Больше шести лет назад, в разгар своей любви к эргодической литературе, я открыл для себя писателя Стива Томасулу - у него на тот момент было четыре романа и сборник рассказов. Каждая из работ почти радикально отличалась от предыдущей, вплоть до того, что одна из них - TOC, - вышла на DVD диске.
Заинтересовавшись постоянным автором FC2, его темами, актуальными для нашего общего настоящего и эрудицией, просвечивающей даже в небольших статьях, я решил прочитать его главную работу - VAS (сокращение от Vasectomy), изданной в обложке, напоминающей человеческую кожу с просветами вен, наполненной всем, что успели придумать типографы с начала книгоиздания, и в довесок к ней - музыкальным компакт-диском с целой оперой, написанной специально для книги. Книга оказалась сильнее, чем я мог предположить, сильнее всего, что я читал после прошествия своего четвертьвекового рубежа.
Тогда я еще не имел никакого представления об издательской кухне, но мечтал, чтобы о ней узнало больше человек - не в формате одноразовой новости, но в присутствии на полке, и что еще важнее - в голове.
Минули годы, события разной тяжести, я даже успел перевести и сдать две книги, но так и не оставил мечту. В начале года я решил обновить свою копию VAS и дерзко написать самому автору.
Перефразируя слова Шаши Мартыновой из недавнего интервью – жизнь переводчика коротка, ему лучше бы следовать велению сердца и нести то, что сможет и хочет сделать только он сам.
Как итог - я и Владимир Вертинский будем издавать работы Стива Томасулы. Сначала, если красиво лягут карты, мы выпустим весной 2025 любимую книгу самого Томасулы - ИН&ОЗ, а за ней - массивный типографический шедевр VAS, пересобранный под руководством самого автора, а там и гляди – до всего остального дойдем.
Поддержать проект можно через мой бусти или бусти Пыльцы.
Заинтересовавшись постоянным автором FC2, его темами, актуальными для нашего общего настоящего и эрудицией, просвечивающей даже в небольших статьях, я решил прочитать его главную работу - VAS (сокращение от Vasectomy), изданной в обложке, напоминающей человеческую кожу с просветами вен, наполненной всем, что успели придумать типографы с начала книгоиздания, и в довесок к ней - музыкальным компакт-диском с целой оперой, написанной специально для книги. Книга оказалась сильнее, чем я мог предположить, сильнее всего, что я читал после прошествия своего четвертьвекового рубежа.
Тогда я еще не имел никакого представления об издательской кухне, но мечтал, чтобы о ней узнало больше человек - не в формате одноразовой новости, но в присутствии на полке, и что еще важнее - в голове.
Минули годы, события разной тяжести, я даже успел перевести и сдать две книги, но так и не оставил мечту. В начале года я решил обновить свою копию VAS и дерзко написать самому автору.
Перефразируя слова Шаши Мартыновой из недавнего интервью – жизнь переводчика коротка, ему лучше бы следовать велению сердца и нести то, что сможет и хочет сделать только он сам.
Как итог - я и Владимир Вертинский будем издавать работы Стива Томасулы. Сначала, если красиво лягут карты, мы выпустим весной 2025 любимую книгу самого Томасулы - ИН&ОЗ, а за ней - массивный типографический шедевр VAS, пересобранный под руководством самого автора, а там и гляди – до всего остального дойдем.
Поддержать проект можно через мой бусти или бусти Пыльцы.
Срочные новости:
Внутри, как легко догадаться по обложке, сборники "Да помолчи ты наконец", "О чем мы говорим, когда говорим о любви" и еще по мелочи.
Ну, и среди переводчиков собралась Лига справедливости, или вернее сказать - Защитники:
Максим Немцов, Вадим Михайлин, Александра Глебовская, Виктор Голышев, Григорий Дашевский, Ирина Бессмертная, Иван Ющенко.
А когда выйдет? Не знаю.
Внутри, как легко догадаться по обложке, сборники "Да помолчи ты наконец", "О чем мы говорим, когда говорим о любви" и еще по мелочи.
