Несправедливость должна быть устранена, правда, гуд пипл?

В интернете стало категорически много корпоративно-менеджерского, а я по старой доброй памяти скучаю по тематическим сообществам. Как вы знаете, чуть больше года назад вышла в é книжечка-сборник «На пути к единодушию» Пола Гудмана, открывающаяся предисловием, которое специально для этого издания для нас написала Рут Кинна. В этом тексте все ещё много несправедливой нелюбви к Полу Гудману, язвительных замечаний и профессорского высокомерия. Поэтому мы дали ему издательское название — «Никто не любит Пола Гудмана».

Но мы в Эгалитé его любим нежной любовью. Считаем, что человек просто родился раньше своего времени, а потому, в отличие от очень многих имен, которые могут стоять переведенные на ваших полках в книжном виде, имя этого интеллектуала-безумца едва знакомо.

Было решено создать что-то вроде интернет-архива об этом человеке на русском, чтобы подарить вам чуть больше понимания, почему он многих современников раздражал, а для другой части стал великим учителем.

Я считаю, что в мире, который окончательно заговорил единовременно на языке психологии и милитаризма, Пол Гудман может и должен быть реактуализирован — и стать рок-звездой.

любомировна

По мотивам прошедшей встречи в Москве, где Янис на четвертый год войны выступил защитником евразийского авангарда третьего мира.

Кажется, с феодалом создатель steam определился

Есть мыслители, лишающие надежды, иссушая реальность до понятийных противоречий, — подход, получивший распространение среди пользующихся тотальностями, пренебрегая опытом тех, о ком они пишут. Другие философы и ученые готовы схватиться за любой феномен, в котором можно узреть хоть что-то позитивное и экстраполировать на множество разнообразных вещей — потому их мысль «прогрессивна», она хорошо воображает откуда она исходит («ужасное прошлое») и куда бы ей хотелось привести своих читателей («чудесное будущее»), даже ценой здравого смысла.

Чем меня привлек Кевин Карсон, после чего я начал следить за каждой его публикацией, так это тем, что он показался мне философом настоящего — человеком, способным удерживать во внимании макро- и микроуровни современной жизни, видеть угрозы и потенциалы, интеграции, сопротивления и разрывы, никогда не обслуживая примитивные схемы современных левых утопистов, но и не предлагая довольствоваться малым или вовсе — тем, что есть.

Среди современных фигур анархистской мысли Кевин Карсон — ведущая. Каждой новой книгой он убедительно демонстрирует, что практико-ориентированный анархизм должен быть интеллектуальным. Широкая традиция либертарной мысли, которая делает его оригинальным, заметным и амбициозным — готова к взвешенным и серьезным полемикам, когда их целью является поддержание спонтанности, творческой реализации и автономии людей и сообществ в противовес мании политиков регулировать, контролировать, подавлять, присваивать и генерализировать. Свобода множественна, она живет открытостью, интеллектуальным плюрализмом и смелостью пробовать — пожалуй, это самый важный урок, усвоенный мной при чтении трудов Кевина.

«Железный кулак и тупость институций» — только первая ласточка, которой нам с Сашей захотелось поделиться с вами. Мысль книги проста: экономика — это поле для творчества, которое не стоит отдавать на откуп большому бизнесу и государственным корпорациям, тем более когда у нас имеются все средства для конкуренции.

Мигурский Саша

Философ Саймон Кричли отстаивает политику, основанную не на власти государства, а на хрупкой, преобразующей силе любви. Политика, в понимании Кричли, начинается не с закона или суверенитета, а с интимного опыта встречи с другим. Любовь — это способность децентрировать себя, отказаться от закрытости и самодостаточности в пользу общей жизни.

Эту связку политики и любви он обнаруживает в мистической традиции анархизма. Кричли утверждает, что она не устанавливает доктрин или фиксированных программ, а помогает увидеть в другом непреодолимое экзистенциальное родство, обуславливающее взаимную ответственность. Такая политика любви противостоит государственной логике контроля, где другой мыслится как объект, подлежащий ассимиляции, господству и категоризации при помощи коллективных идентичностей, границ и военных аппаратов.

