Немножко грустно, что у любимой (когда-то; за определённый, давно пройденный биографический отрезок) группы кадровый кризис — но пока до конца не верится. Напомню, что по итогам схожих неожиданных заяв Саймон Гэллап не ушёл из The Cure, а Джефф Барроу по-прежнему барабанит в Beak> (хотя ещё прошлым летом обещался свалить) — вдруг у Neubauten тоже полюбовно обойдётся. Хаке пришёл в EN подростком, уходит в 60 — вся взрослая жизнь в коллективе фактически.

А ещё Александр Ливер, оказывается, год как не в НОМе — если вдруг кому-то это было важно. Тяжкие времена для участников групп, которые казались вечно впаянными на своих местах. По меркам нынешнего мира это незначительные происшествия — но когда ссоры косят такие долгие партнёрства быстрее смерти, так и хочется сказать: братва, не ругайтесь друг с другом.

(Партнёрский материал — в том смысле, что если свято место пусто, найдётся хотя бы один человек, который его заполнит; мой любимый в нижне-среднем Интернете блог Нагазин волей автора перешёл в разряд архивных — но кто я такой, чтобы оставлять вас без любимой любимым архивным блогером музыки? Перед вами — мой самовольный текстовый трибьют дорогому автору; привет, М.!)

Ida — Will You Find Me (25th Anniversary)
acoustic/indie rock/slowcore

Ода сну, сексу, ночным разговорам, утрате родителей и рождению детей обещана нам в аннотации к переизданию этого альбома. Как могли бы обшутить такой инфоповод в старорежимных российских газетах, вроде Ida, а по размаху Галич — четырнадцать негромких авторских песен в жанре слоукор, и ещё 44 (а в делюкс-релизе на дисках все 89) бонусных песен сверху. Numero Group выручает, даже без акционных товаров.

Если отставить эссеистический жаргон и описать набор предложенных песен парой слов, выйдет, что лучшей в подобной распевно-гитарной тиши так и останется группа Low — но я предложил бы отказаться от игры в эталоны и эпигонов; по прошествии четверти века вдруг обнаруживается, что тексты не обязательно должны быть глубокими — как не обязаны быть и разговоры партнёров, для которых открытость ценнее велеречивости; главное, чтобы музыка гипнотически замедляла и подкупала всего раз, зато навсегда — первый же трек, максимально похожий как раз на Low, из всего сотне-трекового набора, возможно, лучший; такого теперь не делают — не в том смысле, что сейчас делают хуже, а в том смысле, что не делают именно такого. Чтобы странная фотография из леса в летнем casual вызывала скорее уважение к людской свободе звучать и выглядеть as is, чем недоумение. Чтобы простые словесные конструкции снова и снова спасали такую сложную штуку как любовь. Чтобы по итогу возник логичный вопрос: есть ли вещи поважнее слоукора?

Оценка: зачёт с плюсом

Padla Bear Outfit — Oleg Berson Baranov Session (2025)

Только недавно написал про Морозова, а тут, оказывается, вышло сетевое переиздание старой студийной сессии Padla Bear Outfit 2011 года — это был самый матёрый релиз первого периода жизни группы, зафиксированный в студии звукорежиссёром Олегом Барановым. Памяти последнего и посвящён релиз. Тут и экстравагантный кавер на Лагутенко, и размашистые авторские «Марш» и «Фанаты», и оставленный за бортом изначального сингла, но в своё время ходивший по фанатским пабликам построковый бонус-трек.

Арсений сам всё прекрасно по этому поводу сформулировал и подытожил, поэтому — слово ему.

Вчера на канале «спасибо, послушаю» вышло видеоэссе про Nautilus Pompilius, и попутно уже успело вызвать некоторую реакцию — вставлю им вдогонку пару слов.

Извиняющийся тон, который предваряет и видео Васильева, и пост Шульца, оспаривать не буду, но стоит всё-таки держать в голове, что меркой этой группы остаётся не абстрактное «качество звука», а живучесть, из-за которой феномен «Нау» каким-то чудом остаётся состоятельным спустя 28 лет после распада коллектива. Бутусов с неизменными сменами музыкантов и личного имиджа стойко выдержал экзамен на фронтменство, а поэту Илье Кормильцеву удавалось создавать хлёсткие тексты даже на основе речевых штампов (если фраза «слушая наше дыхание, я слушаю наше дыхание» и была сознательной издёвкой поэта над певцом своих строк, провокация провалилась).

Две с половиной — все вопиюще любопытные — версии группы, промеж которых уместился самый цельный по инструментальному и смысловому наполнениям её альбом («Чужая земля»), были по-своему хороши: сначала (1985-1988) перестроечный социальный театр, сооружённый буквально из палок и патологической (ибо с точки зрения обожателя взятых за эталон первоисточников результат звучит как бессмысленное издевательство над ушами) любви к нью-вейву, затем (1988-1991) какие-то задумчивые созерцания, на сюжетной глади которых плавают одинокие птицы, а песня в защиту мужчин соседствует с песней в защиту женщин, и — уже на финальной стадии (1994-1996) — стадионный замах (но сдержанная реальная слава) дилогии «Крылья»/«Титаник». Странно, конечно, что в роли кумира девяностых Бутусов держался так шатко и выдержал недолго: то лысина, то седина, было в этом что-то майкл-стайповское тех же лет, а песни хоть и грустны, но достаточно невесомы, чтобы молодые особи и особы могли парить под них над Петербургом, да и любым другим городом страны; Балабанов такой потенциал в позднем «Наутилусе» расслышал, сотворил не без помощи этих песен вайб первого «Брата», но дело даже не в том, что сделал это поздно, когда «Нау» был уже фактически распущен; просто по ряду причин сработать на всенародную славу такое творчество уже не могло. За пару месяцев до Бутусова, в одиночку делавшего с Биллом Нельсоном последний альбом уже не существующей группы, в городе Лондоне на записи своей «Морской» оказался 27-летний Илья Лагутенко, который не побоялся быть потешным там, где старый русский рок держался за знакомые строгость и героизм. Есть, разумеется, в печальном исходе и бытовая сторона: в ролике озвучена версия, что к тупику и распаду проекта Nautilus Pompilius привёл тупик и распад того, что могло бы называться музыкальной индустрией, но на деле было коммерцией, в угоду которой акульничали и тогдашние журналисты; в комментах напирают на идеологический конфликт поэта и фронтмена — и обе эти причины достойны рассмотрения, хотя обеим при лозунговой доступности вопиюще недостаёт глубины.

