Негласное предположение состоит в том, что
иерархия существует для целей руководства, а голоптическая ассоциация — для целей своих членов. Люди, находящиеся на вершине иерархической пирамиды, не могут доверять людям, выполняющим работу, потому что их интересы диаметрально противоположны. В горизонтальной организации можно с уверенностью доверять друг другу, потому что об общей заинтересованности в выполнении задачи легко судить по непосредственному участию.
Если авторитарный институт характеризуется
односторонней коммуникацией, то либертарный — двусторонней коммуникацией между равными, обеспечивающей постоянный процесс обратной связи, необходимый для рациональной корректировки действий в соответствии с их результатами.
Кевин Карсон
⚪ узнать больше об авторе можно тут
⚪ заказать «Железный кулак и тупость институций»: @egalite_book_bot
иерархия существует для целей руководства, а голоптическая ассоциация — для целей своих членов. Люди, находящиеся на вершине иерархической пирамиды, не могут доверять людям, выполняющим работу, потому что их интересы диаметрально противоположны. В горизонтальной организации можно с уверенностью доверять друг другу, потому что об общей заинтересованности в выполнении задачи легко судить по непосредственному участию.
Если авторитарный институт характеризуется
односторонней коммуникацией, то либертарный — двусторонней коммуникацией между равными, обеспечивающей постоянный процесс обратной связи, необходимый для рациональной корректировки действий в соответствии с их результатами.
Кевин Карсон
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Моральная экономика и анархистское воображение
1. Что скрепляет экономику? Экономический мейнстрим часто отвечает: цены, контракты и стимулы. Однако историки, антропологи и радикальные мыслители давно указывают на нечто более глубокое — общие ожидания справедливости, взаимности и социальных обязательств. Эти ожидания открывают перед нами область социальной практики, которая получила название моральной экономики. Концепция моральной экономики призывает нас рассматривать экономическую жизнь не как нейтральную систему обмена, а как поле ценностей и борьбы за то, что имеет первостепенное значение для поддержания свободы, равенства и справедливости.
2. Британский историк Э. П. Томпсон первым популяризировал этот термин, показав в своем исследовании, что английские толпы XVIII века во время голодных бунтов действовали не иррационально, а защищая традиционные представления о справедливых ценах и правах на средства к существованию. Позже американский антрополог Джеймс Скотт утверждал, что крестьянское сопротивление в Юго-Восточной Азии основывалось на этике выживания, которая ставила выживание и взаимность выше рынка. Несмотря на новаторские идеи, эти исследования часто изображали моральную экономику как пережитки «традиционного» общества, противостоящие модерному капитализму. Современные исследования ставят под сомнение эту точку зрения и настаивают на том, что все экономики, включая капитализм, являются моральными, поскольку сами рынки зависят от нормативных рамок, таких как права собственности, государственное принуждение и культурные идеалы заслуг. Эта перспектива смещает акцент с ностальгии по утраченным обычаям на изучение того, как различные моральные ценности пересекаются, конфликтуют или сосуществуют в современных экономиках как на макро-, так и на микроуровнях.
3. Эта дискуссия имеет большое значение для анархистской теории. Классические анархисты рассматривали экономику как неотделимую от морали. Пьер-Жозеф Прудон представлял себе общество взаимных контрактов, свободное от привилегий. Пётр Кропоткин подчёркивал сотрудничество и взаимопомощь как естественную основу человеческой жизни. Бенджамин Такер защищал рынки, лишённые монопольной власти. Пол Гудман, писавший в Америке середины XX века, описывал моральную экономику повседневной жизни: небольшие сообщества, основанные на личном общении, школы и культурные сети, где люди могли развивать автономию и противостоять бюрократическому господству. Напротив, Колин Уорд, работавший преимущественно в Великобритании, сосредоточился на моральной экономике неформальной организации — незапланированных, самоуправляемых инициативах в жилищном строительстве, городском планировании и общественных службах, которые возникают всякий раз, когда люди решают проблемы коллективно, не дожидаясь вмешательства государства или корпораций. Иначе говоря, вся классическая теория основывается на концептуализации и изучении того, как обычные практики, а не грандиозные замыслы, могут питать самоуправляемую моральную экономику.
4. Современные анархистские мыслители строят свои идеи на этих же принципах. Экономист Кевин Карсон критикует государственно-капиталистические привилегии и развивает идею децентрализованной, одноранговой экономики, где моральные ожидания сдерживают эксплуатацию. Философ права Гари Шартье выдвигает леволибертарианскую аргументацию в пользу рынков, основанных на справедливости и солидарности, отвергая как капиталистическую иерархию, так и государственный контроль. Эколог Джон П. Кларк распространяет концепцию взаимопомощи Кропоткина на экологический регистр, подчёркивая, что моральная экономика должна включать наше отношение к миру природы. Вместе они переосмысливают анархистскую экономику не как единый проект, а как множественное поле экспериментов, где этика и обмен переплетаются.
продолжение🔜
1. Что скрепляет экономику? Экономический мейнстрим часто отвечает: цены, контракты и стимулы. Однако историки, антропологи и радикальные мыслители давно указывают на нечто более глубокое — общие ожидания справедливости, взаимности и социальных обязательств. Эти ожидания открывают перед нами область социальной практики, которая получила название моральной экономики. Концепция моральной экономики призывает нас рассматривать экономическую жизнь не как нейтральную систему обмена, а как поле ценностей и борьбы за то, что имеет первостепенное значение для поддержания свободы, равенства и справедливости.
