Один из администраторов этого канала хочет сделать сердечное признание.
Владелица этого канала очень многое значит для администратора который пишет эти строки. Я тебя очень сильно ЛЮБЛЮ не смотря на все разногласия.❤️
Владелица этого канала очень многое значит для администратора который пишет эти строки. Я тебя очень сильно ЛЮБЛЮ не смотря на все разногласия.❤️
Поддержите меня, чтобы владелица этого аккаунта не стала держать на меня обиду, так как я ее сильно люблю ❤️
Anonymous Poll
95%
❤️
5%
💔
5:51
оставить бы всё и сбежать.
от времени, от окружающего, от кошмаров, что мучают ночами, от утра в 13:57, от «сладких снов» в 5:52, от собственной никчёмности и страшного безразличия к этому, от всех, к кому привязываюсь и добровольно иду ко дну, от сомнений, от жалости, от невкусной и вредной еды, от дешёвого пойла, от ухудшающегося зрения, от ангедонии тотальной, что мучает меня, от страхов, которые взяли в подчинение весь мой разум, от болезней и недугов, от нерешительности, от усталости вечной.
убежать бы от всего этого наконец навстречу к Себе.
узнать себя, целовать себя, обнимать себя, слушать себя, любить себя и делать ради себя.
я хочу убегать от всей ненужной суеты навстречу к себе, пока ветер будет бить мне в лицо, пока закатный свет будет топить меня в своих блестящих, тёплых лучах, хочу окунуться в золотистый холод Каспия, Балтики, Юга и Севера.
хочу жить.
жизнь во мне бьёт ключом.
хочу любить и творить.
хочу прощупать все камни, с которым соприкасалось ранняя ветвь человечества, хочу кричать от радости и слышать свое эхо, хочу плакать от счастья и обнимать действительно тех людей, которые Мои.
знаешь, которые родные.
я так много чего хочу и так мало чего получаю.
не могу воспринимать себя слабой и угасшей.
разве это жизнь?
оставить бы всё и сбежать.
от времени, от окружающего, от кошмаров, что мучают ночами, от утра в 13:57, от «сладких снов» в 5:52, от собственной никчёмности и страшного безразличия к этому, от всех, к кому привязываюсь и добровольно иду ко дну, от сомнений, от жалости, от невкусной и вредной еды, от дешёвого пойла, от ухудшающегося зрения, от ангедонии тотальной, что мучает меня, от страхов, которые взяли в подчинение весь мой разум, от болезней и недугов, от нерешительности, от усталости вечной.
убежать бы от всего этого наконец навстречу к Себе.
узнать себя, целовать себя, обнимать себя, слушать себя, любить себя и делать ради себя.
я хочу убегать от всей ненужной суеты навстречу к себе, пока ветер будет бить мне в лицо, пока закатный свет будет топить меня в своих блестящих, тёплых лучах, хочу окунуться в золотистый холод Каспия, Балтики, Юга и Севера.
хочу жить.
жизнь во мне бьёт ключом.
хочу любить и творить.
хочу прощупать все камни, с которым соприкасалось ранняя ветвь человечества, хочу кричать от радости и слышать свое эхо, хочу плакать от счастья и обнимать действительно тех людей, которые Мои.
знаешь, которые родные.
я так много чего хочу и так мало чего получаю.
не могу воспринимать себя слабой и угасшей.
разве это жизнь?
23:50
я приду к тебе во сне и буду нежить, целовать твои виски, чертить контур твоего лица еле ощутимыми касаниями кончиков пальцев, буду шептать на ухо все стихи мира, гладить непослушные волосы, губами припадать к твоим красивым (очень красивым) глазам, а ресницами щекотать кожу на твоих щеках. я буду улыбаться своей самой мягкой улыбкой, смеяться своим самым звонким, заливистым смехом.
мои глаза будут немного прикрыты, ресницы будут оттенять мои щёки и я разрешу до них дотронуться.
я буду близко, настолько, что ты сможешь разглядеть во мне любовь, вдохновение и жизнь.