Был ли Бутусов личностью, которая по-настоящему способна нести ношу виновника торжества? Причём виновника во всех смыслах: хотя группа всю дорогу держалась на тандемах (сначала на музыкальном Бутусов-Умецкий, затем на музыкально-поэтическом Бутусов-Кормильцев), ВБ по факту был единоличным центром принятия решений; всех критических собак вешали на него, но ему же отходили и все лавры. В идеале творческие и управленческие рычаги либо умело распределены внутри группы, либо экономика делегирована наружу — и вот тут как раз, кажется, сказалось отсутствие толковой музыкальной индустрии. За любой отдельно взятый год у «Наутилуса» могло поменяться вообще всё: от состава музыкантов до менеджмента; думаю, непосредственно от процесса написания песен это порядком отвлекает, и вот тут у криэйтора возникают этические вопросы: зарабатывать пока дают или сохранить дружбу с соратником, ну и так далее. Но и здесь возможны только недоумённые восторги: на беззастенчивом моральном автопилоте Бутусов успел посотрудничать ещё с несколькими знаковыми музыкантами-ровесниками (Deadушки, Каспарян), и до последнего времени прошмыгивал мимо всех осязаемых почестей и наград, довольствуясь неформальной короной. Но даже если король теперь гол, былое коллективное наследие укрыло его достаточно. Кормильцев умер в 2007-м, и задолго до даты смерти отошёл от дел сочинительских к делам издательским, а роль Умецкого из 2025 года ясна дай бог Александру Кушниру и считаным свидетелям, которым посчастливилось видеть кухню группы изнутри или хотя бы по горячим следам. Одни твердят, что короля сделала свита — а другие уверены, что его сделал свитер; вечный сюжет.

https://www.youtube.com/watch?v=Ml0Q2asHfIM

Если говорить про любимые песни «Нау», с десяток фаворитов у меня запросто найдётся — но в основном (постарайтесь не кидать ничем тяжёлым!) они уже из поздней эпохи. Метафоричность текста про гороховые зёрна для моего примитивного сознания, увольте, сложновата — а вот когда первые секунды песни сулят Cocteau Twins на русский лад, это вот да, дайте две и с горкой.

Песни Зари — 25 (2025)
art-rock, post-rock, amateur, psychedelic

Давно перестал стесняться рассказывать о своей музыке, но на смену стеснению пришли апатия и немножечко стыд: за прошлый год из планов и свершений не вышло примерно ничего: живые выступления сошли на нет, и я променял амплуа человека с акустической гитарой на личину затворника с процессором эффектов.

Так совпало, что сегодня, с одной стороны, ночь Полнолуния — а с другой, невесёлая годовщина. Ровно шесть лет назад нелепый случай унёс жизнь одной молодой женщины; я не был знаком с ней, зато её знали люди, которые в ту пору были мне близки. Сначала я хотел описать здесь эту печальную историю (и то, как я косвенно соприкоснулся с её последствиями), но вдруг почувствовал, будто паразитирую на чужой памяти; досадно, ведь с конкретикой всё было бы яснее, но это слишком мощное бессилие — сомневаюсь, что способен сейчас хоть что-то ему противопоставить.

Зато знаю, что к грустной дате потянуло выложить небольшой плод своих зимних импровизационных сессий: пятьдесят вечеров я записывал в домашней студии, как вживую играю одни и те же четыре долгих трека; с каждым днём они становились всё менее похожими на себя самих: коряво сыгранные блюзы превращались в молитвы без начала и конца, а пост-рок мутировал в пост-метал. К весне — дай бог на четверти пути к сыгранности и прогрессу — студию пришлось распродать, и теперь вряд ли скоро помузицирую вновь — но делать трагедию из этого факта в моих планах нет; в другие времена можно было просто смириться и положить результат на полку, подальше от глаз и ушей, но эпоха отлагательств не требует: кто знает, смогу ли в будущем показать, над чем работал. Да и сбивчивые черновики люблю сильнее окончательных версий: порой оживает в них какая-то сила, которую нелегко донести в целости сквозь версии и правки. Я без понятия, выйдет ли смонтировать из сессий целый альбом, или придётся смиренно перейти к следующим проектам — в любом случае, решение слегка откладываю, а сейчас, что называется, предпремьера.

(Возвращаясь к изначальному поводу: сделать такое посвящение и привязать релиз к годовщине меня побудила текстовая вставка, которая прямо по ходу записи данного дубля возникла в песне «Хоровод»: это кусок из старого стихотворения, родившегося за пару дней до трагедии и наполненного предчувствием неведомо чего; до сих пор помню, как меня трясло под утро в процессе сочинения, и я вообще не понимал почему. А потом всё встало на свои места.)