Ну, и среди переводчиков собралась Лига справедливости, или вернее сказать - Защитники:
Максим Немцов, Вадим Михайлин, Александра Глебовская, Виктор Голышев, Григорий Дашевский, Ирина Бессмертная, Иван Ющенко.
А когда выйдет? Не знаю.
Хорошее окончание недели - это когда помимо нового сингла Тэйт МакРэй в продажу поступает миниатюрный "Гомер Навсегда" Ласло Краснахоркаи, сопровожденный не прямыми, но формально схожими по муду иллюстрациями Макса Нойманна и музыкой Миклоша Сильвестра, которые лучше воспринимать как независимые произведения, чтобы не копать глубже, чем зарыт тот самый смысл.
Вместе с тем, издательство Поляндрия No Age солидно подготовилось (потому что в наши времена выпускать сопроводительные материалы к книге - уже какое-никакое вложение) к изданию венгерского классика и перевело с ним прелестное и полное кислорода интервью, в котором можно найти всю необходимую базу для использования в нескучных разговорах о высоком и доле писательской в обездоленных странах.
Вместе с тем, издательство Поляндрия No Age солидно подготовилось (потому что в наши времена выпускать сопроводительные материалы к книге - уже какое-никакое вложение) к изданию венгерского классика и перевело с ним прелестное и полное кислорода интервью, в котором можно найти всю необходимую базу для использования в нескучных разговорах о высоком и доле писательской в обездоленных странах.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
A screaming comes across the BRAT
Есть и более конвенционально приятные новости, окромя раскола фандома Маккарти и армии факт-чекеров, с каждым постом приближающих возраст музы мэтра до дошкольного - Персиваль Эверетт получил Национальную книжную премию США.
Для следящих за ситуацией исход предсказуем, ибо в 2024 Персиваль Эверетт переживает настолько массивный хайп, что только дубайскому шоколаду по силам потягаться с бомбардировкой прилавков экземплярами "Джеймса". Книга года в Esquire и NY Times Book Review, и что важнее - книга года в сети магазинов Barnes & Noble, где под нее выделяют отдельные стэнды и строят башню успеха, напоминая, что даже на 68 году можно взять свое, как говорят молодые и перспективные рэперы.
Эверетт же сам по себе типичный кабинетный постмодернист - материалы для романов он набирает за просмотром фильмов, а из научных работ по своим книгам учится новым концепциям. Не только методы, но и само творчество Эверетта противоречат устоявшимся образам писателей-естествоиспытателей и книг, вымученных из опыта - есть, например, у него детектив "Trees", за сочинением которого он проводил часы за процедуралами чтобы узнать обо всех стадиях расследования дел, а есть "Telephone" с тремя разными концовками, раскиданными по тиражам, или вот знаменитая экстремальная по форме книга "Erasure", где высоколобый писатель, сочиняющий вымученную прозу, ради выкладки в Barnes & Noble пишет роман об американском гетто на соответствующем диалекте, что тем не менее не делает его чернокожей версией Харри Крюза, потому что текст сочится разнообразием гэгов типа воображаемых бесед Деррида и Виттгенштейна или отрывков стилистически диаметральных романов в романе. Отчасти по причине этого отсутствия целостности (в чем я, естественно, могу ошибаться) к нему всегда и относились как хорошему, но не лучшему - просто к отличному времяпровождению с арсеналом находчивых свистоплясок, накопившихся за 30+ книг.
Но вот ему выпал джокер, "Джеймс" - финальный босс, 23 роман в карьере Эверетта и злободневная сатира на расу как конструкт. Находясь рядом с белыми Джеймс, тот самый раб Гека Финна, общается с ними на кодированном и искаженном звукописном английском, но рядом со своими он расцветает, читает Локка и Вольтера, рассуждая с великими во сне о правах человека. За время с момента выхода "Джеймса" я еще не встречал ни одной даже нейтральной позиции по отношению к этому роману - похоже на сто из ста, зрелость и та самая мудрость, что мы надеемся услышать из уст старцев и хмыкаем, видя на картинках в родительском Вотсаппе.
Но как выяснилось постом выше, позиция позиции рознь, а насколько американские старческие мудрости близки к русскоязычным территориям мы узнаем в следующем году, когда изд-во Corpus выпустит его в переводе Юлии Полещук.
ps. И вот вам фотография с дедом, напоминающим обросшего Майкла Кея из дуэта Key&Peele, что тоже можно расценивать за постмодернистский жест судьбы.
