Самость в теории Лакана

О связи бессознательного с телом было известно в ортодоксальном психоанализе с самого начала, и только теория принципа удовольствия, излишки которого выражаются в теле, дала наибольшее основание этой связи.
В текстах Лакана мы видим, что нехватка, всегда присущая не только субъекту речи как таковому, но и в частности в сексуальности, и этот «пробел» заполняется структурой Эдипова комплекса. Тело — это реальность в том смысле, что ребёнок входит жизнь без тела, принадлежащего ему, изначально он существует только в качестве «части» своей матери. Тело, таким образом, оказывается вторичным образованием.
Так теория стадии зеркала проливает свет на функцию Я, тесно переплетенной с восприятием собственной телесности.
Она начинается с понятия неотения — вхождение ребёнка в мир неполноценным, недоразвитым. Отмечается при этом, что уже в раннем возрасте (6 месяцев) ребенок может узнавать свое отражение в зеркале как собственное. Об этом свидетельствует мимика «озарения» и начало игровой формы, и весь этот виртуальный комплекс отражает объектность реальности своего тела и тел других. Вплоть до полутора лет такое поведение сохраняет смысл, проявляющий либидинальный динамизм и онтологическое структуру человеческого мира.
Стадия зеркала — идентификация во всей полноте смысла эттого слова, трансформация, происходящая с субъектом при ассимиляции своего образа (image). На данной стадии уместно говорить о более полном вхождении в символическую матрицу означающих, поскольку здесь очерчивается структура Эго, привязанная к телесности. Введение этой формы в регистр феноменов тесно связано с тем, что называется Я-идеалом, которому предстоят стать источником вторичных идентификаций. В этой форме отражается Эго, которое по сути фикция, еще до любой социальной детерминации.
«Целостная форма тела — это мираж», телесность дается как гештальт, который является образующим. Этот гештальт представляет свое влияния на мнимое единство Я в том смысле, что он преобразует отчуждающую функцию, в ходе которой субъект становится «автоматоном», отсюда и происходят автоматизмы при психотических эпизодах. Таким образом, связанные образы (images) создают особые психические реальности, отражающиеся, например, во сне и соответствующих проекциях. Однако тело и телесность, как было показано выше, не являются врожденными образованиями для восприятия реальности, как психической, так и «объективной»; и сама реальность является некоторой «надстройкой» (J. Lacan, “Au-delà du principe de la réalité”, Écrits, French edition). По этой границе проходит различение между организмом (индивидом) и тела в качестве такого феномена, которое, с одной стороны, видится полным в своем образе, но с другой стороны, структурной — фрагментированным (баррированным) за счет работы означающего. Именно из-за нарушения в цепи означающих появляются все психопатологические явления. Рассматривая пример больных шизофрений, Коллет Солер указывает на расщепление, которое может выразиться в ощущении разделенности тела (деперсонализация) —«голова на метр выше туловища». Так становится очевидной разница между организмом, которых сохраняет нормальное состояние, и патологическим феноменом тела, нарушенным образом тела. Другим примером будет истерическая соматизация, при которой меняется даже не образ тела, а само тело и организм, подвергающееся различными конверсиями.
Истинным же, первичным телом является на самом деле язык, или «тело Символического», определяющее систему интрацептивных ощущений.

praecox

שבת שלום этому паблику

Анри Фредерик Амьель, будучи поэтом, стал первым, кто наиболее подробно описал феномен деперсонализации. Но его анализ распространялся не только на собственные ощущения, он в дневниках оценивал в соответствующих терминах музыку немецких классиков. Любопытно его сравнение творчества Моцарта и Вагнера: если впечатления от прослушивания музыки первого — это «внутренняя свобода» или «совершенное единство», то талант второго, по мнению Амьеля, заключается в том, что «человек ниспровергается с высшей позиции, и центр притяжения оказывается в дирижерской палочке», так музыка становится деперсонализированной (la musique depersonnalisee). Это музыка-множества («отречение Я и эмансипация всех побежденных сил»), противопоставляемая более известной музыке-индивидуума.

