По представлениям Платона, в идеальном Государстве всем управляет каста философов – царей, прошедших гносеологическую и даже антропологическую трансформацию в ходе выхода из «Платоновской пещеры». Мир, по Платону, состоит из двух областей – области идеального, надлунного мира и мира подлунного, т.е. материального. Первый отличается постоянством и истинным характером – второй характеризуется как иллюзорный и становящийся.

Чувственное тело человека, очевидно, принадлежит миру вечно иного, материального мира. Человеческие пристрастия, вкусы, предпочтения и даже его представление о себе самом – всё это у Платона проходит по ведомтсву чувственного мира. Философ, прежде совершивший трансформацию, формула которой была написана перед храмом в Дельфах – «Γνῶθι σεαυτόν», т.е. «познай самого себя» – убеждается, что он не способен этого сделать. В мире, где небытие имеет хоть какое-то влияние на рассуждения, все они в той или иной степени ошибочны, а их выводы – иллюзорны.

Итак, вполне усвоив это, философ выходит из пещеры. От чувственных данных (к которым принадлежит и его личность как пучок телесных конфигураций, будь то предпочтения, эмоции и др.) он направляется к умопостигаемому миру, в ходе чего обнаруживает, что любые его мысли и суждения не являются собой: это всего лишь трансляция душой надиндивидуальной истины мира идей. Поняв это, философ переходит от состояния человека, который по ошибке приписывает содержание своего ума себе – к человеку, который сознательно выступает «всего лишь» медиатором макрокосмического мышления мира о самом себе.

По Платону, философ не является личностью. Он не отвергает данные своего тела, но признаёт само тело принадлежащим области вечно иного, т.е., в конечном счёте, области «не-истины». Именно поэтому у философа, стоящего во главе Государства, не возникает и не может возникнуть соблазна злоупотребить властью – потому что не существует того, кого можно здесь соблазнить. Если нет человеческого, смертного «я», то исчезают и все риски, связанные с ним. После антропологической трансформации, которую в ходе «заботы о себе» философ совершает над собой, он уже не человек, но проводник мирового закона. Его воля – это воля космоса как божественного существа, воля мирового порядка, которая не принадлежит никому.

Маленькие радости читателя: в главе "О раскаянии" Монтень пишет о катарах - "... что же о воздержании, на которое обрекают нас наши катары... " - как о своих современниках. Это довольно странно с учётом того, что последний клирик Окситанской церкви был сожжён в 1321 году. Вряд ли это и намек на протестантов, которые не призывали к полному воздержанию, и, более того, не считали безбрачие обязательным для священника (в отличие от католиков, которые ввели это безбрачие как раз по примеру "катаров"). И ведь раз 50 читал я "Опыты", не меньше, а увидел это только сейчас.

Монтень — доказательство того, что человек мало меняется на протяжении истории. Вы читаете его рассуждения о самоубийстве, и Монтень рассказывает, как в некоторых горных районах воздух такого свойства, что дарует долголетие: уставшие от жизни, столетние старцы от скуки бросаются со скалы. Почему нет? Природа дала нам замечательный дар — закончить эту игру в любой момент. Вы думаете — ну да, верно. С другой стороны, самоубийство считается великим преступлением и всячески порицается. Вы — ну да, тоже верно! А что до меня, говорит Монтень, то я относительно этого где-то посередине. Ухмыляясь, вы снова киваете.

Или Монтень, улыбаясь сквозь строки, говорит истину, в чём-то нравоучительную: сострадание рождает большую боль, чем само страдание. Дело в том, что однажды Монтень разбился на лошади и пролежал без сознания несколько дней. Ближние извелись, ходя вокруг до около постели — сам же Мишель, лежавший без сознания, по его впечатлениям, чувствовал себя очень даже неплохо. Тут вы вспоминаете и другое наблюдение Монтеня: сон — это маленький опыт смерти, к которой мудрая Природа готовит нас каждый день. Неожиданно пара школьных истин приобрели для вас объём и стали чем-то естественным, вошедшим в ваши взгляды, не спросив разрешения: ибо человек не может не хотеть блага, а что есть благо как не истина? И вот, листая «Опыты», вы чувствуете, как мало-помалу становитесь человеком из античности.

Стоящий перед читателем абсолютно голым, Монтень оправдывает тех, кто считает, будто человек всегда один и тот же. Что меняется в нас так медленно, что по меркам писанной истории не меняется вообще? — Биология. Что бы там не говорили континентальные эссеисты, позорящие придуманный Монтенем жанр. Этот весёлый француз, родившийся недалеко от Бордо, протягивает мост между нами и античностью — и это большое счастье; Если мы как Монтень. а Монтень как древние, значит как древние и мы. Стоит лишь протянуть руку.

Читайте «Опыты» Монтеня, как многие русские писатели — прошлые (Толстой, Пушкин) и современники (@lorcencov).