Для следящих за ситуацией исход предсказуем, ибо в 2024 Персиваль Эверетт переживает настолько массивный хайп, что только дубайскому шоколаду по силам потягаться с бомбардировкой прилавков экземплярами "Джеймса". Книга года в Esquire и NY Times Book Review, и что важнее - книга года в сети магазинов Barnes & Noble, где под нее выделяют отдельные стэнды и строят башню успеха, напоминая, что даже на 68 году можно взять свое, как говорят молодые и перспективные рэперы.
Эверетт же сам по себе типичный кабинетный постмодернист - материалы для романов он набирает за просмотром фильмов, а из научных работ по своим книгам учится новым концепциям. Не только методы, но и само творчество Эверетта противоречат устоявшимся образам писателей-естествоиспытателей и книг, вымученных из опыта - есть, например, у него детектив "Trees", за сочинением которого он проводил часы за процедуралами чтобы узнать обо всех стадиях расследования дел, а есть "Telephone" с тремя разными концовками, раскиданными по тиражам, или вот знаменитая экстремальная по форме книга "Erasure", где высоколобый писатель, сочиняющий вымученную прозу, ради выкладки в Barnes & Noble пишет роман об американском гетто на соответствующем диалекте, что тем не менее не делает его чернокожей версией Харри Крюза, потому что текст сочится разнообразием гэгов типа воображаемых бесед Деррида и Виттгенштейна или отрывков стилистически диаметральных романов в романе. Отчасти по причине этого отсутствия целостности (в чем я, естественно, могу ошибаться) к нему всегда и относились как хорошему, но не лучшему - просто к отличному времяпровождению с арсеналом находчивых свистоплясок, накопившихся за 30+ книг.
Но вот ему выпал джокер, "Джеймс" - финальный босс, 23 роман в карьере Эверетта и злободневная сатира на расу как конструкт. Находясь рядом с белыми Джеймс, тот самый раб Гека Финна, общается с ними на кодированном и искаженном звукописном английском, но рядом со своими он расцветает, читает Локка и Вольтера, рассуждая с великими во сне о правах человека. За время с момента выхода "Джеймса" я еще не встречал ни одной даже нейтральной позиции по отношению к этому роману - похоже на сто из ста, зрелость и та самая мудрость, что мы надеемся услышать из уст старцев и хмыкаем, видя на картинках в родительском Вотсаппе.
Но как выяснилось постом выше, позиция позиции рознь, а насколько американские старческие мудрости близки к русскоязычным территориям мы узнаем в следующем году, когда изд-во Corpus выпустит его в переводе Юлии Полещук.
ps. И вот вам фотография с дедом, напоминающим обросшего Майкла Кея из дуэта Key&Peele, что тоже можно расценивать за постмодернистский жест судьбы.
В музыкальном мире еще один неординарный кроссовер, сокращающий количество рукопожатий между олимпом и мирскими землями: икона графических романов Фрэнк Миллер нарисовал обложку для лимитированной партии винилов нового альбома канадского певца The Weeknd.
О заслугах Миллера, как и полагается биографии большого уважаемого человека, можно говорить монографиями, но если вкратце и с хайлайтами, то тут и трейлер документалки справится. И да, это он рисовал обложку для делюкс-переиздания "Радуги тяготения" Томаса Пинчона с пожелания самого автора.
Между тем, викендовский Hurry Up Tomorrow в продаже и на стримингах с 24 января.
О заслугах Миллера, как и полагается биографии большого уважаемого человека, можно говорить монографиями, но если вкратце и с хайлайтами, то тут и трейлер документалки справится. И да, это он рисовал обложку для делюкс-переиздания "Радуги тяготения" Томаса Пинчона с пожелания самого автора.
Между тем, викендовский Hurry Up Tomorrow в продаже и на стримингах с 24 января.
