Идентаристское движение возникло во Франции в 2003 году. Его история начинается с «Идентаристского поколения» (Génération Identitaire), молодёжного отделения партии «Идентаристский блок». Последний в свою очередь основали политики, ранее работавшие с «Национальным фронтом» Марин Ле Пен.

Идентаристы борются за существование различных культур в рамках очерченных этнокультурных границ и против «перемешивающего» народы глобализма. Они поддерживают сохранение европейской идентичности и продвигают традиционалистскую повестку.

В ноябре 2017 г. было основано движение «Идентаристы России». 28 октября 2019 года идентаристы провели одиночные пикеты у посольств Азербайджана в Москве и Петербурге, призвав азербайджанского посла в РФ «ответить за ВБОН». Специально для журнала Искра́ с лидером организации Ростиславом Марсовым поговорил автор телеграм-канала @cryptaplatonica Станислав Зотов.

Сегодня быть теоретиком антропологии — значит, пытаться определить человека не вполне прямым образом; речь идёт о том, чтобы посмотреть на него взглядом не-человеческого. Философам не нужно копаться в лабораториях и ставить эксперименты не только потому что этим уже занимаются учёные, которые в случае экстренной необходимости смогут скорректировать мысль. Отсутствие такой надобности вызвано ещё и тем, что концепты работают даже когда идут вразрез с реальностью позитивных фактов (на полях скажу, что именно здесь следует искать причину того, почему левые и правые не понимают друг друга).

Потому в антропологии так легко построить систему магических зеркал, во взаимном со-отражении которых человек предстаёт в нечеловеческой перспективе. Отсюда такая мода на всё "тёмное": тёмная экология, тёмное просвещение, тёмный гуманизм. Дело не только в эстетической огранке: существуют ещё два момента. Во-первых, тьма здесь того же рода, что окружала Гераклита: непонятность, странность и размытость — признак того, что мы на верном пути к нечеловеческому познанию; во-вторых, это тьма Лавкрафтоского ужаса: мы держим в особенности верный курс к нечеловеческому, если нам страшно. Я думаю, второе (ужасное) здесь является одной из разновидностей первого (непоняное), причём наиболее простой и доступной — в том же отношении, в каком Хайдеггер говорил о смерти как всегда надёжно доступном опыте ничто. Мысль имеет свойство усложняться и утончаться, поэтому рано или поздно философия от само-запугивания перейдёт к другим методам. В этом отношении эпитет "тёмный", помимо того, что действительно является делом моды, продиктован закономерностями мышления.

Между тем, "непонятность, странность и размытость", как уже было сказано, имеет родовой, а не видовой характер: в данном вопросе это нечто фундаментальное. В известном смысле "обжившись", пост-гуманистическая философия от ужасных не-человеческих форм и форм не-человеческого ужаса перейдёт к не-человеческим же формам тоски, удивления, наслаждения и так далее. Остаётся надеяться, что на этом мета-уровне мы не прийдём к тому, от чего уходили: ведь будет каламбуром, если всё не-человеческое в результате обретёт такие же контуры и границы, какие очерчивает университетский учебник антропологии. Чтобы этого избежать, приходится заблаговременно отказаться не только от наших "форм познания": если из бесконечного многообразия своих аттрибутов, согласно Спинозе, Бог дал нам пространство и время, впору задуматься как об остальных элементах этого многообразия, так и об относительности статуса "нас" — людей.

Путешествие современной философии к не-человеческим берегам — это не Одиссея, когда, вернувшись домой и изменившись до неузнаваемости, парадоксальным образом мы остаёмся собой; её путешествие — это вход в чёрную бездну, после которого само понятие "возвращения" потеряет всякий смысл.

Первые две встречи нашего doki-doki platonic club уже состоялись, записи доступны на диске по ссылкам: первая и вторая.

Если вы живёте в Санкт-Петербурге и хотите принять участие, напишите мне (@bodyofdeath). Встречи проходят по вторникам в 19:00 в Европейском Университете.

Теперь всё чуточку понятней.

Иногда личные неудачи очень приятно объяснять влиянием тёмного Демиурга.