2. Британский историк Э. П. Томпсон первым популяризировал этот термин, показав в своем исследовании, что английские толпы XVIII века во время голодных бунтов действовали не иррационально, а защищая традиционные представления о справедливых ценах и правах на средства к существованию. Позже американский антрополог Джеймс Скотт утверждал, что крестьянское сопротивление в Юго-Восточной Азии основывалось на этике выживания, которая ставила выживание и взаимность выше рынка. Несмотря на новаторские идеи, эти исследования часто изображали моральную экономику как пережитки «традиционного» общества, противостоящие модерному капитализму. Современные исследования ставят под сомнение эту точку зрения и настаивают на том, что все экономики, включая капитализм, являются моральными, поскольку сами рынки зависят от нормативных рамок, таких как права собственности, государственное принуждение и культурные идеалы заслуг. Эта перспектива смещает акцент с ностальгии по утраченным обычаям на изучение того, как различные моральные ценности пересекаются, конфликтуют или сосуществуют в современных экономиках как на макро-, так и на микроуровнях.
3. Эта дискуссия имеет большое значение для анархистской теории. Классические анархисты рассматривали экономику как неотделимую от морали. Пьер-Жозеф Прудон представлял себе общество взаимных контрактов, свободное от привилегий. Пётр Кропоткин подчёркивал сотрудничество и взаимопомощь как естественную основу человеческой жизни. Бенджамин Такер защищал рынки, лишённые монопольной власти. Пол Гудман, писавший в Америке середины XX века, описывал моральную экономику повседневной жизни: небольшие сообщества, основанные на личном общении, школы и культурные сети, где люди могли развивать автономию и противостоять бюрократическому господству. Напротив, Колин Уорд, работавший преимущественно в Великобритании, сосредоточился на моральной экономике неформальной организации — незапланированных, самоуправляемых инициативах в жилищном строительстве, городском планировании и общественных службах, которые возникают всякий раз, когда люди решают проблемы коллективно, не дожидаясь вмешательства государства или корпораций. Иначе говоря, вся классическая теория основывается на концептуализации и изучении того, как обычные практики, а не грандиозные замыслы, могут питать самоуправляемую моральную экономику.
4. Современные анархистские мыслители строят свои идеи на этих же принципах. Экономист Кевин Карсон критикует государственно-капиталистические привилегии и развивает идею децентрализованной, одноранговой экономики, где моральные ожидания сдерживают эксплуатацию. Философ права Гари Шартье выдвигает леволибертарианскую аргументацию в пользу рынков, основанных на справедливости и солидарности, отвергая как капиталистическую иерархию, так и государственный контроль. Эколог Джон П. Кларк распространяет концепцию взаимопомощи Кропоткина на экологический регистр, подчёркивая, что моральная экономика должна включать наше отношение к миру природы. Вместе они переосмысливают анархистскую экономику не как единый проект, а как множественное поле экспериментов, где этика и обмен переплетаются.
продолжение
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
5. Политические последствия очевидны. Если все экономики являются моральными экономиками, то задача состоит не в том, чтобы «добавить» мораль к рынкам, а в том, чтобы оспорить, какие ценности будут доминировать на рынках, в сетях безденежного обмена и способах повседневного и общественного накопления. Для анархистов это означает защиту солидарности от нетрудовой прибыли, автономии от господства, сотрудничества от иерархии.
6. Практики моральной экономики не второстепенны — они служат живыми примерами того, как этические принципы и ценности уже действуют в рамках капитализма и противостоят ему. Они показывают, что экономическая жизнь определяется не только рынками или государствами, но и постоянно формируется коллективным выбором, этическими обязательствами и борьбой за справедливость.
7. Тем, кто не удовлетворен существующим положением дел, концепция моральной экономики предлагает как аналитический инструмент, так и практическое руководство. Она помогает нам увидеть, что экономика никогда не бывает нейтральной; она — поле моральной битвы. И она предполагает, что перемены начинаются не столько в государственных учреждениях или на акциях протеста, сколько в социальной практике — в каждом кооперативном проекте, в каждом действии солидарности, в каждой попытке вплести справедливость и свободу в повседневную жизнь.
6. Практики моральной экономики не второстепенны — они служат живыми примерами того, как этические принципы и ценности уже действуют в рамках капитализма и противостоят ему. Они показывают, что экономическая жизнь определяется не только рынками или государствами, но и постоянно формируется коллективным выбором, этическими обязательствами и борьбой за справедливость.
7. Тем, кто не удовлетворен существующим положением дел, концепция моральной экономики предлагает как аналитический инструмент, так и практическое руководство. Она помогает нам увидеть, что экономика никогда не бывает нейтральной; она — поле моральной битвы. И она предполагает, что перемены начинаются не столько в государственных учреждениях или на акциях протеста, сколько в социальной практике — в каждом кооперативном проекте, в каждом действии солидарности, в каждой попытке вплести справедливость и свободу в повседневную жизнь.
Когда власть объявляет преступлением то, что в сущности является правом, сопротивление перестаёт быть «изменой» и становится единственной формой защиты свободы.
Эта небольшая книга американского юриста и мыслителя Лисандра Спунера — текст, написанный более 150 лет назад, но до сих пор звучащий как вызов. В «Не измене» Спунер показывает, что Конституция не является священным писанием, а народ имеет полное право отвергать те формы власти, которые угнетают и лишают его свободы.
Для современного читателя это не просто исторический документ, а ясный, резкий и бескомпромиссный голос против диктатуры закона, который обслуживает сильных, и в защиту права людей на самоопределение. Спунер напоминает: настоящая верность — это верность принципам свободы, а не государственным институтам.
Мы издали «Не измену» именно потому, что этот текст сегодня необходим. Он помогает понимать логику аргументов классических либертариев против тирании, видеть корни сопротивления и понимать, что борьба за свободу никогда не бывает «преступлением».
💥 Для заказа пишите нам в бот @egalite_book_bot
А также книгу можно найти в Фаланстере, Itaka books, Auditoria, Kēnekethem и Odradek.
Запись с презентации книги обитает тут.