Запись: февраль 2025
Памяти М. В.

Bandcamp | Youtube

По шажочкам налаживать свою жизнь — временами безмерное удовольствие, но порой и адская мука; тебе просто не может стать настолько плохо, чтобы ты слёг: вечно что-то тебя поднимает, вечно отыскиваются причины, сука, карабкаться... Человек — весьма живучая сущность: дай ей только чуть сил, озари надеждой её недоверие — и всё, своего не упустит.

Много лет назад я уже делал заметку об этой песне — и описывал своё на тот момент состояние фразой «потерять всё и заулыбаться». Сегодня без какой-либо прямой связи с прошлым снова вспомнил ту же фразу и тот же трек; совпадение ли? Возможно. Мальчишеского вида и голоса бразилец будто бы впервые открывает для себя дар речи; с такой интонацией, как мне всегда казалось, поют в состоянии растерянности, о каких-то совсем уж невозможных поразительных вещах — но оболочка из слов здесь донельзя минималистична, он просто смотрит на дождь и думает о зелёных глазах и пустынном сердце. Тогда я не понимал подобной механики мысли; сейчас — кажется, понимаю. Зато не понимаю, почему так трудно укладывалась в голове идея, что грусть свою можно прожить всего за четыре минуты, сидя у окна, ровно за песню и пару метафор — а не лежать целыми днями беспомощно, глядя в потолок, на бесконечном репите раскручивая внутри воображаемую катастрофу.

Маленькая веха: тоже восемнадцатого, только февраля, я раздумал бегать от своей депрессии, признал её и начал путь наверх. Сегодня три месяца.

На фоне проделок кого угодно, от Йе до Гарри Линекера, Стивен Патрик Моррисси начинает выглядеть достопочтенным джентльменом — как минимум, можно легко и безболезненно вычесть в уме последние двадцать лет его карьеры и наслаждаться многим из того, что было до. Но даже это опционально, можно и минус десятью годами ограничиться.

Впрочем, я бы как раз предложил пойти в отрицании ещё дальше. Например, напомнить себе, что Моррисси эпохи The Smiths — это ходячее пособие по сохранению ауры анонимности без потери лица. Заигрывание с культами мёртвых, типа Джеймса Дина (или вот даже Элвиса), выглядит как попытка заклеить собственное изображение плакатами кумиров — будто речь идёт не о собственной карьере, но о провинциальной доске объявлений, где имена — это просто буквы на афише.

Ну, то есть The Smiths — это едва ли воплощение принципа кради-как-художник, тут скорее какая-то игра в леттеринг, в мерч, в музыкальную сцену как ватман, которую можно разрисовать хоть чем: агиткой, юмореской, пасквилем, шаржем, девятнадцатым веком поверх муляжа атомной бомбы. Ну, и автопортретами — так, тихонько, до кучи, где-то между личиком Оскара Уайлда и едва штрихованной, но различимой головой Тэтчер. Чтобы потом с коллажа разом, свирепо и внезапно всё лишнее было убрано. И стало — в сольной карьере Мозза, уже без лишних лавроносцев в эпизодах — вроде то, а вроде не то; вроде занятно, а вроде неинтересно.

Я утрирую, у Моррисси и в соло наберётся на подшивку вразумительных текстов — но были же времена, когда капитализм умел себя п(р)одавать в духе народного дашборда, полосы газеты «Из рук в руки» или журнала, скажем, «Хулиган» (хотя я не помню, был ли он действительно для хулиганов) — уже по адресу несколько более взрослых читателей, но с однозначно простодушным посылом: «привет меня зовут моззи люблю фильмы с джемс дином а ещё гулять у могилы йейтса хотя какая разница не пишите не отвечу )))». И выглядело это до гротескного раздуто даже по меркам шутки, порой раздражающе двусмысленно и двулично — но, если отбросить детали, действительно уморительно.

Что случилось бы дальше, откажись Моз принять свой насмешнический дар с такой звериной серьёзностью и сохрани игривую полуанонимность, в которой провокационные треки можно скипнуть и оставить для особых ценителей, а остальное спокойно ставить в top of the pops — кто знает. Впрочем, сам понимаю, глупый тейк: ну не может нарцисс слиться с пейзажем; вот с собственным отражением — да и ещё раз да.

Почему я вообще о Моррисси вспомнил? Пару месяцев назад Пётр Полещук в своём канале запрашивал у читателей любимые ими песни смитс; мой ответ в ролике ниже, а сам Пётр сейчас ищет работу. Давайте ему поможем. (Попросил бы и за себя, ибо по рынку труда вожделею, но из навыков у меня только проёбы и ложная скромность).

Не разделяю восторгов коллег из телеграма насчёт конкретной песни — но действительно приятно, что Suede в настолько отличной форме. Чтоб я в возрасте за 50 таким изящным был, как каждый (!) из этих пятерых. Даже если после съёмок клипа Мэт Осман схватился за трость, а Ричард Оукс купил очередную шавуху, так держаться хотя бы в кадре — уже достижение.

Новый альбом последует 5 сентября, называется Antidepressants — и да, тут тоже стопроцентное в мою нынешнюю жизнь попадание.

