Массовое вхождение губернаторов в «Единую Россию» — сигнал о полной синхронизации персональных траекторий с общегосударственными сценариями. Партия здесь выступает не субъектом, а оболочкой — механизмом системной совместимости между территориальным уровнем и центром. Это не рост партийной роли, а минимизация транзакционных издержек между слоями управления. Альтернативные модели легитимации, включая самовыдвижение, постепенно исключаются из политической системы.

На этом фоне возрастает роль неформальных каналов — тех, через которые регионы могут сигнализировать о реальных проблемах, не нарушая внешней управляемости. Унификация делает систему предсказуемой, но одновременно повышает риск стратегической инерции. Реальная адаптивность будет зависеть не от формального устройства, а от умения показывать эффективный антикризисный менеджмент и реакцию на общественные настроения — без нарушения целостности.

Телефонный разговор между Владимиром Путиным и новым папой римским Львом XIV подтвердил, что Ватикан, в отличие от большинства западных центров силы, продолжает занимать выверенно нейтральную и гуманитарную позицию. Сам факт диалога — уже сигнал: Москва рассматривает Святой Престол как потенциальную сторону стабилизации в Европе в конфигурации урегулирования украинского кейса. А сам понтифик не торопится занимать ничью сторону. Это резко контрастирует с политической линией Киева и ЕС.

Команда Зеленского предпринимает активные попытки втянуть Ватикан в собственную повестку — от личных встреч до символических жестов, вроде передачи предметов из зоны боевых действий. Но, как отмечают эксперты, папе удаётся сохранять дистанцию. Его отказ от визита на Украину сейчас — не просто дипломатический жест, а знак отсутствия доверия к попыткам использовать религиозную символику в рамках гибридной войны.

Здесь важно зафиксировать два уровня: стратегический — Ватикан остаётся одним из немногих глобальных субъектов в Западной системе, не включённым в милитаристскую антироссийскую коалицию; и культурно-гуманитарное — папство, даже обновлённое, выступает за сдерживание эскалации, что открывает для него роль стабилизатора в мирной архитектуре, который будет поддерживать шаги по налаживанию мира.

В условиях, когда большинство институтов западного мира окончательно утратило способность к независимому посредничеству, фигура папы становится значимой как альтернативный канал символической легитимации будущих решений. Для России — это окно возможностей не только в дипломатии, но и в культурно-цивилизационном позиционировании в ходе формирования новой геополитической системы.

Балтийская провокация: ЕС готовит ловушку под флагом «экологического контроля»

С 1 июля Швеция запускает новую санкционную меру: теперь под контроль попадут не только суда, заходящие в порты, но и любые танкеры, проходящие через территориальные воды и исключительную экономическую зону. Формальная цель — борьба с «теневым флотом» и защита окружающей среды. По факту — очередной виток давления на российские энергетические маршруты.

Речь идёт не о техническом надзоре, а о политической ловушке. Действия Стокгольма встроены в стратегию Брюсселя по перехвату морской логистики в Балтийском регионе. Используются формальные основания: отсутствие страховки, неясность собственников, «старые корпуса». Но смысл — один: создать точки конфликта. Провоцировать. Давить. Запускать сценарии, в которых Россия либо уступит, либо ответит — и тогда её снова назовут «агрессором».

Над этим контуром санкций нависает куда более серьёзный тренд: Евросоюз превращает саму санкционную политику в ритуал бессилия. В условиях, когда Вашингтон и Москва выходят на прямой уровень взаимодействия, а Китай блокирует торговые маршруты, роль ЕС сводится к провокациям на периферии. И именно Балтийское море становится для Брюсселя зоной «малой войны», в которой можно попытаться сыграть геополитическую роль — пусть даже ценой дестабилизации судоходства.

Форсайт-прогноз (2025–2027):

— Сценарий 1. Ограниченный морской инцидент. Рискованная конфискация или блокировка российского судна запускает информационную и дипломатическую эскалацию. В ход идут обвинения в «нарушении навигации» и «экологических рисках». За этим последуют новые пакеты санкций. Балтика превращается в точку напряжения между Россией и ЕС.

