#итоги_недели девятнадцатой и двадцатой. С ними очень кратко, потому что меня унесло в Мастрюкову.

Татьяна Мастрюкова — Приоткрытая дверь. Тихие гости. Радио "Морок". Кошачья голова. Блошиный рынок. Приходи вчера. Да, я всё это прочитала. Это ж мои любимые страшилочки. Страшнее всего было смотреть, как автор сознательно отказывался от всего хорошего, что было в первых полутора книгах, постепенно заменяя это всем плохим. Последняя книга из упомянутых — просто чистое "хавайте, карлики", где килгортраутовские зачатки крипипаст насыпаны вперемешку, при этом львиную долю из них мы уже читали в предыдущих книгах. Офигеть. А что так можно было с читателями? Просто писать всё хуже и хуже, даже не стараясь, ещё и огрызаться, что вот читателю-лоху мои сладкие персонажики тупыми кажутся, посмотрела б я на вас, когда к вам в штаны бабайка побежит. Ну, я вот точно знаю, что бы делала в таком случае. Бежала бы в десять раз быстрее бабайки на истерической тяге, а не пошла бы спать или читать газету.

Иван Белов — Заступа: Чернее черного. Ох, Иванушка, милок! Полечил моё сердешко исстрадавшееся, навалил удовольствия с горкой! Почти так же хорошо, как и первая часть. Некоторые ходы показались более предсказуемыми, чем в первой книге, но, может, это моя подозрительность так работает. Грубо говоря, если есть в начале рассказа чертячий хуй, то в конце рассказа он обязательно выстреливает (сначала написала, потом прочитала — ужаснулась и решила оставить; это так плохо звучит, что даже хорошо). Идеальные психологические истории в антураже древнеруси, бесовщины и всякого такого.

Саманта Харви — По орбите. Медитативно-философская книжка с неуловимо японским вайбом. Всего две сотни страниц, но читается как медленный и толстенный альбом, где после каждой сценки или размышлизма тебе тоже надо брать паузу и думать над заявленным коаном. Космонавты и астронавты рутинно облетают Землю на спутнике, думаю о всяком, встречают не очень приятные новости, взаимодействуют между собой, бессильно наблюдают за разрушительным тайфуном. Очень хорошо, но не под каждое читательское настроение.

Константин Мережковский — Рай земной, или Сон в зимнюю ночь. Самая страшная книга, которую я когда-либо читала. Брат Дмитрия Мережковского, осужденный (но сдриснувший от правосудия за границу) педофил написал графоманскую и отвратительную педофильскую "утопию", где все женщины превратились в маленьких похотливых сладкогрудых тинейджеров, а лирический герой Костик порхает среди лолит и пытается под это дело не только философию какую-то подогнать, но и утверждает, что Достоевский вообще за его идеи (при этом сам он Достоевского не читал, но ему Изя напел). Ещё в книге есть расизм, геноцид, треугольные коровы и игра детьми в мяч, но это всё как-то меркнет на фоне ушлёпочного языка и офигитительных влажных фантазий автора.

Балуюсь с литературной раскраской. Конечно, это Дракула, пусть и немного всратенький. Но почему-то я на данном этапе раскрашивания уверена, что картинка должна называться "Николай Жаринов сообщил поклоннице, что её литературный вкус — это говно".

Торжественно заявляю об открытии Бесстыжего книжного клуба.

Мы можем читать один абзац целый месяц, а можем гнать по полному собранию сочинению пару дней. Можем и вообще ничего не читать. Можем врать, что что-то прочитали. Или загадочно молчать.

Можно читать невнимательно и по диагонали, можно слышать звон или слушать поющего Изю, можно ныть, что читается не то и не так, можно докапываться до каждого слова и сравнивать с оригиналом, если книга переводная.

Можно участвовать в обсуждении, можно не участвовать в обсуждении, можно забить болт на обсуждение, можно вообще ничего не делать или делать слишком много.

