Бенхамин Лабатут нынче большая звезда - здесь он дает интервью Натали Портман для ее книжного клуба, здесь он из дома просвещает интеллигентную публику в костюмах о влиянии науки на мироустройство, а здесь один из руководителей издательства Ад Маргинем с оглушительной настойчивостью фаната с вувузелой сравнивает его с Достоевским в день рождения последнего, практически ровняя их в статусе и влиятельности.
Шумиху понять можно - публике нужен автор, снижающий градус накала от грядущей технологической сингулярности, пусть пока это действует от обратного, да и фокус легко раскрываем - в самом методе построения сюжетов Лабатут многое занимает у любимого им Давенпорта, раскручивающего маленькие исторические события до размера рассказов, только Лабатут не прямолинеен в последовательности и берет темы из мест, куда боятся ступать гуманитарии - территории чисел и формул.
В 2021, после успеха “Когда мы перестали понимать мир”, он рассказывал о произведении в работе - эссе в трех частях под названием “Камни безумия” (“The Stones of Madness”, цитируя автора), где структура реальности и ее взаимосвязь с безумием рассматривалась через оптику произведений Лавкрафта, Филипа Дика и математика Дэвида Гильберта, уверенного, что реальностью можно манипулировать посредством математики. Завершалось эссе рассказом о картине Босха “Извлечение камня безумия” (на русском более известной как “Извлечение камня глупости”), иллюстрирующей фольклорный фламандский сюжет о том, что безумие - растущий в голове камень, после удаления которого к человеку возвращается рассудок.
С того момента и до сего дня я не знал о судьбе этого эссе, но ночью гонец привез важную весть:
Бенхамин Лабатут - Камень глупости. Перевод Полины Казанковой. Ad Marginem, 2025.
Шумиху понять можно - публике нужен автор, снижающий градус накала от грядущей технологической сингулярности, пусть пока это действует от обратного, да и фокус легко раскрываем - в самом методе построения сюжетов Лабатут многое занимает у любимого им Давенпорта, раскручивающего маленькие исторические события до размера рассказов, только Лабатут не прямолинеен в последовательности и берет темы из мест, куда боятся ступать гуманитарии - территории чисел и формул.
В 2021, после успеха “Когда мы перестали понимать мир”, он рассказывал о произведении в работе - эссе в трех частях под названием “Камни безумия” (“The Stones of Madness”, цитируя автора), где структура реальности и ее взаимосвязь с безумием рассматривалась через оптику произведений Лавкрафта, Филипа Дика и математика Дэвида Гильберта, уверенного, что реальностью можно манипулировать посредством математики. Завершалось эссе рассказом о картине Босха “Извлечение камня безумия” (на русском более известной как “Извлечение камня глупости”), иллюстрирующей фольклорный фламандский сюжет о том, что безумие - растущий в голове камень, после удаления которого к человеку возвращается рассудок.
С того момента и до сего дня я не знал о судьбе этого эссе, но ночью гонец привез важную весть:
Бенхамин Лабатут - Камень глупости. Перевод Полины Казанковой. Ad Marginem, 2025.
❤34🔥16🤨2👍1
Как же скудно рассыпан список информации о Харри Крюзе на русском – тут один беглый отзыв, там одна статья, и несколько конгломератов, зарытых на стыке пород глубин телеграма. В них Крюза представляют неординарным писателем с юга, максимум «южноготическим Босхом» или «Фланнери О’Коннор на стероидах», но никак не полноправным классиком, ровней Капоте и Маккарти, который только за счет своего кутежного образа жизни и безразличия к переизданиям не стал нулевым километром, откуда можно строить свою вкусовую идентичность молодым читателям, критикам и писателям. Но при жизни Крюз был именно таким – иконой маргиналов, последним атлантом юга, культовым журналистом и бесплодным любимчиком киноделов.
На обороте «Детства» мы подобрали отзывы от уважаемых людей мира искусства так, чтобы они не просто создавали модель Крюза в 5D, но и расставили координаты по его жизни, линзы, позволяющие рассмотреть каждый важный этап его карьеры, каждый из которых оголтело несся к следующей (э/ин)волюционной точке мэтра, чье наследие раскапывают и переоткрывают только в постковидные времена, спустя десять лет после его смерти - и я очень рад, что так неосознанно мы попали в этот поток, вымывающий крюзовское золото из тверди забвения, словно по распоряжению всевышнего цайтгайста.
