«Gray is right to see it is humans who commit genocide, not giraffes. It is just that he fails to see that the capabilities that allow us to annihilate each other are closely linked to those which allow us to die for one another, tell magnificent jokes and compose symphonies somewhat beyond the capacity of a snail. The Fall from Eden was a fall up, not down - a creative, catastrophic swerve upwards into culture, comradeship and concentration camps.

This is a tragic condition, but not a nihilistic one. But Gray does not want to hear of human value, which would wreck his sensationalist case. He wants to hear that human beings are garbage, plague and poison, a rapacious species that is "not obviously worth preserving". Straw Dogs, like all the ugly rightwing ecology for which humanity is just an excrescence, is shot through with a kind of intellectual equivalent of genocide. It is a dangerous, despairing book, which in a crass polarity thinks humans are either entirely distinct from bacteria (the sin of humanism) or hardly different at all.»

— Terry Eagleton (reviewing Straw Dogs by Jonh Gray)

«Практически все получают достаточно советов прежде, чем обратиться к терапевту — если не от друзей или специалистов, то из интернета. Фрейд придумал психоанализ потому что хороший совет не помогает людям, которые становятся пациентами.[…]

Одна из причин, по которой советы не работают заключается в том, люди и так знают, что надо делать, но не могут себе представить, что они это делают. Частая причина для игнорирования совета — человек потеряет лицо, если окажется, что все это время он мог бы решить свою проблему с такой легкостью: будчи добрее к своей жене, достойно проигрывая на работе, или считая калории. Пациентам нужен способ “выйти из ситуации с достоинством” (Haley, 1976). Это может означать, что нужен такой нарратив: Конечно же ты такой неудачник, потому что так тебя воспитали родители, или из-за экзистенциального страха одиночества, но теперь, когда ты вложился в наши сложные и вызывающие столько эмоций отношения, теперь, когда все совсем не так, как раньше, когда ты мучался своим вот этим вот, теперь, наконец-то, ты готов начать спокойно уступать жене, или проигрывать, или считать калории.

Если менее язвительно, то часто существтует расхождение между тем, что человеку следует сделать и тем, каким он себя видит. Завоеватель, сокрушающий врагов не может просто проигрывать. Тот, кто является исключением для физических законов вселенной не может считать калории. Терапия это место где человек может прояснить кто он такой, либо разбираясь с собственными представлениями о себе или обнаруживая себя в спонтанной речи. Представление о собственной уникальности [в том числе, о своей уникальной никчемности] порой просто компенсирует обыденность.»

— Michael Karson

«Если медикаменты могут оказывать эффект плацебо, то можно предположить, что хирургические операции оказывают его в еще большей степени. По сравнению даже с другими людьми, ищущими медицинской помощи, большинство из тех, кто готовится к операции, еще более встревожены и восприимчивы, и в гораздо большей степени зависят от своего врача. Пациент буквально отдает свою жизнь в руки хирурга. Кроме того, поскольку операция — акт драматический, то высоки и ожидания скорейшего излечения.

Плацебо составляющая хирургических процедур наиболее заметна при операциях на сердце, органе, на которой сильно влияет эмоциональное состояние. Заметный плацебо эффект сердечно-сосудистой хирургии впервые был показан в исследовании оперции по перевязке сердечной артерии (mammary artery ligation). Предполагалось, что эта процедура увеличит приток крови к сердцу, что должно уменьшить боль в сердце, вызыванную нарушением кровотока. Когда эта операция стала применяться, заметное облегчение симптомов наблюдалось примерно у 40% пациентов. Увеличивался даже объем упражнений, который пациенты могли выполнять, до того как становились видны изменения на электрокардиограмме. Во времена, когда не существовало юридической необходимости полного раскрытия информации и информированного согласия пациента, один исследователь провел полную операцию каждому второму пациенту в выборке, и псевдо-операцию — каждому первому. При псевдо-операции давалась анестезия, делался надрез, но артерия оставалась нетронутой. Псевдо-операции оказались настолько же эффективными, как и настоящие (Beecher 1961).»