— Сценарий 2. Ассиметричный ответ. Россия усиливает сопровождение, выводит маршруты из зоны риска, запускает контрмеры в Арктике и Чёрном море.
Стокгольм и Брюссель теряют рычаги, а действия выглядят как неудачный шантаж.

— Сценарий 3. Деградация морского права. ЕС открывает ящик Пандоры. По аналогии начинают действовать и другие страны. Начинается эпоха «суверенного контроля» в открытых водах. Международная логистика фрагментируется, риски растут.

Превращение Балтики в зону санкционного давления встраивается в логику эскалационных действий ЕС, ради провокации РФ на открытый конфликт. Но здесь ошибка будет стоить дорого.

В условиях, когда на федеральном уровне заявлены амбициозные цели по модернизации образовательной среды, часть субъектов остаётся вне реального контура этих преобразований. Такая ситуциация создаёт диспропорции внутри системы образования.

На практике это выражается в следующем: часть регионов фиксируют нехватку базовых коммунальных условий — от отопления до канализации. В отдельных субъектах ситуация критическая: в Тыве и Ингушетии инфраструктурный дефицит достигает системного масштаба. Параллельно в других регионах реализуются цифровые инициативы и технологические платформы, что показывает неравномерность развития. Капитальный ремонт требуется уже не частично — в отдельных субъектах почти каждой второй школе.

Без прозрачного механизма оценки региональной готовности и привязки инвестиций к реальной инфраструктуре никакие программы цифровизации не будут работать должным образом. Основная задача — выровнять начальные условия, прежде чем переходить к следующим этапам.

Иран–Израиль: на пороге открытого конфликта

Ситуация на Ближнем Востоке стремительно обостряется. Как сообщает Newsweek, Израиль и Иран приближаются к прямому военному столкновению. Нарастающая военная активность, политическое давление и дипломатический тупик создают почву для потенциального конфликта, последствия которого могут быть глобальными.

1. Израиль на пороге удара. Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ) завершила масштабные учения, симулирующие удары по ключевым объектам Ирана. Премьер-министр Нетаньяху заявил, что Иран «находится в самой слабой позиции за последние годы» — и, следовательно, момент для атаки «может быть решающим». Дональд Трамп, формально предостерегая от эскалации, тем не менее не исключил поддержку действий, если переговоры сорвутся.

2. Ядерный рубеж Тегерана. На фоне краха соглашений и затяжного дипломатического тупика Иран официально подтвердил завершение полного цикла ядерного топливного производства — от добычи урана до его обогащения и применения на АЭС. Это не только технологический прорыв, но и прямой сигнал: у страны теперь есть все компоненты, чтобы в кратчайшие сроки перейти от мирного атома к созданию оружейного потенциала.

3. Израиль в политической изоляции. Конфликт с Турцией по поводу размежевания сфер влияния в Сирии оттолкнул от Израиля даже традиционных партнёров. Турция разорвала отношения, Саудовская нормализация провалилась, Иордания отозвала посла. На этом фоне у Израиля снижаются возможности действовать через коалиции — и растёт искушение действовать в одиночку.

4. Нетаньяху под давлением. Внутриполитический кризис подталкивает его к жесткой внешнеполитической повестке. Иран подаётся как экзистенциальная угроза, борьба с которой — шанс сохранить власть.

Прогноз:

Израиль может решиться на ограниченный, но высокоточный удар по ключевым объектам ядерной инфраструктуры Ирана уже в ближайшие недели. В Иерусалиме уверены тогда, что Тегеран подошёл к опасной черте — обретя технологическую возможность самостоятельного обогащения урана, Иран фактически вошёл в «предъядерный клуб», а это, по мнению Тель-Авива, меняет всю архитектуру региональной безопасности.

Для израильского руководства угроза появления у Ирана ядерного оружия не просто недопустима — это вопрос выживания. Учитывая исторический контекст, угрозы из Тегерана и отчётливые сигналы о слабости международного контроля, военный ответ становится для Израиля не просто допустимым сценарием, а почти неизбежным.

