Весьма уместно выразился Магун в отношении диалектики взгляда и глаза. Взгляд - это орган тревоги, поскольку он всегда скользит мимо объекта (малое а), но, не имея возможности зацепиться за него и все внимание на нем сконцентрировать, проходит мимо, оставляя ощущение незавершённости
"Поэтому взгляд - это объект а, неотзеркаленный, не переводимый в Другого и в то же время чужеродный нам самим сгусток бытия"
Если вам интересно, почему я так долго не писала про психоанализ, то зайдите по ссылке
Этот канал официально становится пристанищем удовлетворения требований моего эго и бессознательного, структурированного как щитпостинг
❤1
jouissance de la vie pinned «Этот канал официально становится пристанищем удовлетворения требований моего эго и бессознательного, структурированного как щитпостинг»
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Игорь Дудинский. Гордей Петрик. Интеллектуальная богема или как там это должно было назваться
Университетский дискурс ярче всего проявляется там, где встает вопрос о знании. Задавая уже ставший как будто извечным вопрос о "социальном конструировании", о различении нормы и патологии, о том, что в 20-ом веке писали идеологи теории ярлыков и антипсихиатрии, представители "академии" на протяжении длительного времени отрицают возможность любого знания, любой нормы, признавая исключительно релятивистский подход.
Ведем мы здесь, тем не менее, к другому. Университет ослепляет, причем не только тех, кто попадает под его влияние, но и самих его представителей. Главной характеристикой данного дискурса можно назвать эффективность - эффективность бюрократии, эффективность производимости, но основной "истиной" является то, что университет эффективно скрывает власть дискурса господина.
Ведем мы здесь, тем не менее, к другому. Университет ослепляет, причем не только тех, кто попадает под его влияние, но и самих его представителей. Главной характеристикой данного дискурса можно назвать эффективность - эффективность бюрократии, эффективность производимости, но основной "истиной" является то, что университет эффективно скрывает власть дискурса господина.
image_2022-09-06_20-09-57.png
358.1 KB
В самолете я прочитала пасту Евгения Сычева об андеграунде и роли Дугина в нем. И решила, что необходим дисс на дисс, но El Al покормил вкусной кошерной чиаббатой, и мне стало лень
главную мысль, которую я хотела облачить в фанфаронский стиль самого Сычева, я все-таки выражу здесь несколько скромнее. "это и слепота, и гордыня", - гласит текст о Дугине, удивительным образом совпадая с описанием его более молодого трикстера, автора, в котором вопит жажда власти над "андеграунд" пространством. и это не воля, а именно жажда проявляет себя с самого начала - с того момента, где делается попытка дать определение феномену андеграунда (по своему естеству неопределимому), и далее через навязывание политических игрищ внутри сообщества, т.е. через обозначение структуры отношений "друг-враг".
несмотря на многие корректные замечания по поводу основной вражеской фигуры, акт сего высказывания мне видится не в желании разоблачения свернувшего с истинного пути ученика, а в манифестации себя как настоящего преемника.
несмотря на многие корректные замечания по поводу основной вражеской фигуры, акт сего высказывания мне видится не в желании разоблачения свернувшего с истинного пути ученика, а в манифестации себя как настоящего преемника.
Снимок экрана (39).png
78.1 KB
рады вас приветствовать на канале спас
«Каждый раз, когда разум брался доказывать бытие Божие, – он первым условием ставил готовность Бога подчиниться предписываемым ему разумом основным «принципам» (Л. Шестов)
Проблема взаимодействия Божественного с человеческим разумом стоит перед философией и теологией с того момента, как возникла идея о возможности контакта со сверхъестественным. Вера в реализацию диалога с Богом посредством молитвы или жертвоприношения пронзает религиозное сознание, тем самым отличая его от сознания секулярного. Спекулятивно возможно здесь поставить некоторую черту, отличающую два типа мышления: религиозное и философское, главной характеристикой которого является сомнение и насильственное установление понятийных рамок. Философское размышление в сфере богословия начинается с рефлексии и заканчивается кризисом, чья последняя стадия - утрата Бога. Данное явление берет свои корни там, где человек перестает видеть Нечто, называемое Богом, как ответ на свой крик отчаяния или восхищения, как беспредельное Бытие, определяющее все существование мира. Вследствие это Нечто должно стать понятийно постижимым, из всего многообразия чувств и желаний оно обязано стать таким мысленным объектом, который мог бы быть артикулирован - Логосом. Некогда необъятное и непознаваемое, независимое от человеческой рефлексии отдается на потребу интеллигибельности, ознаменующей собой склонность человеческого духа отождествить Божественное со своей потенцией. Актуальность существующего вовне определяется субъектом, вкладывающим свой дух в порождение бытия через созерцание - все сущее теряет собственную экзистенцию, становясь неразличимым под действием манифестирующей их субъективности, дарующей и отнимающей возможность быть, поскольку теперь доступен единственный модус бытия - бытие-для-нас, иначе говоря, Божественное лишается своего статуса Абсолюта, оно на концептуальном уровне более не может претендовать на исключительность, поскольку для его познания человеку требуется провести ту же мыслительную деятельность, что и для познания любой вещи, которой дано смысловое содержание. Бог не может отныне существовать как самостоятельная единица, Он становится концептом, продуктом мысли индивидуума.