Если теория эволюции чему-то учит, так это тому, что человек, минуя некоторое число звеньев, происходит из камней. Мы не приходим в этот мир — мы исходим из него, порождаемся им. Глядя в окно в пасмурный день, мы можем сказать «дождит». Про планету Земля можно сказать, что она «людит». Человек — такое же стандартное явление, как астероиды или образование новых звёзд в центре галактики.

Если человек это системный эффект нашего мира, таким эффектом является и его сознание. Оно не возникает как фазовый скачок между бездушной материей и разумной жизнью: разум как совокупность ментальных состояний всегда есть в мире — даже когда в нём ещё нет человека.

Сознание, «квалиа», опыт «каково-это-быть-Х» — допускается нами в случае целого ряда животных, но мысль о его присутствии у насекомых, растений и даже неживых объектов, камней или фундаментальных частиц, кажется контринтуитивной. Между тем это единственный способ непротиворечиво описать взаимодействие сознания и тела: секрет в том, что деление на сознание и тело не имеет смысла. Это ни материализм, ни идеализм; строго говоря, мы вообще выходим из этой дихотомии.

Схожим образом размышляя о мире и о себе, мы избавляемся от границы между первым и вторым. Моё сознание, моё личное я — это пучок, сгусток материи, тем более сознательный, чем более сложно организованный. Сознание, его ментальные состояния, становятся тем более интенсивными, чем большая степень интеграции присуща рассматриваемой области материи. Бывают ментальные состояния меньшей интенсивности чем человеческая (растения, животные), бывают состояния большей (потенциально: ангелы, искусственный интеллект, более развитые разумные существа с других планет). Я нарочно говорю — «область материи» вместо «объект», «личность», «вещь», т.к. говорить о чем-то индивидуальном в такой перспективе нет смысла.

Подобная перспектива рассмотрения получила название «панпсихизм». Сегодня это — одно из наиболее влиятельных течений в аналитической философии сознания. Это то, чем я занимаюсь, и то, о чём планирую много писать ближайший год.

Панпсихизм связан с русским космизмом через Циолковского. В своей небольшой работе, которая так и называется: "Панпсихизм или всё чувствует", Циолковский развивает мысль о том, что сознание, как способность восприятия или переживания, существует на атомарном уровне. Сегодня вместо атомов говорят о фундаментальных частицах (ultimates), но сути это не меняет.

По Циолковскому, степень осознанности материи зависит от её интеграции: атомы, собранные в молекулу, пребывают в большем сознании, чем по отдельности. Кстати, подобные представления сегодня являются доминирующими в нейрофизиологии, например, теория интегрированной информации, которую разрабатывают G. Tononi, C. Koch (см. тут) и другие. Так, человеческий мозг, содержащий в памяти тысячи визуальных "снимков", находится в большем сознании, чем компьютер с теми же снимками, т.к. в мозге они интегрированы между собой и т.д. Но я отвлёкся.

Циолковский, конечно, говорит и о существах, чьё сознание более интегрировано, чем человеческое. Важен сам принцип: всё чувствует, от бесконечно малого атома с его блеклым сознанием до верховных существ с сознанием бесконечно интенсивным. Отсюда возможны интересные выходы на антропологию и даже ангелологию — как и вообще из всех панпсихиских концепций. Так что мир ещё ждёт своих аналитических богословов.

Во Вселенной давно царит порядок: всё новые и новые планеты заселяются Верховными — существами, достигшими предельно интенсивных состояний сознания. На этом уровне нет страданий, противоречий или вражды: всё это (как и зло) в мире имеет ситуативный характер и является родовыми муками нашего вида. Человечеству досталась благородная роль: время от времени жизнь пополняется не заселением, а самозарождением.

Интересно и наблюдение Циолковского об отношении между мерой сознания и временем: время течёт для носителя тем быстрей, чем ниже интенсивность состояний сознания. Так, миллиарды лет протекают для атома за один миг, и один миг растягивается в целую вечность для божественных существ, а жизнь животных протекает за пару дней. Распадаясь, атомы, составляющие большое сознание, впадают в сон, пока, спустя миллионы и миллионы лет вновь не попадут в конгломерат атомов, образуя новое сознание. Отсюда вывод о том, что смерти не существует.

Утопический космизм в лице Циолковского оказывается как нельзя кстати в современных концепциях вроде объектно-ориентированной онтологии и разного рода "тёмных" проектах, только он предлагает менее грубый подход. Но об этом в следующий раз.

Большинство учёных, так или иначе связанных с когнитивными науками, стоит на позиции эмерджентизма. Согласно этой позиции, сознание является эмерджентным, т.е. системным эффектом деятельности головного мозга. Пожалуй, главным сторонником эмерджентизма является небезызвестный Д. Сёрл, который призывает просто отказаться от большей части всего того, что человечество наговорило о сознании за последние века. Сознание — это просто бонусный эффект деятельности мозга, подобно тому, как текучесть — эмерджентное свойство миллиардов молекул воды, собранных вместе.