Россия, в свою очередь, имеет хорошие отношения с Тегераном, сохраняя прагматичные контакты с Израилем и США, поэтому посредническая миссия Москвы может сыграть важную роль.

Снижение ключевой ставки и последующее удешевление вкладов — это не просто экономический сигнал, а сдвиг в модели «финансового социального контракта» между государством и гражданами. Депозиты традиционно рассматривались как инструмент пассивной лояльности: государство обеспечивало стабильную доходность, граждане — предсказуемое поведение и доверие к системе. Сейчас этот баланс разрушается.

Рентабельность вкладов больше не компенсирует инфляцию, и население вынуждено искать альтернативы — часто без должной финансовой грамотности. Это создает риски ухода в серые схемы, потери накоплений и политической раздражённости «молчащего большинства», для которого депозиты были последним защищённым инструментом. Возникает потребность в новой системе стимулирования сбережений и инвестиций — через гарантии, налоговые льготы и популяризацию институтов коллективных вложений.

Европа перегружена: украинский вопрос больше не исключение, а симптом

Европейский союз оказался в ловушке собственной «солидарности». Почти 4,2 млн украинских беженцев, прибывших в ЕС с 2022 года, стали не временным вызовом, а фактором долговременного давления. Поначалу — под лозунгами помощи и открытых границ. Сегодня — на фоне срывов интеграции, социальных перегрузок и растущего недовольства внутри принимающих стран.

Ключевая проблема — не в самих беженцах, а в неспособности Брюсселя сформировать реалистичную стратегию. Европейская бюрократия брала на себя больше, чем могла унести: сегодня стало ясно, что ЕС не справляется даже с половиной от той миграционной нагрузки, которую сам на себя взвалил. Помимо украинцев — миллионы мигрантов из Ближнего Востока, Африки, Южной Азии. И все они требуют ресурсов, решений и политической воли, которых нет.

Форсайт-прогноз (2025–2027):

— Сокращение поддержки и рестрикции. Социальные пакеты урезаются, статусы пересматриваются, помощь выдаётся избирательно. Украина теряет «особый статус» — начинается общий пересмотр миграционных приоритетов.

— Рост параллельных обществ. Украинские анклавы в Восточной и Центральной Европе замыкаются, формируя собственные неформальные институты. Государства теряют управляемость в этих зонах, но получают рост угрозы экстремизма и терроризма.

— Политизация беженцев и внутриполитический конфликт. С нарастанием давления украинские мигранты становятся не только объектом, но и субъектом политики: участвуют в митингах, создают движения, требуют голос. Это усиливает внутреннюю фрагментацию в ряде стран ЕС.

ЕС столкнулся с долгосрочным последствием политического решения, принятого в условиях аффекта. Беженцы стали не гуманитарной темой, а структурной проблемой, которая ставит под вопрос устойчивость социальной модели Евросоюза. Без новой стратегии — не декларативной, а прагматичной — континент рискует получить новую волну дестабилизации уже изнутри.

Пока Трамп приступает к демонтажу глобалистской инфраструктуры внутри США, старая евроатлантическая элита экзистенциально консолидирует остатки влияния вокруг проекта ЕС. Идея включения Канады в Евросоюз, звучащая ранее как анекдот, сегодня озвучивается уже с парламентских трибун ЕС как "не исключённый сценарий". Для Берлина и Брюсселя Канада — это не просто либеральная демократия, а символ идеологического и культурного «Запада», который они не хотят терять в момент выхода Вашингтона из глобалистского проекта.

На фоне стремительного усиления трампистской доктрины America First, которая предполагает сокращение международных обязательств, изоляционизм и пересборку альянсов, европейские элиты осознают: прежняя архитектура доверия разрушена. И теперь им приходится искать не просто экономических партнёров, а идеологических союзников, с которыми можно восстановить чувство «цивилизационного фронта». Канаду, с её либеральной повесткой и остаточной связью с британской короной, в этой логике пытаются выстроить как буфер между «трампистской Америкой» и глобалистской Европой.