Можно никому не говорить, что ты вступил в этот клуб, можно не вступать в этот клуб, можно вступать в него с гордостью, а можно всем врюнькать, что у бесстыжего книжного клуба есть первое правило никогда не... И далее по списку.

Словом, Бесстыжий книжный клуб — страна возможностей. Чтобы вы прониклись духом книгобесстыдства, вот клубное задание номер один. За июнь прочитайте одну книгу. Любую. Вот всё равно какую. Можете наврать, что прочитали, или взять книгу, прочитанную в мае, я всё равно бесстыже не буду проверять. Будем ли мы обсуждать прочитанное в следующем месяце? Кто знает...

Всё, до встречи на следующем заседании Бесстыжего книжного клуба в июле. Или не до встречи. Вы уже автоматически в него вступили. Или нет, если вам не хочется.

#бесстыжий_книжный_клуб

Поздравляю Саманту Харви ("По орбите") соврамши:

"После того как Роман провел в космосе примерно месяц, по ночам ему начала сниться жена. Он испытывал безумное, мучительное желание, пожирая взглядом ее худосочную наготу, белые следы от купальника на загорелой коже, темные волосы под мышками, линии ребер, сомкнутые запястья, вспотевшую от жары грудь".

Волосы под мышками у жены русского космонавта, ага. Может быть, он еще нежно вспоминал, как каждый день мыл посуду или уходил в декретный отпуск, пока она работала начальницей? (Впрочем, может быть, после этого на жопной тяге страдания в космос и улетел. Как говорится, в некоторых случаях для полета в космос ракета не нужна).

Меня удивляет, какие страшные проблемы понимания возникают у людей при чтении или прослушивании. Вот говоришь или пишешь: "Я ем зелёное яблоко", а на тебя набрасываются: "Вы утверждаете, что все яблоки зелёные!" или "Ага, значит, красные яблоки недостойны вашего внимания?" Или пишешь: "Я уехала из Грузии в другую страну", а тебе отвечают: "Вот и сиди в своей Грузии". Что это? Невнимательность? Пофигизм? Додумывание? Всё сразу, вперемешку, и можно без хлеба? Как эти люди умудряются читать книги и не умирать, если, очевидно, не могут справиться с одной строчкой простого текста без словесных вывертов? Можно ли с ними пытаться вести диалог, если они всё равно вместо твоих слов увидят что-то другое?

Думаю, что пару примеров кривого чтения смогу в ближайшее время вам продемонстрировать.

Пока же для себя я этот процесс вижу как эволюционное развитие притчи о слепцах, ощупывающих и описывающих слона. Только тут слепцы заходят в комнату со слоном, но вместо того, чтобы пытаться его трогать и рассказывать, на что это похоже, они просто хватают себя за свою же задницу и громко кричат в потолок от негодования.

Сегодня жара-жарецкая, но настроение почему-то как у этих трёх обложек. Нравятся.

Верьте Лайвлибу, говорили они...

История про наглядность образов. Простите, она длинная, но я постараюсь далеко не уходить и скипну всё интересное, но не относящееся к делу.

В школе я с первого и до последнего года училась в одном и том же классе, который считался самым ужасным и самым легендарным в школе. Тот самый класс, на который сразу по умолчанию вешают всех собак, если что-то в школе случается (кстати, почти всегда действительно мы и были виноваты). За это в средней школе нас наградили классным руководителем, которому было запрещено классное руководство (совершенно потрясающая история, почему оно было запрещено, но эта история не относится к делу, так что её скипну). Руководитель был офигенный. Он приносил нам на школьные праздники пистолет Макарова, ходил с нами в походы и придумывал совершенно чумовые активности. Без иронии, золотой дядька.