Эмерджентизм устраивает большинство исследователей ещё и потому, что объявляет сознание бездействующим: тело работает самостоятельно, а сознание — это всего лишь интеллектуальная голограмма. Иногда на это возражают тем, что сознание возникло в результате эволюции; следовательно, для чего-то оно нужно. Однако, далеко не все проявленные свойства играют какую-то роль, что-то может быть, как говорит биолог Сапольски, антревольтом: подбородок у homo sapiens такой формы, потому что только она возможна при таком лбе и такой челюсти. Почему бы не предположить, что сложноорганизованные нервные системы функционируют так, что возникает яркий эмерджентный эффект — сознание?

Нет ничего нелепей эмерджентизма. Получается, что мы имеем дело с полу-виртуальным явлением, на которое рекомендуется не обращать внимание — и это про ближайшее к нам, про нас самих! Конечно, сегодня почти вся наука контр-интуитивна (в будущем это ещё сыграет с нами злую шутку), но интуиция о сознании как чём-то значимом для нашего опыта настолько сильна, что преодолеть её невозможно. Даже "предустановленная гармония" Лейбница, согласно которой сознание и тело не связаны, но Бог сделал так, что они синхронизированы, отражают друг друга как фигура и её зеркальное отражение — вызывает ощущение, что здесь что-то не так. Сознание не может не действовать на тело.

Эмерджентизм вызывает много вопросов по обе стороны традиционных баррикад. Физикалисты (Деннет, Чёрчленд, Пенроуз) выпутываются из этой нелепости тем, что просто отрицают сознание. Согласитесь, это противоречит нашей глубокой интуиции о самих себе.

Лично я не против редукции индивидуального сознания, но лишь при условии существования мета-сознания, а не полного его отсутствия. Мне невероятно повезло, и я сохранил несколько воспоминаний о нахождении в утробе и о младенческом возрасте. Так что мне знакомо то, что психологи вслед за Фрейдом называют "океаническим чувством": состоянием детского сознания, когда границы между "я" и внешним миром не существует. Я даже допускаю, что наша фиксация на индивидуальном "я" носит культурный характер, и на самом деле мы все пребываем в этом океане. Совсем другое дело, когда мы, как дети, закрываем глаза руками и произносим "меня нет" (физикализм). Любой ребёнок хорошо знает эту игру: в следующую секунду глаза будут открыты.

Поэтому любой уважающий себя исследователь сознания начинает с критики эмерджентизма, но дальше переходит либо на сторону идеалистов, либо материалистов. Панпсихизм эффективно взламывает физикалисткую позицию изнутри. Но об этом в следующий раз.

Существует феномен "смерти в 25". Этот феномен довольно расплывчатый, и если вы спросите меня "где доказательная база", "какой была методика исследования" и т.д. и т.п, я только разведу руками. Но он есть. Его суть сводится к тому, что к 25-ти годам (плюс-минус) человек завершает своё физическое и психологическое развитие. Этого возраста с лихвой хватает, чтобы завершить развитие и культурное: как правило, если вы не обрели высшее образование к 25-ти, вы его уже и не обретёте.

В общем, по всем фронтам человек становится взрослым, завершённым. Бушующие гормоны, которые всего пару лет назад заставляли ломать стены, сменяются спокойным и удивительно умиротворённым состоянием. И жизнь, увы, становится удивительно пресной, а по-настоящему новых событий в ней всё меньше. Всё уже так или иначе "было". Из хорошо продуваемого помещения человек превращается в забитый всяким хламом чулан.

От этой напасти не спасает ничего. Даже интенсивная интеллектуальная деятельность оборачивается тем, что вы просто превращаетесь в философского зомби и начинаете говорить удивительно сложные вещи на автомате, без малой толики рефлексии. Нетрудно понять, что и речь, и мышление в человеке являются модулями, которые живут и функционируют достаточно автономно. К счастью или сожалению, это распространяется и на речь/мышление сложнее бытовых разговоров.

Со временем, подобно персонажу Кафки, человек останавливается под тяжестью накопленного опыта и засыпает. Или умирает — как угодно. Чувствилище человека из тонко настроенного инструмента, реагирующего на целую палитру событий, превращается в грубый механизм. В детстве вы беззаботно восхищались тем, как самолёт в небе оставляет следы — сейчас это уже не имеет значения. Теперь только самые грубые и сильные чувства способны пробудить вас на некоторое время.

Поэтому если вы отправитесь на какой-нибудь горнолыжный курорт или ненароком окажетесь в самолёте, ожидая своей очереди прыгнуть с парашютом, рядом с вами обязательно будет сидеть пара-тройка тридцатилетних, успешных на своей работе мертвецов, которых способна разбудить лишь мощная доза адреналина.

Как эффект смерти от перегруженной памяти соотносится с практикой припоминания у Платона? На первый взгляд очень слабо, потому что кажется, будто забвение безусловно есть зло, а память безусловно есть благо; все же проблемы человека от того, что он забыл, кто он есть на самом деле — частица мировой души, которая на какое-то время была схвачена грубой материей.

