, если найти внутри себя вот это пространство, которое просто наблюдает за всеми своими ощущениями со стороны и не даёт им оценку, то можно сильно себе помочь.

7. Если приступы тревожности запускают в вашем мозгу трансляцию «Топ-100 самых стыдных моментов моей жизни» — как это бывает у меня, — и вы буквально проваливаетесь в эти неприятные ситуации, то по очереди назовите: 3 вещи, которые вы видите (окно, кухню, кисти своих вытянутых рук), 3 вещи, которые ощущаете (одежду на теле, холод от открытого окна, мягкое сидение дивана), 3 запаха (свежезаваренный чай, крем для рук, аромат зажённой свечи) и 3 звука, которые вы слышите (своё дыхание, ремонт у соседей, шум дороги). Если это не помогает, можно называть по пять вещей. Больше пяти у меня никогда не получалось.

8. Попробуйте подключить медитацию. Мне очень нравится приложение «Stop, breath and think», где, собственно, название говорит само за себя. Там вас попросят отметить своё физическое и моральное состояние, выбрать чувства, которые вы испытываете, а потом, исходя из этого, предложат несколько вариантов медитаций.

В общем, смысл в том, чтобы концентрироваться на теле и работе с ним и максимально отводить себя от связки «тревога— тревожные мысли». Эти приступы очень физиологичные, хоть и могут запускаться ментальными триггерами.

В ФБ-группе сообщают, что в районе Сокола завелись любители провести ночные ритуалы с вырезанным сердцем свиньи, а, может, и даже человеческим

Любимое видео этой Олимпиады: американская сноубордистка Хлоя Ким спрашивает у журналистов нет ли у них «каких-нибудь снеков по карманам, потому что умирает от голода», а те заваливают её вкусняшками. Она, кстати, очень крутая, взяла золото в хафпайпе (спуске по такой с двух сторон изогнутой трассе)