Эта небольшая книга американского юриста и мыслителя Лисандра Спунера — текст, написанный более 150 лет назад, но до сих пор звучащий как вызов. В «Не измене» Спунер показывает, что Конституция не является священным писанием, а народ имеет полное право отвергать те формы власти, которые угнетают и лишают его свободы.
Для современного читателя это не просто исторический документ, а ясный, резкий и бескомпромиссный голос против диктатуры закона, который обслуживает сильных, и в защиту права людей на самоопределение. Спунер напоминает: настоящая верность — это верность принципам свободы, а не государственным институтам.
Мы издали «Не измену» именно потому, что этот текст сегодня необходим. Он помогает понимать логику аргументов классических либертариев против тирании, видеть корни сопротивления и понимать, что борьба за свободу никогда не бывает «преступлением».
А также книгу можно найти в Фаланстере, Itaka books, Auditoria, Kēnekethem и Odradek.
Запись с презентации книги обитает тут.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Жить внутри потребительского общества и под властью гигантских бюрократических машин — значит каждый день чувствовать, как нас лишают сил, воображения и даже будущего. Мы задаём себе вопросы: почему люди соглашаются на это? почему ради мнимого благополучия так легко жертвовать настоящей свободой? и почему даже радикальные движения вновь и вновь соблазняет логика войны?
Пол Гудман, один из самых ярких анархистских мыслителей второй половины ХХ века, искал ответы на эти вопросы всю жизнь. Его философия — смелое соединение протестантского экзистенциализма, неортодоксального психоанализа и анархистского прагматизма. Для него сообщество было не отвлечённым идеалом, а живой практикой сопротивления милитаризму и технократии, источником подлинного богатства и смысла.
В книгу вошёл знаменитый «Майский памфлет» (1945), а также пацифистские и педагогические эссе, и подборка стихотворений разных лет. Предисловие написала британская исследовательница анархизма Рут Кинна.
✍️ 📚 Чтобы заказать книгу напрямую у самиздательства пишите сюда @egalite_book_bot
Пол Гудман завел канал
Пол Гудман, один из самых ярких анархистских мыслителей второй половины ХХ века, искал ответы на эти вопросы всю жизнь. Его философия — смелое соединение протестантского экзистенциализма, неортодоксального психоанализа и анархистского прагматизма. Для него сообщество было не отвлечённым идеалом, а живой практикой сопротивления милитаризму и технократии, источником подлинного богатства и смысла.
В книгу вошёл знаменитый «Майский памфлет» (1945), а также пацифистские и педагогические эссе, и подборка стихотворений разных лет. Предисловие написала британская исследовательница анархизма Рут Кинна.
Пол Гудман завел канал
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Говорить, что человек по природе жаден и корыстен, — то же самое, что утверждать: переход к капитализму был «естественным» результатом развития производственных отношений. В обоих случаях перед нами не научный факт, а удобное оправдание власти.
Американский анархистский экономист Кевин Карсон разбирает эти предубеждения и показывает: государство никогда не было нейтральным арбитром. Наоборот, именно через законы, огораживания, ограничения взаимного кредита, полицейский контроль и лишение людей доступа к средствам производства оно создало политико-экономический порядок, в котором мы живём.
Карсон убеждён: принцип иерархии, однажды закрепившийся в государстве, воспроизводится и в других институтах, делая их систематически неэффективными, репрессивными и… глупыми.
В эссе «Железный кулак за “невидимой рукой”» и «Анархистская критика властных отношений внутри институтов», впервые публикуемых на русском, автор не только вскрывает механизмы господства, но и намечает перспективы сознательного посткапиталистического перехода. Здесь решающую роль играют не партии и централизованные структуры, а действия людей и кооперативов, которые способны строить новые формы жизни уже сегодня.
✍️ 📚 Чтобы заказать книгу напрямую у самиздательства пишите сюда @egalite_book_bot
Американский анархистский экономист Кевин Карсон разбирает эти предубеждения и показывает: государство никогда не было нейтральным арбитром. Наоборот, именно через законы, огораживания, ограничения взаимного кредита, полицейский контроль и лишение людей доступа к средствам производства оно создало политико-экономический порядок, в котором мы живём.
Карсон убеждён: принцип иерархии, однажды закрепившийся в государстве, воспроизводится и в других институтах, делая их систематически неэффективными, репрессивными и… глупыми.
В эссе «Железный кулак за “невидимой рукой”» и «Анархистская критика властных отношений внутри институтов», впервые публикуемых на русском, автор не только вскрывает механизмы господства, но и намечает перспективы сознательного посткапиталистического перехода. Здесь решающую роль играют не партии и централизованные структуры, а действия людей и кооперативов, которые способны строить новые формы жизни уже сегодня.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
политические средства
Термин «политические средства» относится к использованию механизмов принуждения, доминирования и институционализированной власти для достижения социальных или экономических целей. В анархистской философии он служит критическим контрапунктом тому, что часто называют экономическими средствами — свободному сотрудничеству, труду и творчеству отдельных людей и сообществ. Впервые эта концепция была конкретизирована в работах социолога Франца Оппенгеймера для объяснения способов, которыми государства и правящие классы, не являясь непосредственными производителями экономических и социальных благ, обеспечивают свое богатство и послушание подданных.
Для анархистских экономистов политические средства — это механизмы, с помощью которых государства обеспечивают соблюдение налоговых, монопольных и имущественных соглашений в интересах владельцев капитала. Пьер-Жозеф Прудон утверждал, что собственность является кражей, когда она основана на государственных гарантиях юридического, полицейского и военного принуждения, а не на взаимном признании участников конкретных сообществ.
Анархистские учёные и социальные теоретики часто противопоставляют политические средства процессам сотрудничества, наблюдаемым как в природе, так и в обществе. Исследования Петра Кропоткина в области эволюционной биологии выявили взаимопомощь как укорененную в эволюционной психологии и эффективную альтернативу структурам принуждения, показав, что сотрудничество, а не господство, является главным фактором выживания и процветания. С этой точки зрения, политические средства не являются необходимыми, а представляют собой историческую систему, институционализированную и воспроизводимую государствами и входящими в его состав аппаратами.