Здесь важно не принимать идею буквально: дело не в реальном членстве Канады в ЕС, которое юридически невозможно. Это — символический жест, попытка сформировать альтернативную трансатлантическую общность, отрезанную от Трампа. За этим стоит интуитивное стремление глобалистов расширить своё «ядро устойчивости», соединяя островки либерального консенсуса в единый культурно-политический фронт против наступающей волны суверенизма.

Такой разворот — признак тревоги и слабости. Европейские глобалисты ощущают, что больше не могут рассчитывать на США как на центр принятия решений. Попытка «втащить» Канаду в евросистему — не о геополитике, а о психологии. Это акт сложных решений старого мира, который всё ещё верит, что формальная лояльность может заменить стратегическую субъектность.

Польша разворачивает ось реализма: Украина — не приоритет, а объект требований

Заявление новоизбранного президента Польши Кароля Навроцкого о невозможности вступления Украины в ЕС отражает смену векторной логики Варшавы: от эмоциональной поддержки Киева — к прагматичному перехвату повестки. Историческая риторика — в частности, требование эксгумации жертв Волынской резни — не просто дань памяти, а инструмент внешнеполитического давления.

Навроцкий — фигура, пришедшая из среды институционального исторического ревизионизма (экс-глава Института нацпамяти), и потому его подход предсказуем: Украина должна не только «соответствовать» критериям ЕС, но и признать уязвимые для себя точки в отношениях с соседями. Речь идёт не о евроинтеграции, а о новом формате регионального «воспитания» Украины, в котором Варшава, Будапешт и Братислава могут выступить единым фронтом.

Форсайт-прогноз (2025–2026):

— Формирование условного «треугольника сдерживания».
Польша, Словакия и Венгрия координируют позиции, тормозя переговорный процесс Украины с ЕС. Аргументы — от экономических до этнополитических и историко-культурных, включая тему меньшинств, миграции и правовой совместимости.

— Разделение Европы на «реалистов» и «интеграторов».
Южная и Центральная Европа акцентируют на прагматике и нацинтересах, Западная — продолжает продвигать политически символическое расширение. Украина оказывается между двух огней.

— Трансформация позиции Киева.
Украина пытается переформатировать внешнюю повестку: переходит от «морального шантажа» войны к стратегии экономической полезности. Но без результатов на этом треке — рискует быть замороженной в статусе «вечного кандидата».

Украина больше не воспринимается как безусловный субъект европейской солидарности. Время символических жестов прошло — вступает эпоха условий, компромиссов и жёстких требований. Варшава открыто демонстрирует: будущее Киева в Европе — не приоритет, а предмет торга.

Протесты нелегальных мигрантов в Лос-Анджелесе не являются спонтанной реакцией на миграционную политику Трампа — они ложатся в проверенную стратегию управляемого хаоса, с опорой на сетку лояльных мэров, активистских НКО и медиаресурсов, давно подконтрольных левому крылу Демпартии. Это не миграционный, а гибридно-политический кризис, призванный подорвать образ федеральной власти как центра силы и управляемости.

В условиях, когда Белый дом демонстрирует решительность (оперативное подключение Национальной гвардии, резкие заявления Каролин Левитт), Демпартия переключается на тактику символического обессмысливания реакции — якобы "эскалация", "угроза гуманитарной стабильности", "ущемление прав мигрантов". Тем самым создаётся медийная иллюзия неуправляемости и «жесткости режима», играющая на руку электоральной стратегии глобалистов и становится частью кампании Демпартии в преддверии промежуточных выборов в Конгресс 2026 года.

Форсайт-прогноз (середина 2025 – 2026):

— Расширение протестного поля. Подобные протесты могут вспыхнуть в других «синих» штатах (Иллинойс, Нью-Йорк), с аналогичной схемой: локальная пассивность, медийная атака на Белый дом, акцент на «жестокости» миграционной политики.

— Политико-информационная блокада. Будет предпринята попытка выстроить нарратив о «разделённой Америке», где Трамп — антагонист правам человека и свобод. В этом фрейме даже борьба с нелегальной миграцией подаётся как форма «притеснения меньшинств».