как телесно ощущаются разные эмоции в норме vs при шизофрении

курс по шитью без подписки и регистрации

Пока я вальяжно ничего не делаю, прикрываясь подготовкой к защите курсовой работы (97% оригинальности, между прочим), предлагаю поздравить меня с днём рождения и пожелать отринуть все воображаемые идентификации😊💥

Война в заливе была полной рекламных трюков и спекуляций, и столь плотное сотрудничество войны с медиа превратилось в замкнутый круг, где война рекламирует медиа, а медиа — войну. Данный уроборос образовал дискурс не-войны — «мертвой» войны, функционирующей путем апотропии, мнимого сдерживания и развязывания потенциально-виртуальных эксцессов. Так апокалипсис виртуальности занял место реальности, став новым гегемоном, упразднив дихотомию друг/враг, поскольку каждый из этой пары ведет кампанию против себя же с участием подставной куклы, чучела, обязанного продолжать спектакль, в котором мы бессильные зрители, прикованные к экрану.











Хотя сейчас больше похоже на то, что мы за экраном, в недоделанном моде хойки.

Та самая жюли реше, которая носит смешные очечи и любит все, что начинается с «некро». По сей же причине, полагаю, ее публиковали вместе с Селином и Лимоновым в «опустошителе».

Южинское наследие, в основном характеризующееся рессентиментом в отношении академической философии, более всего отражается в лицах тех, кто посещает соответствующие мероприятия. Итак, что мы видим: женщины бальзаковского возраста, забывшие о том, что эпоха хиппи прошла; лысые скуфы в розовых рубашках и с сережкой в ухе; 10-летние дети-евразийцы, пьющие айс-латте. И в центре программы — безвкусные картины, должные говорить о неком авангардном прошлом, но в итоге показывающие, как недалеко ушли южинцы от стреднестатистической выставки в гараже.

Не снижение поведенческих, когнитивных и эмоциональных компонентов целенаправленного поведения, не аутоактивационный дефицит, а блядей корежит от моей стоической позиции, в которой apathes = путь к чистому мышлению с соответствующим отказом от избыточных эмоций и соблюдением правила «надлежащее по обстоятельствам»

Прежде чем критиковать богему, попробуйте пожить в их шкуре

Меланхолия, одно определение которой вызывает затруднения и ставит под вопрос [присутствие ангажемента] последующую дискуссию, наибольшим образом поражает даже не своей «распространенностью», а тем, что после Фрейда никто практически (клинически) не отмечал тот факт, что мания — обратная сторона депрессии. Для похожего состояния, начиная с Крепелина, есть название, маниакально-депрессивный психоз, или БАР, однако оно в большей степени располагается в поле психотического субъекта, нежели того, кто «трусливо» уступил перед своим желанием. В случае меланхолии постоянно ведется борьба, в которой Я попеременно проигрывает и выигрывает. Энергетическая метафора либидо достаточно подробно описывает эти реверансы Я вокруг утраченного объекта, но упускает момент, когда реверанс превращается в габбу, меланхолический раптус. Вялотякущие страдания, окаймленные наслаждением, в один миг взрываются аффектом мучительной тоски, и теперь обе пресловутые фазы, как бы находясь в унисоне, побуждают больного убиватьубиватьубиватьубивать (себя, в первую очередь).

и моя картинка впридачу

Если обращаться к грекам, как это делает Мария Рита Кель, то можно найти случаи такого поведения. Так, Геркулес, по сути своей меланхолик (но обычно балансирующий между безумием и гениальностью, ибо гений только и рождается в человеке, охваченном страстью), убивает сыновей, после чего удаляется от людей. Характер сего действия можно проинтерпретировать как acting-out, отыгрывание вовне. Иначе говоря, подобного рода раптус есть разрыв означающей цепочки, который с помощью действия, а не артикуляции адресуется Другому