Сегодня в Листве была крайне интересная лекция (паблик лектора в вк), посвящённая проблемам соединения сакрального (нуминозного) и теологического: в целом и в дохристианской и раннехристианской Руси в частности. Удивительно, но прозвучавшие сюжеты до боли напомнили мне основной религиозный конфликт в позднеантичный, "эллинистический" период: подобно тому, как в лоно роскошных греко-римских философии и богословия (хотя в этот период это синонимы) проникла грубая монотеистическая мысль самого варварского пошиба, в результате чего Запад, что бы там ни говорили, рухнул в пропасть тёмных веков — схожим образом христианство в языческой Руси воспринималось как "ещё один культ". Религиозная картина мира древнерусского человека по-делёзиански шизофренична, в ней нет драмы антиномий, потому что через острые противоречия такое мировосприятие, подобно улитке, безопасно переползает.

Попы судят за колдовство — и попов судят за колдовство. Попы носят мешочки с кореньями, ходят по бабкам, советуют читать пастве разные молитвы — и русского мужика, читать вовсе не умеющего, ведут под суд за полученную магическую записку. Да и сам русский мужик, лишь выйдя за стены православного храма, поклоняется отеческим богам. Однако, это вовсе не исторический нюанс: в случае русской религиозности это составляет саму суть дела. Отсюда существование такого действительно парадокса как русская религиозная философия.

Филолог-руссист Владимир Викторович Колесов (который, к сожалению, скончался в этом году) описал эту разновидность двоемыслия при помощи семиотики, почерпнутой у Трубецких. Конкретно речь о трёхтомнике "Древняя Русь", который я всячески рекомендую.

Так, древнерусскому мышлению присуща эквиполентность (букв. "равно-силие"). Это значит, что отрицание в языке имеет такую же нагруженность, как и утверждение. К примеру "нелюди" — это не просто "не" люди, а вполне конкретные лесные духи, животные, боги и др. Любые противоречия гасятся — в языке и, соответственно, в мышлении. Русский человек находится в сладких объятиях религиозного, которое имеет чисто материнский, заботливый характер.

Приход христианства несёт в себе градуальную установку, при которой противоречие хоть и не выступает открыто, но имеет место. Если угодно, это логика эманации: от полиса бытия, бьющего ключом — к другому, но уже не такого же бытия, а постепенного его уменьшения. Здесь прослеживается неоплатоническая формула: "Зло — это нехватка добра". Всё-таки мы имеем дело с христианизацией, идущей от Византии.

Удивительно, что градуальность, возымевшая место с крещением Руси, ни в коей мере не повлияла на эквиполентность русского языка. Здесь эквиполентность соответствует уровню сакрального: хтонического, материнского, имманентного, не вербализируемого; градуальность — уровню теологическому, т.е. осмыслению сакрального, его рефлексии. Если так, сакральное не оказывается закабалено богословием и рациональным per se, оба уровня органически сосуществуют — по причине того, что эквиполентное мышление вбирает в себя любые противоречия и гасит их.

Именно это является главным напряжением русской религиозности: для неё православный канон и существует и не существует одновременно. Поэтому Хомяков, называющий себя православным, заявляет об отсутствии у Бога авторитета; Флоренский в своём "Столпе" призывает к изучению оккультизма; Булгаков-богослов добавляет к трём ипостасям четвёртую, Софию; Достоевский по-протестантски грезит о новом христианстве, а отец русской философии Соловьев в своих работах размышляет о Всеединой Церкви, синтезирующей в себе все возможные ереси (в т.ч. и не-христианские) с одной стороны, и последние достижения науки — с другой.

Творческая переработка этого религиозного наследия может стать взрывным стартом для философских поисков. Подобно тому, как русский космизм сегодня считается предтечей разных ингуманистических штудий, русская религиозная мысль способна стать таким же открытием для Запада (уже становится — напр., исихазм). И если в космосе горят звёзды Циолковского и Фёдорова, пора зажигать их в метафизическом небе русской философии.

А ещё попов по полю катали для урожая.

Приап - это третьестепенный античный бог плодородия, покровитель садов и стад, который изображался с огромным вечно возбужденным половым органом, вот как на картинке канала.

