музыкальная перебивка: прочитал в свежей рассылке от подписных изданий, что в их сетке издательских анонсов появилась лично мне интересная позиция - книга ’вагнеризм’ от известного муз. критика алекса росса. ‘вагнеризм’, как можно безошибочно предположить, повествует о вагнере и его роли в искусстве и политике, которая, как оказывается, пропитала культуру не хуже варенья в застоявшемся пироге - модернизм, постмодернизм и еще много -измов, увенчанных фашизмом - все они без шляп смотрят в сторону немецкого мэтра. если вам нужны фамилии, то вот они - бодлер, джойс, элиот, дик, коппола, кэмпбелл…

парадоксально, как музыка смогла изменить ход истории. это как если бы анна асти в одиночку вернула мир в наше разрозненное время.

интересна же эта книга мне потому, что, цитирую, “кольцо нибелунга значит для ‘джей ар’ гэддиса ровно столько, сколько значит ‘одиссея’ для ‘улисса’ джойса”.
комично, что в действительности оба произведения находились под вагнеровским гипнозом.

и уютная фоточка с книгой, потому что новость от подписных, как никак.

с открытием лавки у меня появилось еще больше поводов говорить о любимых писателях. например, об упомянутом сегодня маккарти, о приписываемой ему одномерности и жанровости писателя-памятника, и скопировать сюда прекрасный отрывок из недавнего некролога:

История Маккарти пустила метастазы, когда издательство «Кнопф» решило активно продвигать шестой роман «Кони, кони», который принес ему то, что мы называем «успехом». Вместе с отрывком, Esquire опубликовал список слухов о нем: что он был землекопом, водителем грузовика, что он никогда не разговаривал и т. д. Фотографии авторства Марион Эттлингер показывали его в таком свете, словно он был высечен из камня, словно фотографии были посмертными. В профиле от «Нью-Йорк Таймс» Маккарти рассказывал о ядовитых змеях и медведях гризли, как будто он ненадолго слез с лошади, прежде чем отправиться в закатный багрянец. Но, как и в случае с большинством великих писателей, простая истина заключалась в том, что он был одержим искусством.

В 2001 году я получил письмо, которое открыло мне глаза на этот факт. Мой друг, писатель Гай Давенпорт, вложил в письмо несколько фотографий из 70-х с собой и Маккарти. Маккарти на них был в темно-бордовых клешах и полосатой майке (что для писателя выглядело стильно), с волнистыми волосами и в солнцезащитных очках по последней моде. В течение 20 лет эти двое мужчин переписывались – именно в период безвестности Маккарти. Они говорили об искусстве и мысли, от Гераклита до Бальтюса, от Уолтера Сэвиджа Ландора до Эрнста Маха, от Рёскина до Витгенштейна. Они обсуждали малоизвестные книги, типа «Путешествия по пустыням Аравии» Даути и «Разговоров с Гете» Эккермана. К концу 70-х первые три романа Маккарти были распроданы, и Маккарти пытался исправить эту ситуацию. («Компания под названием Ecco Press заявляет, что хотела бы издать мои материалы в мягкой обложке. Ты что-нибудь о них знаешь?») В 1978 году он сказал Давенпорту, что перечитывает свой «вестерн»; в 1981 году, что он «все еще в работе», а публикация, вероятно, случится «через шесть или восемь месяцев». Когда четыре года спустя вестерн «Кровавый меридиан» — настоящий шедевр — все-таки вышел, доказав, что Маккарти был коммерчески рисковым автором - книга продалась тиражом чуть больше 1000 копий. К 87-му году у него уже был готов первый драфт «Коней, коней». На его завершение ушло еще пять лет. Как он держался?

«У меня есть особая вера, — сказал он однажды Давенпорту, — в правильность происходящего».

пта, кажется, снимает свою 'винляндию', а мы давно не говорили о пинчоне. раз так, то вот, например, заполню пространство смешной микро-историей из одного давнего материала:

Отставной армейский офицер Джим Холл, в то время сосед Пинчона, встречался со знакомой писателя. «Когда я впервые встретил его, мы пили вино у него дома. Пинчон серьезно увлекался термодинамикой, и в его квартире лежали стопки журналов Scientific American. Моя девушка сказала, что он не хотел читать ничего, что написал кто-то другой, потому что боялся вписать их в свой текст. Поскольку я только что вернулся из Вьетнама, Пинчон задал мне несколько вопросов по этому поводу». Некоторые критики утверждают, что, хотя действие «Радуги тяготения» происходит во время Второй мировой войны, книга в действительности о том, как американцы смотрели на войну во Вьетнаме. Я спросил Холла, проявлял ли писатель в то время черты параноика. «Немного», — ответил он. «Но, учитывая то, что мы знаем сегодня о тайных операциях правительства того времени, он был прав, поступая таким образом».

Офицер в итоге потерял связь с писателем, но спустя годы заметил Пинчона на улице. «Я возвращался из мексиканского ресторана, а он явно направлялся туда. Еще на улице стоял таксофон. И вот, Том поднимает глаза и видит меня, а на его лице появляется выражение, типа: "Я тебя откуда-то знаю". Я сказал: "Привет, Том", и таксофон начал звонить. Он смотрит на меня, смотрит на таксофон, разворачивается и бежит в другую сторону. Это абсолютная правда, так все и произошло. Я ответил на звонок. Почему бы и нет? Там ведь никого не было».

какой прекрасный и неожиданный анонс — инспирия собирается выпускать в марте 'райское место' мексиканки фернанды мельчор! мельчор — главная современная звездочка на экспорт от латиноамериканского мира, получившая мешок премий за 4 коротких как обрез романа, обладающих такой убойностью, что для обзора на ее книгу ‘это не майами’ для нью-йорк таймс из тени забвения вышел главный специалист по чернухе - уильям воллманн. проза мельчор яростна и густа, требует перекуров и долгих выдохов, и не будет неловкостью или пошлостью назвать ее мексиканской наследницей фланнери о’коннор и кое-каких других южных готов, смакующей и пережевывающей насилие так, словно оно и есть божественное откровение.