Пока предположение лишь гипотетическое, на уровне предчувствия, но озвучу. Есть ощущение, будто новые альбомы Stereolab (вышел сегодня) и Pulp (выйдет через две недели) объединяет печально бросающееся в глаза сходство: оба камбэка понравятся слушателю (у Pulp пока два сингла, но на Rateyourmusic оценки высоченные) — и при этом что Джарвис Кокер, что Летиция Садье в декламируемых ими новых текстах и близко не достигают тех вершин наблюдения за человечеством, которые когда-то выделяли их из толпы. Джарвиса хочется похвалить за смелость с наступлением зрелых лет поверить в концепт любви (почитайте его пояснения к новой песне, основанной на старом черновике 1999 года, это трогательно) — но пока что смотрится всё не как эволюция взглядов героя (или же аргументированная смена им оптики), а как некая путаная объяснительная, аннигилирующая заряд прежних хулиганских выходок: будто сначала красиво уходил в закат, что твои неуловимые мстители, а потом внезапно развернулся на сто восемьдесят и стал, ну, уловимым, ибо слушатель рад, если перед ним по выжженной пустыне музыкальной индустрии ещё немного подефилирует легенда — и согласие легенды это сделать скорее отражает согласие удовлетворить чужую жажду зрелища, чем наличие своего реального заряда этим заниматься. У Джарво уже и походка не быстрая, и взгляд не безумный (зато продюсер Джеймс Форд постарался: по звуку, скорее всего, сделал ансамблю самый роскошный альбом в карьере); рад буду ошибаться, но пока так — вместо возвращения постаревшего, но внутренне дерзкого юноши и его друзей слушатель получает какой-то очень анемичный, приглаженный образ группы Палп из коллекции мадам Тюссо. И подмены, скорее всего, не заметит.

Со Stereolab не так остро: да, критики всю дорогу только и делали, что выискивали в их музыке и текстах утончённость и посыл, а биография переплавляла лёгкую музыку в тяжкую ношу. Теперь же гибель Мэри Хансен, при жизни третьей движущей силы в группе, давно отгорёвана, утончённость на альбоме 2025 года осталась точно, а что посыл чуть потерялся и размылся — не особая беда. Ни пламенный огонь, ни хрупкое слово, ни умная панихида по планете — в привычном, разумеется, их виде для тех, кто историю музыки отчитывает с 1960-х — вряд ли спасут. И ничьей вины тут нет: древний язык отмирает, а задачка изобрести новый на новых же людях и лежит. Сами же Stereolab как люди прежней закалки своим примером показывают нам, что держаться заданной 30 лет назад генеральной линии в искусстве — возможно, не такое консервативное занятие, коим может поначалу показаться. Пока профанация, которую консерватизмом сейчас пытаются окрестить, под видом верности абстрактному традисьон от беспомощности присваивает себе симптомы ADHD, музло с иголочки и шарм как с киноплёночки демонстрируют удивительную стабильность и бодрость духа. Благодаря которым одобрительная реакция на лучший за 20 лет (но совсем не лучший за всю карьеру) альбом группы выглядит более чем уместной: будто не музыку знакомую послушал, а на дачу съездил к проработанной бабушке. Понять её, может, не поймёшь, но будешь счастлив, что она счастлива.

В эти выходные упиваюсь довольно неожиданной по меркам моих интересов парой альбомов 1997 года — Pop группы U2 и Urban Hymns группы The Verve. За прежнюю жизнь обоим я суммарно уделил минут, может быть, пятнадцать; если с Боно всё понятно, то Ричард Эшкрофт и его сонграйтинг — объекты для изучения нестандартные: их вполне можно любить, даже избегая нечаянного столкновения c краеугольным камнем дискографии; начинал я знакомство с музыкой The Verve в момент, когда они воссоединились, с четвёртого альбома и его странно-напористой звуковой тянучки, которая своими длиннотами в сочетании с типично-бритишской хрипотцой нешуточно затягивала; в шестнадцать лет мне было совершенно непонятно, что это вообще такое, но в то же время на удивление не скучно. Очень быстро я, конечно, узнал про шугейз и (нео)психоделическую музыку — и стало, с одной стороны, всё ясно, а с другой стороны, стало не до The Verve. При попытках продраться сквозь наречённый главным их альбом первая песня оттуда воспринималась долго запрягающей и бесцеремонно едущей на знаменитом струнном сегменте, поэтому на второй трек моего терпения попросту не хватало. Ох уж эта неосмотрительная гордыня: знал бы я тогда, насколько Sonnet укладывается в жанр молитвенной поп-песни, который засел во мне с детства как золотой стандарт для неприкаянной души. Мурчащее «my loooord» от Эшкрофта теперь пристроилось где-то под боком более знаменитого хита, в котором Майкл Стайп терял свои богоискательские корни (и в небо, соответственно, тоже улетал).

Уже в возрасте, неприлично позднем для таких открытий, я вычитал у @nepopsa_ru (в соответствующем выпуске «Обратной стороны») про ранние вёрвовские записи, послушал их, от контраста совершеннейше ахнул, а потом подумал, что происходящее совершенно логично: вспомните ранних Blur, тоже ведь пытались поначалу выехать на комплитли дифферент классе. Но следом я послушал альбом 1995 года A Northern Soul, и с ним опять пришёл черёд удивляться: на On Your Own Эшкрофт, кажется, беззастенчиво подхватывает зачин у Алекса Чилтона. Короче, что ни альбом, то либо такая бесконечная шутка очередного поехавшего, либо эталонный учебник по сонграйтингу, охватывающий максимально возможный диапазон наглядных примеров. В этом смысле, конечно, The Verve прутся в самом хвосте бритпоп-первоапостолов: скорее, повнимательнее присмотревшись, Лиама Галлахера от Леннона сможешь отличить, чем ответить на вопрос, ху из мистер Эшкрофт. Да и не надо. В крайнем случае, всегда можно узнать экспертное мнение.