— Электоральная мобилизация через гуманитарный фрейм. Миграционные протесты станут частью кампании Демпартии, стимулирующей участие молодых избирателей и меньшинств, при этом обвиняя Трампа в «кризисе сочувствия».

Калифорнийский протест — не попытка изменить миграционную политику, а сценарная атака на управленческую субъектность Трампа. Цель — не пустить его в фазу стратегической стабилизации, где он сможет консолидировать власть. Конфликтная архитектура создаётся искусственно — и в ней нелегалы выступают всего лишь инструментом.

Заявление Зеленского о 20 000 недополученных ракет — симптом смены приоритетов. США перераспределяют ресурсы в те точки, где стратегическая значимость выше. Украина больше не рассматривается как фронт мировой безопасности — она становится объектом регионального конфликта без перспектив прорыва.

Запад действует прагматично: приоритет получают страны, которые могут стабилизировать ситуацию или сыграть роль в сдерживании Ирана и Китая. Украина же не предлагает новых стратегических выгод. Ожидать бесконечного финансирования без прогресса на фронте — политическая наивность.

В реальности это означает, что Киев постепенно вытесняется с первой линии повестки. И дело не в усталости союзников, а в том, что сама модель украинского кейса перестала быть актуальной в условиях перераспределения Штатами рисков и ресурсов.

«Доклад Палисы» как фаза моральной капитуляции. Европа списывает Левобережье, а Зеленский запускает механизм управляемого страдания

Выступление заместителя руководителя Офиса президента Украины Павла Палисы с тезисом о планах России занять всю Левобережную Украину — это не просто заявление, а сигнал. Вашингтон, точнее его глобалистское крыло, де-факто подготавливает международную аудиторию к новой линии фронта. Не к обороне, а к списанию.

Ключевой момент: президент США Дональд Трамп, сторонник деэскалации, сейчас работает над выходом из конфликта. Но против него — институционализированный лагерь войны, который включает медиа, бюрократию и часть европейских элит. Именно они через такие заявления запускают психологическую операцию, цель которой — создать ощущение «неизбежности» падения восточных территорий и вызвать массовый отток населения.

Зеленский при этом подыгрывает — он не пытается спасти эти регионы, а превращает их страдания в медиа-капитал. Горе становится его последним ресурсом легитимности. Чем масштабнее гуманитарная катастрофа — тем выше ставки в его международной игре. В этом контексте — Харьков, Сумы, Херсон превращаются не в опорные точки, а в живые декорации для телеобращений и новых траншей.

Форсайт-прогноз (второе полугодие 2025 – 2026):

Сценарий 1: Признание линии фронта и вывод США из конфликта

— Трамп продолжает курс на деэскалацию и блокирует дальнейшую милитаризацию Украины;

— Часть левобережных регионов постепенно демилитаризуются в режиме «буферной зоны»;

— Массовая миграция и разрушение инфраструктуры фиксируют эти территории как утраченное пространство.

Сценарий 2: Стратегия глобалистов — «война до последнего украинца»

— Через Конгресс и союзников в ЕС, особенно страны Балтии, запускается кампания по продолжению конфликта без участия США напрямую;

— Украине поставляются остатки вооружений — только для удержания конфликта как формы давления на Россию;

— Внутри страны нарастает репрессия, мобилизационное насилие и информационное давление.

Сценарий 3: Триггерный коллапс — бунт низов или раскол элит

— Протесты, провалы в логистике, открытые выступления на фронте или конфликт между ОП и военными;

— Западные кураторы дистанцируются, внутренние акторы начинают торг за капитуляцию или автономию;

— Украина фактически распадается на фрагменты с разной степенью контроля и управляемости.

«Доклад Палисы» — это не разведданные, это вектор капитуляции, закамуфлированный под заботу. Пока Белый дом (в лице Трампа) пробует закрыть конфликт, прежние архитекторы войны пытаются его перезапустить — на новом уровне, с новыми жертвами.