в твоём сне я буду серебряной луной и золотистым солнцем, нежным голосом Синатры и хриплым басом Каана, вальсом Шостаковича и нотами самого тяжёлого рока, я буду морем, океаном, водопадом и ты меня будешь чувствовать во всем.
я в твоём сне мягкость шёлка, запах новой книги, тепло осеннего солнца, вкус воды, после обезвоживания, оазис посреди пустыни и просто нежное, тёплое касание.
закрой глаза и спи крепким, сладким сном.
я приду и стану яркой звездой, охраняя твой покой.
звёзд во сны.
я приду к тебе во сне и буду нежить, целовать твои виски, чертить контур твоего лица еле ощутимыми касаниями кончиков пальцев, буду шептать на ухо все стихи мира, гладить непослушные волосы, губами припадать к твоим красивым (очень красивым) глазам, а ресницами щекотать кожу на твоих щеках. я буду улыбаться своей самой мягкой улыбкой, смеяться своим самым звонким, заливистым смехом.
мои глаза будут немного прикрыты, ресницы будут оттенять мои щёки и я разрешу до них дотронуться.
я буду близко, настолько, что ты сможешь разглядеть во мне любовь, вдохновение и жизнь.
в твоём сне я буду серебряной луной и золотистым солнцем, нежным голосом Синатры и хриплым басом Каана, вальсом Шостаковича и нотами самого тяжёлого рока, я буду морем, океаном, водопадом и ты меня будешь чувствовать во всем.
я в твоём сне мягкость шёлка, запах новой книги, тепло осеннего солнца, вкус воды, после обезвоживания, оазис посреди пустыни и просто нежное, тёплое касание.
закрой глаза и спи крепким, сладким сном.
я приду и стану яркой звездой, охраняя твой покой.
звёзд во сны.
8:18
нацепила дурацкий берет розового цвета, накинула чёрный, кожаный плащ и под теменем ночи повернула ключ очень шумно (чёрт!), сбежав из дома-крепости.
я слышала крики за спиной, но бежала изо всех ног и « — вот она, выход из парадной и вход в свободу.»
я вылетела пулей и обомлела,— огромная, полная, белоликая луна освещала вёрсты, километры и отражалась в моих изумлённых глазах.
я улыбнулась широко и рассмеявшись своим самым ребяческим смехом, начала бежать, удерживая на голове берет одной рукой, который каждую секунду грозился упасть.
на холоде я озябла и ждала за тёмным переулком знакомую фигуру, а рядом всё ходили и ходили сомнительные люди.
мы смеялись и много ходили, а потом пошли к вершине, где всегда есть что-то незыблемое и откровенное. мы пили по очереди с горлышка приторно-сладкое пойло и много целовались, сопровождая эти действия едкими шутками и взрывным смехом. эта заброшенная улица, скрипучие до жути качели, которые раскатывали нас, осмеливаясь и получая силу от ветра, пока мы слушали Jah Khalib-а и вспоминали всё то, что в прошлом.
в беспамятстве мы дошли до обрыва и воздух смешался с счастьем. знаешь, с таким абсолютным счастьем. добрая-добрая грусть, морозный ветер с моря, многовековая эпоха, южные ворота, сотни лестниц прошедшей эры.
будто у могущественного Парфенона.
мы лежали на старом пикапе и ныряли в беспамятстве, разрешая ей овладеть над нами, ведь мы так долго этого хотели.
голые, босые танцы в тёмных улицах (разврат?) и очень теплые объятия с нами случились.
я вернулась под утро к той самой парадной, но не могла никак войти в неё. меня заклинило от этого волшебства и от этих коротких, морозных ночей. я долго прощалась с луной, пока она мне шептала: « — я вернусь.», а я её благодарила за этот побег под луной.
я вошла в парадную, а мир опять поблёк.
нацепила дурацкий берет розового цвета, накинула чёрный, кожаный плащ и под теменем ночи повернула ключ очень шумно (чёрт!), сбежав из дома-крепости.
я слышала крики за спиной, но бежала изо всех ног и « — вот она, выход из парадной и вход в свободу.»