Однако, о какой памяти идёт речь? Конечно, не о земной. Если с возрастом память человека забивается всевозможным хламом, то это отнюдь не память о занебесной родине, а всевозможные воспоминания из земной, иллюзорной жизни, которые мешают процессу Платоновского мимесиса, т.е. припоминания истины. Из тысячи воспоминаний о цветке мы не придём к идее цветка, потому что идеи не принадлежат нашему миру (или той его части, в которой мы живём). Судя по всему, чем больше цветков мы помним, тем меньше мы помним идею цветка.

Как говорил Сократ, философия начинается с удивления, а какое удивление может быть, если мы видим что-то десятый, сотый, тысячный раз? Удивление по необходимости обладает качественным, а не количественным эффектом, потому что "ещё одно" воспоминание о цветке не освобождает место в памяти, а заполняет его. Удивление подобно грому среди ясного неба, оно выламывает человека из пещеры, где он видел десятки теней, но теперь видит то, что их отбрасывает.

Единственное, для чего нужна память о земном — это постоянная работа ума. Если время, по Платону, это зеркало вечности — статика в вечности и цикл во времени — то воспоминания должны не накапливаться, а появляться и исчезать, подобно зерну, ростки которого раз за разом тянутся вверх и исчезают.

Так что преодолеть "смерть в 25" (на самом деле возраст здесь — дело десятое) невозможно новыми земными воспоминаниями, какими бы острыми они ни были. Память земной жизни умирает вместе с телом, и если отождествлять себя с земной памятью, можно нечаянно умереть самому. И, наоборот, вечная жизнь возможна только с памятью о вечном.

Одно из классических определений эмерджентного свойства заключается в следующем. Эмерджентным является такое свойство, которое (а) возникает при сложении некоторого количества элементов-носителей; и (б) не даёт о себе знать до сложения этих элементов. Так, если текучесть является эмерджентным свойством молекул воды, мы узнаём о нём только тогда, когда эти молекулы объединяются в определённое множество — и ни мгновением раньше. Сейчас такое представление получило название радикального эмерджентизма, пока просто запомним это.

Если мы говорим о сознании как о радикально-эмерджентном свойстве носителя (например, мозга), на лицо провал в объяснении. В своей статье "Consciousness and Its Place in Nature: Does Physicalism Entail Panpsychism?" Гален Стросон критикует радикальный эмерджентизм — как онтологию в целом и как теорию сознания в частности.

Как честные исследователи мы должны допустить, что мир консистентен, т.е. является единым целым, где все части связаны между собой, прямо или опосредованно. Так, законы термодинамики говорят нам, что в мире ничего не возникает и не исчезает, а только переходит из одной формы в другую, и т.д.

Раз так, в мире не может существовать перехода от одного состояния к другому без возможности интеллигибельно проследить маршрут этого перехода — такая ситуация немыслима даже для бога. Если мы допускаем, что из набора элементов мира при их соединении появляется непредсказуемое свойство, то мы можем допустить что угодно. Поэтому радикальных эмерджентистов Стросон называет "humpty dumpty army", иными словами, это фокусники и шарлатаны, которые могут допустить, что в одно утро из приготовленной вами чашки кофе может возникнуть единорог. Как говорится, "всё может быть", но если это ещё и принципиально не может быть объяснено...

Не-радикальным эмерджентизмом Стросон предлагает считать панпсихизм. Его можно свести к ряду утверждений:
(1) Мир консистентен и прозрачен для исследования.
(2) Сознание — часть мира.
Следовательно,
(3) Сознание прозрачно для исследования.
(4) Сознание существует на носителе как эмерджентное свойство.
(5) Существует прозрачная связь между сознанием и носителем.
(6) Сознание реально.
Раз так, то
(7) Носители сознания обладают сознанием.

Основное напряжение проходит между (5) и (7). Если мы соглашаемся с (1), то автоматически делаем важное утверждение об эмерджентных свойствах.: если (1) верно, то должно быть что-то такое в молекулах воды, что сообщает нам: при объединении они порождают свойство текучести. Текучесть, будучи эмерджентным свойством, оказывается предсказуемым до своего появления.

То же самое и с сознанием: согласно (5), должно быть что-то такое в носителях сознания, что позволяет предсказать его появление. В соответствии с (6), мы воспринимаем сознание всерьёз: оно не сводится к другим процессам в физическом мире. Если (5) и (6) верны, сознание должно присутствовать в носителях. Это — единственный способ объяснить то, как сознание укоренено в своём носителе, при этом сохранив верность представлению о консистентности мира.