Как-то раз он повёл нас, ещё совсем мелких жучков, в музей аномалий человеческого тела. Это шестой или седьмой класс, значит, год примерно двухтысячный. Музей аномалий — это наша местная кунсткамера. Сейчас в неё можно спокойно заходить, как в музей, а тогда было почему-то нельзя (или на каких-то мутных условиях, тут я могу и соврать, давно это было), и место просто хранило всякую дичь и активно юзалось студентами медицинского. Экскурсовода не было, и нам там рассказывали всякие кулстори просто какие-то люди, имеющие отношение к музею. Тут могла бы быть ещё одна история про Легендарный Экспонат, Который Нам Запрещено Показывать, но это тоже к делу не относится, так что скипаем.

Честно скажу, что для детской психики это было... Кучеряво. Кто-то блевал, кто-то орал, кто-то благоразумно заранее отказался, кто-то вопил от восторга.

Часть с моралью начинается с того момента, что мы ходили в музей в то волшебное среднероссийское время, когда межсезонье превращает дороги в жидкое снеговно. Поэтому нам всем строго-настрого наказали принести с собой бахилы, иначе придётся их покупать на месте и вообще нас не пустят, стыдобища, хоть один раз сделайте всё путём.

Само собой, половина народу забыла про бахилы и не взяла денег, чтобы их на месте прикупить. Так что началось стандартное школьное нытьё и суета.

Школьники ноют, хаотично перемещаются по предбанникам музея, щедро разбрызгивая ногами снеговнище, музейные работники не слишком рады. Ничего не происходит, потому что дети не могут скооперироваться и организованно решить проблему бахил.

В этот момент и происходит история о важности наглядных образов. Кто-то из музейных работников принимает решение переселить всех школьников в часть коридора, прилегающую к местной анатомичке (или что там вместо неё). Классный руководитель красочно рассказывает, как нам ноги оторвёт за экскурсию без бахил, и в это время открывается дверь и студенты выносят свежеампутированные кровоточащие ступни в тазике. И ставят недалеко от школьничков.

Примерно за пять минут все нашли деньги на бахилы, смиренно их натянули и пошли дальше. А то мало ли что. Образность и наглядность — великая вещь.

Сегодня день лонгридов. Посмотрев интервью с Гогунским, вспомнила великолепный рассказ Чехова. Удивительно, как он про Гогунского написал за много лет до его рождения.

Антон Павлович Чехов
Мой домострой
Утром, когда я, встав от сна, стою перед зеркалом и надеваю галстух, ко мне тихо и чинно входят теща, жена и свояченица. Они становятся в ряд и, почтительно улыбаясь, поздравляют меня с добрым утром. Я киваю им головой и читаю речь, в которой объясняю им, что глава дома – я.

– Я вас, ракалии, кормлю, пою, наставляю, – говорю я им, – учу вас, тумбы, уму-разуму, а потому вы обязаны уважать меня, почитать, трепетать, восхищаться моими произведениями и не выходить из границ послушания ни на один миллиметр, в противном случае… О, сто чертей и одна ведьма, вы меня знаете! В бараний рог согну! Я покажу вам, где раки зимуют! и т. д.

Выслушав мою речь, домочадицы выходят и принимаются за дело. Теща и жена бегут в редакции со статьями: жена в «Будильник», теща в «Новости дня» к Липскерову. Свояченица садится за переписку начисто моих фельетонов, повестей и трактатов. За получением гонорара посылаю я тещу. Если издатель платит туго, угощает «завтраками», то, прежде чем посылать за гонораром, я три дня кормлю тещу одним сырым мясом, раздразниваю ее до ярости и внушаю ей непреодолимую ненависть к издательскому племени; она, красная, свирепая, клокочущая, идет за получкой, и – не было случая, чтобы она возвращалась с пустыми руками. На ее же обязанности лежит охранение моей особы от назойливости кредиторов. Если кредиторов много и они мешают мне спать, то я прививаю теще бешенство по способу Пастера и ставлю ее у двери: ни одна шельма не сунется!

