Более того, когда я знакомилась с новыми людьми, дажи такими, общение с которыми не требовало от меня задействования моего прекрасного защитного механизма по имени "легонькая мания величия", я все равно думала "тэкс, а это кто у нас? Подданый царицы мира или такой же царь?!" Даже когда я была злым бескомпромиссным подростком (особенно тогда), разрываясь между "все лучше" и "все хуже", пытаясь докопаться до истинного "пафоса расстояния" в мире, я постоянно ранжировала людей, расставляя их в иерархии относительно себя. Это происходило (да и происходит, чего уж там) на удивление безоценочно относительно этих людей, то есть я думала "Катя скучнее и глупее меня, ну что же, бывает", и шла тусить с той самой Катей, понимая, что близкой подругой мне Катя не станет, но вот затусить с ней можно вполне, в конце концов она тоже хорошая. Самой строгой оценке в этой иерархии подвергалась естественно я сама, и я выискивала себе "любимых", как в платоновском "Пире", чтобы за счет всепоглощающей платонической (лол) любви к ним становиться лучше. Мир делился на моих учителей и моих как бы подопечных, а в центре стояла я, гордая как двуглавое павлинище, на полном серьезе ощущая себя Грейс из Догвилля. А̶х̶а̶х̶а̶х̶а̶ ̶е̶с̶л̶и̶ ̶в̶ы̶ ̶д̶у̶м̶а̶е̶т̶е̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶э̶т̶о̶ ̶п̶р̶о̶ш̶л̶о̶ ̶б̶е̶с̶с̶л̶е̶д̶н̶о̶,̶ ̶т̶о̶ ̶ф̶и̶г̶ ̶в̶а̶м̶.̶
В какой-то момент игра в царицу мира на краю школьной площадки пришла к концу, но мое самоощущение поменялось далеко не полностью. Я оцениваю людей, много, строго, почти никогда не осуждая, и при этом всегда конечно же оценивая (и осуждая, мне же надо становиться лучше и оправдывать звание богини и царицы, которым меня в одиннадцать лет наделила я сама, лолсоб). Эх, жгуче-стыдно, как будто метафизической крапивой за метафизическую провинность стегают. (Но я закончу, привет, вуайеристы!) Теперь-то уж наверняка понятно, почему я соглашаюсь на дополнительную работу и помогаю, в общем, почти всем, кого знаю - мне это нравится потому, что я говорю себе "ну что же, я очень ответственная и прекрасная, надо же мне соответствовать", и это позволяет продлить игру, то прекрасное ощущение дара, которым я - богиня, царевна, умная башка - наделяю мир.

Мой друг-врач сказал, что соглашается слишком много работать потому что хочет чувствовать себя полезным. Возможно, наши с ним мотивы тождественны, потому что я тоже в конце концов хочу чувствовать себя полезной, а вся эта история - просто переподвыверт. Но она есть, и в ней наверное что-то есть.

На самом деле я даже скажу вам, что есть в этой истории, равно как в предыдущей, да и в последующих это будет тоже, наверное - знайте и любите свои защитные механизмы, вам жеж с ними жить <3

Чумное, коротенькое, в сторону: вышла на улицу за едой в девять утра. Улицы почти пустые, можно ходить вприпрыжку, строить рожи галкам и делать всякие другие вещи, на которые обычно как-то не поднимаются руки-ноги-рожи. Вообще круче всего - полупустые большие города, очень рано утром/поздно ночью или вот в такие вот моменты (у меня город маленький, но сойдет).

А ещё я нашла в переулке недалеко от дома прекрасное для social distancing - автомат с фермерскими яйцами и картошкой. Кстати, в картошке больше витамина С, чем в апельсинах (что бы это ни значило).

Пока чума с одной стороны подкрадывается все ближе, а с другой, не отставая от нее, подбираются те, с кем мы закрыты на карантин, самое время продолжить беседу и подумать о сексе. На мысли о нем меня неизменно наводят мысли о телесности, и вот почему. Я уже писала, что у меня в башке плохо сходятся воедино тела и души, кровяные колбасы и ангелы. Я для себя, главным образом, дух. Когда я смотрю на человека и общаюсь с ним, он для меня, естественно, тоже главным образом дух. Это приводит к интересным результатам в том, что касается секса е̶с̶л̶и̶ ̶п̶о̶д̶ ̶и̶н̶т̶е̶р̶е̶с̶н̶ы̶м̶ ̶п̶о̶н̶и̶м̶а̶т̶ь̶ ̶"̶н̶а̶с̶т̶о̶л̶ь̶к̶о̶ ̶с̶к̶у̶ч̶н̶ы̶м̶,̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶и̶н̶т̶е̶р̶е̶с̶н̶о̶"̶.

Итак, я что-то вроде асексуалки, здрасьте. Здесь кабинет не психоаналитика, а меня, поэтому рассказы о детстве можно опустить, тем более что в них не происходило ничего, связанного с сексом. Как бы то ни было, я долгое время считала себя асексуалкой и не испытывала ни малейшего намека на сексуальное желание и сексуальное влечение вообще. Я было твердо уверена - на секс всем наплевать, но люди делают вид, что им не наплевать на секс, потому что это важно, это власть, это для продолжения рода, этого требует общество. Я не особенно сильно задумывалась над этими убеждениями, да и меня сложно было бы убедить в обратном, потому что мне-то на секс было наплевать (да и сейчас так себе). Ревновать и выражать какие-то собственнические порывы у меня тоже получается плохо. Я была бы, наверное, идеальным кандидатом для полиамории, но я не хочу секса, и физической близости тоже не очень хочу, т̶о̶л̶ь̶к̶о̶ ̶д̶у̶х̶о̶в̶н̶о̶й̶,̶ ̶п̶о̶ч̶и̶т̶а̶й̶ ̶м̶н̶е̶ ̶с̶ ̶н̶а̶д̶р̶ы̶в̶о̶м̶ ̶м̶а̶я̶к̶о̶в̶с̶к̶о̶г̶о̶ ̶м̶м̶м̶м̶м̶ ̶д̶а̶ ̶е̶щ̶е̶ лол.