В современной анархистской мысли политические средства понимаются не только как открытое насилие — войны, полиция, тюрьмы, — но и как более тонкие формы бюрократического контроля, слежки и регулирования, определяющие общественную жизнь.
Например, часто отмечается, что в условиях глобального капитализма политические средства маскируются под экономическую необходимость. Международные долговые режимы, законы об интеллектуальной собственности и пограничный контроль иллюстрируют, как принуждение лежит в основе того, что кажется «рыночными» отношениями. В сфере социального воспроизводства механизмами регулирования становятся идеологические системы, стандартизированное образование и культурная индустрия, внедрение аппаратов слежки на улицах, принятие ограничивающих перемещение, свободу слова и действий законов и т.д.
Для анархистов раскрытие этих механизмов имеет решающее значение для демонстрации того, что свобода и равенство возникают только тогда, когда люди управляют своими делами напрямую, без принуждающих посредников.
Контраст между политическими средствами и добровольными отношениями занимает центральное место в анархистской политике. В то время как политические средства основаны на принуждении, добровольные отношения возникают на основе взаимности, доверия и общих интересов. Им не требуется централизованная власть для обеспечения соблюдения принятых соглашений; вместо этого они процветают благодаря переговорам, взаимному признанию и способности адаптироваться.
Анархисты утверждают, что добровольные отношения не только более справедливы, но и более эффективны, поскольку они опираются на активное согласие и творческий потенциал участников, а не подавляют их. В этом смысле добровольные отношения имеют возможность вытеснить политические средства, предлагая основу для общественного порядка, основанного на сотрудничестве, а не насилии.
Термин «политические средства» относится к использованию механизмов принуждения, доминирования и институционализированной власти для достижения социальных или экономических целей. В анархистской философии он служит критическим контрапунктом тому, что часто называют экономическими средствами — свободному сотрудничеству, труду и творчеству отдельных людей и сообществ. Впервые эта концепция была конкретизирована в работах социолога Франца Оппенгеймера для объяснения способов, которыми государства и правящие классы, не являясь непосредственными производителями экономических и социальных благ, обеспечивают свое богатство и послушание подданных.
Для анархистских экономистов политические средства — это механизмы, с помощью которых государства обеспечивают соблюдение налоговых, монопольных и имущественных соглашений в интересах владельцев капитала. Пьер-Жозеф Прудон утверждал, что собственность является кражей, когда она основана на государственных гарантиях юридического, полицейского и военного принуждения, а не на взаимном признании участников конкретных сообществ.
Анархистские учёные и социальные теоретики часто противопоставляют политические средства процессам сотрудничества, наблюдаемым как в природе, так и в обществе. Исследования Петра Кропоткина в области эволюционной биологии выявили взаимопомощь как укорененную в эволюционной психологии и эффективную альтернативу структурам принуждения, показав, что сотрудничество, а не господство, является главным фактором выживания и процветания. С этой точки зрения, политические средства не являются необходимыми, а представляют собой историческую систему, институционализированную и воспроизводимую государствами и входящими в его состав аппаратами.
В современной анархистской мысли политические средства понимаются не только как открытое насилие — войны, полиция, тюрьмы, — но и как более тонкие формы бюрократического контроля, слежки и регулирования, определяющие общественную жизнь.
Например, часто отмечается, что в условиях глобального капитализма политические средства маскируются под экономическую необходимость. Международные долговые режимы, законы об интеллектуальной собственности и пограничный контроль иллюстрируют, как принуждение лежит в основе того, что кажется «рыночными» отношениями. В сфере социального воспроизводства механизмами регулирования становятся идеологические системы, стандартизированное образование и культурная индустрия, внедрение аппаратов слежки на улицах, принятие ограничивающих перемещение, свободу слова и действий законов и т.д.
Для анархистов раскрытие этих механизмов имеет решающее значение для демонстрации того, что свобода и равенство возникают только тогда, когда люди управляют своими делами напрямую, без принуждающих посредников.
Контраст между политическими средствами и добровольными отношениями занимает центральное место в анархистской политике. В то время как политические средства основаны на принуждении, добровольные отношения возникают на основе взаимности, доверия и общих интересов. Им не требуется централизованная власть для обеспечения соблюдения принятых соглашений; вместо этого они процветают благодаря переговорам, взаимному признанию и способности адаптироваться.
Анархисты утверждают, что добровольные отношения не только более справедливы, но и более эффективны, поскольку они опираются на активное согласие и творческий потенциал участников, а не подавляют их. В этом смысле добровольные отношения имеют возможность вытеснить политические средства, предлагая основу для общественного порядка, основанного на сотрудничестве, а не насилии.
Этот номер складывался в непростых для редакции обстоятельствах — и, возможно, именно поэтому он полон предчувствия катастрофы. На его страницах авторы и авторки размышляют о коллективной и личной травме, о депрессии как переживании, которое всегда оказывается и индивидуальным, и общественным. «Боль» здесь понимается не только как личный опыт, но и как язык, через который можно говорить о мире вокруг.
Мы пытались прикоснуться к чему-то одновременно общему и интимному: понять, как эмоциональное истощение, стресс, депрессия и психические расстройства влияют на политическое мышление, формируя новые запросы и очерчивая возможные выходы из социально-экономических тупиков.
Страницы журнала то вспыхивают, то погружаются в темноту, словно под аккомпанемент депрессивной музыкальной волны 1970-х, с которой мы отсчитываем сегодняшний мир.