«Твоя жизнь — не (сраная) история. Мистический анархизм» — маленькая книжка-манифест, ставящая в центр политической мысли любовь как способ открыться друг другу, не боясь собственной уязвимости и потребности быть видимыми и слышимыми.

Для заказа пишите к нам в бот @egalite_book_bot

5. Политические последствия очевидны. Если все экономики являются моральными экономиками, то задача состоит не в том, чтобы «добавить» мораль к рынкам, а в том, чтобы оспорить, какие ценности будут доминировать на рынках, в сетях безденежного обмена и способах повседневного и общественного накопления. Для анархистов это означает защиту солидарности от нетрудовой прибыли, автономии от господства, сотрудничества от иерархии.

6. Практики моральной экономики не второстепенны — они служат живыми примерами того, как этические принципы и ценности уже действуют в рамках капитализма и противостоят ему. Они показывают, что экономическая жизнь определяется не только рынками или государствами, но и постоянно формируется коллективным выбором, этическими обязательствами и борьбой за справедливость.

7. Тем, кто не удовлетворен существующим положением дел, концепция моральной экономики предлагает как аналитический инструмент, так и практическое руководство. Она помогает нам увидеть, что экономика никогда не бывает нейтральной; она — поле моральной битвы. И она предполагает, что перемены начинаются не столько в государственных учреждениях или на акциях протеста, сколько в социальной практике — в каждом кооперативном проекте, в каждом действии солидарности, в каждой попытке вплести справедливость и свободу в повседневную жизнь.

политические средства

Термин «политические средства» относится к использованию механизмов принуждения, доминирования и институционализированной власти для достижения социальных или экономических целей. В анархистской философии он служит критическим контрапунктом тому, что часто называют экономическими средствами — свободному сотрудничеству, труду и творчеству отдельных людей и сообществ. Впервые эта концепция была конкретизирована в работах социолога Франца Оппенгеймера для объяснения способов, которыми государства и правящие классы, не являясь непосредственными производителями экономических и социальных благ, обеспечивают свое богатство и послушание подданных.

Для анархистских экономистов политические средства — это механизмы, с помощью которых государства обеспечивают соблюдение налоговых, монопольных и имущественных соглашений в интересах владельцев капитала. Пьер-Жозеф Прудон утверждал, что собственность является кражей, когда она основана на государственных гарантиях юридического, полицейского и военного принуждения, а не на взаимном признании участников конкретных сообществ.

Анархистские учёные и социальные теоретики часто противопоставляют политические средства процессам сотрудничества, наблюдаемым как в природе, так и в обществе. Исследования Петра Кропоткина в области эволюционной биологии выявили взаимопомощь как укорененную в эволюционной психологии и эффективную альтернативу структурам принуждения, показав, что сотрудничество, а не господство, является главным фактором выживания и процветания. С этой точки зрения, политические средства не являются необходимыми, а представляют собой историческую систему, институционализированную и воспроизводимую государствами и входящими в его состав аппаратами.

В современной анархистской мысли политические средства понимаются не только как открытое насилие — войны, полиция, тюрьмы, — но и как более тонкие формы бюрократического контроля, слежки и регулирования, определяющие общественную жизнь.

Например, часто отмечается, что в условиях глобального капитализма политические средства маскируются под экономическую необходимость. Международные долговые режимы, законы об интеллектуальной собственности и пограничный контроль иллюстрируют, как принуждение лежит в основе того, что кажется «рыночными» отношениями. В сфере социального воспроизводства механизмами регулирования становятся идеологические системы, стандартизированное образование и культурная индустрия, внедрение аппаратов слежки на улицах, принятие ограничивающих перемещение, свободу слова и действий законов и т.д.

Для анархистов раскрытие этих механизмов имеет решающее значение для демонстрации того, что свобода и равенство возникают только тогда, когда люди управляют своими делами напрямую, без принуждающих посредников.

Контраст между политическими средствами и добровольными отношениями занимает центральное место в анархистской политике. В то время как политические средства основаны на принуждении, добровольные отношения возникают на основе взаимности, доверия и общих интересов. Им не требуется централизованная власть для обеспечения соблюдения принятых соглашений; вместо этого они процветают благодаря переговорам, взаимному признанию и способности адаптироваться.