Я пишу, что я "что-то вроде" асексуалки потому, что лет пять назад я встретила мужика, который меня полностью очаровал (не поверите, прочитав мне с надрывом Маяковского, я даже не шучу). Тот мужик был вполне привлекателен, но мною воспринимался как ангел и "чистый разум" (разум сомнительный, потому что он был безумно похотлив, но все же), и кровяные колбасы в широких штанинах были мне совершенно безразличны. Секс в тот момент вызывал у меня смесь из "аааа зачем это" и ржача, потому что ну бля, давайте согласимся - люди занимающиеся сексом, выглядят смешно, у них смешные руки, ноги, пуза, хуи и пезды, и все это двигается, колыхается, издает звуки, пахнет, а уж что у них на лицах написано - ну это же картина Босха, а, мы просто к ней привыкли, потому что мы вообще привыкли к абсолютной хтони наших тел. Пальцы - такая же хтонь как тентакли, про языки я вообще молчу. В моем отношении к сексу, кстати, с тех пор поменялось немногое - да, теперь-то я знаю, что секс это приятно и хорошо, да и людские тела все же очень красивы (я правда люблю телесность, отчасти именно потому что она воспринимается мной как хтоничная), но тот факт, что с этими телами как-то связаны разумы, что сексом занимаются, рожи строят и пузами сотрясаются не красивые человекоподобные роботы, а люди, у которых есть амбиции, мораль, притязания, страхи, надежды, делает секс нелепым, неуклюжим и трогательным. Во время секса мне часто хочется смеяться.

Хотелось смеяться мне и с тем прекрасным похотливым мужиком, но, поскольку он мной воспринимался как РАЗУМ, меня совершенно сбивал с толку тот факт, что оказываясь в лапах похоти в̶о̶ ̶в̶р̶е̶м̶я̶ ̶с̶е̶к̶с̶а̶ ̶к̶о̶р̶о̶ч̶е̶ ̶х̶у̶л̶е̶, он оказывался неспособен также смеяться над нелепостью и хтоничностью происходящего. Великих любовников из нас не вышло, и когда он уехал в свои Далекие Края, я испытала бешеное сексуальное желание (хех, ТАКИМ оно было первый и единственный раз в жизни). Собственно тогда, кажется, я в первый раз поняла, что эта порождающая смех дистанция, на которой я оказываюсь во время секса - не какая-то вечно-постоянная установка, в которой я нахожусь, а скорее неспособность выключить ангела и стать таки на некоторое время чистейшей хтонической кровяной колбасой. Это примечательно, кстати - выключить башку с ее рефлексиями в обычной жизни мне не стоит ничего, а как только дело доходит до постельки, я перво-наперво думаю о том какая передо мной в лице партнера хтонь мясная хтоническая (1 шт.), но у нее зачем-то еще и разум есть, что только добавляет всему хтоничности, и конца-края этим мыслям нету.

Что еще можно добавить к этому рассказу? С тех пор прошло почти пять лет, и я как-то научилась выключать башку и отдаваться своей хтоничности и хтоничности другого. Это получается не всегда, да и я не всегда этого хочу. Не поверите, но мне иногда нравится почти смаковать ощущение хтонической нелепости человеческих тел. Самый лучший секс, однако же, у меня был тогда, когда в моей башке каким-то образом таки сошлись воедино мои собственные тело и разум, а вместе с тем и мой партнер вдруг воспринялся мной как единое прекрасное целое - как красивое тонкое тело, но и как близкая, родная, исследованная мной вдоль и поперек личность. Я бы добавила, что в тот момент поняла, почему в стольких языках глагол "познать" может означать и секс, но я бы соврала - в тот момент я не поняла вообще ничего, мне было просто очень, очень хорошо. Такой опыт, кстати, был единичен и больше не повторялся - и это, в общем-то, тоже неплохо - в конце концов, секс это не какой-то безумно важный серьезный ритуал, который всегда должен быть хорошим, и который всегда должен к чему-то приводить. Иногда, секс - это просто про хтонь, которая зачем-то нелепо и смешно сплелась вместе. И это тоже вполне даже неплохо.

Внимание - в тексте некоторые, впрочем очень расплывчатые, спойлеры к игре Disco Elysium.

Канал roguelike theory написал хорошее про прекрасную игру Disco Elysium - квест в котором как минимум три отсылки к величайшему и могучайшему деятелю немецкой культуры Бликсе Баргельду и его группе Айнштюрценде Ноебаутен (мальчики, я снобка) и примерно дофига отсылок к группе Скутер (и неснобка тоже). К тому же, в игре есть Карл Маркс, революция, такой хороший напарник, что тебе хочется самому стать лучше, такие ужасные дети, что тебе хочется всех убить, хитрые интриганы и мифические животные. Очень советую. Но сейчас речь пойдет не совсем об этом, а о башке и бошках, в игре и вне ее. Речь пойдет о юродстве.

Все величие Диски обрушилась на меня тогда, когда я залезла на сабреддит, посвященный этой игре, и увидела там пост, о том, что мол, недостаточно "диско" в этой игре (оно там, справедливости ради, есть, но игра все-таки про самую трущобную трущобу большого города Ревашол - квартал Мартинез, и диско там...ну, его бывает больше, в общем). Первый же ответ на этот пост звучал так: "А это потому что 'disco' в названии игры не существительное, а глагол." Крохотные зайчатки латыни в моей башке возрадовались и запрыгали - игра оказывается по называлась "я познаю мир лол Элизиум", а Элизиум (по гречески Ἠλύσιον, да, у меня в голове еще и какие-то барсучки греческого) - древнегреческий рай, то место, куда отправлялись души всяких героев, очень хороших и праведных людей, и вообще всяких блаженных!