В реальной жизни изображения Приапа использовались в качестве огородных пугал и оберегов от воров. В самом простом случае брался пенёк с торчащим сучком, последний и изображал божественный детородный орган, красился охрой в красный цвет, если сбоку у пня тоже были сучья - тем лучше, в них как в руки могли вставить серп или палку. При наличии денег можно было поставить и статую в саду.

Приапея - сборник латинских стихотворений, посвящённых Приапу. Они относятся к второй половине I века до нашей эры - I веку нашей эры, эпохе Октавиана Августа и Ранней империи. Стишки от имени Приапа зачастую должны были донести потенциальному вору, что именно он сделает с ним, если поймает в своём саду, причем подробно. Они писались шутки ради, то, что Катулл называл безделицами, nugae. Часто это короткие стишки на 5-6 строчек, они и сочинялись наверняка за несколько минут.

Если какой идиот нападет на мной охраняемый садик,
Пусть он почувствует - вовсе я не кастрат.

Может быть скажет он: «Кто ж в тех кустах разберет,
Что отымели меня тут без смазки?»
Но ошибается он - много свидетелей это будет готово засечь.

Приапея, стих XV.

Мы с @cryptaplatonica часто спорим о научпопе. В этой сфере у нас все, конечно, очень плохо, но сегодня я столкнулся с вещью, мимо которой я пройти не могу. Вот эта песня Тимура Муцураева. Если бы меня попросили объяснить республиканскую этику за пять минут, я бы включил ее. Таким и должен быть научпоп, объясняющим суть через универсальные образы.

P. S. За каждым вашим «Муцураева хочу» встают духи Цицерона и Брута, Гвиччардини и Колы ди Риенцо, Джефферсона и Патрика Генри.

Закончил, наконец, читать книгу Б. Поршнева "О начале человеческой истории: проблемы палеопсихологии". Книга эта, увы, не прошла испытание временем — многие данные, на которые Поршнев фатально ссылается, устарели, а вместе с ними и вся макроскопическая конструкция. Однако, в теоретическом отношении она интересна по сей день: в том же смысле, в каком интересна Гоббсовская модель зарождения общества, никогда не имевшая места. Но обо всём по порядку.

Поршнев, при обилии обстоятельных ссылок на советскую психологию и нейрофизиологию — Вернадский, Павлов, Узнадзе и др. — показывает, что мышление целиком и полностью зависит от речи, супервентно на ней. Речь возникает как коллективный феномен. Именно речь является той "душой", которую описывал Декарт, и на финальном этапе её ключевая функция — торможение автоматизированных действий: это-то и отделяет человека от механистических животных.

Никакого индивидуального сознания у троглодитов — существ с мозгом человека, но без развитых речевых и мыслительных навыков — нет. Всё что есть это "суггестия" как способность синхронизации с действиями группы посредством команд. Суггестия на довербальном уровне работает как импульс, приказ для мозга, когда лобные доли находятся ещё в неразвитом состоянии. Этот приказ, далее, претерпевает интериоризацию, т.е. принятие внешней установки за свою собственную: интер-психическое явление становится интра-психическим. Такого рода суггестивные установки работают и у современного человека: например, в строительной бригаде каждому строителю удобней воспринимать приказ прораба как своё собственное желание.

Однако, сопротивление, т.е. контр-суггестия, имеет место с самых ранних этапов развития гоминид. Сперва она возникает с целью консервации интериоризованной установки, в то время как внутренние суггестивные импульсы пресекаются. Например, одна из особей племени сидит в засаде, сохраняя установку "ожидать", данную вожаком, и пресекая попытки выбежать из засады, уснуть и др. Однако, со временем, контр-суггестия распространилась и на внешний мир: стало возможно сопротивляться суггестивным импульсам, идущим не только изнутри собственного тела, но и от других особей.