🏳️ Скачать PDF-версию можно здесь
✴️ Тем, кто ценит аналоговое и шуршащее, — можно заглянуть в Фаланстер или оформить заказ напрямую у самиздательства: @egalite_book_bot
Сегодня «Болевой порог» можно назвать документом времени. Мы не знаем, когда снова получится вернуться к такому формату и качеству печати, а с частью авторов связь потеряна сознательно. Тем ценнее этот выпуск — след, оставшийся за несколько месяцев до того, как случилось необратимое.
Мы пытались прикоснуться к чему-то одновременно общему и интимному: понять, как эмоциональное истощение, стресс, депрессия и психические расстройства влияют на политическое мышление, формируя новые запросы и очерчивая возможные выходы из социально-экономических тупиков.
Страницы журнала то вспыхивают, то погружаются в темноту, словно под аккомпанемент депрессивной музыкальной волны 1970-х, с которой мы отсчитываем сегодняшний мир.
Сегодня «Болевой порог» можно назвать документом времени. Мы не знаем, когда снова получится вернуться к такому формату и качеству печати, а с частью авторов связь потеряна сознательно. Тем ценнее этот выпуск — след, оставшийся за несколько месяцев до того, как случилось необратимое.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В анархистской среде давно устоялось мнение, что внутри традиции не найти внятно сформулированной экономической теории. Чаще всего, когда анархисты или анархистки говорят об экономике, они апеллируют к идеям Карла Маркса и его последователей, как к базисным для всех, кто не согласен с капиталистическим статус-кво, и только затем – к анархистским этическим требованиям, которые каким-то образом должны отразиться в коллективных коммунистических формах планового хозяйства и общего владения. Формула Дэвида Гребера, отводящая марксизму роль революционной науки, а анархизму — революционной этики, как нельзя лучше отражает эту интеллектуальную тенденцию.
Давайте признаемся: многие из нас придерживаются греберовской формулы. Причина этого банальна до обидного: из-за длящегося с начала XX века культурно-исторического разрыва, большинство источников по анархистской теории просто-напросто не переводились на русский, украинский и беларуский языки. Образовавшийся в наших коллективных знаниях пробел очень часто мешает понять, какие политические последствия имеет это постоянное заимствование концептуального и оценочного аппарата у социалистической мысли.
Я искренне убежден: чтобы обрести полную самостоятельность в практиках, анализе и социальной репрезентации, анархисткам и анархистам стоит сделать шаг в сторону от левого фланга, уйти в «точку 0», выпрыгнуть из сеток политических координат и заняться интеллектуальной археологией. Освободиться от ложных проблематизаций и устоявшихся оценок, обрести самостоятельность мышления.
С текстами Кевина Карсона я столкнулся совершенно случайно, листая обновления The Anarchist Library. Я был в замешательстве. Человек, который позиционирует себя как экономист в традиции, лишенной экономической теории – что может быть диковинней? Анархист, который отвергает капитализм в пользу свободных рынков и институтов взаимопомощи — разве это может хоть как-то соотнестись с коммунистическим пафосом классиков? Оказалось, может.
Кевин Карсон за свою долгую жизнь проделал титаническую исследовательскую работу по подключению мютюэлистической и кропоткинской ветвей экономического анализа к актуальным теоретическим и практическим вопросам, которые раздирают школы политической экономии на неоклассиков и гетеродоксию. В его книгах возникает сложная сборка из структурного анализа иерархий, актуализированного внутри проблемы информационного распределения, маржиналистской концепции равновесной цены и радикальной анархистской оценки издержек труда, ресурсных затрат и институционального фона. Все эти сложности необходимы ему для выявления слабых мест в системе существующих отношений, убедительного диагностирования конкретных институциональных мер, поддерживающих дисбаланс переговорных позиций, и политически мотивированного нахождения инструментов, которые при правильном использовании могут кардинально сместить центр тяжести и открыть простор для новых социальных форм.
Появление публикаций Кевина Карсона на русском языке было вопросом времени. Мы решили начать с его первой крупной работы и добавить к ней более позднее эссе, желая показать, как эволюционировали взгляды автора и как глубоко им прорабатывались контексты, связанные с развитием индустриализма, корпоративной экономики, частного и совместного владения, кибернетики и массовых эгалитарных движений. В переводе Александры Пушной страсть и интеллектуальное горение, наполняющие тексты Кевина Карсона, вкупе с едким остроумием человека книжной культуры, переданы так, словно мы присутствуем с пишущим эти тексты, как с говорящим здесь и сейчас. Стиль Карсона в очередной раз наводит меня на мысль, что способность к мышлению равнозначна способности к общению в стиле «взрослый — взрослый». Когда между ними возникает разрыв, мы рискуем потерять что-то важное, в чем кроется отличие излишней теоретизации от подлинно исцеляющего и помогающего слова.
Давайте признаемся: многие из нас придерживаются греберовской формулы. Причина этого банальна до обидного: из-за длящегося с начала XX века культурно-исторического разрыва, большинство источников по анархистской теории просто-напросто не переводились на русский, украинский и беларуский языки. Образовавшийся в наших коллективных знаниях пробел очень часто мешает понять, какие политические последствия имеет это постоянное заимствование концептуального и оценочного аппарата у социалистической мысли.
Я искренне убежден: чтобы обрести полную самостоятельность в практиках, анализе и социальной репрезентации, анархисткам и анархистам стоит сделать шаг в сторону от левого фланга, уйти в «точку 0», выпрыгнуть из сеток политических координат и заняться интеллектуальной археологией. Освободиться от ложных проблематизаций и устоявшихся оценок, обрести самостоятельность мышления.
С текстами Кевина Карсона я столкнулся совершенно случайно, листая обновления The Anarchist Library. Я был в замешательстве. Человек, который позиционирует себя как экономист в традиции, лишенной экономической теории – что может быть диковинней? Анархист, который отвергает капитализм в пользу свободных рынков и институтов взаимопомощи — разве это может хоть как-то соотнестись с коммунистическим пафосом классиков? Оказалось, может.