Во второй раз величие Диски обрушилось на меня еще более стремительным домкратом, когда я доигрывала ее во второй раз - у меня была почти та же концовка, но смотря на нее и играя во второй раз, я безудержно и бесстыдно рыдала. Рыдала я не из-за какой-то сентиментальщины вроде мультиков Хаяо Миядзаки, просматривая которых я регулярно досаливаю чипсы слезами, но из-за того, что была как-то несентиментально тронута происходящим, как будто бы игра обратилась ко мне лично из-за того, что как бы я блин не играла в эту игру, мой персонаж получался юродивый, и отчасти потому что такая она, эта игра а отчасти потому что я сама нахуй блаженная.

Итак, читая пост рогаликотеории выше, я соглашалась с общим посылом - в игре "мир застыл в результате проваленной революции" (см. цитируемый пост"). В трущобе по имени Мартинез движение действительно остановилось - и хотя этому немало поспособствовала попытка нынешнего управления порта устроить забастовку и парализовать город (что им удалось - многодневную пробку устроили именно они), замороженность города, его холодная серая пустота, в общем действительно в значительной мере результат исторического провала. В других частях города дела обстоят поживее, кстати - герою периодически являются "видения" (в виде текста, лол) о том, что происходит в городе - но путешествовать в те, другие части, нельзя. Твой Рай - трущоба, вот и живи теперь с этим. Вы можете возразить, что по описанию трущоба, в которой разворачивается игра, похожа скорее на Аид - серое, пустое безрадостное место, где души как бы "застыли" во времени и просто витают. Но вот как раз в душах в этой игре происходит движуха.

Внутри главного героя, вусмерть упившегося, странно выбритого (вы поймете о чем я если увидите картинку), достаточно основательно потерявшего крышу мужика, которым является ГГ, все движется и пляшет - им смеются, им печалются и истерят 24 "голосa", 24 скиллa, каждый из которых вносит свою скромную (или не очень) лепту во внутренний монолог ГГ. Эта модель вполне органична во всех отношениях, и лишь немногие голоса воспринимаются как шизоидные (хинт: так и надо). С этими голосами-скиллами и разворачивается геймплей. Поскольку ГГ пропил шестеренки своей башки, он с надрывом (или не очень) кидается узнавать, кто он, где оказался, и как он и то место, в котором он оказался вписывается во все возможные контексты. Этот квест почти важнее, чем то расследование, которое самому ГГ поручено, и в любом случае кажется более "аутентичным" - для расследования есть квест-лог и прекрасный напарник (я б вышла за него замуж, но я кажется уже вышла за кого-то подобного замуж ирл что сносит башку немного), напоминающий: "дорогой ГГ, сделай то-то!" Расспросы же о том, в какой мы стране, что находится вокруг нас и какие в этом мире религии полностью опциональны, и это прекрасно - некоторые из ответов можно к тому же обдумать (такая игровая механика), и прийти к выводам. Затем можно добавить скиллов и исследовать Элизиум дальше. Но этого мало - помимо неподвижного мира проваленной революции и алкаша с неистовой движухой в башке у игры есть и третий уровень, уровень который и превращает ГГ в юродивого.

Этот уровень подстерегает в снах, в темных заброшенных церквях, в разных развалинах времен революции, в диалогах с суеверными и немного поехавшими людьми, в беседах с самим кварталом-трущобой и в глазах насекомых. У мира Диско Элизиум есть не то чтобы очень сложная, не то чтобы невероятно оригинальная (хотя, в общем, оригинальная) метафизика, и вокруг подвешенной в мертвой точке трущобы, вокруг едущей крыши ГГ, куда-то в тишайшем апокалипсисе отъезжает весь мир. Кто-то сходит с ума от этого, кто-то игнорирует это, а кто-то использует силы апокалипсиса чтобы настаивать особую водку - в общем, все как в реальности.

Итак, у нас есть три уровня - человек, трущоба, и Big Picture aka мир с его движухой. Движутся только первый и третий уровни, а в результате, эти три уровня сходятся так, что некоторые играющие ругают игру - мол, ты играешь, играешь, а оно не меняется! И в некотором смысле это так - у тебя в игре есть выбор, но этот выбор влияет...скорее на тебя самого (менее осмысленным и интересным он от этого не становится, believe you me, ну и, да, от твоего выбора могут умереть люди и прочее, но он все равно не такой как обычно в играх, где причины и последствия как-то очень ясны, а как в жизни, евпочя). Но трущоба, та часть города, в которой застрял герой и его прекрасная блаженная башка - она неизменна, и даже на апокалипсис он может, кажется, повлиять больше, чем на ситуацию в Мартинез. Однако, в этом соль, перец и прочая паприка этой игры - на то, что непосредственно вокруг тебя, ты не влияешь примерно никак (хотя ты можешь быть леваком, либералом или фашней последней, ты можешь по-разному относиться к людям, ты можешь быть как Ленин и любить маленьких детей, ты можешь драться, вопить, застреливаться, искать воображаемых животных, миксовать музло, да мало ли еще что). При этом, твоя восхитетельная многоголосая, но довольно-таки пустая, изъеденная веществами и психотравмой башка и огромный мир (весь! мир! а также город, природа и исторические фигуры, потому что все имена в истории - это я) находятся на одной волне, и копаясь под своей уехавшей крышей, вглядываясь в как будто бы синхронизующийся с ней конец света, ты видишь - и там и там - лица, ты слышишь - и там и там - голоса. Вот поэтому-то ты и юродивый.