Таким образом, панпсихизм является единственной адекватной формой описания сознания как эмерджентного свойства. При этом мы остаёмся привержены научной картине мира. Признать реальность сознания и ментальных процессов И остаться в лоне науки — это большая редкость. И, хотя как доктрине панпсихизму не один век, похоже, что именно сегодня, когда у нас на глазах стремительно развиваются физика и нейробиология, мы наконец можем разгадать загадку нашего сознания, не приходя к грубой, бездушной, механистической картине мира.

В своё время я страдал паническими атаками, и потребовалось около года, чтобы от них избавиться. Я смотрел безчисленное количество видеороликов в интернете, читал много статей и даже пару полноценных книг. Странным было то, что везде рекомендовались третьестепенные меры вроде "подумайте о себе в будущем, когда ваша паника уже ушла". Всё это мало помогало или не помогало вообще.

В какой-то момент паника достигла апогея в виде ужасных ночей без сна; я не мог заснуть неделями и был благодарен даже за пару неполных часов отдыха под утро. Нигде не было помощи. На этом фоне отсутствие нормального способа выбраться из ужаса вызывало раздражение. И в особенности раздражение вызывали горе-советы со всех сторон.

Не буду рассказывать, как я исцелился, скажу только, что это потребовало пересмотра некоторых богословских и метафизических положений о мире. Это оказалось ценным опытом, ведь так я понял одну важную вещь. Если вы серьёзный человек, то к событиям собственной психической жизни тоже нужно относиться серьёзно. Обойтись какими-то "методиками" здесь невозможно.

Это я всё к чему. Нынешний рост интереса к стоицизму кажется мне чем-то нелепым. Т.е., конечно, интерес к античности это всегда хорошо, но лучше никак, чем так. Пытаться достичь атараксии, совершенно не интересуясь метафизическими вопросами — всё равно что лечить раковую опухоль зелёнкой. Нельзя быть стоиком за чашкой кофе, открывая приложение с одной цитатой в день. Если вы в какой-то степени интеллектуал (а это всегда обилие духовных страданий) — по возможности старайтесь не клевать на всю эту либеральную чушь, потому что она не поможет.

И, наоборот, если вы имеете фундаментальные представления о мире в целом, о добре и зле, составите свою крепкую позицию, которая будет, нет, не доказана, но в которую вы будете верить (в таких вопросах вера это высший тип доказательства) — если вы это имеете, вы сможете выдержать почти любые страдания. И тогда стоицизм вместо органической части арт-пространств с уютными пуфиками сам собой превратится в форму логотерапии.

К сожалению, день рождения Пазолини только раз в году.

Обычно я никого не рекламирую, но самого себя можно.

Я работаю преподавателем английского в языковой школе, но сейчас ищу учеников. Мой уровень — С1-С2, обучаю вплоть до C1 (Advanced) и для любых целей. Также пять лет занимаюсь переводческой деятельностью, могу обучить вас теории и практике перевода. В преподавании использую коммуникативную методику, признанную лучшей в мире. Уроки либо дистанционно по скайпу, либо вживую: у вас или у меня (живу на м. Чернышевская, возле Таврического сада).

По всем вопросам писать @bodyofdeath

Прочёл тут про масштабы гигантовых плеч, на которых мы стоим — или хотим стоять. Удивительно, что рядовое заведение (в хорошем смысле) в дореволюционной России было такого качества. И страшно подумать, что было в заведениях первоклассных.

Ну а дальше понятно: советский дебилятор, почти полное исчезновение гуманитарных наук, пьяные киргизы, читающие религиозную историю партии с кафедры, ссылка античника Лосева до потери им зрения, а затем обвинения в недостаточных цитатах из марксисткого корана (откройте первый том "Античной эстетики" и смейтесь, смейтесь сквозь слёзы).

Что происходит в образовании сейчас, тоже понятно: слепое подражание западной академии и уютный марксизм с кофе из старбакса (это программа-минимум), и дегенеративный пост-модерн, деконструирующий советскую пустоту: это уже "от себя".

Кое-что, конечно, теплится, и бывают хорошие профессора, действительно талантливые и оригинальные, которых, случись им родиться 100-150 лет назад в России или 5900-6т. километров левей по карте в Монмартре, мы бы изучали в учебниках. Например, Вячеслав Иванович Моисеев — погуглите, вы будете приятно удивлены, что это наш современник.

Сильно печалиться не надо, и какое-никакое высшее образование получить можно. Просто если раньше, куда ни ткни, везде были талантливые специалисты, сейчас они в одиночестве разбросаны по всей России. На одну жизнь хватит, был бы доступ в интернет и умение искать информацию: из тысячи прочитанных на заданную тему курсов всегда находится один, особо хороший, который кто-то записал и выложил в сеть. В результате, слушая талантливого филолога из Твери или первоклассную искусствоведку из Владивостока, можно получить всамделишные знания.

#offtop

Раз уж у нас тут ведут дискуссии о гуманитаристике (раз, два, три), то вставлю и свои пять копеек.