Кевин Карсон за свою долгую жизнь проделал титаническую исследовательскую работу по подключению мютюэлистической и кропоткинской ветвей экономического анализа к актуальным теоретическим и практическим вопросам, которые раздирают школы политической экономии на неоклассиков и гетеродоксию. В его книгах возникает сложная сборка из структурного анализа иерархий, актуализированного внутри проблемы информационного распределения, маржиналистской концепции равновесной цены и радикальной анархистской оценки издержек труда, ресурсных затрат и институционального фона. Все эти сложности необходимы ему для выявления слабых мест в системе существующих отношений, убедительного диагностирования конкретных институциональных мер, поддерживающих дисбаланс переговорных позиций, и политически мотивированного нахождения инструментов, которые при правильном использовании могут кардинально сместить центр тяжести и открыть простор для новых социальных форм.
Появление публикаций Кевина Карсона на русском языке было вопросом времени. Мы решили начать с его первой крупной работы и добавить к ней более позднее эссе, желая показать, как эволюционировали взгляды автора и как глубоко им прорабатывались контексты, связанные с развитием индустриализма, корпоративной экономики, частного и совместного владения, кибернетики и массовых эгалитарных движений. В переводе Александры Пушной страсть и интеллектуальное горение, наполняющие тексты Кевина Карсона, вкупе с едким остроумием человека книжной культуры, переданы так, словно мы присутствуем с пишущим эти тексты, как с говорящим здесь и сейчас. Стиль Карсона в очередной раз наводит меня на мысль, что способность к мышлению равнозначна способности к общению в стиле «взрослый — взрослый». Когда между ними возникает разрыв, мы рискуем потерять что-то важное, в чем кроется отличие излишней теоретизации от подлинно исцеляющего и помогающего слова.
А тут — это по таким адресам:
Москва:
Фаланстер,
Порядок слов,
Ходасевич,
Библиотека им. Чиполлино
Книжный в клубе
Санкт-Петербург:
Все свободны,
Порядок слов,
Подписные издания
Ижевск:
Кузебай
Архангельск:
Все свои
Самара:
Зеленая дама
Тбилиси:
Itakabooks,
Auditoria booksbar,
ODRADEK,
Bookvica
Kēnethekem
Сан-Франциско:
Globus Books
Европа:
Sabotage distro
MottoBooks
⭐️ Заказать книги напрямую у нас, всегда можно, написав сюда — @egalite_book_bot
Москва:
Фаланстер,
Порядок слов,
Ходасевич,
Библиотека им. Чиполлино
Книжный в клубе
Санкт-Петербург:
Все свободны,
Порядок слов,
Подписные издания
Ижевск:
Кузебай
Архангельск:
Все свои
Самара:
Зеленая дама
Тбилиси:
Itakabooks,
Auditoria booksbar,
ODRADEK,
Bookvica
Kēnethekem
Сан-Франциско:
Globus Books
Европа:
Sabotage distro
MottoBooks
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Заводская система и система наемного труда возникли вследствие технологического сдвига времен Промышленной революции: от доступных ремесленных инструментов, которыми владели отдельные работники или небольшие коллективы, — к дорогостоящему оборудованию, позволить себе которое могли лишь группы состоятельных капиталистов, нанимавшие работников для обслуживания своих машин. Сейчас мы наблюдаем обратный сдвиг — к ремесленному производству более высокого технологического уровня: с универсальными инструментами, управляемыми компьютерами, которые становятся по карману малым трудовым коллективам. Это открывает радикальную перспективу — квалифицированный рабочий (skilled labor), вооруженный дешевыми высокотехнологичными инструментами, может попросту «сецессировать» из формальной экономики и организовать прямое производство ради потребления.
Кевин Карсон
⚪ узнать больше об авторе можно тут
⚪ заказать «Железный кулак и тупость институций»: @egalite_book_bot
Кевин Карсон
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Ритмы истории. Путеводитель по прошлому и будущему» — сборник методологических, футурологических и политических текстов знаменитого историка и ветерана постсоветского левого движения Александра Шубина. В этих работах отражаются оригинальные историософские взгляды автора и научные методы, которые помогают осмысливать долгосрочные тренды социального развития.
Шубин модернизирует и усложняет ключевые аналитические категории левого дискурса, интегрируя их в многоступенчатую и динамичную стадиальную теорию. Это позволяет видеть контуры постиндустриального будущего, в котором творческий моделирующий труд, экономическая демократия и гражданская свобода постепенно вытесняют отношения доминирования и угнетения.
👁 Эта книга может стать полезным инструментом для всех, кто хочет понимать прошлое, анализировать настоящее и понимать в каком будущем мы можем оказаться. Её можно найти в независимых книжных, список которых мы публикуем с исключительным постоянством.
🟣 Для оформления заказа: @egalite_book_bot
Шубин модернизирует и усложняет ключевые аналитические категории левого дискурса, интегрируя их в многоступенчатую и динамичную стадиальную теорию. Это позволяет видеть контуры постиндустриального будущего, в котором творческий моделирующий труд, экономическая демократия и гражданская свобода постепенно вытесняют отношения доминирования и угнетения.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Теорию мы тоже любим, но вот иногда теоретическая сова перестает получать удовольствие от глобуса, забывая, зачем вообще всё это было нужно. Эгалитарная подборка comes back:
⚪️ У пространства Чёрный квадрат в Иркутске 11 октября день рождения. Зазывают в гости и призывают к участию на новом этапе жизни.
⚪️ Усилиями переводческого кооператива у нас всех есть теперь возможность посмотреть документальный фильм «Планас: свидетельство этноцида» (1971) об организации кооператива в общине гуахибо в Колумбии.
⚪️ Когда кто-то пишет о том, что природа общества изменилась, потому что все устали, и невпопад цитирует Фуко, то вы читаете что-то, что издал жалкий импринт крупного монополиста. В Питере собираются обсуждать «Общество усталости» 11 октября. Разъ*бите там за нас эту книгу, пожалуйста.