Вышеприведенные рассуждения, однако, уместны не только в отношении бытия Бога, таков удел всего, что окружает человека. Психический аппарат, с позволения сказать, homo natura устроен так, что любое представление, прежде чем попасть в область сознания, должно стать представлением-знаком, репрезентацией презентации. Презентация же сама по себе невозможна ввиду пустоты означаемого без означающего. Человек - существо говорящее, и язык, которым он пользуется умерщвляет все, попадающее в его владения. Рождаясь, субъект неизбежно оказывается в регистре Символического, такого поля, в котором непосредственно воспринимать нельзя, интенция, направленная на вещь, опосредуется чередой означающих, представляющих ее.
Проблема взаимодействия Божественного с человеческим разумом стоит перед философией и теологией с того момента, как возникла идея о возможности контакта со сверхъестественным. Вера в реализацию диалога с Богом посредством молитвы или жертвоприношения пронзает религиозное сознание, тем самым отличая его от сознания секулярного. Спекулятивно возможно здесь поставить некоторую черту, отличающую два типа мышления: религиозное и философское, главной характеристикой которого является сомнение и насильственное установление понятийных рамок. Философское размышление в сфере богословия начинается с рефлексии и заканчивается кризисом, чья последняя стадия - утрата Бога. Данное явление берет свои корни там, где человек перестает видеть Нечто, называемое Богом, как ответ на свой крик отчаяния или восхищения, как беспредельное Бытие, определяющее все существование мира. Вследствие это Нечто должно стать понятийно постижимым, из всего многообразия чувств и желаний оно обязано стать таким мысленным объектом, который мог бы быть артикулирован - Логосом. Некогда необъятное и непознаваемое, независимое от человеческой рефлексии отдается на потребу интеллигибельности, ознаменующей собой склонность человеческого духа отождествить Божественное со своей потенцией. Актуальность существующего вовне определяется субъектом, вкладывающим свой дух в порождение бытия через созерцание - все сущее теряет собственную экзистенцию, становясь неразличимым под действием манифестирующей их субъективности, дарующей и отнимающей возможность быть, поскольку теперь доступен единственный модус бытия - бытие-для-нас, иначе говоря, Божественное лишается своего статуса Абсолюта, оно на концептуальном уровне более не может претендовать на исключительность, поскольку для его познания человеку требуется провести ту же мыслительную деятельность, что и для познания любой вещи, которой дано смысловое содержание. Бог не может отныне существовать как самостоятельная единица, Он становится концептом, продуктом мысли индивидуума.
Вышеприведенные рассуждения, однако, уместны не только в отношении бытия Бога, таков удел всего, что окружает человека. Психический аппарат, с позволения сказать, homo natura устроен так, что любое представление, прежде чем попасть в область сознания, должно стать представлением-знаком, репрезентацией презентации. Презентация же сама по себе невозможна ввиду пустоты означаемого без означающего. Человек - существо говорящее, и язык, которым он пользуется умерщвляет все, попадающее в его владения. Рождаясь, субъект неизбежно оказывается в регистре Символического, такого поля, в котором непосредственно воспринимать нельзя, интенция, направленная на вещь, опосредуется чередой означающих, представляющих ее.