Сегодня я открою этот цикл из пяти постов и опираясь на отзывы друзей и коллег Крюза расскажу о самом авторе и его влиянии на (около)литературный мир Америки.
#крюзв5отзывах
На обороте «Детства» мы подобрали отзывы от уважаемых людей мира искусства так, чтобы они не просто создавали модель Крюза в 5D, но и расставили координаты по его жизни, линзы, позволяющие рассмотреть каждый важный этап его карьеры, каждый из которых оголтело несся к следующей (э/ин)волюционной точке мэтра, чье наследие раскапывают и переоткрывают только в постковидные времена, спустя десять лет после его смерти - и я очень рад, что так неосознанно мы попали в этот поток, вымывающий крюзовское золото из тверди забвения, словно по распоряжению всевышнего цайтгайста.
Сегодня я открою этот цикл из пяти постов и опираясь на отзывы друзей и коллег Крюза расскажу о самом авторе и его влиянии на (около)литературный мир Америки.
#крюзв5отзывах
❤52👍19🔥13🙏2🗿1
Фигуру Крюза в литературном мире США 60-х годов было тяжело не заметить – короткостриженый двухметровый симпатяга спортивного телосложения, острый на язык, тяжелый на удар, и хромой на одну ногу. Идет 1969 год, он только выпустил две локально успешные книги: Харпер Ли назвала Крюза реинкарнацией Фолкнера, Гай Давенпорт нарёк его хозяином Джорджии, а Элвис Пресли хочет сыграть главного героя его романа.
Впереди еще три такие же успешные книги, итого 5 книг за 5 лет и он продолжает писать с яростью кенийца, опустошающего колодец. В краткой же справке его представляют как преподавателя литературы, заявляя только о месте рождения и военном прошлом.
Но за успехом и первой публикацией 30-летнего выскочки всё же стояло большее – травмирующее детство, большое горе и упорное десятилетие сочинительства в стол, не проходившее издательский фейс-контроль.
Желание стать писателем, зарожденное еще в детстве за изучением присортирных каталогов Сирс, будоражило его как столкновение с ожившим мифом – писатели могли все, ведь они сами формируют мир. И эти стандарты сформировались еще со времен школы:
Узнав, что в его городе живет писатель Френк Слотер, Крюз напросился к нему в гости, но случилось страшное – отвечая на телефонный звонок юного почитателя, жена Слотера сказала, что писателя нет дома - он вышел в парикмахерскую. Ответ ошарашил Крюза – как же так? Ведь писатель выше какой-то стрижки! Видимо, это не настоящий писатель…
И, похоже, не найдя героя для соответствий для образа из мечты, он сам стал им.
Наполняя шкалу опыта за пределами дома (ибо как писатель может сочинять, не пробовав на вкус жизнь?) он хитростью записался в армию, по возвращению поступил в университет и пулей вылетел из него, чтобы вернуться обратно после путешествия по Америке на байке – теперь весь этот опыт нуждался в обуздании, ему нужны были структуры.
К удаче Крюза, ему преподавал Эндрю Лайтл, открывший талант Фланнери О’Коннор. Тот сошелся с Крюзом характерами и помог развить фирменную манеру выражения – звукопись в диалогах, чья кривость повторяла южный неотесанный говор, отправивший в лечебницу Виктора Хинкиса, мучившегося с его переводом на русский.
Тогда же Лайтл с мудростью Каа наконец изрек то, что хотел услышать молодой писатель:
А за ним, раз уж Крюза аккредитовали как писателя, сформировалось его главное мотто, взятое у Грэма Грина (именно его, а не коллег по региону), чьи книги он разбирал в поисках формулы идеального романа:
Наше мотто задает тон жизни, мотто Крюза нашло его и породнилось с ним. Годами Крюз стругал тексты, не чувствуя идеального тона, но подлинное вдохновение пришло после случайной смерти первенца, утонувшего в соседском бассейне – смерть cына стала катализатором рождения Писателя Харри Крюза. Катастрофический катарсис снял внутренние барьеры, а проза аккумулировала весь гротеск и ярость, вместившийся в первые 20 лет его жизни, за которые он успел:
- тяжело переболеть полиомиелитом и стать инвалидом.