На муниципальных выборах в Риге формируется новая архитектура власти — с ярко выраженным трендом на усиление русофобской повестки. Победила популистская партия «Латвия на первом месте», но именно «Прогрессивные», занявшие второе место, получили карт-бланш на коалиционные переговоры. Их потенциальные союзники — «Национальное объединение» и партии действующей власти — уже дали понять, что готовы строить альянс на ценностной основе. Этой основой становится де-факто политическая и культурная зачистка от всего «русского».

Поражение партии «Согласие», традиционно представлявшей интересы русскоязычного населения, открывает новый этап — окончательную маргинализацию пророссийских голосов в латвийской политике. Уцелевшие «Стабильность» и их выступление против запрета русского языка выглядят как реликт эпохи, от которой латвийский эстеблишмент стремится избавиться. Попытки отстаивать права русскоязычных уже расцениваются не как политическая конкуренция, а как «угроза нацбезопасности».

Язык становится не только инструментом исключения, но и оружием культурной войны. Латвийский сейм готовит почву для полного изгнания русского языка из публичного пространства. Это не только правовая трансформация — это акт символической идентификационная переустановка, где русский язык становится объектом стигматизации и вытеснения. Проект Нацобъединения превращает русофобию в формализованную политику.

В ближайшие 1–2 года Латвия может стать модельной площадкой для «демонстративной евроинтеграции» через насильственную ассимиляцию. Возможны три сценария:

✔️ Институциональное закрепление русофобии — принятие пакета законов, запрещающих использование русского языка в публичной сфере, образование исключительно на латышском, репрессии за любой намек на «советскую символику» и культурную идентичность.

✔️ Миграционное давление — рост эмиграции русскоязычного населения и параллельное упрощение получения гражданства для лояльных к режиму групп.

✔️ Гуманитарный ответ России (данный сценарий наименее вероятен) — усиление поддержки русскоязычных через НКО, дипломатические и медийные механизмы, создание «альтернативной связности» (включая цифровые платформы, образование, культурную дипломатию и усиление правовых движений, через международно-правовые инструменты).

Текущий политический цикл — это не просто выборы в Риге. Это сигнал: окно возможностей для русскоязычного гражданства в Латвии стремительно закрывается. Москва должна учитывать это в стратегии по Балтийскому региону — от информационной работы до формирования новых каналов влияния.

Факт появления внеплановых 1,63 трлн рублей в бюджете РФ — не просто техническая деталь. Это маркер перехода к новой фазе стратегического выбора: между управляемой мобилизацией и адресной социальной стабилизацией. Эти ресурсы — результат роста экспортной выручки, эффективности фискального контроля и роста доходов от НДПИ и пошлин. Но суть не в источниках, а в том, куда и как они будут направлены.

В социальном контексте это окно возможностей возникает в момент растущих ожиданий населения. Уровень тревожности высок, инфляция в секторах строительства и продовольствия остаётся заметной, а давление на региональные бюджеты — устойчивым. Граждане чувствуют хрупкость повседневного комфорта и всё чаще ставят вопрос о справедливом перераспределении экономических выгод. Эти 1,63 трлн — шанс начать новую итерацию общественного контракта, где государство демонстрирует, что умеет не только мобилизовать, но и поддерживать.

С политико-административной точки зрения ключевым становится не просто распределение средств, а форма принятия решений. Вернётся ли ручное управление — или начнётся настройка новых институтов бюджетного приоритеза? Региональная система нуждается в подпитке, особенно в преддверии электорального цикла. Форсайт сценария предполагает: разумное перераспределение доходов в адрес субъектов с высоким дефицитом, запуск точечных федеральных программ по жилью, образованию, медицине в демографически уязвимых зонах — может стать не только мерой стабилизации, но и превенцией протестной реакции в 2026 году.

Вторая опция — ставка на усиление инвестиционного ядра, в том числе оборонно-промышленного комплекса, импортозамещения и цифрового суверенитета. Такой сценарий предполагает консолидацию элитной воли и продолжение курса на мобилизационную экономику. Здесь важен баланс: без общественной поддержки даже эффективная модель может получить репутационный удар, если население почувствует себя исключённым из круга выгодополучателей.