— Jerome D. Frank MD PhD. Persuasion and Healing: A Comparative Study of Psychotherapy

«Когда в психиатрических больницах только начали использоваться транквилизаторы, вскоре стало ясно, что большая часть их эффективности основана на том, насколько происходящее воодушевляет персонал больниц, который до этих пор свою роль воспринимал как, по большей части, надзирательскую. Транквизилизаторы, вызывая улучшения симптомов у пациентов, которые до этого выглядели безнадежными, тем самым, видимо, запускали цепь терапевтических взаимодействий. Пробуждение терапевтического интереса персонала благотворно влияло на моральное состояние всех пацентов в учреждении, включая тех, кто был в контрольной группе и получал плацебо вместо медикаментов. Улучшение морального состояния пацентов — это само по себе хорошо, но оно, к тому же, повышало желание пацентов порадовать персонал, показывая улучшение своего состояния, что еще больше вдохновляло персонал. В результате, какое-то время состояние пациентов, принимавших плацебо в двойных слепых исследованиях, улучшалось почти так же, как у принимавших транквилизаторы.

[…] сам факт того, что в больнице будет проводится исследование значительно улучшал состояние пацентов, даже когда никому не давались никакие медикаменты. Одной из причин может быть структура и порядок, которые вводились в связи исследованием, что само по себе снижает тревогу (Rashids 1960). Но, пожалуй, не менее важно, что участие в исследовательском проекте помогало побороть апатию персонала и усиливало их заинтересованность в улучшении состояния пациентов (Frank 1952).»

— Jerome D. Frank MD PhD. Persuasion and Healing: A Comparative Study of Psychotherapy

Карсон мужик, конечно, суровый, но и правда.

«Некоторые супервизоры убеждают учеников, что всё, что бы те ни делали, — полезно, и если пациенты продолжают приходить на сессии, значит что-то всё-таки работает. В действительности же паценты продолжают приходить по многим причинам — например, потому что терапевты часто успокаивают пациентов вместо того, чтобы помочь им измениться. […]

Психотерапия как область деятельности привлекает необычайно много людей, не умеющих управляться с агрессией, тех, кто выбрал эту профессию, примеряя на себя роль утешающего опекуна или жертвы, ищущей утешения. Многие из них пострадали от жестокой агрессии и, возможно, сделали вывод, что вся агрессия жестока, а потому хотят защитить от нее пацентов. Минуло то время, когда Фрейд мог сравнивать терапевта с конкистадором; теперь терапевты хотят быть повитухами или, еще хуже, няньками, хотят сеять благие мысли среди страждущих и так беспокоятся о том, чтобы быть хорошими, что не задумываются о том, много ли толку от их работы. […]

Терапевтам необходима агрессия, поскольку им так же, как врачам и дантистам, приходится делать пациентам неприятно и больно. […] Те, кто только этого и ждет, и те, кто бежит от этого, либо слишком агрессивны, либо недостаточно. Эта боль бывает двух видов. Одна бывает от того, что толковые терапевты подводят пациентов ближе к удручающим переживаниям, болезненным чувствам и неприятным аспектам себя. Другая — от того, что хорошие терапевты постоянно нарушают нарратив пациентов о том, кто они такие и как устроен их мир. Они могут делать это пассивно, содействуя процессу самопознания, или активно — указывая на несостыковки в сюжете и выявляя невозможные роли в историях своих пациентов. Многие паценты пришли на терапию после того, как долгие годы холили и лелеяли ту часть себя, которой следует измениться. Такими могут быть и ветераны боевых действий, которые нянчат свою жертвенность, отказываясь ее обсуждать. Или сердитые юноши, подкармливающие тех тигров, которых стоило бы запереть. Или дивы, подозревающие, что окружающие жаждут, чтобы они были обычными. Все усилия терапии направлены на то, чтобы опровергнуть эти истории, показать пациентам не только почему они проигрывают, но и что играют они не за ту команду. А это требует определённого мужества.»

— Michael Karson

«Терапевты, конечно же, полагают, что терапевтические успехи это заслуга терапии, а их, успехов, отсутствие — вина пациента или его матери.»