За обедом, когда я услаждаю себя щами и гусем с капустой, жена сидит за пианино и играет для меня из «Боккачио», «Елены» и «Корневильских колоколов», а теща и свояченица пляшут вокруг стола качучу. Той, которая особенно мне угождает, я обещаю подарить книгу своего сочинения с авторским факсимиле и обещания не сдерживаю, так как счастливица в тот же день каким-нибудь поступком навлекает на себя мой гнев и таким образом теряет право на награду. После обеда, когда я кейфую на диване, распространяя вокруг себя запах сигары, свояченица читает вслух мои произведения, а теща и жена слушают.

– Ах, как хорошо! – обязаны они восклицать. – Великолепно! Какая глубина мысли! Какое море чувства! Восхитительно!

Когда я начинаю дремать, они садятся в стороне и шепчутся так громко, чтобы я мог слышать:

– Это талант! Нет, это – необыкновенный талант! Человечество многое теряет, что не старается понять его! Но как мы, ничтожные, счастливы, что живем под одной крышей с таким гением!

Если я засыпаю, то дежурная садится у моего изголовья и веером отгоняет от меня мух.

Проснувшись, я кричу:

– Тумбы, чаю!

Но чай уже готов. Мне подносят его и просят с поклоном:

– Кушайте, отец и благодетель! Вот варенье, вот крендель… Примите от нас посильный дар…

После чая я обыкновенно наказываю за проступки против домашнего благоустройства. Если проступков нет, то наказание зачитывается в счет будущего. Степень наказания соответствует величине проступка.

Так, если я недоволен перепиской, качучей или вареньем, то виновная обязана выучить наизусть несколько сцен из купеческого быта, проскакать на одной ноге по всем комнатам и сходить за получением гонорара в редакцию, в которой я не работаю. В случае непослушания или выражения недовольства я прибегаю к более строгим мерам: запираю в чулан, даю нюхать нашатырный спирт и проч. Если же начинает бушевать теща, то я посылаю за городовым и дворником.

Ночью, когда я сплю, все три мои домочадицы не спят, ходят по комнатам и сторожат, чтобы воры не украли моих произведений.

«Изображение может заменить тысячу слов», и это тоже правда: вместо того чтобы решить задачку, можно подсмотреть ответ в конце учебника.

Мария Степанова «Памяти памяти»

Чудесные книги нынче в яснополяне (шорт и лонг Иностранки). В аннотации "Колокола" болгарского автора Славова сказано, что книга про защиту христианских ценностей. В итоге в книге изнасилованы:
- несколько мужиков;
- несколько старушек;
- бессчетное количество проституток;
- такое же бессчетное количество дынь.

А ещё там главный герой (мужчина) признаётся в страстной любви к двум мужикам, но это не пропаганда, потому что он благоразумно добавляет: "я же не пидор". Мотайте на ус, чтобы распознавать, где пропаганда, а где правильные христианские ценности.

#итоги_недели двадцать первой и двадцать второй. Закрываю май. Тут не супернеобычно, просто чтобы было на память.

Лидия Чарская — Записки институтки. Записки сиротки. Записки юной гимназистки. Много спокойного чтения, которое я не выносила в детстве, но теперь могу отринуть эмоции и почитать с натуралистическим интересом. Ровно то, что заявлено в заголовке, — обычная жизнь обычных школярок разного калибра, которые непременно попадают в странные ситуации, кого-то теряют, над кем-то торжествуют в силу своего всепрощения, а еще видят сны, в которых феи говорят мудрости. Сложно сказать, кому понравится сейчас. Не рискну предположить.

Максим Ильяхов — Большая книга о соцсетях для предпринимателей. Если выкинуть из текста всё самоупоение Максима, какой же он крутой, богатый, умный и невероятный, то получится "Маленькая, но достаточно полезная книга о соцсетях для предпринимателей".

Марина Ефиминюк — Сразу три книги, названия которых я мгновенно забыла. Это моё не очень гилти-плежа с избранными и порно-драконами, но сразу после прочтения мой мозг стирает любые детали за ненадобностью, простите. Оставляю только пометку, что этим я лечу нечитун.