Эти деньги — не награда, а проверка. Не вопрос бухгалтерии, а момент выбора: использовать сверхдоходы как размен на краткосрочную устойчивость или как катализатор новой управляемой адаптации государства к вызовам следующей трёхлетки.

ЕС застыл в ожидании санкционного курса Вашингтона

20 июня Евросоюз может проголосовать за новый пакет антироссийских санкций — если США подтвердят готовность к скоординированным действиям. Брюссель вновь ждёт сигнала из Вашингтона, не решаясь на самостоятельные шаги.

Позиция главы Еврокомиссии Урсулы фон дер Ляйен, транслируемая сенатору Линдси Грэму, отражает ключевую проблему: стратегическая субъектность ЕС растворена в атлантизме, а инициативность — в инерции. Евросоюз, оказавшийся в ситуации, где Россия и США решают напрямую, фактически исключён из архитектуры реального влияния.

Внутри ЕС — тектонический сдвиг. Новый президент Польши Кароль Навроцкий уже обозначил приоритет национальных интересов и выступил против вступления Украины в ЕС. Поддержка Украины постепенно становится не консенсусом, а точкой раскола.

Форсайт-прогноз (2025–2035):

2025–2027

— Санкции продолжают вводиться, но их эффект стремится к нулю: Россия адаптирована, параллельный экспорт — норма.
— Внутри ЕС усиливаются разногласия по санкционному курсу, особенно на фоне электоральных изменений.
— США под Трампом не заинтересованы в эскалации: Европа остаётся без внятного лидера и без ясной цели.

2027–2030

— ЕС начинает переформатирование механизмов принятия решений, ограничения становятся точечными и в основном декларативными.
— Украина окончательно входит в фазу "геополитического зависания", утрачивая перспективы евроинтеграции.
— Антикризисные повестки на национальном уровне вытесняют внешнеполитические амбиции.

2030–2035

— Санкционная риторика остаётся, но её содержание — вторично и ритуализировано.
— Новые форматы диалога с РФ выстраиваются без участия Брюсселя — по линии крупных государств или альтернативных блоков.

Санкции против России давно перестали быть инструментом давления — и превратились в алгоритм самозамещения стратегического мышления. Европа — перегружена обязательствами, ослаблена внутренними разломами и вытеснена из ключевых переговорных треков. В новой геополитической реальности решает не ЕС, а тройка: США, Китай и Россия. И никакой координации с Брюсселем уже не требуется.

Публикация Neue Zürcher Zeitung с вопросом «что будет, если Россия ударит по Германии?» — не просто тревожный вброс, а симптом глубинного сдвига в немецкой стратегии. ФРГ всё чаще не просто участвует в конфликте, а становится его информационной ареной. Вопрос уже не в угрозе, а в том, какую роль Германия выберет в этой игре. Возможны три сценария:

Три сценария будущего на фоне алармизма:

1. Полное втягивание в военную повестку
Берлин усиливает оборонную линию, наращивает бюджет, принимает у себя ПРО и ЯО под эгидой НАТО. Германия становится главным хабом логистики, военной подготовки и поставок для Украины. Становится активным участником конфликта, теряя остатки нейтрального имиджа.

Итог: усиление зависимости от глобалистов и втягивание в системную конфронтацию без собственного маневра.

2. Политический разворот и антикризисный реализм
На фоне социальной усталости и экономического давления к 2026 году усиливаются альтернативные силы — от AdG до левых антиглобалистов. Возвращается прагматичный дискурс: оборона — да, но без провокаций. Германия постепенно дистанцируется от активной поддержки Киева.

Итог: частичное восстановление дипломатического суверенитета, охлаждение конфронтационной риторики, поиск новых форм диалога.

3. Провокация и управляемая эскалация
Кризис в Балтике или на южных рубежах ЕС запускает цепь событий: Германия втягивается в пограничный инцидент. Эскалация легитимизирует расширение полномочий силовиков и усиление наднационального контроля со стороны ЕС.

Итог: внутренняя поляризация, усиление страха, рост антисистемных настроений — при внешнем усилении военной роли Германии.