— Michael Karson


«Сопротивление — это то, что придает терапии интригу, создает напряжение. Без обстоятельного разговора о нем любая школьная теория будет выглядеть пресной, как бы голой и, соответственно, малопривлекательной. Если в допсихоаналитические времена гипнотизер мог высокомерно делать вид, что не замечает помех, затрудняющих действие его суггестии и пассов, то позднее авторы более востребованных методов благоразумно не отворачивались от этого, вполне очевидного обстоятельства. Наоборот, они всячески пытались обратить его себе на пользу, особенно в тех случаях, когда требовалось обосновать свой неуспех или по меньшей мере затруднения на пути его достижения. Сообразительный сочинитель [собственного метода психотерапии], без сомнения, должен понимать, что сама по себе констатация наличия у клиента сопротивления как бы оберегает нарциссизм терапевта, приписывая затруднения в работе сложностям рабочего материала, а не просчетам работающего с ним. Кроме того, он заинтересован в том, чтобы привлечь публику к своему теоретическому продукту, сделав его более внутренне драматичным и тем самым интересным. […]

В сущности, без существования феномена сопротивления мы не имели бы сегодня ту психотерапию, которую имеем. Нам жилось бы намного скучнее и беднее. Пациенты, конечно, вылечивались бы намного проще, но удовольствия от этого не испытывал бы никто. Концепции, не учитывающие фактора сопротивления, не представляют никакого интереса. Они скучны, как скучна всякая утопия […].»

— А.И. Сосланд. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии

«„Плотин стыдился, что у него есть тело“ (Жизнь Пл. 1, 1). Именно так Порфирий начинает рассказ о жизни своего учителя. Не будем спешить с диагнозом, приписывая нашему философу какую-нибудь патологию. Если здесь и имеет место психоз, то он был присущ целой эпохе. В течение трех первых веков христианской эры развиваются мистические теории и религии. Человек ощущает себя чуждым в нашем мире, как бы узником собственного тела и материального мира. Это общее умонастроение частично объясняется популяризацией платонизма: тело рассматривается как могила и тюрьма, душа должна отделиться от него ввиду своего родства с вечными Идеями, наше настоящее „я“ чисто духовно. Надо учитывать также и астральные теологические теории: душа имеет небесное происхождение, она спустилась в этот мир, совершив путешествие среди звезд, во время которого приобретала все более грубые оболочки, последняя из которых — человеческое тело. У этой эпохи отвращение к телесному.»

— Пьер Адо. Плотин, или простота взгляда

Порфирий, «Против христиан»:
«Как допустить, что божественное стало эмбрионом, что после рождения его пеленают всего в крови, желчи и того хуже?»

🤝

Арнобий, «Против язычников»:
«Если бы души, как рассказывают, были сродни Господу, они всегда жили бы подле Царя небесного и никогда не покидали бы садов блаженства... Никогда бы они не совершили необдуманного поступка, спустившись в земную юдоль, где они помещаются в непрозрачных телах, смешиваясь с соками и кровью, – в этих бурдюках экскрементов, этих мерзких бочках мочи.»

Врачи – истинные герои 2020-го года. Не только те, кто был на переднем краю в красной зоне, но и все, кто изучал и сталкивался с перегруженной медицинской системой и не отступил. Ведь, как изрек Гиппократ: «Медицина – благороднейшее из искусств». Более того – это одна из тех сфер, дискуссия о значимости которой мало кем воспринимается серьезно. Но что может дать медицине и обществу философское осмысление вопросов лечения? Особенно в современном медиатизированном мире?

https://syg.ma/@insolarance-cult/omnium-artium-medicina-nobilissima-kratkoie-vviedieniie-v-filosofiiu-mieditsiny

«То, что мы говорим, чтобы передать абсурдность нашей жизни, часто связано с пространством или временем: мы — крошечные пятнышки в бесконечных просторах Вселенной; наша жизнь — это всего лишь мгновения даже в геологическом масштабе времени, не говоря уже о космическом; мы все будем мертвы в любую минуту. Но, конечно, ни один из этих очевидных фактов не может сделать жизнь абсурдной. Предположим, мы будем жить вечно; не будет ли абсурдная жизнь, длящаяся семьдесят лет, бесконечно абсурдной, если она продлится вечно? И если наша жизнь абсурдна, учитывая наши нынешние размеры, то почему бы она была менее абсурдной, если бы мы заполнили вселенную (либо потому что мы были больше, либо потому что вселенная была меньше)? Размышления о нашей миниатюрности и краткости, кажется, действительно тесно связаны с ощущением того, что жизнь бессмысленна; но неясно, что это за связь.»