Бенхамин Лабатут нынче большая звезда - здесь он дает интервью Натали Портман для ее книжного клуба, здесь он из дома просвещает интеллигентную публику в костюмах о влиянии науки на мироустройство, а здесь один из руководителей издательства Ад Маргинем с оглушительной настойчивостью фаната с вувузелой сравнивает его с Достоевским в день рождения последнего, практически ровняя их в статусе и влиятельности.
Шумиху понять можно - публике нужен автор, снижающий градус накала от грядущей технологической сингулярности, пусть пока это действует от обратного, да и фокус легко раскрываем - в самом методе построения сюжетов Лабатут многое занимает у любимого им Давенпорта, раскручивающего маленькие исторические события до размера рассказов, только Лабатут не прямолинеен в последовательности и берет темы из мест, куда боятся ступать гуманитарии - территории чисел и формул.
В 2021, после успеха “Когда мы перестали понимать мир”, он рассказывал о произведении в работе - эссе в трех частях под названием “Камни безумия” (“The Stones of Madness”, цитируя автора), где структура реальности и ее взаимосвязь с безумием рассматривалась через оптику произведений Лавкрафта, Филипа Дика и математика Дэвида Гильберта, уверенного, что реальностью можно манипулировать посредством математики. Завершалось эссе рассказом о картине Босха “Извлечение камня безумия” (на русском более известной как “Извлечение камня глупости”), иллюстрирующей фольклорный фламандский сюжет о том, что безумие - растущий в голове камень, после удаления которого к человеку возвращается рассудок.
С того момента и до сего дня я не знал о судьбе этого эссе, но ночью гонец привез важную весть:
Бенхамин Лабатут - Камень глупости. Перевод Полины Казанковой. Ad Marginem, 2025.
Шумиху понять можно - публике нужен автор, снижающий градус накала от грядущей технологической сингулярности, пусть пока это действует от обратного, да и фокус легко раскрываем - в самом методе построения сюжетов Лабатут многое занимает у любимого им Давенпорта, раскручивающего маленькие исторические события до размера рассказов, только Лабатут не прямолинеен в последовательности и берет темы из мест, куда боятся ступать гуманитарии - территории чисел и формул.
В 2021, после успеха “Когда мы перестали понимать мир”, он рассказывал о произведении в работе - эссе в трех частях под названием “Камни безумия” (“The Stones of Madness”, цитируя автора), где структура реальности и ее взаимосвязь с безумием рассматривалась через оптику произведений Лавкрафта, Филипа Дика и математика Дэвида Гильберта, уверенного, что реальностью можно манипулировать посредством математики. Завершалось эссе рассказом о картине Босха “Извлечение камня безумия” (на русском более известной как “Извлечение камня глупости”), иллюстрирующей фольклорный фламандский сюжет о том, что безумие - растущий в голове камень, после удаления которого к человеку возвращается рассудок.
С того момента и до сего дня я не знал о судьбе этого эссе, но ночью гонец привез важную весть:
Бенхамин Лабатут - Камень глупости. Перевод Полины Казанковой. Ad Marginem, 2025.
Как же скудно рассыпан список информации о Харри Крюзе на русском – тут один беглый отзыв, там одна статья, и несколько конгломератов, зарытых на стыке пород глубин телеграма. В них Крюза представляют неординарным писателем с юга, максимум «южноготическим Босхом» или «Фланнери О’Коннор на стероидах», но никак не полноправным классиком, ровней Капоте и Маккарти, который только за счет своего кутежного образа жизни и безразличия к переизданиям не стал нулевым километром, откуда можно строить свою вкусовую идентичность молодым читателям, критикам и писателям. Но при жизни Крюз был именно таким – иконой маргиналов, последним атлантом юга, культовым журналистом и бесплодным любимчиком киноделов.
На обороте «Детства» мы подобрали отзывы от уважаемых людей мира искусства так, чтобы они не просто создавали модель Крюза в 5D, но и расставили координаты по его жизни, линзы, позволяющие рассмотреть каждый важный этап его карьеры, каждый из которых оголтело несся к следующей (э/ин)волюционной точке мэтра, чье наследие раскапывают и переоткрывают только в постковидные времена, спустя десять лет после его смерти - и я очень рад, что так неосознанно мы попали в этот поток, вымывающий крюзовское золото из тверди забвения, словно по распоряжению всевышнего цайтгайста.