- стать местным потешным уродцем для всего округа.
- скрываться от брата у проститутки.
- пройти принудительный секс-трип от неудачного путешествия автостопом.
Прибавьте к этому его видение литературы как дисциплины:
Перемешайте в разных пропорциях и получите концентрат крюзовских тем. В первых его книгах персонажи и истории ломали воображение даже искушенных читателей, привыкших к южной кровожадности:
В одном ущербная публика ждет певца госпела, чей голос, по слухам, лечит недуги; в другом удалец пожирает свою машину как элемент шоу; в третьем танцовщица гоу-гоу решает устроить из городка на дне фосфоритного карьера туристическую точку – везде самыми адекватными персонажами оказываются люди с увечьями, будто сам Крюз показывает нам то, чего не разглядели его соседи в детстве, смотря на маленького Харри с выгнутыми ногами - травмируя, и закладывая зерно великого писателя.
#крюзв5отзывах
Впереди еще три такие же успешные книги, итого 5 книг за 5 лет и он продолжает писать с яростью кенийца, опустошающего колодец. В краткой же справке его представляют как преподавателя литературы, заявляя только о месте рождения и военном прошлом.
Но за успехом и первой публикацией 30-летнего выскочки всё же стояло большее – травмирующее детство, большое горе и упорное десятилетие сочинительства в стол, не проходившее издательский фейс-контроль.
Желание стать писателем, зарожденное еще в детстве за изучением присортирных каталогов Сирс, будоражило его как столкновение с ожившим мифом – писатели могли все, ведь они сами формируют мир. И эти стандарты сформировались еще со времен школы:
Узнав, что в его городе живет писатель Френк Слотер, Крюз напросился к нему в гости, но случилось страшное – отвечая на телефонный звонок юного почитателя, жена Слотера сказала, что писателя нет дома - он вышел в парикмахерскую. Ответ ошарашил Крюза – как же так? Ведь писатель выше какой-то стрижки! Видимо, это не настоящий писатель…
И, похоже, не найдя героя для соответствий для образа из мечты, он сам стал им.
Наполняя шкалу опыта за пределами дома (ибо как писатель может сочинять, не пробовав на вкус жизнь?) он хитростью записался в армию, по возвращению поступил в университет и пулей вылетел из него, чтобы вернуться обратно после путешествия по Америке на байке – теперь весь этот опыт нуждался в обуздании, ему нужны были структуры.
К удаче Крюза, ему преподавал Эндрю Лайтл, открывший талант Фланнери О’Коннор. Тот сошелся с Крюзом характерами и помог развить фирменную манеру выражения – звукопись в диалогах, чья кривость повторяла южный неотесанный говор, отправивший в лечебницу Виктора Хинкиса, мучившегося с его переводом на русский.
Тогда же Лайтл с мудростью Каа наконец изрек то, что хотел услышать молодой писатель:
Запомни, сынок, мы лучше них. Мы писатели.
А за ним, раз уж Крюза аккредитовали как писателя, сформировалось его главное мотто, взятое у Грэма Грина (именно его, а не коллег по региону), чьи книги он разбирал в поисках формулы идеального романа:
Писатель обречен жить в атмосфере вечных неудач.
Наше мотто задает тон жизни, мотто Крюза нашло его и породнилось с ним. Годами Крюз стругал тексты, не чувствуя идеального тона, но подлинное вдохновение пришло после случайной смерти первенца, утонувшего в соседском бассейне – смерть cына стала катализатором рождения Писателя Харри Крюза. Катастрофический катарсис снял внутренние барьеры, а проза аккумулировала весь гротеск и ярость, вместившийся в первые 20 лет его жизни, за которые он успел:
- тяжело переболеть полиомиелитом и стать инвалидом.
- стать местным потешным уродцем для всего округа.
- скрываться от брата у проститутки.
- пройти принудительный секс-трип от неудачного путешествия автостопом.
Прибавьте к этому его видение литературы как дисциплины:
...книги должны хранить уникальный опыт, источать кровь и пот знаний, при этом не отражая уже кем-то описанный и списанный опыт.