(А что до ютушного Pop — впервые послушал его всерьёз и пришёл к неожиданному по своим меркам подозрению: Боно того исторического момента — это человек с вокалом Тома Йорка, который возомнил себя Миком Джаггером. Смесь гремучая и ни разу не долгоиграющая, но от аналогии забавно: связка из Discothèque и Do You Feel Loved очень комично слушается, если держать вышеозвученное сравнение в голове.)

Модное приложение Finch в качестве одной из рекомендованных задач на день предлагает «просто быть» и начисляет за её выполнение целых пять баллов. Кажется, я нашёл способ перевыполнить план хоть в чём-то.

Призыв «просто быть» сам по себе мотивирует, это хороший ответ на многие недоумения и тревоги. Сегодня я задумался над фактом, что мой канал по формату съехал в слушательский дневник, а это противоречит изначальному позыву описывать что-то здесь и сейчас происходящее. Но есть ощущение, что я открыл всё, что для себя хотел — и в свои 35 буду больше похож на Максима Семеляка, чем на Николая Редькина. Конечно же, ставлю цель быть похожим на самого себя — но предался соблазну сравнить ролевые модели авторов, памятных моему поколению: один теперь ходит в трениках и сланцах на концерт Леонида Фёдорова (сам видел, посочувствовал), у второго залетают рилзы.

Мой главный затык, кажется, состоит в том, что я привык к старым моделям потребления — то есть доверяю либо своим пяти чувствам, либо дружеским источникам. Физическая принадлежность к «сцене» объединяет оба способа под одну крышу, я сам пробовал в это проиграть: хождение два-три раза в месяц на локальные мероприятия ощутимо влияло на мои пристрастия, но однажды сцена захлопнулась перед носом изумлённого меня (и пофигистичной в целом публики, которой при первом же шухере стали интереснее рестораны и игрища в совриск) — и перестала существовать как цельная единица, да и при жизни была небогатая: у всех четырёх тульских любимчиков разных периодов я брал интервью, писал здесь об их успехах по мере возможности. До Тулы были Москва, Питер — но туда не всякий переедет, для меня дауншифтинг прочь от столиц был спасением от необходимости каждый месяц откладывать на концерт. В институте (и какое-то время после) я, мне кажется, только и делал, что деньги на выезды считал, незаметно для себя раскачивая будущий невроз.

Но это в прошлом, а что про здесь и сейчас? Дочитал новую книжку сами знаете какого издательства, в ней художник Василий Чистюхин пытается пробиться в мир Большого искусства. Тихо всплакнул на титрах (нет, не на авторском послесловии — а после выходных данных: части упомянутых там людей сегодня, мягко говоря, несладко), зато с оптимизмом снова отметил про себя, что упоминания музыкантов в автофикшн-книжках — это недооценённый приём, просто великий способ побудить что-то слушать. Не рилзы Редькина, конечно — но по сравнению с любым средним постом в телеге эффект посильнее точно, завтра же ухожу в автофикшн. Василий весьма нелепо ведёт себя по части своих попыток совладать с влюблённостью (впрочем, кто из нас (был) в этом безупречен?), заставляет морщиться одной неосмотрительной сплетней про солистку группы «Хадн дадн» (просил ли его кто-нибудь рассказывать, кто с кем встречается?) — зато без лишних комментариев успевает дать одну интересную наводку. Пока книга Чистюхина выползала из печати, на лейбле «роса» вышел дебютный альбом Лизы Голицыной, длиной минут около двадцати. Формально ещё одна отметка в недлинном списке артистов, исторические корни которых стоит искать на территории пространства «Циферблат» (грустинка прямиком из «Сада имени Фёдора»; голос как отдельный инструмент экспрессии будто у AVRAMOVA!, распевки и фолк-звуки словно по следам посещения церковного хора по соседству; камео Никиты Черната) — в любом случае, следить за дальнейшей карьерой будет не лишним. От одной конкретной вещи послевкусие поэтическое, ровнёхонько по следам предка: «И какая-то общая звериная тоска плеща вылилась из меня и расплылась в шелесте».

На фоне разных нервяков, по привычке низводимых в голове до уровня рутины, по-настоящему шокируют лишь наглухо прозаические новости. Первое место группы «Бонд с кнопкой» в песенном чарте Яндекс-музыки — что такого, казалось бы? А вот гремит, весь музыкальный телеграм написал — поэтому без лишних предисловий, пять быстрых мыслей:

1. Создатель «Бонда» Илья Золотухин упустил момент, когда не поздно было поменять название проекта. Я воображаю себя на схожем месте (зачем?!) — и понимаю, что если бы я однажды утром прославился, от балды взятое название меня бы круглосуточно напрягало: а вдруг ночью в дверь постучит какая-нибудь Мизюлина и придётся прямо в пижаме ехать в извинительный тур за пропаганду табачных изделий (зло-зло-зло)? Ещё осенью подумалось, что благочестие плоховато сочетается с таким неймингом.

2. С ярлыком «новые добрые» в отношении Ильи и других исполнителей не согласен категорически: если человек не может дать тебе сдачи, это ничего не говорит о степени его добродетели. Переплавили досаду, обиду, грусть во что-то по форме более мягкое, чем голый хрип или крик — это да, бесспорно (хотя голос у Золотухина, к слову, весьма и весьма зычный). Сила, которая считает себя добром, давно уже обзавелась кулаками и желает «добра» себе и только себе — а эти хрупкие люди попросту хотят выжить в пугающем их мире, и слушатель находит в этом желании созвучность. Спектр такого желания весьма широк: один из авторов находит утешение в литературщине (Мозжухин), другая — в эстетике тёплого пледа (Рушана), третий — в придании видимому вокруг себя элемента соборности (как раз Золотухин). Впрочем, я не первый день писака: знаю, что если есть что-то, надо чем-то его назвать, отказавшись считаться с нюансами. Я бы, конечно, никого никак не называл, но это исключительно мой выбор, коллег не осуждаю.