Марк Твен — Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна. Не знаю, стоит ли вам что-то про это рассказывать. Наверняка вы и сами в курсе (можете в комментах проголосовать, какая книга нравится больше, у меня-то Финн однозначно в любимчиках). Читала, чтобы взяться за "Джеймса" Персиваля Эверетта со всей возможной подготовкой.

Дэвис Кейси — Ненавижу уборку. Поздравляю с аннотацией из жопы. Это книга конкретно для тех, кто не может убираться нормально из-за СДВГ, но никто заранее об этом не предупреждает. Для таких читателей суперполезно. Для всех остальных — не знаю.

Софья Шиманская — Мертвые земли Эдеса. Не беру книги для блербов уже очень давно, но кое-кто умеет уговорить. Неплохое фэнтези в сеттинге римской империи, остальное прочитаете на обложке, когда выйдет.

Простите.

Обещала дорассказать кулстори-приквелы к истории с моралью. Но они нелитературные. Хотя, с другой стороны, а что такое литература? При желании — всё есть литература.

Первая из двух таких историй — почему нашему классному руководителю запретили классное руководство.

Мы, как школьники, узнали об этом так. На классном часу наша предыдущая классная руководительница долго и со вкусом объясняла нам, как она нас ненавидит и задолбалась, а теперь-то нас, наконец, отдадут настоящему маньяку. Уж он нам покажет! Мы, разумеется, сразу поинтересовались, почему он маньяк. Всё-таки начало нулевых, маньяк маньяку рознь. Предыдущая классуха объяснила, что ему запрещено классное руководство, потому что... (тут она театрально посмотрела на дверь и понизила голос, но канцелярит не отключила) прямо посреди его урока произошло огнестрельное ранение ученика в язык.

Звучит очень круто, а от заунывно-бюрократической формулировки воображение разыгралось на полную. Сразу столько всего можно себе представить (бандитские перестрелки, ученик ловко пытается поймать пулю зубами, ох уж эти девяностые).

Разумеется, на деле всё оказалось куда прозаичнее. Огнестрела не было, это в какой-то момент прилепилось к слухам для красного словца. А было вот что: учителю стало скучно, и он вместо своего урока физики пошел с учениками в тир через дорогу. Ну любил он пострелять (что вы могли предположить из предыдущего поста, где я рассказывала, что он нам для косплея притаскивал Макарова). А школьники дики и хаотичны, начали везде бегать по тиру, как черти, в итоге одному из них рикошетом прилетело по высунутому в порыве бега языку. Как итог: страшные слухи, запрет на классное руководство, выговор за не очень-то физическую физику (хотя классрук и пытался отмазаться, что это всё исключительно с баллистически-физическими целями был походец).

В этой истории мораль можно придумать самому (в общем-то, как и в любой другой). Я для себя её так вывожу: если хотите навести ужасу, то используйте самые сухие казённые формулировки, и от них волосы застынут сами знаете где, а остальное додумается.

Правильный ответ: "бежать взлягушки" (ударение на "я", лягушечки тут ни при чём) — это банально бежать очень быстро, сломя голову. Иногда ему приписывают значение "вприпрыжку", но это ложный друг переводчика с русского на русский из-за псевдолягушачести. Как с многострадальным словом "нелицеприятный", где звучание слова почти полностью задавило со временем его первоначальное значение.

Чего у французов не отнять, так это умения шикарно называть населённые пункты. Вот, например, есть город, который называется Два-Стула (гусары, молчать!). На горных склонах Альп притаилась скромная деревенька Pussy всего на три сотни жителей (гусары, ну просила же). А недалеко от Лиона расположился мой любимчик. Если его переводить, то получится что-то вроде Суперский Красотень-Берег.

