Хайдеггер и средневековая отрешенность

Gelassenheit Мартина Хайдеггера часто переводят как «безмятежность», «отрешенность» или «отстраненность», даже как «спокойствие» или «невозмутимость», однако на сегодняшний день наиболее распространенным, пожалуй, является термин «освобождение».

Gelassenheit — понятие сложное. Оно представляет из себя специфическую установку, лежащую вне области действия человеческой воли: «пробуждается сие, когда существу нашему дозволено отпустить себя в нечто, что не есть воление». Данный тип мышления как осмысляющее противопоставляется мышлению вычисляющему. Так, Gelassenheit подразумевает отказ от желания быть производителем действия и его причиной, в частности, отказ от бытия причиной того, что нечто может быть увиденным. То, что показывает себя, может стать видимым при условии, что человек организует себя как «место», в котором нечто может стать видимым. Усилие по организации этого «места», по его расчищению — это Gelassenheit. Отрешённость от себя и полная открытость бытию. Ожидание, не ожидающее ничего конкретного. Внимание, не останавливающее свой взгляд на чём-то одном.

Говоря о параллелях между средневековым немецким мистицизмом и Хайдеггером, прежде всего, упоминают терминологические пересечения, например, использование таких общих терминов как Abgrund, Wesung, Gelassenheit, Abgeschiedenheit и так далее. Мур, например, отмечает также сходство при описании grunt у Экхарта и Dasein у Хайдеггера (см. Moore I.A. Eckhart, Heidegger, and the imperative of releasement). У Иоганна Таулера, в свою очередь, Gelassenheit обычно употребляется для обозначения отсутствия личной воли человека (Willenslosigkeit), что связывается с обретением внутренней пустоты как шага к восприятию божественной воли.

В Gelassenheit Хайдеггера есть несколько смысловых сторон, дополняющих друг друга: одна из них — освобождение от вещей, другая — открытость тайне того, что кажет себя. Мышление, связанное с Gelassenheit, оторвано от действительности и «потеряло почву». То самое освобождение от вещей у Таулера и Экхарта раскрывается, в частности, в иерархии оков тварного мира, которую человек должен отбросить на пути к божественному: человек поочерёдно оставляет разного рода привязанности, и в конце этой процедуры в нём не остаётся ничего. Внутри этого ничто и рождается Бог в человеке. Рейнские мистики вообще часто используют метафору пустого сосуда, которым человек становится после сбрасывания оков тварного мира и в который приходит Нечто – сама эта метафора неплохо коррелирует с интерпретацией установки Хайдеггера как «подготовки места». Освобождение от вещей этого мира тут связано с открытостью к тайне божественного и обеспечивает саму её возможность.

Говоря о Gelassenheit как отрешённости, Экхарт также указывает на её двойную сущность: с одной стороны, отрешённость подразумевает освобождение от всевозможных привязанностей и убеждений, с другой — именно это освобождение «расчищает пространство» для возможности восприятия.

«Отрешенность от вещей и открытость для тайны никогда не придут к нам сами по себе (…), они уродятся лишь из неустанного и решительного мышления», — пишет Хайдеггер. Его предложение «хотеть не-хотения», раскрывающее суть Gelassenheit, также весьма хорошо стыкуется с концепциями немецкой средневековой мистики, где идеальная пассивность достигается очень даже активными усилиями того, кто стремится к ней приблизиться. В этом смысле мистики тоже снимают четкую дихотомию активного и пассивного, вне которой для Хайдеггера находится Gelassenheit как своеобразное «позволение быть». И у них также осуществляется отказ от воления, сам по себе парадоксальным образом происходящий с помощью волевого усилия. И достижение итогового состояния зависит не столько от воли стремящегося, сколько от того, что оно явит себя в подготовленном пустом сосуде. Это полная открытость тому, что являет себя.

т.н.