Перемешайте в разных пропорциях и получите концентрат крюзовских тем. В первых его книгах персонажи и истории ломали воображение даже искушенных читателей, привыкших к южной кровожадности:
В одном ущербная публика ждет певца госпела, чей голос, по слухам, лечит недуги; в другом удалец пожирает свою машину как элемент шоу; в третьем танцовщица гоу-гоу решает устроить из городка на дне фосфоритного карьера туристическую точку – везде самыми адекватными персонажами оказываются люди с увечьями, будто сам Крюз показывает нам то, чего не разглядели его соседи в детстве, смотря на маленького Харри с выгнутыми ногами - травмируя, и закладывая зерно великого писателя.
#крюзв5отзывах
❤45🔥19👍17🥴2
Ну что, как вам "Детство" Крюза? Читаете? Прочитали? Делитесь впечатлениями!
А пока посмотрите, например, на альтернативный ковер авторства Владимира Вертинского.
А пока посмотрите, например, на альтернативный ковер авторства Владимира Вертинского.
🔥50😱11❤7👍2🙏2🤔1😎1
2024 — хороший год для представления литературы “жесткого юга”, чьи апостолы — Харри Крюз, Ларри Браун и Барри Ханна.
О всем движении “жесткого юга” или, более привычно, “грит-лита” (то есть, крепкой литературы), я расскажу в своем новом канале, но сейчас уместнее поговорить о Ларри Брауне - его дебютный роман “Грязная работа” анонсировали в издательстве Chaosss Press. Перед микро-рассказом о книге можно представить самого писателя и как он вообще пришел к своему ремеслу:
Браун родился и вырос в Оксфорде, Миссисипи - оттуда же родом Уильям Фолкнер. Вся его жизнь не располагала к писательству: читал мало, письмо же скорее было его ахиллесовой пятой — получив двойку по сочинению, он провалил выпускной экзамен. Но по канону южных писательских биографий — именно такие грамматические пораженцы в природе оказываются самыми прорывными прозаиками.
Ближе к тридцати Браун посчитал, что сможет разбогатеть на написании романов, устав работать на пяти-шести мелкооплачиваемых работах в разбросе от слесаря до пожарного, и на одном дыхании накатал больше 300 страниц истории о медведе-людоеде. Сказка не реализовалась и все издательства отказали Брауну. Тот же в ответ написал еще три романа, добавив к основным работам постоянные походы на почту за отказами. Тут Браун, проявив смекалку, решил зайти в мир литературы с заднего двора — начав рассылать рассказы для мужских журналов. Один из рассказов в итоге приняли — в журнал о женщинах и мотоциклах.
Секрет издания раскусился, ноша неудачливого писателя редуцировалась, а прокачавшийся за шесть лет на классике литературы юга Браун уже мог пользоваться новыми приемами, подсмотренными у коллег из академических кругов, что вылилось в его дебютный роман “Грязная работа”.
В “Грязной работе” в госпитале для военнослужащих встречаются два ветерана вьетнамской войны — у одного ампутированы конечности и он грезит думами, что он беглый африканский король, у другого — реконструированное лицо и ранение в голову, от которого случаются помутнения в сознании. Они курят и рассказывают друг другу свои истории — почти “Медитации в зелени” Райта, только без добротного лаосского хмурого.
С этим романом Браун познал успех - дальше он пойдет уже по примерно понятной тропе писателя на коне: экранизация с Николасом Кейджем, награды, монографии, не менее большие поклонники типа Боба Дилана (который даже цитировал его в одной из песен и использовал фотографию с обложки его сборника для своего альбома), а проза Брауна облегчилась в подаче до более привычных для юга тем с густой звукописью, варьируясь от хоррора до эротики (или вернее сказать хиллибилли-эротики), будто бы предвещающей ранние альбомы Ланы Дель Рей.
Творчеству это пошло на пользу — в отличие от своего наставника Харри Крюза, Браун не стремился стилистически радикализироваться и намеренно выставлять себя в образе маргинала, потому что оставался простым человеком из народа, которому нравится рассказывать истории — даже на своей визитке Браун представлялся как простой человек. В этом он был ближе всех остальных к Фолкнеру — возможно, поэтому, его предисловие открывает фотоальбом фотографа Мартина Дайна о Фолкнере и его родном Оскфорде.