⚪️ Дилетантская озвучка сделали аудио-версию уже двух глав эко-апокалиптического зина «Пустыня». А издательский кооператив Компост поделился планами на будущее.
⚪️ Целый год исполнился проекту Низовина, с чем сердечно поздравляем коллектив, заполняющий прорехи в популяризации анархизма на украинском.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Экономический коллапс 2008 года, смертельная пандемия, войны. Для этически непримиримого анархиста Саймона Кричли важно не отворачиваться от этих событий, а понять этическое измерение страха, потерянности и депривации, через которое проходит каждый. Вместе с автором мы ищем пути преодоления этих состояний через практики взаимопомощи и сопротивления.
Радикальный политический проект Кричли, который он сам называет мистическим анархизмом, выходит за рамки реформ бюрократических структур. Ставя под сомнение нарративное Я, тотальную власть языковых форм и антропологический пессимизм политических теорий, он открывает пространство для политики любви — опыта постоянной социальной медиации, тактической невидимости и рефлексивной открытости другому.
⚡️ Оформить заказ на «Твоя жизнь не сраная история» всегда можно, написав доброму самиздательскому @egalite_book_bot
✴️ Для подписчиков Boosty и Patreon есть опция доступа к выпускаемым Эгалитé книгам.
А чтобы эта публикация стала по-настоящему заботливой, а не просто функциональной издательской напоминалкой, процитируем Боуи:
«Ты не одинок. Ты прекрасен»
Радикальный политический проект Кричли, который он сам называет мистическим анархизмом, выходит за рамки реформ бюрократических структур. Ставя под сомнение нарративное Я, тотальную власть языковых форм и антропологический пессимизм политических теорий, он открывает пространство для политики любви — опыта постоянной социальной медиации, тактической невидимости и рефлексивной открытости другому.
А чтобы эта публикация стала по-настоящему заботливой, а не просто функциональной издательской напоминалкой, процитируем Боуи:
«Ты не одинок. Ты прекрасен»
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Пол Гудман
Проблематический характер современного юношеского анархизма проистекает из того, что молодёжь отчуждена и не имеет собственного мира. В юные годы Бакунин полагал, что именно среди отчуждённых, обездоленных, люмпенов, изгнанников и преступников — тех, кому нечего терять, — должен пробудиться анархический импульс. Но я думаю Бакунин ошибался: начиная с анархии, он кончил диктатурой. Среди революционных философий только анархизм и пацифизм не питаются отчуждением — в отличие, скажем, от ленинизма или фашизма. Они требуют признания естественного порядка вещей и доверия к людям, чтобы те не были чрезмерно жестоки. Эти движения не могут опираться на навязанную дисциплину как источник силы, ни на централизованную власть как средство предотвращения технологического или социального хаоса. Исторически анархизм был политикой ремесленников и крестьян — людей, не нуждающихся в начальнике; рабочих опасных профессий — шахтёров и лесорубов, которые учатся взаимному доверию; аристократов, понимающих обратную сторону власть и способных экономически позволить себе идеализм; художников и исследователей, привыкших к самостоятельности и риску. Среди профессионалов анархизм был близок педагогам-реформаторам и архитекторам.
Можно было бы ожидать, что многие студенты станут анархистами — благодаря своей свободе от социальных уз, приверженности Республике наук и искусств, товариществу. Так было среди европейских студентов классического типа, которые тянулись либо к анархизму, либо, напротив, к элитарному фашизму. Но современные студенты, оказавшиеся в условиях массового образования, живут по расписанию, подобному фабричному, и не вовлечены подлинно в своё обучение. Их чувство товарищества по-прежнему сильно, и в каком-то смысле они — аристократия в массе, но отсюда и противоречие: они смелы в прямом действии, отвергают партийную дисциплину, создают общины, но при этом зачарованы харизмой власти и администрирования, и, поскольку их единственный опыт — это школа, они не готовы к самостоятельному управлению.
New Reformation. Notes of a Neolithic Conservative (1970)
Можно было бы ожидать, что многие студенты станут анархистами — благодаря своей свободе от социальных уз, приверженности Республике наук и искусств, товариществу. Так было среди европейских студентов классического типа, которые тянулись либо к анархизму, либо, напротив, к элитарному фашизму. Но современные студенты, оказавшиеся в условиях массового образования, живут по расписанию, подобному фабричному, и не вовлечены подлинно в своё обучение. Их чувство товарищества по-прежнему сильно, и в каком-то смысле они — аристократия в массе, но отсюда и противоречие: они смелы в прямом действии, отвергают партийную дисциплину, создают общины, но при этом зачарованы харизмой власти и администрирования, и, поскольку их единственный опыт — это школа, они не готовы к самостоятельному управлению.
New Reformation. Notes of a Neolithic Conservative (1970)
Чтобы внести ясность в тему «антикапитализма свободного рынка», необходимо прояснить такие очевидные моменты, как смысл капитализма, смысл рынков и смысл свободы в рыночном контексте. Левые либертарианцы и рыночные анархисты потратили много времени и развернули жаркие споры, обсуждая первую заявленную тему: действительно ли «капитализм» является хорошим обозначением того, чего мы хотим, насколько важно различение рынков и реально существующего капитализма, а также возможность прояснить множественные наслоения в определении понятия «капитализм».
— Чарльз Джонсон, «Рынки, освобождённые от капитализма»
💥 Для оформления заказа: @egalite_book_bot
— Чарльз Джонсон, «Рынки, освобождённые от капитализма»
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Аномия
😐 Термин «аномия» берет свое начало в трудах Эмиля Дюркгейма, который использовал его для описания отсутствия норм, распада или утраты общих моральных ценностей, возникающих, когда социальный порядок перестает обеспечивать осмысленное регулирование индивидуальной жизни. Им описывался симптом быстрой модернизации — экзистенциальная дезориентация, вызванная быстрыми технологическими изменениями, экономической конкуренцией и разрушением традиционных социальных ролей. Аномия отражала ситуацию, в которой индивиды больше не чувствовали моральной и эмоциональной связи с наличным обществом.
