Занимался по просьбе коллеги поисками одной истории и наткнулся на примечательную статью Ульриха Марцольфа, в которой он, в частности, пытается ответить на вопрос «Что читали в каджарском Иране?»

Если бы мы говорили о предыдущих эпохах, то следовало бы подсчитать число рукописей того или иного сочинения, чтобы примерно (с некоторыми оговорками) понять его охват и популярность. Однако в XIX веке в Иране бурно развивается литография, которая к 1860-м занимает лидирующие позиции в книгопечатном деле. В крупных городах появляются отдельные мастерские, а вслед за ростом их числа возникает конкуренция.

В 1865 году тегеранский издатель Хаджи Муса «на правах рекламы» приложил к одной из книг небольшой каталог. Он всего лишь хотел показать ассортимент своей мастерской, однако для нас этот документ имеет исключительную важность, представляя собой определенный срез культуры чтения в каджарскую эпоху.

Что же мы видим в этом каталоге? Важное место занимают книги по религиозным и светским наукам, аудиторией которых была интеллектуальная элита страны. При этом довольно большая часть списка скорее ориентирована не на ученую публику, а на более широкого читателя. Там мы находит и поэтические сборники, и книги, обслуживавшие семейные и массовые шиитские траурные ритуалы.

Есть в списке Хаджи Мусы сборники героических, назидательных и развлекательных историй – среди них помимо рассказов о приключениях Рустама, Искандера и персонажей с шиитским бэкграундом, имеется, например, довольно свежий персидский перевод «Тысячи и одной ночи». Очевидно, что европейская популярность сказок Шахерезады заставила местную публику обратить на них внимание.

Отдельным пунктом идет литература для детского чтения. Детям также предписывалось читать истории о богатырях и героях, любовно-романические поэмы («Лейли и Маджнун», «Ширин и Фархад»), а, пожалуй, самой «детской» в нашем понимании этого термина была поэма «Мыши и кот», написанная в подражание знаменитому произведению Убайда Закани.

Тиражи книг кажутся небольшими по современным меркам, однако для мира, где до этого бытовали лишь рукописи, это был настоящий прорыв. Литографии получили широкое хождение, попадая в семьи, лавки, на базар и в чайхану. Их читали, пересказывали и слушали вместе. При этом новая технология продлила жизнь некоторым произведениям, которые продолжали существовать в литографическом варианте до середины ХХ века.

24 сентября в 18:00 прочту онлайн-лекцию для сообщества «Новости для учёных японистов» об иранцах в Аббасидском халифате. Анонс и прочая полезная информация в этом посте. Приходите!

Довольно содержательный ответ на вопрос, почему я закатываю глаза, когда меня просят порекомендовать научпоп-книги об Иране на русском.

P.S. Хотя нет, была в продаже хорошая книжка, но Данное сообщение (материал)...

Всемирный день переводчика – подходящая дата для того, чтобы рассказать о Забихолле Мансури, переводы которого открыли мировую классику для многих иранцев. Дюма, Метерлинк, Набоков, воспоминания Черчилля и книги об исторических деятелях – Мансури с поразительной производительностью переводил все новые и новые произведения. И все это в эпоху не только без компьютеров и интернета, но и без приличных словарей.

Мансури родился в Санандадже в 1897 году и учился во французской школе. После переезда семьи в Тегеран умер его отец, поэтому Мансури забросил свою детскую мечту (а он хотел стать моряком) и вынужден был обеспечивать родственников. Тут и пригодился его французский: он занялся переводами детективов и любовных романов для публикации в иранских журналах. Получая все новые заказы, он работал по 10-15 часов в день и производил сотни страниц текста в кратчайшие сроки.

Спрос на детективы и бульварное чтиво сделал Мансури имя, однако сам он вскоре увлекся историческими романами и популярной научной литературой. Славу «серьезного» переводчика он получил после выхода «Жизни пчел» Метерлинка. Пик производительности Мансури пришелся на 1970-е годы, когда он одновременно работал примерно над 20 произведениями, которые еженедельно публиковались в литературных журналах.

В чем же секрет такой плодовитости Мансури? Дело в том, что его переводы были подчас весьма далеки от оригинала. Нет, Эдмон Дантес в них не учил декабристов фехтованию на пару с Арамисом. Однако Мансури позволял себе весьма пространные отступления – так 600 страниц «Трех мушкетеров» легко превращались в несколько тысяч. Иногда переводчик признавал собственные вольности: в предисловии к переводу «Лолиты» он писал, что, если бы он неукоснительно следовал оригиналу, то иранский читатель не понял бы ни слова (шах и мат, Азар Нафиси!).

Мансури был не чужд мистификациям. К примеру, он издал перевод книги Анри Корбена о философе Мулле Садре. Французский исламовед искренне удивился – как самому факту ее существования, так и тому, что переводчик считал автора давно умершим! Иногда Мансури публиковал какие-то произведения под случайными французскими именами. Бурная фантазия вносила элемент таинственности в его собственную жизнь: Мансури, среди прочего, любил рассказывать, что однажды ему позвонили приближенные Реза-шаха, когда он из-за болезни не сумел вовремя сдать перевод для журнальной колонки. Читатель №1 интересовался, когда же выйдет продолжение.

Неоднозначными, как и наследие Мансури, являются комментарии иранских читателей и критиков. Разумеется, его тексты не являются переводами в современном понимании этого термина. И потому нередко можно встретить мнение, что Мансури был обыкновенным шарлатаном. В то же самое время для многих иранцев старших поколений его переводы являются неотъемлемой частью детских воспоминаний. Если попытаться абстрагироваться от полярных оценок, то Мансури вполне можно назвать своеобразным сказителем, ремесло которого испокон веков предполагало импровизацию. Только места Рустама и Афрасиаба в его сказаниях заняли Д’Артаньян и кардинал Ришелье.