Анархисты утверждают, что добровольные отношения не только более справедливы, но и более эффективны, поскольку они опираются на активное согласие и творческий потенциал участников, а не подавляют их. В этом смысле добровольные отношения имеют возможность вытеснить политические средства, предлагая основу для общественного порядка, основанного на сотрудничестве, а не насилии.

В анархистской среде давно устоялось мнение, что внутри традиции не найти внятно сформулированной экономической теории. Чаще всего, когда анархисты или анархистки говорят об экономике, они апеллируют к идеям Карла Маркса и его последователей, как к базисным для всех, кто не согласен с капиталистическим статус-кво, и только затем – к анархистским этическим требованиям, которые каким-то образом должны отразиться в коллективных коммунистических формах планового хозяйства и общего владения. Формула Дэвида Гребера, отводящая марксизму роль революционной науки, а анархизму — революционной этики, как нельзя лучше отражает эту интеллектуальную тенденцию.

Давайте признаемся: многие из нас придерживаются греберовской формулы. Причина этого банальна до обидного: из-за длящегося с начала XX века культурно-исторического разрыва, большинство источников по анархистской теории просто-напросто не переводились на русский, украинский и беларуский языки. Образовавшийся в наших коллективных знаниях пробел очень часто мешает понять, какие политические последствия имеет это постоянное заимствование концептуального и оценочного аппарата у социалистической мысли.

Я искренне убежден: чтобы обрести полную самостоятельность в практиках, анализе и социальной репрезентации, анархисткам и анархистам стоит сделать шаг в сторону от левого фланга, уйти в «точку 0», выпрыгнуть из сеток политических координат и заняться интеллектуальной археологией. Освободиться от ложных проблематизаций и устоявшихся оценок, обрести самостоятельность мышления.

С текстами Кевина Карсона я столкнулся совершенно случайно, листая обновления The Anarchist Library. Я был в замешательстве. Человек, который позиционирует себя как экономист в традиции, лишенной экономической теории – что может быть диковинней? Анархист, который отвергает капитализм в пользу свободных рынков и институтов взаимопомощи — разве это может хоть как-то соотнестись с коммунистическим пафосом классиков? Оказалось, может.

Кевин Карсон за свою долгую жизнь проделал титаническую исследовательскую работу по подключению мютюэлистической и кропоткинской ветвей экономического анализа к актуальным теоретическим и практическим вопросам, которые раздирают школы политической экономии на неоклассиков и гетеродоксию. В его книгах возникает сложная сборка из структурного анализа иерархий, актуализированного внутри проблемы информационного распределения, маржиналистской концепции равновесной цены и радикальной анархистской оценки издержек труда, ресурсных затрат и институционального фона. Все эти сложности необходимы ему для выявления слабых мест в системе существующих отношений, убедительного диагностирования конкретных институциональных мер, поддерживающих дисбаланс переговорных позиций, и политически мотивированного нахождения инструментов, которые при правильном использовании могут кардинально сместить центр тяжести и открыть простор для новых социальных форм.

Появление публикаций Кевина Карсона на русском языке было вопросом времени. Мы решили начать с его первой крупной работы и добавить к ней более позднее эссе, желая показать, как эволюционировали взгляды автора и как глубоко им прорабатывались контексты, связанные с развитием индустриализма, корпоративной экономики, частного и совместного владения, кибернетики и массовых эгалитарных движений. В переводе Александры Пушной страсть и интеллектуальное горение, наполняющие тексты Кевина Карсона, вкупе с едким остроумием человека книжной культуры, переданы так, словно мы присутствуем с пишущим эти тексты, как с говорящим здесь и сейчас. Стиль Карсона в очередной раз наводит меня на мысль, что способность к мышлению равнозначна способности к общению в стиле «взрослый — взрослый». Когда между ними возникает разрыв, мы рискуем потерять что-то важное, в чем кроется отличие излишней теоретизации от подлинно исцеляющего и помогающего слова.