Дело в том, что, по Поршневу, троглодиты долгое время существовали как падальщики. В мире прочных и толстых шкур у травоядных, с одной стороны, и быстрых ног и острых зубов у хищников с другой, трудно представить себе успешное восхождение травоядной обезьяны на вершину пищевой цепи. Хищники не съедали всю тушу целиком, оставляя какие-то части, в том числе костный мозг и мозг в нетронутом черепе. Именно для этого, а не для охоты, проточеловеку нужен камень как орудие. После крупного хищного вымирания троглодиты питались тушами травоядных, которые прибивало в определённых местах рек и водоёмов. После возникновения новых хищников (в т.ч. саблезубов) троглодиты вновь начали вести паразитарную жизнь, полуприручая саблезубов и следуя за ними. Увы, погибли и они, причём на этот раз вымирание хищников приняло поистине катастрофические масштабы.

В этот момент (45-40тыс. до н.э.) начинается Гегелевская диалектика раба и господина, и троглодиты начинают есть... самих себя. Наиболее сильные особи, способные к суггестивному влиянию, принуждают слабых умирать (напоминаю, что в это время, по Поршневу, ещё не существует индивидуального сознания). Однако, именно здесь начинает проявлять себя индивидуальный эволюционный отбор по способности к контр-суггестии: те, кто оказывал сопротивление приказу умереть, предлагал заместительную жертву, так что со временем каннибализм приобретает непрямую форму. Спустя века отбора гоминиды разделяются на два лагеря: неандертальцев и неоантропов. Эти последние, отличаясь высоко развитой способностью к контр-суггестии, и являются, по Поршневу, нашими предками. Гомицид неоантропов приводит к побегу, массовому расселению, перегруппировке — и уничтожению неандертальцев. Именно так, в результате борьбы с каннибализмом и его финального запрета, и возникает предок вида homo sapiens.

Поршнев даёт объяснение религиозному чувству в человеке: это ничто иное как рудиментарные воспоминания о божествах-неандертальцах, которые при помощи суггестивных команд беспрекословно подчиняли себе волю неоантропов. Оставшиеся после уничтожения малочисленные группы неандертальцев нашли своё отражение в рассказах о леших, сатирах и прочих мифических существах. Таким образом, Бог произошёл от обезьяны и создал человека по образу и подобию.

Критика теории Поршнева сводится к нескольким пунктам. Во-первых, начало человеческой истории по современным данным приходится не на 45.тыс., а на 100-150тыс. лет до н.э. Во-вторых, речь как вторая знаковая система (Павлов) не является эксклюзивным навыком человека. Эксперименты с шимпанзе Коко, Канзи и др. показывают, что обезьяны способны выучить до 3тыс. слов и переписываться на них, причём им доступен не только семантический уровень "знак - объект" (Коко делала разницу между утверждениями "я щекотать ты" и "ты щекотать я"), но и синтаксический (всё та же Коко придумывала новые слова: например, страуса она описала как "жираф птица", а лысину — как "босая голова"). Наконец, современные археологические находки подтверждают, что приспособления для охоты, такие как метательные копья, существовали в период 300тыс. лет до н.э., что, хоть и не противоречит взглядам Поршнева на падальщничество троглодитов, ставит под сомнение ключевую роль каннибализма периода -45-40тыс. лет в развитии мышления и речи.

Тем не менее, предлагаемая Б. Поршневым история внутривидового каннибализма остаётся ценной как мысленный эксперимент. Она проливает свет на ключевую роль тормозящих автоматическую деятельность импульсов в развитии фронтальных долей головного мозга и зарождении личностного начала в странном существе, именуемом "обезьяночеловек".

Ещё раз о конституциях

Трудно найти более ёмкий, интенсивный и понятный текст, обличающий лицемерие всех писаных конституций Нового Времени, чем работа «No Treason» бостонского юриста Лисандера Спунера, опубликованная в 60-х годах XIX века. Спунер, ничего не знавший о рыночном анархизме (потому что его тогда не было), невольно стал его отцом-основателем. Всё, что было написано либертарианцами в XX веке о государстве, представляет собой лишь повторение тезисов этого замечательного автора.

Мы настоятельно рекомендуем вам провести воскресенье с пользой и насладиться этой блестящей ироничной и немного грустной прозой. Перевод «No Treason» в недрах ЦРИ находится на завершающем этапе, но английский следовало бы выучить уже только для того, чтобы читать Спунера в оригинале. К счастью, практически всё его сохранившееся наследие доступно в интернете.