Сам я закончил политологию, хорошую, одну из лучших в стране (если не лучшую на данный момент). Поначалу я всерьез не понимал, почему меня так активно не хотят причислять к гуманитариям. Ну да, многие коллеги используют математические методы, но ведь суть науки в изучении властных механизмов да и вообще организации общества (которая априори будет политической). Потом пришло осознание.

Классическая political science вообще этим не занимается. Она неспособна осознать явления, существующие вне государства модерна. Собственно, государство модерна — единственно возможное поле исследований для political science. Причем исследования эти сугубо прикладные. Ну знаете, как маркетинг. Маркетолог же тоже исследует, использует научные методы. Но его цель — эффективнее продавать пылесосы Кирби или таблетки от (для) эрекции.

Так и цель political science сделать государство модерна эффективнее. Нежно любимая многими evidence based policy постулирует, что хороша та политика, которая эффективна.В условиях того, что political science в принципе не задается вопросом «зачем?» ставя перед собой лишь вопрос «как?», делать можно что угодно. Истреблять евреев, следить за гражданами, следить за евреями и истреблять граждан. Главное делать это эффективно и выполнять все KPI.

Таким образом, либеральный политолог (в смысле ученый, а не говорящая голова) — основная опора того режима, с которым он борется. Потому что в основе основ его главная претензия к Путину\Саддаму\КНДР — неэффективность. Какой уж тут герменевтический круг, это герменевтическое не знаю что.

Отвечая на досадный комментарий @septicscepsis — основной навык, необходимый для образования в 21-м веке это поиск информации. Без него даже самый престижный университет не даст необходимых знаний. Более того, если человек самостоятельно не ищет информацию, навряд ли ему действительно нужно образование.

История (навскидку той же философии) показывает удивительную гибкость просто физиологически умных особей. Примерно как жеребца или породистую гончую нельзя долго удержать на месте — так и человек определённого склада не может усидеть, тянется что-то узнать. Даже когда вокруг ничего нет. Например, Фихте мальчиком наизусть заучивал каждую проповедь в лютеранской церкви (собственно, именно так его и приметил один богач). Ничего не поделаешь! Такова, по Аристотелю, энтелехия человека: он всё время тянется к знаниям. Для него это такой же естественный процесс, как полёт для птицы.

Хорошая университетская среда это, конечно, замечательно, и тем лучше, чем она лучше. Но творчество это всегда личный поступок, и при этом уникальный. Настолько, что ждать "перехода количества в качество" не приходится. Либо человек что-то создаёт, либо нет. И желание обучаться тоже либо есть, либо нет. Мне бы, конечно, хотелось посидеть на лекциях у профессора, который галантно расхаживает по старинной аудитории в пиджаке с налокотниками, но в конечном итоге всё это не важно. Важна тяга к знаниям и прямые руки.

Я вот, например, часто страдаю "академической прокрастинацией", о которой когда-то писал Михаил Каин. Своё исследование может наскучить, а вот в целом о чём-то подумать или узнать — нет. В итоге это выливается в кучу прочитанных книг или прослушанных и законспектированных курсов (см. тут), которые дай бог если где-то рядом с твоей темой. Ну, ничего, зато как-то сама собой собралась библиотека на диске, в которой я всё так или иначе либо слушал, либо хотя бы просматривал. Собственно, вот частично и ответ, где искать ;)

Вторая часть ответа — это личный контакт. При наличии интернета нет ничего проще. Вроде сидит профессор, озаряет своей светлой головой весь мир, куда уж его достать. Но нет, можно за пять минут найти в соцсетях или написать на почту. Если нормально сформулировать вопрос, на тебя будут высыпаны просто горы качественной литературы. А если есть способности, добрый старичок ещё и заинтересуется исследованием и погодя подскажет аргумент, к которому в ином случае ты бы пришёл сам спустя год. Проверено много раз.

Аналитическая феноменология, часть 1

Аналитическая философия возникла в условиях позитивизма. Неудивительно, что и философия сознания как отдельная область начала с отрицания метода интроспекции, который был предложен отцом-основателем психологии В. Вундтом. То, что Вундт подразумевал под интроспекцией, является сложнейшей процедурой, которая в целом ряде случаев недоступна простому человеку, однако, это оказалось неубедительным — как для первых философов сознания (членов Венского кружка), так и для психологов бихевиористкой школы (Скиннер и др.). О методе интроспекции, как и в целом о изучении сознания с позиций 1-го лица, благополучно забыли.

Некоторые подвижки начались, когда Сёрл придумал мысленный эксперимент "китайской комнаты", а Чалмерс ввёл концепт "философского зомби". В теории читатель и без меня знает о первом, но если вкратце, китайская комната — это комната, в которой находятся карточки с китайскими иероглифами и правила, как и в какой последовательности использовать их в ответ на ту или иную реплику, которую мы вводим извне. Сверху на кипе карточек и правил сидит человек, не знающий китайского. Получается, что разговор на китайском ведётся с пустотой. Современные боты вроде Алисы или Siri являются хорошей иллюстрацией данного эксперимента. Китайские комнаты вроде безчисленных чат-ботов уже давно проходят тест Тьюринга, в котором испытуемые должны определить, где они говорили с человеком, а где с роботом.