Пока корона давит и на мою башку тоже, она заставляет меня думать о том, как я взаимодействую с людьми, вот просто всеми. Это не потому, что я сижу в изоляции, никого не вижу, и от этого меня ударил отходняк и осознание, что мы живем в сасаити, то нетушки - все совершенно наоборот. Я слишком много взаимодействую с людьми сейчас. Нет, я не нарушаю каратнин и не живу в комунне или фаланстере ("а вообще хотелось бы", скажет голос в башке, но я его заткну от греха, а то лопну). Объясняю: мне больше обычного пишут и звонят, а несмотря на то, что я скорее игристое винцо, чем мрачное болотце, несмотря на то, что я хорошо коммуницирую с людьми и они со мной вроде тоже, и общение - просто самое удивительное, что вообще совсем аааа, общаться c человеками очень трудно.

Когда я была ребенком, я не помню, чего такого насущного я хотела. Мне не хотелось новых игрушек и книжек, их мне просто покупали время от времени, и это было хорошо (а если не покупали, то я читала советскую медицинскую энциклопедию, и это тоже было не очень плохо, если честно). Мне не хотелось есть, ну, то есть хотелось, но я не замечала этого если меня не спрашивали, а когда спрашивали - то тогда уж звали есть. Я часто ожидала - что будет мороженое, прогулка куда-то, подарок - но желанием это не было, было просто предвкушением, и меня мало что расстраивало (физическая боль, если только, или когда вредных детей хвалили, лол). Но вот начитавшись книг про богов, волшебников и прочих приятно-могущественных сущностей, я очень хотела обладать интеллектуальной интуицией. Ну то есть, я не знала тогда, что это штука в немецкой философии так называется, но я хотела чисто умозрительно, подумав о вещи, узнавать все ее свойства или, подумав о человеке, узнавать все его мысли. Дианка-ребенок была нетребовательна - она согласилась бы и на полное знание о вещи или человеке как последствие взгляда на эту вещь или этого человека, да даже как последствие прикосновения. Главное - знание. Дианка-ребенок очень любила знание потому что была адский нердой, потому что в знании была сила - сила взаимодействия с людьми и вещами, а зачем еще вообще кому-то нужно знание?

В какой-то момент, Дианка-почти-уже-не-ребенок, видимо смирившись, что интеллектуальной интуиции ей не светит, начала получать удовольствие от бесед - оказалось, что, ёпта, познать человека можно с помощью слов, а еще оказалось, что детские желания никуда не делись, и что Дианка относится к познанию как хомяк - она хочет все сразу и прямо за щеку. У меня на левой ноге, почти у самой ступни, выколото спинозовское "не насмехаться, не оплакивать, не проклинать, но понимать" - не потому что я люблю Спинозу, даже не потому, что я читала "Богословско-политический трактат", а просто потому что, эта фраза хорошо описывает мою не вполне сознательную цель и занятие. Будем знакомы, я понимальная машинка а еще вы знаете как теперь опознать мой труп, если никуда не денется левая нога йеее Понимать человека, собственно, оказалось не очень трудно - надо примерить его на себя, как примеряешь идеи, заключающиеся в читаемом тексте, попытаться отождествить себя с ним, а особенно - захотеть того, чего хочет он. Может показаться, что это особенно сложно, если человек от тебя очень сильно отличается, но это не так - когда человек очень отличен от тебя, ты понимаешь, какое усилие делаешь, чтобы встать на его место, а когда человек схож с тобой и близок тебе, то это усилие не ощущается, то кажется, как будто ты не сделал ничего, но на самом деле ты куда-то себя сместил, чтобы в средоточие твоей субъектности вошла твоя проекция другого. Этот паттерн поведения приятен и мил, он делает так, что ты получаешь от общения очень многое, ты правда сближаешься с людьми за счет него, он затягивает и кажется правильным в присутствии других делать какие-то действия, ориентированные на желания другого, особенно если они при этом еще и стали хотя бы ненадолго твоими собственными. Этот эффект особенно силен в отсутствии ярко выраженного твоего желания (его с детства не прибавилось, Гермиона за лето вообще ни черта не менялась, как вы поняли), или когда твое единственное желание - желание этого понимания и общения, желание увидеть другого и сформировать связь между вами. Подобное желание, да и связанные с ним механизмы едва ли осознанны, кстати, и даже если осознать их, удовольствие от исполнения желания понимания другого столь велико, что от этого паттерна поведения, кажется, почти невозможно избавиться.

Это, впрочем, странное, немного самоуничтожающее желание, потому что ты начинаешь задаваться вопросом - а почему, собственно, присутствие других заставляет меня вот сейчас ориентироваться на них, желать желаемое ими? Дианка-почти-не-ребенок думала, что если она поймет достаточно людей, она обогатит свою душевную жизнь настолько, что в ней будут заключены все эмоции, все возможные состояния, и уж тогда-то все имена в истории точно будут она, и она будет всем микрокосмам микрокосм, человеческий инструмент с широчайшим диапазоном. Кажется, все имена (ну ладно, просто дохуя, простите мне эту poetic license) в истории действительно собраны тут, в моей башке и мой микрокосм действительно огромен, хоть и микро-, но субъектности мало, чтобы натянуться на этот микрокосм, особенно в отсутствии какого-либо сильного желания, кроме как понимать (не, ну еще есть выпить, конечно, но его слишком легко исполнить). Я до сих пор не знаю, чего хочу вообще от чего-либо. Нет, я все еще хочу быть патологоанатомкой, великим ученым, Геральтом из Ривии, ангелом, кошечкой, морским огурцом, неодушевленным предметом, короче - хочу испытывать все, что возможно чтобы понять все, что могу, потому что нет никакой интеллектуальной интуиции, а есть такая очень бледная и фиговая, но очень увлекательная замена в виде щедро приправленного сука понятиями чувственного сука опыта. А вот просто Дианкой с башкой я быть, кажется, не очень хочу, хотя Дианка - та самая прекрасная пустая восприемница, на которую ложится весь этот опыт. В моей башке сейчас дофига всех, потому что мне пишут и хотят общения в это странное изолированное время, и я это честно прекрасно понимаю. Пустая восприемница переполнена, как больнички Бергамо.
***
На самом деле этот канал я завела для бесед с собственной башкой в том смысле, чтобы как-то отделить того субъекта, который я, от всего того архива, который скопился в моей башке (ну для интроспекции в смысле, в одиночестве). Я сейчас живу не одна, и мне из-за вышеописанного трудновато отделять свои мысли от мыслей моей второй половинки - человека настолько близкого и понятного мне, что фигура речи про "половинку" не вполне фигура речи (да, мы из тех гадких людей, которые почти все делают вместе, кек). Этот канал вообще-то очень хороший, но почти сразу же мне стало ясно, что свою цель он выполнить в принципе не может. У канала появились подписчики, а у меня - мысль о том, что же такое надо писать, чтобы подписчикам было интересно, чтобы было остроумно, круто и вообще вот уж не то, что я пишу сейчас лол. Башка тут отошла на второй план в принципе, хотя, скажете вы, так оно и должно быть, потому что сасаити, потому что ну так оно вообще, люди подстраиваются под людей, все дела. Может быть, но я не уверена, но об этом мы подумаем позже.