я вылетела пулей и обомлела,— огромная, полная, белоликая луна освещала вёрсты, километры и отражалась в моих изумлённых глазах.
я улыбнулась широко и рассмеявшись своим самым ребяческим смехом, начала бежать, удерживая на голове берет одной рукой, который каждую секунду грозился упасть.
на холоде я озябла и ждала за тёмным переулком знакомую фигуру, а рядом всё ходили и ходили сомнительные люди.
мы смеялись и много ходили, а потом пошли к вершине, где всегда есть что-то незыблемое и откровенное. мы пили по очереди с горлышка приторно-сладкое пойло и много целовались, сопровождая эти действия едкими шутками и взрывным смехом. эта заброшенная улица, скрипучие до жути качели, которые раскатывали нас, осмеливаясь и получая силу от ветра, пока мы слушали Jah Khalib-а и вспоминали всё то, что в прошлом.
в беспамятстве мы дошли до обрыва и воздух смешался с счастьем. знаешь, с таким абсолютным счастьем. добрая-добрая грусть, морозный ветер с моря, многовековая эпоха, южные ворота, сотни лестниц прошедшей эры.
будто у могущественного Парфенона.
мы лежали на старом пикапе и ныряли в беспамятстве, разрешая ей овладеть над нами, ведь мы так долго этого хотели.
голые, босые танцы в тёмных улицах (разврат?) и очень теплые объятия с нами случились.
я вернулась под утро к той самой парадной, но не могла никак войти в неё. меня заклинило от этого волшебства и от этих коротких, морозных ночей. я долго прощалась с луной, пока она мне шептала: « — я вернусь.», а я её благодарила за этот побег под луной.
я вошла в парадную, а мир опять поблёк.
21:03
« — ты же знаешь, что слова могут быть острыми? не оставляй меня,
ведь если ты уйдёшь, от меня останется лишь
боль.»
« — ты же знаешь, что слова могут быть острыми? не оставляй меня,
ведь если ты уйдёшь, от меня останется лишь
боль.»
2:34
обжигала любовь, словно канатами связаны навеки наши сердца.
обжигала любовь, словно канатами связаны навеки наши сердца.
5:00
человеческим ошибкам, человеческому безумию, обману, пустословию нет конца.
отравлена и просто сплю, пока жизнь течёт мимо, а в часы когда открываю глаза, то понимаю, что ненавижу себя и мне не хватает чего-то вечно холодного, ледяного, такого, чего у меня нет и не было.
человеческим ошибкам, человеческому безумию, обману, пустословию нет конца.
отравлена и просто сплю, пока жизнь течёт мимо, а в часы когда открываю глаза, то понимаю, что ненавижу себя и мне не хватает чего-то вечно холодного, ледяного, такого, чего у меня нет и не было.
3:12
я разрушаю себя и я слишком слабая частица, чтобы с тобой в тебя вселиться.
прости.
я разрушаю себя и я слишком слабая частица, чтобы с тобой в тебя вселиться.
прости.
5:36
тело было измученным и уже прорывалось, протекало, что слезы выступали из еще непробужденных глаз.
медленным, дрожащим движением руки проверяю "раны", которые должны были запечатлиться на поверхности измотанного меня - не нахожу (душу прощупать не смогла, но знаю, там то эти раны есть точно.)
накаченные свинцом веки открываются и тело, которое пребывает в агонии, просит окунуться в ледяной вал, в холодный, бескрайний бассейн; успокоиться, остыть, утопиться.
считаю дни и ужасаюсь, все так далеко и так близко. падаю ребром и тылом в воду (окунаюсь), но не могу склеиться.
там не вода, а на поверхности лед. лед отчаяния, разочарований и моей тотальной ангедонии.
лед не ломается, а разбиваюсь я, а эхо тресков вырывается со всей силой и протяжно издает: «ну что, опять не справилась?»
тело было измученным и уже прорывалось, протекало, что слезы выступали из еще непробужденных глаз.
медленным, дрожащим движением руки проверяю "раны", которые должны были запечатлиться на поверхности измотанного меня - не нахожу (душу прощупать не смогла, но знаю, там то эти раны есть точно.)