"Философский зомби" это разновидность китайской комнаты, только в виде человека. Мы можем общаться с человеком и не подозревать, что он не обладает субъективным опытом. Существуют реальные примеры, когда люди, страдавшие т.н. "сумеречным сознанием" (когда человек в отключке, но функционирует как обычно), успешно пересекали границу штата, по дороге как ни в чём не бывало общались с людьми и не вызывали со своей стороны никаких подозрений.

Получается, что физикалисткий/бихевиористкий метод исследования сознания не затрагивает самой сути явления. Если вы не сумасшедший (привет, Декарт :)), вы в курсе, что сознание есть, и оно вам принадлежит. Раз оно есть, и раз у нас есть знание о нём — по факту, о нём-то мы знаем больше всего — должен существовать способ придать этому знанию научный, воспроизводимый вид.

Если мы реалисты отн. сознания и признаём, что оно существует, как перед учёными перед нами возникает серьёзная проблема: наш субъективный опыт de facto недоступен другим. Если он недоступен, он не воспроизводим. Если он не воспроизводим, он не может стать частью научного знания. Сегодня это очень серьёзная проблема, перед которой у большого числа философов, даже теоретиков [1], опускаются руки.

Мало того. Зачастую субъективный опыт недоступен и самому человеку. Есть уйма экспериментов, где сознание нас обманывает (посмотрите вот это видео). Что говорить о передаче субъективного опыта другому, если мы не можем передать его самим себе? Простое и якобы ясное восприятие действительности, которое клюёт на разного рода уловки, получило клеймо "фолк-психологии". По мнению физикалистов, фолк-психологией являются любые наши измышления о сознании при исследовании от первого лица. Ну и какая тут возможна наука?

Таким образом, научный подход к исследованию субъективного опыта сталкивается с двумя проблемами:
1. Исключение ошибок "фолк-психологии" при исследовании содержания сознания.
2. Передача очищенного от ошибок содержания стороннему наблюдателю.

Здесь мы по необходимости возвращаемся к методу интроспекции Вундта. А ещё лучше — к проекту строгой психологии Франца Брентано, учителя Гуссерля и родоначальника феноменологии. Как феноменология может помочь в решении обеих проблем, мы поговорим в следующий раз.

[1] Да, вы не ослышались. Среди аналитических философов бывают как кабинетные философы, так и философы-экспериментаторы. Последние сидят в лаборатории вместе с нейрофизиологами и препарируют мозги мышек, жаб и другой живности. В итоге философ в своих статьях ссылается на нейрофизиолога, а нейрофизиолог — на философа. А вы говорите, "физики и лирики"...

Аналитическая феноменология, часть 2

Трудность, с которой мы сталкиваемся при изучении субъективного опыта или "квалиа" — его приватность; проще говоря, то, что я воспринимаю конкретно здесь и сейчас, доступно мне одному. Более того, конкретное субъективное переживание доступно мне только один раз, т.е. квалиа обладает приватностью и в темпоральном смысле. В таких условиях непонятно, как возможна наука о нём.

Однако, проблема темпоральности стоит не только перед субъективным опытом, но перед всяким опытом вообще. Даже самая строгая наука вроде физики изучает закономерности, не подверженные времени, и данный здесь-и-сейчас опыт ей до известной степени не интересен; в ходе научного исследования, как я уже писал, "рассматривается не вот-эта конкретная бабочка, но её сущность, где отражены основные свойства, вид, род, семейство и так далее — сама же бабочка исчезает в бесконечных потоках материи подобно мерцающей дымке". Научное знание по своей задумке стремится быть вне времени. Значит, и наука о сознании не должна заниматься здесь-и-сейчас данным субъективным опытом.

Можно возразить, что объективный опыт, т.е. опыт от третьего лица, по крайней мере, воспроизводим: мы можем сфотографировать электрон и как бы запечатлеть его "в вечности", так-то и так-то копировать его. Даже без учёта того, что это визуальная копия электрона, и такое воспроизводство имеет существенные ограничения, кто сказал, что подобная процедура невозможна для субъективного опыта?

Субъективный опыт, подобно объективному, как бы делится на два аспекта: содержание здесь-и-сейчас — и формы, сущности, которые принимают участие в конституировании содержания. Относительно и субъективного и объективного опыта научное знание возможно только о втором, т.е. о конституирующих сущностях.

Львиная доля претензий к субъективному опыту возникает из-за того, что в нём не замечают (или не хотят замечать) подобных сущностей. Однако, они первичны по отношению к сущностям, конституирующим опыт объективный. Научное знание производится коллективным способом: даже если учёный пишет в стол, он всегда подразумевает адресата, который своим пониманием подтверждает истину написанного. И только потому что истина возможна на субъективном уровне, возможно создание истины интер-субъективной. И наоборот: поскольку существует интерсубъективная истина, истина для всех, — она подтверждает, что субъективный опыт имеет к ней доступ.