На меня напала какая-то ностальгия, наверное потому, что на следующей неделе я должна была ехать в Москву к бабушке, но этого не будет. Поэтому про бабушек. Когда я была маленькая, их у меня было три, потому что одна из них была бабушкой моей мамы. Вообще, она у меня была и когда я была не очень маленькой, потому что она умерла когда мне было лет пятнадцать. Бабушку с папиной стороны я видела редко, потому что она жила в Другой Стране и культура Той Страны не подразумевала близкого общения с бабушками - меня ребенком не взяли в престижную школу потому что на "вступительном экзамене" меня попросили "расскзать о Москве", и чтобы упростить задачу, сказали: "вот ты приехала в Другую Страну в гости к бабушке и дедушке, что ты им расскажешь о Москве?" Меня от такой постановки вопроса моментально переклинило, и я ничего не смогла сказать - потому что с бабушками и дедушками в Той Стране не разговаривают просто так и ничего им не рассказывают - они вообще-то матриархи и патриархи, их оставляют в покое и может изредка слушают их истории. Мне тогда было шесть лет, но "пафос расстояния" между мной-козявиной и бабушкой, а уж особенно дедушкой, я чувствовала очень хорошо.

Но речь не о той бабушке (хотя она тоже крута и прекрасна). Мои русские бабушки почему-то начали считать меня взрослой по достижении мной возраста лет в шесть. Не, может они делали это и раньше, с них станется, но я не помню. "Считание меня взрослой" заключалось в том, что мне рассказывалось все, вот просто все. Мне рассказывалось про аборты и насилие, мне рассказывалось про войну и бедность, мне рассказывалось про страхи, ну и про хулиганства мне тоже рассказывалось. Это были очень "женские" истории, истории про тела и отношения, и в них было дофига страдания, дофига нежности, дофига силы. Мои две русские бабушки вообще были (а одна из них остается и сейчас) безумно крутыми женщинами. Я не понимала некоторые вещи в этих историях, но очень старалась понять, потому что бабушки делились со мной чем-то очень любопытно - тем, что было, и чего теперь нет, а мне хотелось узнать, как оно - то, чего теперь нет. Вообще, на мою башку в детстве сильно-сильно повлияли две вещи: истории моих бабушек обо всем, даже о том, о чем детям рассказывать якобы нельзя, и то, как моя мама звала меня посмотреть на: больших тараканов, то как она потрошит рыбу (а вы знали, что в желудке хищных рыб можно найти полупереваренную съеденную ими мелкую рыбу?) и чистит птицу, и на всякую странную живность, живую и мертвую, даже неприглядную.

Но, вернемся к историям. Моя прабабушка рассказывала их очень спокойно, как будто бы оглядывалась назад и думала "ой, как же это было интересно, и на самом деле, ну надо же!" Даже если история была трагичная, даже если это была, например, история про раскулачивание или про то, как во время войны мать моей прабабушки умирала от рака, и моя прабабушка, младшая дочь своей матери (ей, прабабушке, вообще-то во время войны было почти 30 лет) пряталась во время воздушной тревоги под кроватью матери, а не в бомбоубежище, потому что с мамой спокойнее - она улыбалась, делала какую-то торжественную паузу с придыханием, и еще такие глаза, как будто рассказывает что-то в жанре магического реализма, невероятную историю про бесконечно далеких людей. По-моему, она была такой хорошей рассказчицей как раз потому, что в момент рассказа, ее истории становились именно невероятными и удивительными и именно про бесконечно далеких людей, не становясь при этом чужими, потому что они были про нее. На тот момент со времени окончания войны прошло 55 лет, и я могу только догадываться, как великолепная женщина 85 лет смотрела на себя почти тридцатилетнюю.

В какой-то момент мать моей прабабушки умерла, и прабабушка снова стала спускаться в бомбоубежище. Один раз, только что спустившись, она поняла, что ей очень надо в туалет, о чем она и пожаловалась своей сестре. Сестра сказала: "Ну вот тут горшочки стоят, возьми один, сходи и выбрось за дверь по-быстрому, пока бомбить не начали". Так моя бабушка и сделала, выбросив горшок за дверь бомбоубежища. Минуту спустя, в убежище вбежал сосед, и сказал "ой я еле успел, девки - там сейчас такой снаряд упал!"

Моя прабабушка была маленькая, некрасивая, очень невротичная, озорная и совершенно прекрасная; я бы хотела быть как она, одновременно такой же сдержанной и живой, а еще так же офигенно печь блины (а выходит то, что выходит, ну и ладно). Когда я в десять лет уезжала в Другую Страну, она пришла ко мне, и со своей обычной немного хитрой улыбкой человека, которому интересно все на свете протянула мне газетную вырезку. "На вот, - сказала она с придыханием и паузой, как говорит Делез в интервью Клер Парнэ, - почитай, про онанизьм." Заметка была из газеты "Вестник ЗОЖ", которую моя бабушка выписывала, потому что любила ЗОЖ, одновременно относясь к этому почти с иронией. Она правда была про пользу мастурбации. Мою прабабушку, кстати, звали Любовь.