Сегодня я открою этот цикл из пяти постов и опираясь на отзывы друзей и коллег Крюза расскажу о самом авторе и его влиянии на (около)литературный мир Америки.
#крюзв5отзывах
На обороте «Детства» мы подобрали отзывы от уважаемых людей мира искусства так, чтобы они не просто создавали модель Крюза в 5D, но и расставили координаты по его жизни, линзы, позволяющие рассмотреть каждый важный этап его карьеры, каждый из которых оголтело несся к следующей (э/ин)волюционной точке мэтра, чье наследие раскапывают и переоткрывают только в постковидные времена, спустя десять лет после его смерти - и я очень рад, что так неосознанно мы попали в этот поток, вымывающий крюзовское золото из тверди забвения, словно по распоряжению всевышнего цайтгайста.
Сегодня я открою этот цикл из пяти постов и опираясь на отзывы друзей и коллег Крюза расскажу о самом авторе и его влиянии на (около)литературный мир Америки.
#крюзв5отзывах
Ну что, как вам "Детство" Крюза? Читаете? Прочитали? Делитесь впечатлениями!
А пока посмотрите, например, на альтернативный ковер авторства Владимира Вертинского.
А пока посмотрите, например, на альтернативный ковер авторства Владимира Вертинского.
2024 — хороший год для представления литературы “жесткого юга”, чьи апостолы — Харри Крюз, Ларри Браун и Барри Ханна.
О всем движении “жесткого юга” или, более привычно, “грит-лита” (то есть, крепкой литературы), я расскажу в своем новом канале, но сейчас уместнее поговорить о Ларри Брауне - его дебютный роман “Грязная работа” анонсировали в издательстве Chaosss Press. Перед микро-рассказом о книге можно представить самого писателя и как он вообще пришел к своему ремеслу:
Браун родился и вырос в Оксфорде, Миссисипи - оттуда же родом Уильям Фолкнер. Вся его жизнь не располагала к писательству: читал мало, письмо же скорее было его ахиллесовой пятой — получив двойку по сочинению, он провалил выпускной экзамен. Но по канону южных писательских биографий — именно такие грамматические пораженцы в природе оказываются самыми прорывными прозаиками.
Ближе к тридцати Браун посчитал, что сможет разбогатеть на написании романов, устав работать на пяти-шести мелкооплачиваемых работах в разбросе от слесаря до пожарного, и на одном дыхании накатал больше 300 страниц истории о медведе-людоеде. Сказка не реализовалась и все издательства отказали Брауну. Тот же в ответ написал еще три романа, добавив к основным работам постоянные походы на почту за отказами. Тут Браун, проявив смекалку, решил зайти в мир литературы с заднего двора — начав рассылать рассказы для мужских журналов. Один из рассказов в итоге приняли — в журнал о женщинах и мотоциклах.
Секрет издания раскусился, ноша неудачливого писателя редуцировалась, а прокачавшийся за шесть лет на классике литературы юга Браун уже мог пользоваться новыми приемами, подсмотренными у коллег из академических кругов, что вылилось в его дебютный роман “Грязная работа”.
В “Грязной работе” в госпитале для военнослужащих встречаются два ветерана вьетнамской войны — у одного ампутированы конечности и он грезит думами, что он беглый африканский король, у другого — реконструированное лицо и ранение в голову, от которого случаются помутнения в сознании. Они курят и рассказывают друг другу свои истории — почти “Медитации в зелени” Райта, только без добротного лаосского хмурого.
С этим романом Браун познал успех - дальше он пойдет уже по примерно понятной тропе писателя на коне: экранизация с Николасом Кейджем, награды, монографии, не менее большие поклонники типа Боба Дилана (который даже цитировал его в одной из песен и использовал фотографию с обложки его сборника для своего альбома), а проза Брауна облегчилась в подаче до более привычных для юга тем с густой звукописью, варьируясь от хоррора до эротики (или вернее сказать хиллибилли-эротики), будто бы предвещающей ранние альбомы Ланы Дель Рей.