3. Справедливо отметить, что подобную горькую интонацию, попытку свыкнуться с сожалением и безнадёгой («русской тоской»), перевести её в возвышенное измерение, уже приходилось слышать, допустим, у «Синекдохи Монток» в 2010-е — но Савва Розанов разговаривал с узкой аудиторией, сыпал лексическими приёмами чуть ли не Серебряного века, а теперь почти то же самое делается в форме если не чартовой, то уже вполне доступной, резче считываемой на уровне ощущения. Вот и люди в одной комнате с Бастой подмечают, что песне под названием «Кухни» благодаря возможностям стереопанорамы удаётся нести в себе вайб именно что кухонный. Довериться такой оценке спекулятивно — но, если вдруг так, последним, кто обладал схожей по проникновению в эпицентр быта доходчивостью записей (правда, вынужденно), был человек по фамилии Башлачёв.

4. Я пока не слышал тот самый трек Бонда с кнопкой, который сорвал банк — но после прошлогодней песни «Свои» чувствовал себя персонажем сценки питерской команды КВН про хор клаустрофобов. Я, наверное, безнадёжно одинокий человек — от напористого «свои, свои, везде свои» у меня внутри запускается механизм дереализации, перестаю чувствовать самого себя. Но это уместно нынешнему времени — фокусы имени того же Башлачёва, когда посреди заведённого хоровода тебе не весело, а больше стрёмно или страшно. И деться некуда, да и незачем: цитируя другого автора, это твоя Родина, сынок.

5. Сравнивать — тоже по части необязательных обобщений. Забудьте, что я говорил вам про Башлачёва — а я забуду, что думал о группе даже не Arcade Fire, а 16 Horsepower. Та же тяга к рокешной истошности через народность, только в России. Опять же, если всё-таки принять на веру такую аналогию — я лучше подожду, пока у Ильи после его 16 Horsepower родится его личный Wovenhand, чтобы с громкими гитарами и под вскинутые в небо руки, без всякой позы.

После предыдущего поста от меня отписался Савва Розанов, а в гробу перевернулся Башлачёв — и если к объяснительному разговору о первом обещаю вернуться попозже, то утихомирование духов второго придётся проделать прямо сейчас. Я всё понимаю, на месте обоих я бы тоже в одном тексте с человеком из чартов стоять не стал.

Рассказывать о Башлачёве всегда было делом сомнительным — но к 2025 году стало, наверное, невозможным.

— Поэт. — А чо пальто не носил, на вторчермете не пиздился?
— Человек с гитарой. — Ну хоть макбук бы на сцену вынес, нищеброд какой-то, аблетон бы давно поставил, не позорился. Питчил трек-то хоть раз?
— Повлиял на многих в своём поколении. — Люди того поколения либо умерли, либо продались, и вообще раз такой влиятельный, где кавер от «Молчат дома»?

У меня нет ответа на эти вопросы — если сможете их дать, напишу в вашу честь хвалебную оду.

Башлачёву во вторник было бы 65; пять лет назад — к 60-летию со дня рождения — я уже набрасывал тезисы, которые разделяю и сейчас. С того же места можно, пожалуй, продолжить: как человек покойный был слаб, уязвим, сотню раз не прав, его же творческие приёмы были ощутимо сильнее его самого. Он поймал волну интереса собственной страны к собственным же корням, когда почва уже начинала быть зыбкой — но хуже, чем пророку в своём отечестве, только провидцу, который попал в слишком узкую историческую воронку: три года между тотальным запретом на публичное слово и тотальной его коммерциализацией. Увы, вывод, который позволил бы проскочить через этот зазор без риска для жизни, безапелляционен; проницательный гений и всенародная слава — вещи, друг с другом совместимые редко, но выхода особо нет: при достижении определённого уровня дар (талант, как хотите) просто обязывает носителя себя в этом мире ставить. Потому что иначе — растащат. Летов (прекрасно, кстати, этот закон понимавший); Сукачёв; Кинчев; поздний Цой (в плане умения принимать стойку сенсея и афористично взирать на небо из чужого окна); основатель «Аквариума» в период «Русского альбома» — все они, и не только, что-то по мелочи у СашБаша подхватили, даже сказали спасибо, а его самого не осталось. Просто потому что тот не смог себя обосновать — и погиб, не умея возразить смерти.

Понятное дело, культура существует за счёт застройки личных зданий чужими кирпичиками и никак иначе — но тут человек сам отдаёт последнюю рубашку; на опознании пустого скелета уже не скажешь толком, кто такой, чем знаменит. Грустное шоу.

Если всё же хотите тайком проникнуть в покойную буйну голову, лучший аудиодокумент для этой цели — «Третья столица» 1985 года. По сути, даже не альбом, а максимально спонтанное квартирное демо (пусть и сделанное с легендарным комнатным кудесником звука Алексеем Вишней, известным по работе с «Кино»); в студии записаться Башлачёв не успел, и мог ли выйти из такой затеи толк, нам уже не узнать. Зато «Столица», на мой взгляд — самая сбалансированная из примерно десяти попыток зафиксировать репертуар СашБаша: вместо тёплой ламповости — стылость оголённых проводов, но дотронуться до них пока можно; вместо живого трупа — ещё уверенный в себе молодой автор, рвущийся сквозь грохот посуды в натуральное странствие по таборам и монастырям.