К сожалению или радости, карьера Брауна вспыхнула и быстро погасла, ограничившись всего 5 прижизненными романами, разбавленными рассказами, мемуарами о работе пожарным и эссе; он же успел построить дом для будущих творений, вырастить троих детей и умереть во сне в 53, спросив перед сном у жены:
Жизнь прекрасна, да же, Ма?
О всем движении “жесткого юга” или, более привычно, “грит-лита” (то есть, крепкой литературы), я расскажу в своем новом канале, но сейчас уместнее поговорить о Ларри Брауне - его дебютный роман “Грязная работа” анонсировали в издательстве Chaosss Press. Перед микро-рассказом о книге можно представить самого писателя и как он вообще пришел к своему ремеслу:
Браун родился и вырос в Оксфорде, Миссисипи - оттуда же родом Уильям Фолкнер. Вся его жизнь не располагала к писательству: читал мало, письмо же скорее было его ахиллесовой пятой — получив двойку по сочинению, он провалил выпускной экзамен. Но по канону южных писательских биографий — именно такие грамматические пораженцы в природе оказываются самыми прорывными прозаиками.
Ближе к тридцати Браун посчитал, что сможет разбогатеть на написании романов, устав работать на пяти-шести мелкооплачиваемых работах в разбросе от слесаря до пожарного, и на одном дыхании накатал больше 300 страниц истории о медведе-людоеде. Сказка не реализовалась и все издательства отказали Брауну. Тот же в ответ написал еще три романа, добавив к основным работам постоянные походы на почту за отказами. Тут Браун, проявив смекалку, решил зайти в мир литературы с заднего двора — начав рассылать рассказы для мужских журналов. Один из рассказов в итоге приняли — в журнал о женщинах и мотоциклах.
Секрет издания раскусился, ноша неудачливого писателя редуцировалась, а прокачавшийся за шесть лет на классике литературы юга Браун уже мог пользоваться новыми приемами, подсмотренными у коллег из академических кругов, что вылилось в его дебютный роман “Грязная работа”.
В “Грязной работе” в госпитале для военнослужащих встречаются два ветерана вьетнамской войны — у одного ампутированы конечности и он грезит думами, что он беглый африканский король, у другого — реконструированное лицо и ранение в голову, от которого случаются помутнения в сознании. Они курят и рассказывают друг другу свои истории — почти “Медитации в зелени” Райта, только без добротного лаосского хмурого.
С этим романом Браун познал успех - дальше он пойдет уже по примерно понятной тропе писателя на коне: экранизация с Николасом Кейджем, награды, монографии, не менее большие поклонники типа Боба Дилана (который даже цитировал его в одной из песен и использовал фотографию с обложки его сборника для своего альбома), а проза Брауна облегчилась в подаче до более привычных для юга тем с густой звукописью, варьируясь от хоррора до эротики (или вернее сказать хиллибилли-эротики), будто бы предвещающей ранние альбомы Ланы Дель Рей.
Творчеству это пошло на пользу — в отличие от своего наставника Харри Крюза, Браун не стремился стилистически радикализироваться и намеренно выставлять себя в образе маргинала, потому что оставался простым человеком из народа, которому нравится рассказывать истории — даже на своей визитке Браун представлялся как простой человек. В этом он был ближе всех остальных к Фолкнеру — возможно, поэтому, его предисловие открывает фотоальбом фотографа Мартина Дайна о Фолкнере и его родном Оскфорде.
К сожалению или радости, карьера Брауна вспыхнула и быстро погасла, ограничившись всего 5 прижизненными романами, разбавленными рассказами, мемуарами о работе пожарным и эссе; он же успел построить дом для будущих творений, вырастить троих детей и умереть во сне в 53, спросив перед сном у жены:
Жизнь прекрасна, да же, Ма?
❤49👍9🔥6
Forwarded from pandemonium core
Самый простой способ смешения удивления и чувства расслоения реальности - грузинский "Улисс" 83 года выпуска в переводе Нико Киасашвили, Тбилиси.