Моя любимая (и просто величайшая) группа Айнштюрценде Нойбаутен выпускает в мае новый альбом (а вообще-то я думала они после Lament, охуенной театральной постановки про первую мировую войну перестанут свои воюще-звенящие дела). Под это дело я рада как слон и моя башка, неспособная перестать думать про Диско Элизиум, представляет:

Мини-эссе про Ноебаутенов, Диско Элизиум и раскопки

И под это дело музыкальное сопровождение.

С некоторым удивлением осознала, что cнова часто думаю о смерти (особой тревоги по поводу короны я не испытываю, а вот поводов подумать о смерти пандемия подкинула в избытке включая окончательное убеждение в том, что работу я тут, в очередной Другой Стране, найти точно не смогу и можно просто сдохнуть лол), и снова отношусь к ней без особого страха, хотя мысли типа "ээээх, сейчас как умру, и будет хо-ро-шо!" мною не мыслят - да может это и неплохо. А раз я думаю о старухе с косой, надо об этом написать.

Врачом я хотела стать лет с семи. Патологоанатомом - лет с пятнадцати. Между этими двумя возрастами был период, когда я хотела стать чем-то биологонаучным, но не врачом. Лет с пятнадцати, однако, мне стало казаться (возможно, верно), что воспринять человеческое тело как нечто красивое я смогут только воспринимая его как объект, потому что иначе меня слишком отвлекает человеческое. Столкнувшись с телесностью живого человека, я реагировала - да и сейчас реагирую - гм, как на котика: мне хочется трогать тело, щипать и гладить его, тереться об него, нюхать его (если вы никогда не нюхали чистое кошачье брюшко, сделайте это пожалуйста как только сможете) и делать всякие странноватые (для человека, которого я хочу пожамкать) штуки, лишенные каких-то особенно эротических подтекстов, но полные до краев моего внутреннего востроженного визга по поводу чужой телесности. При этом я обычно смущаюсь (no shit, да?)) и до восторженного умиления дело так и не доходит, что фрустрирует. Вместе с этим, тогда, лет в 15, я начала думать, вот теперь уже наверное зря, что эстетически насладиться человеческим телом я смогу только если достигну максимальной его объективации - если пойду таки на поводу у своего желания стать врачом (логично, чо, сука - уж не знаю чего я хотела - выработать в себе спокойное холодное отношение к телам, наверное), и чем ближе к объективированному телу - тем лучше. При этом, о сексуальной объектификации я вообще не думала, нa нее я, кажется, была (и осталась) споосбна мало, если вообще способна, хотя сейчас, в момент написания этого текста, мне кажется что сексуальная объектификация в общем и целом похожа на описанное мной выше, хотя бы отчасти - люди объективируют других людей, если оказывается, что они могут "эстетически насладиться человеческим телом" только если будут игнорировать "нетелесные" свойста воплощенного в теле человека. В какой-то крайней форме это делаю и я - почти-асексуалка и где-то-около-некрофилка.

Я уже писала тут, что в детстве на меня сильно повлияло то, как мама показывала мне всякую мертвечину - мне нравилось рассматривать ее, но когда наши, хех, отношения с мертвечиой переходили в гастрономический режим, то есть, когда всякая мертвечина предназначалась нам на обед, мне нравилось разделывать ее, чистить ее, всячески трогать ее. Периодически, знакомые охотники приносили нам дичь, и я ощипывала уток или разделывала большие куски кабаньей туши. Это было прекрасно - цвет, запах и тактильное ощущение мяса, кожи или внутренних органов всегда казались мне исключительно приятными, так что становилось почти трудно отложить в сторону разделанное мясо и таки приготовить его (хотя есть его тоже было очень приятно). По той же причине мне очень нравилось, и до сих пор нравится работать с тестом для хлеба, особенно теплым - оно мягкое и гладкое, и уминая его руками кажется, будто ты мнешь какую-то первичную бесформенную материю тела, полностью уступающую твоим пальцам. От того, что ты вполне сознаешь, что делаешь хлебушек и не предаешься никаким фантазиям, не меняется ничего. В общем, телесность, помимо крайнего замешательства (как уже понятно из моих предыдущих обращений к башке), вызывает у меня еще и очень сильное наслаждение, безличное и (кек, not proud) Пастернаковское.

"Мертвецов вскрывали, разнимали и препарировали, и красота человеческого тела оставалось верной себе при любом, сколь угодно мелком делении, так что удивление перед какой-нибудь целиком брошенной на оцинкованный стол русалкою не проходило когда переносилось с нее к ее отнятой руке или отсеченной кисти." - Доктор Живаго.

Дисклеймер - Живаго я очень не люблю, потому что я вообще не очень хорошо отношусь к романам пытающимся показать в качестве главного персонажа "Великую Многострадальную Страну", но когда-то я его прочитала, и, в общем, вот - это описание фрактализованно красивого человеческого тела очень правильно, и тела - всякие, любые, очень красивы.

Это желание наслаждаться телом в некоей, лол, конкретной абстракции, естественно, приводит и к желанию наслаждаться моим собственным телом в подобной абстракции, к некоторому отчуждению от него. Basically, рассматривая тело как объект и испытывая при этом некое наслаждение, начинаешь (ну, я начинаю) желать полностью слиться с объектом и стать неодушевленным предметом. Неодушевленным предметам хорошо, им не хочется беседовать с башкой, а мне, как человеку, неодушевленным предметом можно стать только умерев. Tough luck, вообще. И тут я подкрадываюсь к самой мякотке - это желание самообъективации, сопряженное подкрепляющейся уже несколько лет ассоциации со смертью, приводит к тому, что мысли о моей собственной смерти легким движением руки превращаются, мысли превращаются, превращаются мысли в элегантные эротические фантазии, объектом которых является превращение меня в мертвый неодушевленный предмет. И мысли о смерти вновь кажутся милыми и приятными.