Для тех, кто заинтересовался Спунером, мы также выкладываем статью о нём из далёкого 2008 года за авторством Родиона Бельковича. Новому поколению анкапов на заметку.

О домашнем насилии

Первостепенная задача современного республиканизма – возвращение категории человеческого достоинства в сферу повседневного. Это означает, в частности, необходимость преодоления тех препятствий, которые веками создавала «прогрессивная» мысль на пути естественной интеграции человека в сообщество. Атомизация индивидов, осуществлённая под соусом признания за ними со стороны государства «прав», итогом своим имеет не Эдем, где лев прогуливается бок о бок с ягнёнком, а тотальный детский дом, где единственная «забота» может исходить от администрации, а соседи – только конкуренты за ресурсы. Вместо общества, в круг основных функций которого входит воспитание уважения (и по мере сил – любви) к ближнему, мы живём в одном сплошном эксперименте «китайская комната», где наш ближний – только машина, издающая звуки, взаимодействие с которой должно осуществляться по правилам нормативных правовых актов.

Если государство – финальный арбитр наших взаимоотношений («встретимся в суде!»), если наших детей десятилетиями воспитывают специально обученные посторонние люди, совсем неудивительно, что режим существования в так называемой «семье» устанавливается ровно такой же: в лучшем случае – договорный (если семья из прогрессивных), в худшем – режим террора (если из старорежимных). Однако даже если кого-то (в прогрессивной семье) не бьют, то это не потому что любят, а потому что «действуют в рамках закона». Человека же за всем этим давно уже нет – есть контрагент, жертва, вещь. Спасать которую предлагают, конечно же, снова законами, снова требованием ко всем разойтись по своим углам.

Либерализм научил нас любить себя такими, какие мы есть. Это значит злыми, жестокими, безразличными. Традиция учила нас выкарабкиваться из собственной ничтожности, помогая это делать и другим. Либерализм пообещал, что каждой ничтожности государство обеспечит надёжную защиту, если ничтожность сосредоточится на производстве и потреблении материальных благ. Худшая версия сегодня воплощается там, где благодаря многократным сменам господствующих плебеев воцаряется смесь абсолютного овеществления окружающих и риторики традиционного общества.

Мы, безусловно, поддерживаем всех угнетённых, беспомощных и бессловесных. Мужчина, бьющий слабого – садист, подлежащий наказанию. Однако нужно помнить, что причина насилия – вовсе не нехватка законов, а их избыток. Вера в то, что ни на ком конкретно не лежит ответственность за состояние общества. Пока между кулаком садиста и телом ребёнка или женщины стоит только закон, им не на что надеяться. Пока садист может оставаться в безопасности, так как общество довольствуется разглядыванием счастливых фотографий в социальных сетях, боль и страдание будут множиться по ту сторону картинки. Пока брак – только упорядоченное спаривание и совместный быт, пока дети – плод плохо контролируемых биологических потребностей, а родители – временная обуза, никакими законами домашнее насилие не остановить. Пока женщина и мужчина «равны», а не любимы, они обречены производить себе подобных, несчастных обитателей детского дома.

Никакие законы не остановят насилие. Его остановят только любовь, порядок и социальная гигиена.

— Бог умер.
— ok boomer.

Существует традиция подводить итоги прошедшего года. Существует традиция говорить об этой традиции. Традиции говорить о последнем пока не существует.

Я создавал этот канал для того, чтобы утолить свою потребность в небольшой эссеистике, не скованной требованиями — академическими, политическими и любыми другими. Полагаю, с этой задачей он справляется. За год число подписчиков увеличилось вдвое или больше.

Наверное, можно было больше писать об античности, но, боюсь, все свои конкретные знания я здесь выразил. За этот год я погрузился совсем в другую область, а именно в аналитическую философию. Мне кажется, именно она продолжает традиции строгого и гармоничного мышления о мире. Она, а не континентальный карнавал, в котором, кажется, окончательно забыли о том, что такое тезисы, аргументы и цепи логических обоснований. Надеюсь, подобно тому, как когда-то я создавал канал из-за распиравшего желания поделиться знаниями об античном мире, скоро меня начнёт обуревать желание делиться знаниями о мире "аналитическом".