Поражаюсь, вдохновляюсь, восхищаюсь.
Поражаюсь, вдохновляюсь, восхищаюсь.
🔥46❤19💔8👍3🥰3
Сегодня, кстати, день рождения Уильяма Гэддиса. 102 года ему. И в честь этого, вот вам мемуары советского литературоведа Дмитрия Урнова о встрече с Гэддисом и фиаско прозы Гэддиса в Советском Союзе:
Но скоро все окончательно исправится.
upd. Вертинский предоставил обложку советского издания Вильяма Гойдиса, пожнем же эти плоды!
Целая история отношений с Уильямом Гэддисом. Приехал он в Москву, и я его встретил в аэропорту, держа в руках его роман «Узнавания». Не мог же я автору сразу сказать, что его роман – неудобочитаем! Но в журнале «Иностранная литература» задумали опубликовать его новый и тоже неудобочитаемый роман «Американская готика», прислали мне роман на рецензию. Рецензия – внутренняя, Гэддис и не узнал бы, что роман я «зарезал», но меня грызли кошки, и я ему сам об этом сказал.
Но скоро все окончательно исправится.
upd. Вертинский предоставил обложку советского издания Вильяма Гойдиса, пожнем же эти плоды!
🤯30👍15❤11🔥6😢3
Forwarded from Pollen
Всем привет и с наступающим! Гирляндно о планах и запусках на 2025 год:
В работе:
❶ Рик Муди «Пурпурная Америка». Самый стилистически выверенный роман ученика Джона Хоукса, Анджелы Картер и Уильяма Гэддиса. Быстрый, злой, трагичный и смешной текст о распаде одной семьи и одной атомной станции.
❷ Стив Томасула «ИН&ОЗ». Роман(с) о труде и искусстве, дизайне и инженерии, надеждах и невозможности творческой реализации. Золото нашей издательской коллекции.
Начнем работу:
❶ Майкл Герр «Депеши». Репортаж из ада поганого. Одна из центральных книг о Вьетнаме, балансирующая между романом и документальной сводкой. Панический язык и непричесанные диалоги, оцененные писателями от Уильяма Берроуза до Джона ле Карре и Кормака Маккарти.
❷ Барри Ханна «Дирижабли». Без преувеличений культовый сборник рассказов от одного из апостолов грит-лита. Так бы выглядела проза Сэмюэля Беккета, если бы он родился и вырос на юге США. Возмутительный, нетерпимый, и в то же время остроумный и трагикомичный — только с таким спектром проницательности можно завоевать любовь земляков, готовых без сожалений клеить на надгробие Уильяма Фолкнера стикер с надписью «Я лучше прочитаю “Дирижабли”».
Pollen special:
❶ Первый большой проект о Уильяме Гэддисе
❷ Второй большой проект о Уильяме Гэддисе
В новом году мы желаем вам больше времени на книги, и больше людей, вместе и параллельно с которыми вы читаете эти книги. С любовью, Пыльца.
В работе:
❶ Рик Муди «Пурпурная Америка». Самый стилистически выверенный роман ученика Джона Хоукса, Анджелы Картер и Уильяма Гэддиса. Быстрый, злой, трагичный и смешной текст о распаде одной семьи и одной атомной станции.
❷ Стив Томасула «ИН&ОЗ». Роман(с) о труде и искусстве, дизайне и инженерии, надеждах и невозможности творческой реализации. Золото нашей издательской коллекции.
Начнем работу:
❶ Майкл Герр «Депеши». Репортаж из ада поганого. Одна из центральных книг о Вьетнаме, балансирующая между романом и документальной сводкой. Панический язык и непричесанные диалоги, оцененные писателями от Уильяма Берроуза до Джона ле Карре и Кормака Маккарти.
❷ Барри Ханна «Дирижабли». Без преувеличений культовый сборник рассказов от одного из апостолов грит-лита. Так бы выглядела проза Сэмюэля Беккета, если бы он родился и вырос на юге США. Возмутительный, нетерпимый, и в то же время остроумный и трагикомичный — только с таким спектром проницательности можно завоевать любовь земляков, готовых без сожалений клеить на надгробие Уильяма Фолкнера стикер с надписью «Я лучше прочитаю “Дирижабли”».