Справедливости ради, эти фантазии несколько смиряются, когда есть человек, с которым можно вести себя, как с котиком - как будто он и не человек вовсе, а (на время) мимими мясно-кожно-костяная подушечка. У меня такое есть, и слава богам, а то б точно с ума сошла. (Вот так живут выросшие дети, социализованные почти исключительно бабушками и котиками, угу).

Непосредственно вдогонку всему предыдущему, а то башка недодумала мысль - до определенного возраста, несмотря на в целом хорошее отношение к телу и телесному, я абстрагировалась от него еще и таким простым способном, как игнорируя какие-то свои материальные условия, то есть отчасти намеренно выбирая игнорировать голод, жажду и прочие телесные нужды (да, мне понятно, что это first world problems и first world поступки, who's next?). Мне казалось, что мой дух может все, и нефига ему быть ограниченным такой простой вещью как тело, у которого есть определенные формы и определенные возможности. "Я молоко! А я - овсяная кашка дух, дух, дух", говорила я себе, и искренне верила в то, что могу все, и иногда пыталась делать все (да, я знаю что такое гипомания, спасибо. Next!) Парадоксальным образом, именно восхваляя дух я стала меньше игнорировать тело, открывая, как в каком-то плохом бильдунгсромане а-ля "наш ответ Гегелю", насколько тело важно для всех этих перипетий духа, и тогда я уже говорила себе: "я кашка, кашка, кашшшшшш... тело, тело, тело", что весьма интересным образом заставило меня изменить мое представление о своих возможностях (no shit, я по сути поменяла представление о себе в целом), и заставило подумать о себе как об определенном образом жестко ограниченном человеке, впрочем часто этими границами и "пограничными" ощущениями наслаждающимся. Это - битва в моей башке, битва которую ведут, вместо мультяшного ангела и дьяволенка, дух и тело, и осознание собственных возможностей и ограничений (во всяком случае у меня) нешуточным образом зависит вот от этого вот противостояния, в котором моя башка должна периодически пытаться сказать, то духу, а то телу - "а пошел-ка ты нахуй, а. Заебал."

Из бесед внезапно не с башкой, а с друзьями вне ее, подумалось кое-что узковатое - связанное с философией. Я как бывшая философиня знаю очень много философов, даже слишком много. Не поручусь за них за всех, но огромное их количество пришло в философию как (лол) в семью - как в некоторое сообщество, где какие-то определенные индивиды их вдохновили. "Лол" тут не то чтоб для насмешки, просто странно, честно, особенно если вспомнить как я пришла в философию, ища себе наставника на планете Дагоба и отмахиваясь от желаний принять ислам какую-нибудь аскезу. И таки нашла, и сказал он мне "моим падаваном будешь ты! Мммм!"

Но речь не обо мне, внезапно. Дело в том, что я уже достаточно давно замечаю, что многие философы любят приватно, в узком кругу и после пары литров пива (в нихас много влезает) беседовать о какой-то аутентичности некоторых философов, о том что эти люди не просто делают свою работу как работу, но еще и "живут" ей, "не отделяют себя от нее", "посвящают себя ей всецело" и прочие экзистенциальные обороты. Это хорошо и труъ. Иногда такое смешно и тупо - когда мне было очень мало лет и я на болотах планеты Дагобы нашла своего магистра Йоду (извините, мне слишком понравился образ, он теперь часть этой беседы без вычеркиваний), он усиленно транслировал мысль, что чтобы быть труъ и вообще, то надо мыслить духовненько, быть феноменологом, любить Хайдеггера, а вот если ты марксист или не дай боженька логик - то ты не можешь быть труъ, потому что ты ничего не понял и вообще пшел вон. Парадоксальным образом, "аутентичное" и труъ-предприятие, за счет такого отношения к окружающим, превращалось в войну этого моего недоЙоды за умы студентов - он просто ходил пить с ними кофий и пивко, попутно рассказывая о том, как надо быть труъ. Студенты велись, конечно. Потому что было на что, несмотря на недойодство.
Люди - они хотят делать что-то важное и насущное. Вот очень до зарезу хотят. И им кажется, наверное даже не без оснований, что философия - что-то важное и насущное. Но сомнения, все же, остаются - и тут целый магистр Йода показывает тебе всем своим существованием, что это действительно так. Это стремление делать что-то важное и насущное тоже, впрочем, может привести к смешному и глуповатому - как-то раз, за пивом, один академический чувак пожаловался мне, что перевелись богатыри в русских селениях живые философы на Германии-матушке, потому что все занимаются черт-те чем и только друг с другом срутся (чувак был немец), и приведенные мной примеры никак не пошатнули пьяненькое (проецирующее?) убеждение моего немецкого знакомого.