И про книгу Льва Наумова «Человек поющий» тоже стоит напомнить — редкий в своей уместной дотошности документ; исправленное третье издание никак не куплю, но даже первое внушает: не только через даты и цитаты, но и через историю правок песен и график перемещений водит по нелёгкой музыкантской жизни. Вспоминаешь об этом и думаешь, что, возможно, погорячился — это не Башлачёв недоговорил, это мы никак дослушать не можем.

Настрой с утра какой-то очень тухлый — даже то, что без труда могу определить причину и с собой поладить, утешает не слишком. Говорят, можно вспомнить, что кому-то сейчас намного хуже — но это, ясное дело, не очень работает; эффективней обратиться к истории человека, который более-менее тебе созвучен и кого можешь из низин своей бездны понять.

Юрий Юрич на своём канале очень кстати напомнил о судьбе Наталии Медведевой; от появления на обложке альбома группы The Cars и жизни с Лимоновым до ухода из этого мира в 44 года — судьба завораживающая, особенно если учесть, что упомянутые мной азбучные факты вообще не отражают ни величия, ни трагедии Н. М.. Певица, писательница, селф-мейд-вуман с умением точно отфиксировать приметы лихого времени — и жертва его же главных пагуб.

Больше коллизий и персонажей, рассказывающих её историю, можно найти в документалке Первого канала двадцатилетней давности; насчёт видео согласен с Юрием — умели же, могли. Док держит максимально тактичную, насколько это возможно для здешнего ТВ-формата, интонацию (тогда такое, конечно, было куда проще — но всё равно отдельной строкой отметим); даже Алла Борисна, начиная делиться очевидно баечного толка воспоминанием про свой первый разговор с Медведевой, вдруг осекается, не решаясь додумывать то, чего не помнит. Раз даже после смерти Медведевой авторитеты держатся по струнке — очевидно, что при жизни она фактом своего бытования их завораживала. Ну, или я нагнетаю — но сильнющая ведь была женщина, правда; та же Пугачёва сознаётся, что видит в Медведевой свою скрытую от глаз вторую сторону — и это при сопоставлении как-то, что ли, на глубинном уровне чувствуется. Сойтись столь тонко отражающие друг друга дивы вдолгую не могли — но сожалеть об этом трудно. Медведева всю жизнь пыталась отстоять свою самость, но в ней искали похожесть — и, довольствуясь промежуточными выводами своих поисков, оставляли в покое. А покоя ей не было.

Что любопытно — не только про личность, но и про песни напрашивается схожий вывод. Удобно и быстро заярлычить их не получится.

Медведеву времён альбома Russian Trip есть риск принять за милитари-даму и на этом остановиться, а вся соль совершенно не в этом. Отложить насовсем можно, слушание весьма непростое, но отметим: рассказчица тут — скорее медиум, что пропускает сквозь сознание нудные лексемы из чужих голов и идей, с тусовок и пьянок, от мужей и любовников.

Автофикшн в стиле романс — так бы я охарактеризовал эстетику Медведевой; зоркий взгляд, способный из любого пьяного разговора — и собственных невесёлых обстоятельств — выудить нерв и трагедию, попал в сомнительные исторические обстоятельства — и это не попытка отмазать заблудшую душу: тексты из другого цикла песен, «А у них была страсть», жонглируют лозунгами ощутимо реже — там больше про зыбкость концепта красоты, уязвимость, склонение к соитию и от него уклонение. То есть обойтись без краснокора вполне получается; стоит лишь от него отвернуться — и остаётся голое бунтарство в контекстуально терапевтических дозах.

Есть соблазн помечтать, что Медведеву, будь у неё возможность начать вторую жизнь, дальше ждал бы творческий путь в духе поздней карьеры Марианны Фэйтфул — когда приходит период трезвости, и на твои альбомы как на огонёк, или хотя бы на гострайт (впрочем, последнее тут не подходит — Н. М. сама писала тексты огого, вряд ли ей кто-то был нужен), заходят величины уровня Джарвиса Кокера. Но это фантазии уровня парадокса; в своих реалиях человек оказался заперт в культурном гетто, в вечной попытке нашарить в темноте нужный контркультурный код. Иногда — получалось; и вообще, тяжеловатое звучание было песням под стать, кто бы что ни говорил — тут чутьё Медведевой тоже сработало идеально.

Весна окончена, переходим в лето.

Спасибо, что читаете и подбадриваете. Постмузыка воскресает — и намерена ехать дальше. Из прям намеченного в июне выйдет обещанный пост о Брайане Ферри (как раз на днях будет юбилейный повод) и серия заметок о российской музыке 2010-х (говорят, ностальгия как раз доскакала к прошлому десятилетию, но у меня тут свои резоны). Про новые альбомы и даже концерты тоже что-то будет.

(Радостно, что душевная стабильность теряется всё реже; с финансовой — чуть сложнее, но в отличие от былых времён уже не стану попусту доставать этой темой. Изначально тут висели реквизиты для личной поддержки автора; опция осталась невостребованной, поэтому убрал её.)

До скорого!

Кассиопея — Биполярная звезда (2025)

Как-то незаметно пролетело время — и уже пару альбомов от «Кассиопеи» пропустил, лет десять наверное не слушал; да, по долгу слежения за контекстом следил — но, каюсь, толком не вслушивался: решил для себя, что вместо творческой формы старожилы просто демонстрируют присутствие на физических носителях и стриминговых платформах. Мимо новинки пройти уже не получилось — и (о чудо!) она крайне бодрит.

