эзотерическая анатомия тезисно:
если воспринять утверждение «что наверху, то и внизу» как нечто само собой разумеющееся и переложить сие правило на реалии человеческого строения, можно увидеть параллель с соматотопической организацией, где каждый участок коры проекционным образом соответствует определенному участку тела (см. соматотопический гомункул). сюда же врывается гностическая мысль об искаженности, ведь действительная проекция незаметна не вооруженному глазу.
не менее мистичным представляется закон геккеля — онтогенез повторяет филогенез, но для объяснения феномена рекурсивности и фрактальности в человеческой природе я недостаточно джон ди.

если ваш психоз не выглядит так, не смейте приходить ко мне лечиться

пару лет назад писала в «отстойник» о постановке Виктюка «Служанки». там, помимо прочего, я находила параллели с сестрами Папен, служанками, совершившими убийство хозяев в приступе ярости, на основе истории которых Лакан написал свою диссертацию о паранойе. как бы то ни было, ныне вопрос психоза (вполне вероятно, вследствие слишком частого взаимодействия с психотиками) стоит для меня на втором месте, и на пьедестал восходит перверсия, выражающаяся в триедином лице де Сада — де Рэ — Гелиогабала.
кажется даже забавным, что и Виктюк, известная фигура подпольной гей-сцены 90-х, уловил значение одного из них, де Сада, поставив спектакль, где явственно различается связь навязчивости и перверсии, где одна неразрывно связана с другой, где субъект навязчивости столь же «патологичен», как и непосредственно перверсивный субъект, чья максима выражается в стремлении достичь такого удовольствия, где я унижаю и мучаю другого потому, что так он мучает и унижает меня.
храм перверсии — это место конвульсивных попыток измерить чревоугодие бога, узнать глубину, на которую необходимо пасть. так Жиль де Рэ, инфантильный Фауст, жаждет спасения, параллельно падая в объятия дьявола; Гелиогабал — коронованный анарх, реализует культ солнца в империи, не совершая меж тем подобающей кастрации, объединяя в себе и женское, и мужское; и де Сад, создавший тело либертина как таковое и создавший метод балансирования между апатией и страстью.

господи, помоги и защити

дополняя общую картину французских интеллектуалов: под впечатлением от 68-ого года, желая идентифицироваться с "новым" рабочим классом, Миллер уехал на ферму и работал там два года. после этого, конечно, вернулся в Париж, примкнул к одной из психоаналитических ассоциаций и стал преподавать в Париже-8.

Вследствие не прекращающихся протестов и митингов в западной части света, их миграции и изменения формы, продолжаем думать о 68-ом. Провести параллель между бунтующими студентами Парижа и условного Нью-Йорка не составляет труда, начатый в послевоенную эпоху процесс переполнения университетов и инфляции качества образования, жесток и беспощаден, некогда подающие надежды гуманитарные науки схлопнулись в себе, занявшись столь же замкнутыми в общем культурном поле вопросами различных studies. Но все же находится некоторый идеологический (=онтологический) аспект, ведущий свою экспансию все больше и все яростнее. Заключается он, как видится, в верности событию, вокруг которого конституируется политическая субъектность. Французские активисты перенимали наследие родителей, участвующих в сопротивлении, или просто переписывали семейную историю, создавая своим родителям героическое прошлое. Другие поступали проще — водружали как символ традицию революций, беря на себя статус преемников великой французской революции. Так появляется верность второго порядка — верность верности, где факты уходят на второй план и уступают место знакам: красной книге Мао, анархистскому флагу, ситуационистскому или куда более пошлому лозунгу.

Отсюда же вытекает заложенная в те времена особенность письма, концентрирующаяся на спонтанности и "аутентичности"; если личное — это публичная, то любой автофикшн — это манифест. Протест в любой его форме становится личным путешествием, и для некоторых СПИД или тюрьма — логичное завершение сего путешествия. Теперь важна не классическая политика в виде партий, четкого деления на классы и профсоюзы, а множественность опыта, экспериментирование (хотя более классические марксисты, заметно выделяющиеся на фоне всех тех, кто расплывчато определяет себя как "левые", сетуют на отсутствие дисциплины в данном подходе). Вероятно, городская мигрантская герилья и левый эскапизм уже тогда достигли пика насыщения и нынче могут лишь повторяться, ритуализируя свою деятельность в забаррикадированных университетах или на митингах.