Творчеству это пошло на пользу — в отличие от своего наставника Харри Крюза, Браун не стремился стилистически радикализироваться и намеренно выставлять себя в образе маргинала, потому что оставался простым человеком из народа, которому нравится рассказывать истории — даже на своей визитке Браун представлялся как простой человек. В этом он был ближе всех остальных к Фолкнеру — возможно, поэтому, его предисловие открывает фотоальбом фотографа Мартина Дайна о Фолкнере и его родном Оскфорде.
К сожалению или радости, карьера Брауна вспыхнула и быстро погасла, ограничившись всего 5 прижизненными романами, разбавленными рассказами, мемуарами о работе пожарным и эссе; он же успел построить дом для будущих творений, вырастить троих детей и умереть во сне в 53, спросив перед сном у жены:
Жизнь прекрасна, да же, Ма?
О всем движении “жесткого юга” или, более привычно, “грит-лита” (то есть, крепкой литературы), я расскажу в своем новом канале, но сейчас уместнее поговорить о Ларри Брауне - его дебютный роман “Грязная работа” анонсировали в издательстве Chaosss Press. Перед микро-рассказом о книге можно представить самого писателя и как он вообще пришел к своему ремеслу:
Браун родился и вырос в Оксфорде, Миссисипи - оттуда же родом Уильям Фолкнер. Вся его жизнь не располагала к писательству: читал мало, письмо же скорее было его ахиллесовой пятой — получив двойку по сочинению, он провалил выпускной экзамен. Но по канону южных писательских биографий — именно такие грамматические пораженцы в природе оказываются самыми прорывными прозаиками.
Ближе к тридцати Браун посчитал, что сможет разбогатеть на написании романов, устав работать на пяти-шести мелкооплачиваемых работах в разбросе от слесаря до пожарного, и на одном дыхании накатал больше 300 страниц истории о медведе-людоеде. Сказка не реализовалась и все издательства отказали Брауну. Тот же в ответ написал еще три романа, добавив к основным работам постоянные походы на почту за отказами. Тут Браун, проявив смекалку, решил зайти в мир литературы с заднего двора — начав рассылать рассказы для мужских журналов. Один из рассказов в итоге приняли — в журнал о женщинах и мотоциклах.
Секрет издания раскусился, ноша неудачливого писателя редуцировалась, а прокачавшийся за шесть лет на классике литературы юга Браун уже мог пользоваться новыми приемами, подсмотренными у коллег из академических кругов, что вылилось в его дебютный роман “Грязная работа”.
В “Грязной работе” в госпитале для военнослужащих встречаются два ветерана вьетнамской войны — у одного ампутированы конечности и он грезит думами, что он беглый африканский король, у другого — реконструированное лицо и ранение в голову, от которого случаются помутнения в сознании. Они курят и рассказывают друг другу свои истории — почти “Медитации в зелени” Райта, только без добротного лаосского хмурого.
С этим романом Браун познал успех - дальше он пойдет уже по примерно понятной тропе писателя на коне: экранизация с Николасом Кейджем, награды, монографии, не менее большие поклонники типа Боба Дилана (который даже цитировал его в одной из песен и использовал фотографию с обложки его сборника для своего альбома), а проза Брауна облегчилась в подаче до более привычных для юга тем с густой звукописью, варьируясь от хоррора до эротики (или вернее сказать хиллибилли-эротики), будто бы предвещающей ранние альбомы Ланы Дель Рей.
Творчеству это пошло на пользу — в отличие от своего наставника Харри Крюза, Браун не стремился стилистически радикализироваться и намеренно выставлять себя в образе маргинала, потому что оставался простым человеком из народа, которому нравится рассказывать истории — даже на своей визитке Браун представлялся как простой человек. В этом он был ближе всех остальных к Фолкнеру — возможно, поэтому, его предисловие открывает фотоальбом фотографа Мартина Дайна о Фолкнере и его родном Оскфорде.
К сожалению или радости, карьера Брауна вспыхнула и быстро погасла, ограничившись всего 5 прижизненными романами, разбавленными рассказами, мемуарами о работе пожарным и эссе; он же успел построить дом для будущих творений, вырастить троих детей и умереть во сне в 53, спросив перед сном у жены:
Жизнь прекрасна, да же, Ма?