Если вы вдруг пропустили у самой трагикомичной группы с участием Ильи Черепко вообще всё, синопсис следующий: эдакое «Созвездие отрезок» (ну, или, прости господи, «Дайте танк (!)») для миллениалов от людей на поколение их старше, нелепые злоключения нелепых персонажей — а теперь ещё и их частей тела и органов чувств: в первых же двух песнях альбома свой своенравный функционал демонстрируют сердце и мышцы головы.

Главный минус — в 2025 году нынешний звук «Кассиопеи» может показаться весьма назойливым; но, наверное, он так и должен работать в сочетании с не приличествующим моменту угаром: неугомонный околочиптюн, прилипчивые хуки типа «не забудь меня забыть». Эта опорно-двигательная музыка напоминает, что не обязательно молодиться, чтобы продолжать танцевать. В этом смысле Черепко с Либерзоном и Кирилл Иванов из СБПЧ через годы и расстояния продолжают друг друга дополнять (не зря однажды сделали альбом взаимных каверов) — вторые находят утешение в молодости, которая всё простит, а первые уже совсем ничего не ищут. Да и что там было искать-то: человек и измены его организма с рождения ходят парой, но перестать гнать от себя эту мысль и принять её стоит великих усилий.

Оценка: 7/10
Слушать

*
Воскресный выход Нелюдимки с прискорбием отменился, поэтому в формате дайджеста делиться осталось нечем — расскажу о заинтересовавших меня концертах недели отдельными постами. Начну с текста к первому за четверть века выступлению группы «Неоретро» — да, дорогие шарящие товарищи, это не сон. Остальные товарищи — вы счастливцы; возможно, вам предстоит приятное знакомство.

Карельская Костомукша (судя по впечатлениям от уроженцев) — скорее город-сказка, чем город-мечта: построен финнами, но от ореола депрессивности это его, кажется, не избавило. За глаза не стану рассуждать, европейского ли толка упадок или российского; глубинка она и за бугром глубинка — вспомним Манчестер семидесятых. Соответственно, и музыка в таких условиях получается глубочайшая — хотя, в отличие от вышеприведённого британского примера, возникает преступно редко.

В Костомукше родился основатель, идеолог — и, как я понимаю, единственный постоянный участник группы «Неоретро» Артур Ефремов. Когда-то музыкантов с ним было даже около пяти — представляю, что математическая вероятность собрать столько людей под столь диковинную крышу небольшая, но 1980-е были годами облегчённых горизонтальных связей. Спустя десятилетие маэстро Кушнир увековечил одну из записей «Неоретро» в своей книге «Сто магнитоальбомов советского рока» — но и после её выхода многие герои издания были не то что прокляты или забыты, а попросту малоизвестны. Название книги будто вышло палкой в колёса — заблудший читатель едва ли был в восторге, когда под обложкой рока (с его уже устоявшейся грубой семантикой) со страниц проповедовали нью-вейв, к тому же в случае Ефремова не слишком догматичный, с ориентацией скорее на музыкальный образ и средства его создания, чем на чей-то конкретный звук. Да и попробуй найди ещё — курьёзы о том, как люди годами тщетно ходили по музмагазам, выпрашивая диковинные названия, сейчас воспринимаются с сочувствием.

В 2000-е годы многим из нас провели Интернет, но никакого «Неоретро» на свете уже не было: последняя запись под названием «Оркестровые манёвры» — с экивоком одноимённым бритишам, но уже вконец непонятной наблюдателю внутренней структурой — вышла в 2002 году, на том жизнь группы и закончилась. Ефремов не ушёл из творческих натур: параллельно с деятельностью группы занимался, к примеру, видеомонтажом, а с музыкой и позже периодически возникал на локальной сцене Карелии с локальными же затеями. Записи «Неоретро» потихоньку стали проникать в отдельные слушательские сознания — я, к примеру, узнал о существовании проекта от Ивана Лужкова, примерно в той же степени, что и «Неоретро», непонятого музыканта, но уже моего поколения (на одну из песен у него есть гипнотический кавер, который меня и зацепил).

Самому же Ефремову опыт взаимодействия с видео помог сделать себе имя не только на слух горстки искушённых, но и натурально в их же глазах: арт-колледжей на земле российской как нет, так и не было, поэтому тут тоже на голом энтузиазме — выглядят клипы с его участием так, будто фронтмен прошёл ускоренный курс изящных искусств на региональном ТВ.

Для оценки масштаба можно посмотреть клип на «Балладу о Розовой маме» — длинноватую по части текста, но вызывающую священный ужас по части сторителлинга песню о безвыходности женщин и ненависти социально воспитанных определённым образом мужчин; короче, праздник неполной семьи с бесконечным — и несчастным — концом. Но сюда лучше выставлю съёмку ТВ-концерта «Неоретро», сделанную позже, в середине 1990-х: если ничего не путаю, балахоны на музыкантах сшиты самим Ефремовым, оцените.

А уже в этот четверг состоится первый за 20 с лишним лет концерт «Неоретро», и даже не в Карелии, а в пределах досягаемости жаждущих — в Санкт-Петербурге. Наверняка без костюмов, но со старым репертуаром в освежённом звуке. Из современниц и современников своими сетами поддержат «Ладья» (Женя, Энеки, большое вам с кисточкой!) и Денис Третьяков из «Церкви детства» (отвечающий, кажется, за немного чужеродные в такой компании — но логически объяснимые — Рюмочная Зюзино-вайбы).