Если бы мне довелось называть какое-то место, то я бы тоже начала со слова Суперский, а чего стесняться-то. Основала бы какой-нибудь Суперский Лучшевсехль, а все окрестные Унылоградски нам бы завидовали и приезжали фоткаться со знаком города на въезде.

Кажется, если я увижу ещё одно видео "Блогеры не читакают" или "Тикток уничтожил читаканье", то я взорвусь.

Неужто на улице уникальных тем для видео перевернулся грузовик с пятикратно переваренным инфоповодом? Или это диванным экспертам подвезли списки для летнего чтения, от чего они побледнели как полотно, и как тростинки закачались, и неожиданно скончались?

#итоги_недели двадцать третьей и двадцать четвертой.

Андрес Неуман — Странник века. Редкий вид романа-каталога, где в качестве предмета, который каталогизируют, выступают литературные примочки европейской литературы девятнадцатого века. Это настоящий роман с сюжетом и персонажами (странник приезжает в загадочный город, влюбляется, встречает отшибленных героев, бесконечно ведёт беседы о политике, культуре и прочем волнующем людей XIX века), но это больше оболочка для перечисления приёмов, образов, тем и других приколов из романов того времени. Хорошо, атмосферно, несколько занудно, но понравится только тем, кто на соответствующих романах собаку (или хотя бы полсобаки) съел.

Афина Актипис — Практическое руководство на случай апокалипсиса. Маленький и достаточно обаятельный нон-фикшн про социальные взаимодействия и теорию игр во время любых апокалипсисов (включая пандемии, экономический спад, но и на случай нашествия зомби в том числе). Практика и бытовуха тоже есть для галочки, но они больше умиляют своими американскими реалиями, чем представляют какой-то настоящий интерес.

Надежда Ларионова — Не воротишься. Роман в новеллах об ужасах Расчленинградской области во время эпохи перемен. Получернушные темы (насилие, маньяки, наркотики и т.д.) воплощаются в некую бабайку с чёрными щупальцами, но мы все понимаем, что это больше символ, чем конкретная гадина. Середнячок, как по мне, скорее со знаком плюс. На этот плюс могло повлиять влияние настоящей криминальной хроники на сюжеты (говорят, что все они — или почти все — основаны на реальных событиях).

Марк Принс — Латинист. В лучшее года однозначно, кайф, услада. Краткий академический филологический роман, который похож на "Обладать" Байетт, но совершенно без словесных вывертов, и вся история не такая вязкая, а весьма динамичная и приправленная яркой психологией манипуляторов, абьюзеров и неоднозначных отношений. Научный наставник пытается из лучших, как ему кажется, побуждений, вертеть туда-сюда своей протеже, а она почему-то от этого не слишком счастлива и не хочет играть в подковёрные игрища за должности и награды, а хочет двигать науку-филологию вперёд. Соответствующая теме образность и литературные игры тоже в наличии.

Чон Хиран — Похороны К. Очередная аннотация, которая обещает совершенно не такой текст, как под обложкой. Кажется, что это будет литературный детектив с бодрячком и подставами, а получаешь философско-наглядное эссе на тему свободы, ответственности и выбора своего пути в жизни самостоятельно. Сюжет вроде как есть, но его можно пересказать двумя строчками, что в аннотации и сделали. Крошечный роман неплох, но под него нужно определенное настроение, так что не обманитесь официальным описанием. Движухи не будет.

Недялко Славов — Колокол. Это тот самый слоняра с настоящими христианскими ценностями, про которого я уже писала. На самом деле, роман неплох, и вот уж где движуха зарыта. Первую половину книгу пацан из села насилует дыньки и попадает в тюрячки, вторую половину книги избивает пудовыми кулаками всё, что движется, но ради благих целей. Особенно красочна война с инфернальными цыганами. Что очевидно прослеживается по тексту: сначала бей всем морды, убивай, воруй гусей и ешь ногами, потом говори, что это всё ради богоугодных дел, и замаливай грехи. Тогда всё будет тип-топ.