✅ Анархисты переосмыслили это понятие, превратив его из социологического диагноза в призыв к социальному обновлению. Если Дюркгейм считал отсутствие социального регулирования патологией, анархисты рассматривают аномию как следствие иного рода социальной болезни: депривации, навязанной иерархическими институтами и принудительными нормами. Распад осмысленных социальных связей происходит не из-за отсутствия правил, а из-за господства огромных внешних структур административного надзора и промышленного вмешательства. На место добровольного сотрудничества приходят экономическая дисциплина, политический контроль и идеологическая гегемония.
💣 Анархисты середины XX века показали, что современные государственные общества характеризуются не «избытком» свободы в рамках потребительских экономик «всеобщего благосостояния», а последовательным уничтожением возможностей для принятия ответственных решений в социально-политических процессах на локальном и глобальном уровнях.
⚙️ Аномия проистекает не по причине недостаточного регулирования или «неправильных» норм. Возможности для постоянного творческого участия в повседневной жизни сокращаются по мере того, как политическими средствами разрастается централизованная промышленная инфраструктура, захватывая области экономического обмена, производства научного знания, занятия искусством, проведения досуга, реализации общественных инициатив и ведения интимных отношений.
⛔ Инструментальная логика промышленного производства предполагает ограниченный объем данных, доступных для обработки и прогнозирования. Она создает предсказуемую среду, чтобы добиться собственного воспроизводства. Под ударом оказываются альтернативные социальные формы: природа, сельская местность, низовые структуры взаимопомощи, эндогенные правовые системы, общественная собственность и малые земельные владения. Взамен навязываются жесткие нормы и регламенты, которые предполагают постоянный политический надзор за всем, что способно нарушить стабильность среды. Подрывным эффектом функционирования такого государственно-промышленного аппарата становится то, что предсказуемость лишает активные действия экзистенциального смысла. Усталость от мира и апатия по отношению к большинству способов человеческого взаимодействия возникают, когда действия, противоречащие логике социального-экономического проектирования предсказуемой среды и участия в ней, не рассматриваются как релевантные современности.
👋 Иначе говоря, аномия — это состояние, при котором люди теряют не только социальные связи, но и способность действовать. Современные институты — сверхцентрализованные, технократические и обезличенные — порождают пассивность и отчаяние, превращая людей в зрителей, а не активных членов своих сообществ.
🔥 Для анархистов преодоление аномии требует восстановления условий для активной принадлежности и участия. Это означает децентрализацию принятия решений, чтобы люди на местах непосредственно определяли условия своей общей жизни; упрощение или демократизацию технологических систем, чтобы инструменты служили человеческим потребностям, а не доминировали над ними; и увеличение числа местных самоуправляемых институтов — кооперативов, коммун, районных собраний и сетей взаимопомощи, — которые придают повседневному опыту социальный смысл. В таких условиях люди вновь обретают как чувство самостоятельности, так и способность к взаимной заботе.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Коллаб, который заслужили все, кто хочет быть заботливыми, а не ментами снизу.
Коллектив, создавший зин «Культураотмены заботы», вместе с Odradek (Тбилиси) выпустили его печатную версию, с чем и поздравляем. Выглядит очень солидно. Пишут, что ведут работу над вторым выпуском.
Приобрести можно тут.
Коллектив, создавший зин «Культура
Мы верим, что поиск альтернатив культуре отмены и работа с вредом и насилием в восстановительном ключе по-прежнему остаётся актуальной темой для нас и для сообществ, в которых мы вместе трудимся, веселимся и поддерживаем друг друга в невзгодах этого непростого времени.
Приобрести можно тут.
Кем был Лисандр Спунер? Юрист-самоучка, который осмелился бросить вызов самому Верховному суду США. Предприниматель, открывший собственную почтовую компанию в конкуренцию государству. Радикальный мыслитель XIX века, который всю жизнь писал о свободе — не как о лозунге, а как о праве каждого человека.
Спунер верил: если законы противоречат справедливости, они ничтожны. Он защищал беглых рабов, отстаивал право людей на вооружённое сопротивление и показывал, что Конституция — вовсе не неприкосновенный символ, а договор, который можно отвергнуть.
Его текст «Не измена» — это яркое доказательство того, что борьба с тиранией не является преступлением. Для Спунера изменой было как раз подчинение угнетению, а верностью — готовность защищать свободу.
Сегодня его слова звучат особенно остро. В мире, где власть снова требует покорности, где свобода нередко выставляется «опасностью», книги Спунера напоминают: у человека всегда есть право сказать «нет».
✴️ Для заказа пишите нам в бот @egalite_book_bot
А также книгу можно найти в Фаланстере, Itaka books, Auditoria, Kēnekethem и Odradek.
Запись с презентации книги обитает тут.
Спунер верил: если законы противоречат справедливости, они ничтожны. Он защищал беглых рабов, отстаивал право людей на вооружённое сопротивление и показывал, что Конституция — вовсе не неприкосновенный символ, а договор, который можно отвергнуть.
Его текст «Не измена» — это яркое доказательство того, что борьба с тиранией не является преступлением. Для Спунера изменой было как раз подчинение угнетению, а верностью — готовность защищать свободу.
Сегодня его слова звучат особенно остро. В мире, где власть снова требует покорности, где свобода нередко выставляется «опасностью», книги Спунера напоминают: у человека всегда есть право сказать «нет».
А также книгу можно найти в Фаланстере, Itaka books, Auditoria, Kēnekethem и Odradek.
Запись с презентации книги обитает тут.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM