Ставка на «Дон Кихота» как на первый (прото)модернистский текст не раз вызывала у меня подозрение (прежде всего потому, что Рабле родился на полвека раньше Сервантеса), а вот как Ауэрбах противопоставил Дон Кихота и Гамлета: «Среди испанских авторов эпохи расцвета один лишь Сервантес со своими героями ставит перед нами множество проблем, и, однако, достаточно сопоставить Дон Кихота, запутавшегося в жизни, с его безумием, легко поддающимся анализу и в конце концов излечимым, и Гамлета, который неисцелимо, многозначно и принципиально запутался в этом мире, чтобы сразу оценить все различия, существующие между ними».

Пригласили в ИМЛИ на конференцию, посвященную 100-летию сюрреализма. 4 июня попробую сформулировать несколько мыслей о том, почему включенный в учебник искусствоведения сюрреализм оказывается в незаурядном положении: с одной стороны - его вроде бы удалось приручить, а с другой - он в значительной степени остается бельмом на глазу. Возможно, именно эта способность сюрреализма сидеть сразу на двух стулях оказывается немаловажной для понимания ситуации, в которой искусство существует сегодня. https://imli.ru/konferentsii/139-seminary-i-konferentsii-2024-goda/5976-mezhdunarodnaya-konferentsiya-syurrealizm-i-mif-mify-o-syurrealizme-k-100-letiyu-sozdaniya-dvizheniya-v-literature-i-iskusstve

К критике политической теологии (3): «Образ без цели» Анатолия Рясова и модернизм без будущего

Новая книга Анатолия Рясова «Образ без цели» является идеальным дополнением к «Средствам без цели» Агамбена не только в силу общей проблематики. При чтении «Заметок о политике» итальянского философа наталкиваешься на лакуну: всякий раз пытаясь прояснить, как возможна форма-жизни по ту сторону телеологии, Агамбен ступал одной ногой в искусство, другой оставаясь в поле политики. В результате возникла путаница, которая повлекла безрезультатные поиски политического потенциала того искусства, к которому обращался Агамбен. В частности, это привело к апориям его теории жеста. В этой перспективе книга Рясова напротив делает акцент на художественных образах, преимущественно литературных. Поиск «пространства, принципиально не охватываемого теологией», которое понимается как письмо, не приносящее с собой «эсхатологических призраков», проходит через тексты Беккета, Бланшо, Рамю, Жене, Гийота, Луи-Комбе, Володина и др. В моем случае эти герои книги, а также чрезмерная щедрость автора в отношении «Право имеющего», задали странный режим прочтения: перманентное (не)совпадение с аргументами и предлагаемыми решениями. Близость и симпатии к языку, на котором написана книга, разделяемое мной с автором восхищение конкретными произведениями, солидарность с прагматикой текста – всё это вместе с удовольствием от чтения заслоняет критическую оптику. Поэтому мне бы хотелось задержаться не на словах поздравления и радости от того, что такая книга теперь есть, а на той части аргументации Рясова, которая не позволяет солидаризироваться полностью.

Вопрос о телеологии ставится Рясовым как проблема темпоральности: целеполагание размещено внутри образа времени, который зависим от горизонта прошлого. Опираясь на Блоха, Хайдеггера и Деррида, Рясов задаётся вопросом, возможна ли история, которая «не чревата будущим, а временится из будущего». Такая задача определяет его интерес к перечисленным авторам: они выступают не как первооткрыватели, а как случайные свидетели вторжения нового, сомнамбулы в пространстве литературы, освобождающейся от «детерминированности прошлым». Рясов придаёт конкретный смысл фразе-клише, что модернизм это эстетика поражения. В его оптике это поражение обусловлено тем, что «литературе модернизма не удалось проработать эту проблему [помыслить будущее вне привязки к прошлому] на стилистическом уровне». Отсюда восхищение проектом Антуана Володина, который чуть ли не более важен, нежели Пруст и даже Беккет. Речь идет о критике политической теологии в форме работы с языком (в духе Агамбена), обращая внимание на «грамматическую и стилистическую особенность эсхатологии», где конечная цель – преодолеть структурную зависимость Книги от теологических и юридических истоков. Завершает книгу Рясов словами, что «не появилось ни одного объемного текста, написанного в будущем времени», скромно не упоминая свой роман «Предчувствие», восполняющий этот пробел. Такой подход позволяет увидеть в ставке на грядущую возможность иного не отчаянный волюнтаризм, а рациональный ход (или их сочетание).

Что же не позволяет солидаризироваться? Оставив в стороне спор о значении диалектики (в том числе диалектики у Беккета и Бланшо, это частный случай несогласия), которая является для Рясова те(ле)ологически зараженной традицией, остановлюсь на роли прошлого. Отказывая прошлому в его конститутивном значении, справедливо опасаясь детерминизма изначальным событием, есть другая опасность – избавиться от элемента, который важен для будущего. Горизонт грядущего, освобожденный от привязанности к тому, что было, становится пустым. Или, как упрекал деконструкцию Агамбен, это кенозис без плеромы. В главе про Луи-Комбе Рясов пишет, что «перед нами автор, для которого тождество – это большая проблема, чем различие». Отказывая прошлому в его событийности, есть вероятность, что полностью освобожденное будущее окажется торжеством бесконечного различия (в духе «Анти-Эдипа»).

👆Нужно ли уточнять, что вдумчивый отзыв Олега Горяинова на «Образ без цели» для меня исключительно важен, потому что многие мои тезисы были вызваны восторгом от его книги «Право имеющий. К критике политической теологии» и одновременно – желанием полемизировать с ней. И в этом контексте аргументированные несогласия едва ли не в большей степени, чем комплименты, провоцируют на дальнейшие размышления. Впрочем, упрек в чрезмерности ставки на будущее (или вернее в поспешности отказа от значимости прошлого) я сразу готов принять, и в свое оправдание могу сказать лишь вот что. Во-первых, у этого жеста были личные основания: в период работы над книгой «В молчании» (а затем и двумя рассказами, ставшими чем-то вроде эпилога к ней) я оказался настолько измотан разбирательством с собственным прошлым, что потребовался рывок в противоположном направлении, которым и стал роман «Предчувствие». Во-вторых же, этот акцент на проблеме будущего, похоже, оказался настолько значимым и для книги «Образ без цели», что стал похож на перманентное бегство от прошлого. Но в действительности мне отнюдь не хотелось бы, чтобы он заглушал стоящую за ним интуицию: без проработки проблемы будущего (в том смысле, в каком она ставится Хайдеггером, Блохом и Деррида) едва ли удастся претендовать на возможность обстоятельного разговора о философии времени. Другие наблюдения Олега для меня не менее ценны, но пока остановлюсь на этом.

Запись с московской презентации «Образа без цели», где кажется удалось сформулировать несколько политических тезисов.👇

Из новостей. Замминистра юстиции РФ, выступая на экономическом форуме, сообщил об угрозе гей-национализма.

Готовится переиздание моей книги «Едва слышный гул. Введение в философию звука» https://www.nlobooks.ru/books/istoriya_zvuka/27275/?utm_source=tg&utm_medium=smm&utm_campaign=20240624-ryasov

В Facebook никто ничего не знает про теорию феминизма. Посмотрим, как с этим обстоят дела в Telegram. Вопрос следующий: была ли какая-нибудь реакция Юлии Кристевой на критику, в свое время развернутую Джудит Батлер в ее адрес?

Как бы ни раздражало иногда его отупение, обыватель куда менее невыносим, нежели литератор, считающий, что на него возложена задача учить весь мир хорошим манерам (Вальзер на прогулке с Зеелигом)