❤1
Возвращаясь к нашей теме, отметим, что желание доказать существование Бога - прерогатива философского мышления, а не религиозного, для каждого из них восприятие истины различны. Победа, так исторически складывается, остается за философским мышлением, для которого сам мыслящий дух является единственной истиной в последней инстанции, за ним же остается право выносить вердикт по любым вопросам бытия. Даже философия, которая после смерти Бога пытается вернуть и отстоять его значение, на передний план ставит религиозное чувство самого субъекта, вверяя в его руки решение вопроса веры. А главной проблемой веры является неготовность исповедания некоего абсолютного бытия, которому не требуется подтверждение. Человеческий глаз жаждет видеть Бога, как жаждет смотреть на солнце прямым взором, но как приближение к слепящим лучам грозит сожжением сетчатки, так и непосредственное явление Бога человеку несет безумие - отсюда и появляется необходимость "затмить" Бога, представить Его не как "Ты", находящегося со Мной в диалогических отношениях, а как "Оно", объективированное и опущенное до человеческих понятийных рамок сущее. Божественное принимает вспомогательное место, теряя при этом изначальное положение ведущего актора. В связи с этим можно под иным углом рассмотреть высказывание Ницше "Бог умер" - Бога убили не безверием, а, наоборот, излишними попытками уверовать с помощью ratio, доказательств Его существования, забывая, что основа веры должно быть беспрекословное подчинение своего сознания тому, что выше этого сознания - "верую, ибо абсурдно". Первые люди, Адам и Хава, вкусив плод древа познания, распространили заразу по всему своему роду, приучив человеческую мысль к математическому методу рассуждения настолько, что даже мысль об отказе от него приводит к тотальности непримиримых противоречий, отчего теряется большой нарратив.
Сартр, продолжая мысль Ницше и на ее основе фундирующий свой атеистический экзистенциализм, заявляет, что "Он [Бог] обращался к нам, теперь же он молчит, мы касаемся лишь его трупа", подразумевая невозможность веры в нашу эпоху потаенности Бога. В книге пророка Исайи мы читаем, что Бог есть не только себя обнаруживающий, но и себя скрывающий. И так мы можем прийти к выводам, не соответствующим целям проекта Сартра, заключающимся в отречении от молчания трансцендентного. Но молчание Бога порой красноречивее его гласа, это акт, собой разворачивающий отдельный диалог или завершающий его, как это видно из истории Авраама, готового принести сына в качестве жертвы (после событий на Храмовой горе Господь больше не говорит с ним). Стремление философии расстаться с "религиозной потребностью" становится все более явным при сопоставлении ее традиции с обвинением Бога в молчании - человеческий разум не готов (или вовсе неспособен) сосуществовать в гармонии с тем, что выше идеи, что постоянно не артикулирует себя в циркуляции круга означающих, которыми обрастает Имя Бога. Человеку необходимо оставить грязный след субъективности на всем, к чему прикасается его мысль, очертив тем самым границы экзистенции мыслимого объекта, оставляя его на попечение собственных принципов.
Сартр, продолжая мысль Ницше и на ее основе фундирующий свой атеистический экзистенциализм, заявляет, что "Он [Бог] обращался к нам, теперь же он молчит, мы касаемся лишь его трупа", подразумевая невозможность веры в нашу эпоху потаенности Бога. В книге пророка Исайи мы читаем, что Бог есть не только себя обнаруживающий, но и себя скрывающий. И так мы можем прийти к выводам, не соответствующим целям проекта Сартра, заключающимся в отречении от молчания трансцендентного. Но молчание Бога порой красноречивее его гласа, это акт, собой разворачивающий отдельный диалог или завершающий его, как это видно из истории Авраама, готового принести сына в качестве жертвы (после событий на Храмовой горе Господь больше не говорит с ним). Стремление философии расстаться с "религиозной потребностью" становится все более явным при сопоставлении ее традиции с обвинением Бога в молчании - человеческий разум не готов (или вовсе неспособен) сосуществовать в гармонии с тем, что выше идеи, что постоянно не артикулирует себя в циркуляции круга означающих, которыми обрастает Имя Бога. Человеку необходимо оставить грязный след субъективности на всем, к чему прикасается его мысль, очертив тем самым границы экзистенции мыслимого объекта, оставляя его на попечение собственных принципов.
Время вспомнить Юнгера:
частичная мобилизация вытекает из сущности монархии, которая преступает свои пределы в той самой мере, в какой она вынуждена задействовать в вооружении абстрактные формы духа, денег, «народа», короче говоря, силы нарастающей национал-демократии.
частичная мобилизация вытекает из сущности монархии, которая преступает свои пределы в той самой мере, в какой она вынуждена задействовать в вооружении абстрактные формы духа, денег, «народа», короче говоря, силы нарастающей национал-демократии.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
🔥2
Вапперо говорит, что не будет с нами разговаривать, пока ему не покажут картинки из изданной книги
🥰4