накаченные свинцом веки открываются и тело, которое пребывает в агонии, просит окунуться в ледяной вал, в холодный, бескрайний бассейн; успокоиться, остыть, утопиться.
считаю дни и ужасаюсь, все так далеко и так близко. падаю ребром и тылом в воду (окунаюсь), но не могу склеиться.
там не вода, а на поверхности лед. лед отчаяния, разочарований и моей тотальной ангедонии.
лед не ломается, а разбиваюсь я, а эхо тресков вырывается со всей силой и протяжно издает: «ну что, опять не справилась?»
18:05
я пуста и мои письма пусты.
сообщения не дошли ни до единого адресата.
я пуста и мои письма пусты.
сообщения не дошли ни до единого адресата.
3:53
вы встретитесь с перебитыми сердцами и жизненным опытом,
неспеша начнете строить свой мир с аккуратностью и осторожностью возможно...
а возможно, так и ничего и не случится
возможно тот выстрел был для тебя - последний, контрольный выстрел.
ты уже никогда не почувствуешь близко,
то светлое чувство,
но и боль встретить уже нет риска.
вы встретитесь с перебитыми сердцами и жизненным опытом,
неспеша начнете строить свой мир с аккуратностью и осторожностью возможно...
а возможно, так и ничего и не случится
возможно тот выстрел был для тебя - последний, контрольный выстрел.
ты уже никогда не почувствуешь близко,
то светлое чувство,
но и боль встретить уже нет риска.
4:23
очень много через себя пропускаем лишних людей, давая отрывать им от нас кусок за куском, в конце жалуясь на то, что мы остались всего-то «чёрствым, маленьким ломтиком хлеба.»
всякий раз соглашаемся на эти сладкие авантюры, мимолётные общения, на красивые и скоротечные истории, зная, что это ненадежная плотина и тут не получиться заселиться, но всё равно соглашаемся.
какой-то надлом есть во мне и я всякий раз когда стараюсь разобраться в самой себе, то меня заносит очень далеко, аж в прошлое, когда самое родное лицо предаёт и заставляет терпеть боль, но ведь плакать нельзя, потому-что мама сказала: «тебе не стыдно? большие девочки не плачут.»
а дальше в моей жизни я то и дело слышала, что мне слёзы не к лицу, ведь «ты же сильная».
вот и я не плакала, а терпела, смело улыбаясь в лицо прошлому и чётко осознавая, что починить меня будет невозможно, ведь моя боль застряла в прошлом и весь фундамент построен коряво, криво, ненадежно, провально.
я до сих пор надеюсь на какое-то тепло, которое заставит меня забыть хоть на секунду эти предательства, а в действительности слышу короткие гудки и пустые обещания. слышу безразличие в ответ на то, что я просто падаю, падаю, падаю ниц.
надлом не могу упразднить и потому продолжаю пропускать через себя всех и вмещая их в своё сердце, разрешаю оставлять там отпечаток, затем сразу и оперативно выселяю с визгом наружу, храня в сердце всего лишь осадок и дурацкое клеймо.
я вылечусь и пойму «на что мне жизнь».
очень много через себя пропускаем лишних людей, давая отрывать им от нас кусок за куском, в конце жалуясь на то, что мы остались всего-то «чёрствым, маленьким ломтиком хлеба.»
всякий раз соглашаемся на эти сладкие авантюры, мимолётные общения, на красивые и скоротечные истории, зная, что это ненадежная плотина и тут не получиться заселиться, но всё равно соглашаемся.
какой-то надлом есть во мне и я всякий раз когда стараюсь разобраться в самой себе, то меня заносит очень далеко, аж в прошлое, когда самое родное лицо предаёт и заставляет терпеть боль, но ведь плакать нельзя, потому-что мама сказала: «тебе не стыдно? большие девочки не плачут.»
а дальше в моей жизни я то и дело слышала, что мне слёзы не к лицу, ведь «ты же сильная».