Pollen special:
❶ Первый большой проект о Уильяме Гэддисе
❷ Второй большой проект о Уильяме Гэддисе
В новом году мы желаем вам больше времени на книги, и больше людей, вместе и параллельно с которыми вы читаете эти книги. С любовью, Пыльца.
❤59🙏13🥰10👏3👍1🔥1🥴1
Терстон Мур
Благослови Господь Харри Крюза, лучшего писателя Америки. Он разобьет тебе сердце, но всегда дарует любовь.
История взаимоотношений Крюза и шоу-бизнеса – поле нереализованных возможностей, рассказ о котором дергает за язык вопросами о том ли Крюзе вообще речь – вдруг есть на свете, скажем, более достойный Харольд Круз? Но Крюз наш был аномалией, известность о котором гуляла в кругах знаменитостей как адренохром.
Не успел еще тираж «Певца госпела» перейти из состояния «Новая книга» в «Букинистика», так на книгу как на нимфетку положил глаз Элвис Пресли, уговаривая своего кинопродюсера экранизировать ее, заодно сделав певца лидером культа, что тогда мало отходило от реальности. Затея умерла в зародыше, но внимание на Крюза в кругах киноделов все же обратили, подключая к написанию сценариев и покупая права на экранизации, еще не зная, что Крюз - их личный поворот не туда.
Сценарии по книгам Крюза оказались ловушкой Джокера – при всей кинематографичности повествования, режиссеры сталкивались с невозможностью что-либо выжать из сюжета, где сам текст превращается в набор остроумных описаний и комичных ситуаций, лишенных крепкой развязки. Но Крюза это не смущало и он продолжал принимать щедрые жалования от Голливуда. Не всех жертв крюзовской ловушки помнит история, но известны несколько больших имен – Майкл Чимино, Шон Пенн и… Фрэнсис Форд Коппола, заказавший Крюзу сценарий для экранизации «На дороге» Керуака, которого Крюз в юности встретил в случайном баре на краю Америки.
Официально же Крюза постыдно экранизировать удалось только раз – жертвой стала книга «Ястреб умирает», навеянная воспоминаниями об охоте на ястреба в детстве. Даже с уважаемыми актерами в кадре и презентацией на Сандэнсе, зрители опешили от обилия тусклой саморефлексии мужчины, подходящего под аудиторию реклам с телеканала «Звезда» – но чек уже был подписан, а значит — куш снят.
За годы до премьеры Крюз подружился с иконами шоу-бизнеса – Мадонной, ошарашенной романом «Нокаутер», и ее супругом Шоном Пенном, зараженным восторгами жены. Молодые селебрити тянулись к хмурому южанину, а Пенн даже купил права на экранизацию. За время брака Мадонны и Пенна, они успели пригласить Крюза в Трамп-тауэр на бой Майка Тайсона, где Мадонна отказала Трампу пересесть в вип-ложу без их дорогого гостя – настолько велик был авторитет титана в глазах певицы. Их одержимость литературой Крюза дошла до пика, когда подписанные первые издания его книг стали предметами дележки при разводе звездной четы — каждый хотел кусочек кумира. Комичнее всего то, что Крюз не слышал и не слушал песен Мадонны, зная ее только как восторженную знаменитость.
К девяностым Крюз начал визуально маргинализироваться, противопоставляя себя университетским и писательским нормам — набил татуировки, ходил на работу с растрепанным ирокезом, находя потерянных идейных детей в неожиданных сферах — например, в появлении панк-группы Harry Crews, записавшей альбом «Naked in Garden Hills», в треклисте которого значились песни, повторяющие названия работ писателя. Но группа не была простой – основали ее Ким Гордон из группы Sonic Youth и артистка-швейцарский-нож Лидия Ланч. Приглашенный на концерт экзотичный писатель оценил музыку коллектива несоотносимо своему образу:
Ох, ну, лишь бы им самим это нравилось.
Вот и мы воспримем эти слова как важные наставления на новый год.