— Томас Нагель. Абсурд (перевод Е.В. Косиловой)

«Стоит признать, что анализ или терапия не могут быть завершены. Скорее это процесс, который, будучи запущен, будет бесконечно продолжаться уже самим пациентом. Идеального завершения не бывает. Симптомы редко исчезают полностью. Пациент уж точно не достигнет всех структурных изменений, к которым может стремиться клиницист. Проще говоря, завершивший [терапию] пациент не является “полностью проанализированным”. Пациент, завершающий [терапию], живет дальше, просто само-аналитическая рефлексия помогает ему жить более наполненной жизнью. Проблемы любви, работы, взаимоотношений, самоуважения и уязвимости никуда не исчезнут.»

— Glen Gabbard. Narcissism and Its Discontents

«Я бы разграничил две идеи: “любое страдание это плохо и должно быть сведено к минимуму” и “страдание может быть важно, и нам следует научиться страдать как следует”. Первая идея, как и пустая болтовня о так называемых “негативных эмоциях”, на мой взгляд вредоносна. Большая часть моей клинической практики связана с тем, чтобы помогать людям страдать как следует — горевать, а не сползать в депрессию, чувствовать, и затем поступать мудро, основываясь на здоровой вине, гневе, стыде и так далее. Все эти чувства соединяют и воссоединяют нас с реальностью, раскрывют смысл и важность происходящего, и все они проходят, а не застывают в немоте, закрытости и неизменности как тревога, депрессия и другие симптомы. Стремление Фрейда заменить невротическое страдание обыкновенным — глубокая, вообще-то, мысль! И любой, кто безоговорочно жаждет минимизировать страдание, для меня просто приверженец культа смерти.»

— Richard Gipps

«Иронично, но бихевиоризм в духе Скиннера в интеллектуальном плане некоторым образом пересекается с экзистенциализмом, что отмечал философ Гилберт Райл (1929) и прорабатывали мы в нашей статье с Луисом Сассом (Woolfolk & Sass, 1988). Если сильно упрощать, то обе системы сходятся в том, что люди определяются своими поступками, а не желаниями или намерениями. Для обоих систем действия куда красноречивее устремлений или фантазий.»

— Robert L. Woolfolk. The Value of Psychotherapy

Woolfolk, R. L., & Sass, L. A. (1988). Behaviorism and Existentialism Revisited. Journal of Humanistic Psychology, 28(1), 108–119. doi:10.1177/0022167888281006

https://ironhead.ru/kendler-philosophical-structure

Перевел (не слишком, может, аккуратно) статью Кеннета Кендлера (одного из самых авторитетных исследователей в области психиатрии, как говорит Википедия) о его вглядах на философию психиатрии. О том, какой ответ на проблему сознания-тела ему больше нравится, и что биологический редукционизм нам не нужен.

«Терапевты как бы прикидываются гуру на час, но только “как бы”, потому что притворство не скрывается; терапевты — фокусники, а не лжепророки, уверяющие, что в действительности обладают магическим даром. […]

Рейк (1948) рассказывал историю о немецком актере, который отказывался играть роль Просперо (в пьесе Шекспира “Буря”), утверждая, что для того, чтобы играть эту роль надо быть не только прекрасным актером, но и прекрасным человеком . “А какой хороший человек станет актером?”, — спрашивал немец. Рейк так же считал, что терапевт должен быть выдающимся человеком, но какой выдающийся человек пойдет в терапевты? Решается эта загадка, конечно же так: терапевтов надо учить позволять пациентам считать их замечательными или необычайно проницательными, но не слишком-то самим в это верить.»

— Michael Karson

Hakuyou Seki. Bull (c. 1955)

Yang Yongliang. Moonlight (2013)

Есть много способов говорить об истории искусства — с точки зрения религии, политики, проблем пола. Тут я кратко пересказываю ее как историю человеческой боли: https://knife.media/pain-in-art/

Может быть, в будущем получится серьезнее исследовать вопрос с точки зрения философской эстетики и изменения форм чувственности.

«Как в героическом, так и в культовом мире мы встречаем совершенно иное отношение к боли, чем в мире сентиментальности. В последнем случае речь идет о том, чтобы оттеснить боль и изолировать от нее жизнь, тогда как в первом случае важно включить ее и приспособить жизнь к тому, чтобы она в каждый момент была вооружена для встречи с ней».

Эрнст Юнгер, «О боли»

«Есть известное высказывание Фрейда о том, что цель терапии — способность любить и работать. Адлер добавил „делать что-то полезное для других“, Винникотт — „играть“.»

— Michael Karson