Феноменология является дисциплиной, изучающей идеальные сущности, конституирующие наш субъективный опыт. И если мы реалисты относительно сознания, если мы считаем, что это — особый регион бытия со своим требующим изучения содержанием, мы по определению являемся феноменологами. Связь двух, на первый взгляд, разных регионов бытия, постижению которых соответствует опыт от 1-го лица с одной стороны и опыт от 3-го с другой — такая связь проблематична и представляет собой как бы отдельный раздел для изучения наряду с наукой о двух видах опыта. Но, по крайней мере, очевидно то, что научное знание должно развиваться как во внешнем мире человека, так и у него внутри.

Прочитал заметку МК про "анонимную" философию.

Понять, что такое философия, очень трудно. С одной стороны, это искусство умной жизни, жизни ума, граничащее с религиозными практиками в самом широком смысле. Философия конституирует человека, превращает его в особый антропологический тип, который, возможно, только и является человеком в подлинном смысле. Природа раскрывается в лучших своих проявлениях, и если человек не занимается философией как свободным, непредубеждённым мышлением, не занимается умными практиками самособирания, он не вполне человек.

С другой стороны, философия — это один из научных институтов, если понимать науку в широком смысле, т.е. как производство знания: философские концепты тоже сюда подпадают. Это или необходимый "мозговой штаб" для обслуживания интересов научного знания (англо-американская ветвь) или пропаг, т.е. идеология, т.е. континентальная... шучу, по факту разделение здесь только методологическое. В любом случае, философия это институт, который существует в виде органа-кафедры в теле университета. Злокачественный характер философских кафедр в России указывает не столько на проблемы философии, сколько на состояние российского образования — покрытого метастазами пациента хосписа.

Я не уверен, что два таких смысла слова "философия" пересекаются между собой по существу. И уж тем более не уверен, что сидящий "на академии" цех евробюрократов содержит большой процент "тех самых" философов. Да и, собственно, выше... Чтобы быть философом, нужно заниматься философией всю жизнь. И даже если ДЕГ — в данном случае злостный пасквилянт — был прав, и Канта в известный момент "раскрутили" до философа мировой величины, то Кант всё-таки философ, а те, кто его раскрутил — всё-таки нет.

Аналитическая феноменология, часть 3

Вспомним известный мысленный эксперимент "нейроученая Мэри" о девушке, которая всю жизнь изучала, что происходит с телом человека, когда он видит красный, но никогда не видела красный. Однажды она выходит из своей лаборатории, впервые видит красный и... получает ли она новый опыт? Я на стороне тех, кто отвечает на этот вопрос "да".

Если субъективное знание объективно, если то, что мы видим от первого лица, является самостоятельным регионом бытия, который, стало быть, является и самостоятельным эпистемологическим регионом, то сознание нельзя изучать без участия того, чьё сознание изучается. Учёный, изучая сознание, сам является сознанием, которое изучает.

Изучать сознание объективно, т.е. делать из собственного опыта опыт универсальный, всеобщий, невозможно, если сознание само не имеет универсальный характер. Поэтому строгая наука о сознании возможна только на онтологической подкладке панпсихизма. Важно добавить, что, случись нам в будущем получить доступ к опыту друг друга, вопрос "что я воспринимаю" и "почему я могу это воспринимать" — это два разных вопроса.

Итак, если опыт первого лица универсален и имманентен миру, Мэри, конечно, получает новое знание о красном цвете, когда сама видит его. Однако, возможно ли ей получить это знание от другого человека? Очевидно, что речь идёт об опыте от первого лица — таком, который она не может заполучить методами объективных наук, будь то биология или физика. Но если сознание поддаётся некоторой кодификации, если опыт сознания можно перевести в разряд научного знания, Мэри может получить опыт красного, не выходя из своей темницы-лаборатории.

О том, что именно феноменология является тем, как мы должны изучать сознание научным — т.е. воспроизводимым и универсальным — способом, мы уже говорили, теперь нужно попытаться понять, как это, по крайней мере, может выглядеть на деле.

Предположим, что за пределами платоновской пещ.. лаборатории, где сидит Мери, находится человек, перед которым раскинулось залитое солнцем красное маковое поле. В этот момент его интересует феноменологический опыт красного цвета или просто квалия красного. Ввиду того, что существует непосредственная связь между опытом 1-го лица и опытом от 3-го (по факту это два аспекта одного события), феноменологическое описание декодируется в описание физиологических процессов, которые происходят с нами, когда мы переживаем определенный опыт. Получив данные феноменологического описания, Мэри сможет воспроизвести красный цвет в своём сознании, никогда не видав его. Как конкретно могло бы выглядеть феноменологическое описание при передаче от одного сознания к другому и его декодификация, попробуем представить в следующий раз.