По субботам начал работать мой читательский клуб, тема которого — "Душа в античной философии". Прошло уже шесть встреч, где мы при помощи простых герменевтических методик увлекаемся древними текстами. Прочитана, кажется, половина "Тимея", и далее, после "Парменида", начнётся Аристотель, за ним — стоики, неоплатоники, ранние христиане и так далее. Впрочем, это план больше чем на один год. Если вы живёте в Санкт-Петербурге — жду всех на чтениях.

В наступающем году я планирую больше писать об аналитических авторах. Кажется, в России, где западная философия воспринимается как слабо понятное пустозвонство, необходимо браться за аналитические труды, авторы которых давно переболели детскими болезнями вроде вульгарного позитивизма. Однако, любовь к античному наследию, возникнув, навряд ли может покинуть человека до самой смерти. Возможно, изучение целого ряда авторов по античной истории, ожидающих на полке, в будущем вдохновит меня на целую кучу интересных текстов.

Если вы хотите поддержать канал, сделать это можно здесь — так я смогу реже отвлекаться от философии.

Сердечно поздравляю всех с наступающим новым годом и спасибо, что кому-то это интересно.

Недавно во время разговора с @babykonirazdolyevputi подумали о человеческом явлении, которое можно концептуализировать как "короли common sense". Это явление сводится к пути, который в толщах народа проходит одна логическая операция. Но обо всём по порядку.

Для простых обывателей характерно использование генерализаций. Иначе говоря, в своих утверждениях они с завидным постоянством используют квантор всеобщности; он присутствует даже тогда, когда в высказывании нет слов-индикаторов ("все", "всегда", "каждый" и др.). Если цыганка — ворует; если европеец или американец — ненавидит Россию; если оппозиционер — пятая колонна и т.д. и т.п. Более того, отсутствие квантора всеобщности позволяет придерживаться радикальной позиции, не проговаривая её: сказать "каждый цыган вор" оказывается более провокативным, в т.ч. и для самого высказывающегося, чем "цыгане воруют".

Так вот, а по другую сторону в белом пальто стоят те самые короли common sense. Это такие обыватели, которые в силу разных обстоятельств научились эффективно отслеживать в высказывании квантор всеобщности и опровергают его с большим удовольствием:

— Все цыгане...
— Нет, не все!
— Любой европеец...
— Не любой!
— Каждый еврей...
— Нет, далеко не каждый!

Операция подобного отрицания для таких людей является большим открытием. Возникает слабость в коленях, влажные глаза обращаются к звёздам, и тело накрывают волны удивительного чувства — чувства свободы. Однако, если люди с IQ выше среднего идут дальше и доходят до Гегелевской стадии синтеза понимают, что оба вида утверждений — всего лишь позиции, которые ещё нуждаются в обосновании, короли common sense остаются заворожёнными своим когнитивным открытием на всю жизнь.

Понятно, что есть сильная корреляция между низким и высоким уровнем жизни и эксплуатацией квантора всеобщности и его отрицанием соответственно. Отсюда возникает дополнительное измерение в противостоянии между первыми и вторыми. Приведу всего один пример: если вы зайдёте в соцсеть "Вконтакте", то обнаружите много сообществ, где высмеивается чувство вкуса низших слоёв населения или то, как они общаются между собой в "Одноклассниках". Если вы посмотрите, что пишут в этих сообществах в комментариях, то после прочтения пары десятков обнаружите, что все они выстроены по одной схеме: обнаружение утверждения с квантором всеобщности — и его опровержение. Нетрудно догадаться, что сами короли common sense никогда не догадываются, что они говорят одно и то же. Увидев контент, где будет фигурировать квантор "каждый", вы найдёте под ним десятки комментариев, которые все как один просто говорят "не каждый".

Мне трудно сказать, какая из позиций менее, гм, "интеллектуальная". Обыватели, живущие в сладкой неге стереотипов, на деле оказываются более завершёнными и гармоничными как социальный тип. Да, чаще всего обыватель живёт в скотских условиях и, как сказал русский писатель, "сушит целофановые пакеты на гвозде", а в квартире короля common sense аккуратная мебель из Икеи. Но обыватель, при всех недостатках, сохраняет связь с корнями и имеет некоторый колорит, а король common sense, не идя дальше отрицания стереотипов, оказывается тем же обывателем, только бессодержательным, "пластмассовым". И всё его здравомыслие — это шизофреническая эклектика по принципу "ничего слишком".