Но я отвлекаюсь - действительно, встречаются люди, которые способны заниматься своей работой - это даже не обязательно должна быть философия - не только в модусе "я серьезный ученый", но как бы проживая ее, и почти что делая себя одержимым ей. В научных кругах я встречала множество таких людей, и темой их работы могло быть все что угодно - это могла быть какая-то абстрактная тема, но они делали из нее что-то важное и насущное конкретно для самих себя, но и для окружающих, если окружающие позволяли им включить себя в их прекрасную игру.
Я никогда не понимала, что это за аутентичность такая, несомая такими Йодами, кек, настоящими. Это не какое-то околохайдеггеровское утверждение собственной свободы, и слово аутентичность тут мной используется просто за неимением лучшего. Это не просто какой-то энтузиазм - вполне можно относиться к чему-то с интересом и энтузиазмом, не неся в себе при этом какую-то личную важность и насущность твоего дела для тебя самого, а также и для мира и окружающих (обычно как следствие). Возможно, убеждение в важности и насущности того, что ты делаешь тут просто первично и самодостаточно, и оно притягивает тех, кто хотел бы делать что-то важное и насущное - эдакая терапевтическая секта Исследования Важного, основывающаяся на убеждении "основателя" и имеющая в качестве прекрасной побочки тот факт, что она действительно иногда помогает кому-то что-то открыть, а иногда - в себе разобраться.
Но этого пожалуй мало, или даже - это неверно. Важность и насущность приписывается не определенным доктринам или установкам, но самому вопросу или исследованию, и на секту это уже похоже меньше. Философский Йода (сферический, в вакууме) относится ко взамодействующим с его идеями людям серьезно, так как его предприятие и идеи заслуживает честного рассмотрения других точек зрения, хотя велик соблазн перейти на темную сторону и быть скользким софистом-победителем, постоянно меняющим свою позицию и танцующим вокруг какой-то одной ее главной очки, или занять несуществующую во вселенной кино ЗВ позицию провокатора, который всех на хую вертел (эх надо написть тут про легендарную игру KotoR 2, и я ведь это сделаю) и всем задает каверзные вопросы со всех позиций сразу, потому что ахахахахахаха нипочему. То есть в лице настоящего магистра Йоды мы имеем какое-то максимальное уважение к предмету своего исследования. Это все равно не очень понятно. Странное окончание размышленя, а я ведь правда писала его, не зная, к чему приду, и правда надеялась, что может куда-то приду (бля, я снова делаю то же, что делает Декарт, неcмотря на множество попыток мысленно послать его нахуй).

Ну, попробуем придумать новую концовку. У меня с тех пор в мое сильно затянувшееся студенчество было несколько Йод - ушастых и зеленых красивых и разных, и мой процесс обучения был так интересен и результативен (там где он вообще таким был, лол) главным образом благодаря им. В некотором смысле, их вовлеченность в их дела не только положительно рассматривалась академией - они считались своими коллегами "отличными, но странноватыми специалистами", "лишенными академических амбиций" или "периодически занимающимися странными не-академическими проектами, ой ну бог с ними". Они в общем-то делали то, что считали нужным, порождая новые идеи и всяческие эксперименты, а иногда просто чертовски хорошо и убедительно - по-настоящему убеждая в последней инстанции, хехе - объясняя старые, за что честь им и хвала. Я тоже мвахахаха все равно теперь про меня когда-то была такой и действовала так, а бросила отчасти потому что кончились деньги нет работы нет ничего аааа поняла, что такой я быть уже не смогу. Я отступила на слишком большую дистанцию от того, что делала, и я больше не могу настолько близко подойти к этому, чтоб оно стало важным, насущным и обожаемым. Казалось бы, если я "здесь была", в этом же состоянии, и действовала как почти-Йода (подйодок?), то мне должно быть легко описать, что это за ощущение и что для него требуется, правда же? А вот нет, и лучшее описание того, на что это похоже, принадлежит немецкому чуваку из далекого 19-го века по имени Шеллинг. Шеллинг писал, что во время процесса художественного творения, художник сочетает в себе сознательное и бессознательное - он отчасти понятия не имеет, как творит, хотя отчасти направляет процесс творчества осмысленно. В работе же по осмыслению мира все еще хардкорнее: "без добавления безумия нельзя создать ничего великого. ... В этом смысле было бы полезно разделить людей. Один вид, можно сказать - те, в которых нет никакого безумия вовсе. Это были бы нетворческие, неспособные к порождению, называющие себя трезвыми умы, или так называемые рассудительные люди ... они добродушно противопоставляют рассудок, а не безумие, разуму. Но там, где нет разума, нет конечно же также и настоящего, действующего и живого рассудка". Шеллинг, третий набросок "Мировых эпох", мой очень плохой перевод с немецкого.

Мы опять закончили неким юродством. Все снова как надо.
В следующий раз нафиг философию. Снова будут игрухи.

Как и обещала, пишу об игрухах. Моральные компасы и выборы в играх - штука очень интересная, несмотря на то, что большинство игровых миров предпочитают банально (но очень продаваемо и рилейтебл) предоставить игроку самый обычный выбор между условно добром и условно злом. Тем интереснее игры, которые такого не делают, предлагая, например, выбрать между злом и злом (сыграйте в Обсидиановскую "Tyranny" aka "какой ты мерзавец?"). Также есть игры, в которых есть моральный компас, но они вообще не про это (Planescape Torment) и игры пройдя которые и сделав выбор ты думаешь "а чо щас было?" (вроде Bloodborne или даже Dark Souls). Все это хорошо и ладно, и особенно онорабл меншена тут заслуживает конечно же вселенная ДнД с ее просто гениальнейшим открытием того, что добавление еще одной оси (лоуфул-хаотик) к "добро-зло" значительно обогащает мир игры. Но я хочу растечься мыслью по древу, рассматривая вселенную в которой нельзя "добавить ось", вселенной в которой все буквально черное или белое, и в которой те же самые Обсидианы смогли таки выстроить офигенную историю, два раза. Речь пойдет о Star Wars: Knights of the Old Republic. По ходу текста, я не только спойлерю, я прямо-таки бесстыдно пересказываю сюжет обеих игр, поэтому если вы не играли в эти шедевры сторителлинга, не читайте текст по ссылке. Эти СтарВорсы - лучшие в истории ЗВ, а плоттвистов в них хватает. Хотя, если вы не играли в Котор и все равно откорете ссылку, вы скорее всего захотите их пройти, читая, как круто все-таки замесили тесто Обсидианы. Итак, without further ado, лонгрид про Котор:
https://teletype.in/@femmefractale/AL1f2f_Kb