вот и я не плакала, а терпела, смело улыбаясь в лицо прошлому и чётко осознавая, что починить меня будет невозможно, ведь моя боль застряла в прошлом и весь фундамент построен коряво, криво, ненадежно, провально.
я до сих пор надеюсь на какое-то тепло, которое заставит меня забыть хоть на секунду эти предательства, а в действительности слышу короткие гудки и пустые обещания. слышу безразличие в ответ на то, что я просто падаю, падаю, падаю ниц.
надлом не могу упразднить и потому продолжаю пропускать через себя всех и вмещая их в своё сердце, разрешаю оставлять там отпечаток, затем сразу и оперативно выселяю с визгом наружу, храня в сердце всего лишь осадок и дурацкое клеймо.
я вылечусь и пойму «на что мне жизнь».
17:45
и знаешь, мои обиды умрут вместе с тобой.
пока твоя голова не ляжет в эту чёрную землю, изображая негодование и мучения, ведь плохие люди умирают не просто так, а крайне мучительно; пока твоё исказившееся лицо не покроет белая парча, я не отпущу ту боль, те обиды, которые ты мне доставил.
тяжело даётся твоё убийство во мне и да простит Бог мне мои грехи, но путь к освобождению от этой агонии длиною в жизнь, лежит через твоё линчевание.
целую все счета, которые были подтверждены и нет.
и знаешь, мои обиды умрут вместе с тобой.
пока твоя голова не ляжет в эту чёрную землю, изображая негодование и мучения, ведь плохие люди умирают не просто так, а крайне мучительно; пока твоё исказившееся лицо не покроет белая парча, я не отпущу ту боль, те обиды, которые ты мне доставил.
тяжело даётся твоё убийство во мне и да простит Бог мне мои грехи, но путь к освобождению от этой агонии длиною в жизнь, лежит через твоё линчевание.
целую все счета, которые были подтверждены и нет.
1:20
а помнишь как мне было хорошо?
как я бегала по закатному берегу пока волны лизали мне пятки и смывали наши имена на песке, разрушая все за́мки́.
как моя кудрявая голова и яркая улыбка утопала в свежей, мокрой, зелёной, высокой траве, а глаза откидывались наверх и глядели на серебристую, величавую луну.
как мы бегали по длинным коридорам музей и разглядывали голые, белые стены, увешанные произведениями искусства.
но мы смотрели друг на друга, будто мы и есть друг для друга самое ценное, что есть в этой комнате, в этом музее, в этом мире.
среди стольких картин и статуй, ты — самое красивое.
как наш звонкий до жути смех смешивался со звоном бокалов, в которых плескалось игристое и мы всё время поддавались вперёд, будто говорим о чём-то очень секретном.
«— t u y o.»
как ветер бил беспощадно мне в лицо, то лаская мне шею и щёки, то хлестая сильно и унося мои волосы, заплетал кудрявые локоны между собой; оголял бёдра и ноги, развеивая мою кружевную юбку.
как я просто была счастлива и спокойна.
ты помнишь? я помню всё.
а помнишь как мне было хорошо?
как я бегала по закатному берегу пока волны лизали мне пятки и смывали наши имена на песке, разрушая все за́мки́.
как моя кудрявая голова и яркая улыбка утопала в свежей, мокрой, зелёной, высокой траве, а глаза откидывались наверх и глядели на серебристую, величавую луну.
как мы бегали по длинным коридорам музей и разглядывали голые, белые стены, увешанные произведениями искусства.
но мы смотрели друг на друга, будто мы и есть друг для друга самое ценное, что есть в этой комнате, в этом музее, в этом мире.
среди стольких картин и статуй, ты — самое красивое.
как наш звонкий до жути смех смешивался со звоном бокалов, в которых плескалось игристое и мы всё время поддавались вперёд, будто говорим о чём-то очень секретном.
«— t u y o.»
как ветер бил беспощадно мне в лицо, то лаская мне шею и щёки, то хлестая сильно и унося мои волосы, заплетал кудрявые локоны между собой; оголял бёдра и ноги, развеивая мою кружевную юбку.
как я просто была счастлива и спокойна.
ты помнишь? я помню всё.