#крюзв5отзывах
🔥39❤23😎6👍1👎1👏1
В эти дни вспоминаем Джонатана Франзена (привет, Игорь!), а в особенности его выходы за пределы собственных романов. В одном из таких он ответил на критику своего нашумевшего эссе "Мистер Сложный", но и этот ответ остался без осмысления недовольными, потому что ярость всегда сплочает сильнее добродушного принятия альтернативного видения или желания прояснения. Так вот:
и на посошок:
Вот что случается, когда строишь свой текст на отсылках.
Бонусом же будет фото молодого ДФ за рабочим местом, освещаемым аурой трехтомника Пруста и книги Джойса на букву У.
Джонатан Франзен:
Еще я должен прояснить кое-что насчет слов "статус" и "контракт". Вероятно, из-за моих собственных ошибок, эссе о сложной литературе и Уильяме Гэддисе было несколько неправильно понято. Самое главное, что я не смог прояснить, это то, что термины "статус" и "контракт" принадлежали самому Гэддису. Насколько можно судить по его довольно запутанным и непрозрачным публицистическим работам, он был большим статусным парнем. Он, кажется, считал, что мир действительно был лучше в конце Средневековья, чем сегодня, когда мир подвластен вульгарному контракту. Кажется, он предпочитал старую систему статусов, где высокое было высоким, а низкое — низким, и великие произведения искусства были понятны очень немногим. Причина, по которой я ухватился за эти слова, заключается в том, что статус имеет другое, более распространенное значение в этой стране — «символ статуса», «литературный статус» и так далее.
и на посошок:
Однажды я стоял в длинной очереди за автографом ради пяти секунд с Уильямом Гэддисом, чтобы просто сказать ему, как прекрасны, на мой взгляд, "Распознавания".
Вот что случается, когда строишь свой текст на отсылках.
Бонусом же будет фото молодого ДФ за рабочим местом, освещаемым аурой трехтомника Пруста и книги Джойса на букву У.
👍25❤14🤔3
Засматриваюсь на причудливые своей простотой книги японского издательства Genki Shobou, а если точнее - на его отдельную серию Reliure (фр. переплет), почти перекочевавшую в импринт за счет своего сигнатурного дизайна с двойной суперобложкой.
Есть в ней визуальные и контекстуальные пересечения с прогрессовскими Мастерами Современной Прозы, пересечения благородные, светлые, за что невольно доверяешься взгляду издателя, чье мотто - подпитывать японскую культуру книгами, несущими не только высокое искусство, но и знание, опыт чуждых земель, для чего серия прорабатывается не как набор случайных книг в стиле Эксмо, бессвязно чередующих Буковски с Остен и замешивая их на бульоне от теряющего связь с реальностью слова "классика".
Здесь - путеводитель по важным для зарубежной/мировой культуры отметок, о чем каждый переводчик рассказывает в блоге издательства, делясь первичным опытом находки и ее осмысления, что, на мой взгляд, должен делать каждый переводчик, уважающий свой труд.
Таким образом, в канон Reliure входят Поль Валери, Эван Дара, Энн Куин, Луи-Фердинанд Селин, Иво Адрич, и, например, Жюль Верн с Томасом Харди - посмотрите на фото, набралось больше 40 радующих сердце и глаз томов. А вам как такой подход к освежению библиотеки?
Есть в ней визуальные и контекстуальные пересечения с прогрессовскими Мастерами Современной Прозы, пересечения благородные, светлые, за что невольно доверяешься взгляду издателя, чье мотто - подпитывать японскую культуру книгами, несущими не только высокое искусство, но и знание, опыт чуждых земель, для чего серия прорабатывается не как набор случайных книг в стиле Эксмо, бессвязно чередующих Буковски с Остен и замешивая их на бульоне от теряющего связь с реальностью слова "классика".
Здесь - путеводитель по важным для зарубежной/мировой культуры отметок, о чем каждый переводчик рассказывает в блоге издательства, делясь первичным опытом находки и ее осмысления, что, на мой взгляд, должен делать каждый переводчик, уважающий свой труд.
Таким образом, в канон Reliure входят Поль Валери, Эван Дара, Энн Куин, Луи-Фердинанд Селин, Иво Адрич, и, например, Жюль Верн с Томасом Харди - посмотрите на фото, набралось больше 40 радующих сердце и глаз томов. А вам как такой подход к освежению библиотеки?
❤65💔11🤩5👍1👎1🔥1🤓1🗿1