Поэтому чем больше обыватель обладает таким качеством как "здравый смысл", тем сильнее он напоминает безликого актёра со стоковых фотографий.

Прошло ещё четыре встречи нашего читательского клуба, все записи есть на диске. Ещё одна состоится сегодня в 14:00 в ЕУ СПб. Мы уже почти дочитали Платоновского "Тимея". Если вы в Санкт-Петербурге и хотите принять участие — напишите мне!

Философия сознания – в лице таких её представителей как Пол и Патриция Чёрчланды, Д. Деннет, Д. Перебум и др., иными словами, сторонников т.н. физикалисткого подхода – проблематизирует такое явление как свобода воли, а в ряде случаев и вовсе отрицает её существование. Заявляя об этом, сторонники физикализма ссылаются на принцип каузальной физической замкнутости. Согласно этому принципу, любые явления а) физичны, т.е. имеют материальную, измеримую, имманентную для любых исследований природу; б) поскольку они физичны, для любого из них существует необходимый и достаточный набор физических причин и следствий, определяющий траекторию их трансформаций. Случись нам внезапно обнаружить призраков, инопланетян или сказочных существ – согласно физикализму, все они имели бы физическую природу.

Итак, все явления физичны: значит, физично и сознание. Если нет, то, по крайней мере, оно супервентно на физичном: изменения в сознании не проходят так, чтобы это не было отражено на носителе сознания. Крайняя форма супервентности сознания – это эмерджентизм, при котором сознание (в соответствии с Аристотелевским принципом «целое больше частей») трактуется как системное свойство головного мозга.

Нам не нужно быть жесткими детерминистами из 19-го века – ведь с появлением квантовой механики ими быть уже невозможно – чтобы согласиться с этим. Если мы придерживаемся физикализма, достаточно принять за исходный пункт то, что сознание имманентно физическому миру: это не «призрак в машине», который при любом воздействии на физический мир совершает интервенцию в замкнутую цепь причин и следствий или, по-другому, взламывает мир физических взаимодействий – ведь в таком случае речь бы шла просто-напросто о чуде. Наоборот, сознание неотделимо от физического мира и целиком вписано в физическую каузальную цепь. Нам не обязательно знать все ходы этой цепи (более того, это невозможно), и дело, соответственно, не в предсказании конфигурации физического явления в следующий момент времени.

Подлинная свобода – это спонтанное действие внутри замкнутой системы, для которого не существует предшествующих, фундирующих его действий. Достаточно помнить, что сознание физично, чтобы свобода воли оказалась под вопросом: не существует такой инстанции, действие из которой оказалось бы не вписанным в эту физическую каузальную цепь. Подлинная свобода внутри замкнутого имманентного мира невозможна

Отсюда возникают интересные выводы о последствиях такого представления в политическом и юридическом измерении. Если свободы воли нет, и мы целиком детерминированы, можно ли говорить об ответственности человека за совершённые им преступления. Также это реактуализирует вопрос о человеке как политическом субъекте. Если свободы воли не существует (как, по мнению физикалистов, не существует некоего «центра Я», к которому, как у Декарта, сводятся все данные тела и души, на основании которых он принимает волевое свободное решение), возможно ли понятие справедливого. Или, задавая вопрос в духе К. Шмитта, – возможно ли в таких условиях разделение «друг/враг», где обе стороны данной диады представляют собой определённую позицию человека как политического субъекта?

В рамках аналитической философии сознания уже предпринимаются попытки сформулировать основные положения такой дисциплины как «нейроюриспруденция». Человек понимается как некоторый набор нейрофизиологических диспозиций, при рассмотрении которых в рамках отдельно взятой личности не существует центра и периферии, действующего и/или претерпевающего действие индивида как политического агента. Точнее сказать, весь человек представляет собой пучок аффектов или энергий, текущих через физическое тело. Как ни парадоксально, но аналогичные представления о политическом субъекте (точнее, его отсутствии) мы можем найти в теории Платоновского государства.