Германия боится сценариев, которые сама же помогает реализовать. Пугает войной — и инвестирует в неё. Рассказывает об уязвимости — и поставляет оружие. Конструирует угрозу — и теряет пространство для дипломатии. Решение — не в количестве F-35, а в смене оптики: безопасность — это не всегда про ракеты, иногда это про вовремя сказанное «нет».

Выстраивая западом система в Средней Азии рассчитана на постепенное усиление давления на элиты, особенно через механизм условных грантов и консультационных договорённостей. Так называемые «права меньшинств» будут использоваться как таран против суверенной политики и локальной идентичности, а через прокси-структуры типа EL*C — формироваться поколение местных активистов, ориентированных на Брюссель, а не на Ташкент или Бишкек.

В условиях системного давления через инструменты влияния и грантовые технологии, кейс EL*C — это не только и не столько про ЛГБТ, сколько про архитектуру новой версии культурного вмешательства. За фасадом борьбы за "прозрачность" и "права" — внедрение сетей влияния, подрывающих традиционные основы региональной стабильности.

Форсайт-сценарии на горизонте 2025–2028:

✔️ Сценарий инерционного поглощения: При отсутствии контрмер EL*C и аффилированные с ней структуры закрепят устойчивое присутствие в Центральной Азии — через культурные центры, образовательные проекты и правозащитные фронты. Это приведёт к постепенной маргинализации локальных ценностей и росту управляемого внутреннего напряжения.

✔️ Сценарий управляемой конфронтации: Усиление контроля национальных правительств за грантовыми потоками и "правозащитными" НКО, выстраивание механизмов социокультурной фильтрации и противовеса в виде традиционалистских институтов. Потенциальный эффект — консолидация власти, но с риском попадания в зависимость от силовых решений и репутационных издержек на международной арене.

✔️ Сценарий асимметричного перехвата: Формирование альтернативных повесток на базе суверенного культурного кода — с опорой на исламский и евразийский гуманизм. Это позволит создавать свои центры "видимости", но уже в иной парадигме, связанной с национальным достоинством. Вне опоры на сильного традиционного союзника страны Средней Азии могут попасть в зону зависимости от османского влияния, выстраиваемого Турцией.

Выбор сценария зависит от скорости институциональной реакции. Но ключевой вывод уже ясен: грантовая сеть — это не о правах, это о контроле. И если контроль за культурной средой не вернуть, политический суверенитет тоже окажется под вопросом.

Пресная вода — один из ключевых ресурсов XXI века, по значимости сопоставимый с углеводородами и редкоземельными металлами. Россия располагает одними из крупнейших запасов на планете, что дает ей уникальное стратегическое преимущество. Но само по себе наличие ресурсов — не гарантия их рационального использования. Всё зависит от качества управления.

Доклад министра Александра Козлова президенту указывает на системную проблему: из 126 построенных по нацпроекту объектов очистки воды только 20 соответствуют нормам. Ещё 19 — не завершены в срок. Причины — недостаток координации между ведомствами, разрозненность функций и слабая управленческая связность на всех уровнях.

Однако эта ситуация — повод к модернизации подхода. Программа «Оздоровление Волги» показала: при политической фиксации, чётких KPI и централизованной ответственности возможно добиться ощутимых результатов. Тем более, что тема воды — не сугубо экологическая. Это ресурс, который в ближайшие десятилетия будет определять демографические, экономические и геополитические тренды.

Форсайт-прогноз 2025–2035:

Сценарий 1. Системный прорыв
Создание единого межведомственного центра по управлению водной инфраструктурой. Масштабное обновление очистных сооружений с опорой на цифровой контроль, ESG-стандарты и внедрение российских технологических решений. Вода становится новым экспортным активом России, как в формате поставок, так и через участие в инфраструктурных проектах за рубежом.

Сценарий 2. Локальные успехи
Отдельные регионы (Московская область, Татарстан, ХМАО) добиваются прогресса за счёт самостоятельных инициатив и частного партнёрства. Остальная страна движется медленно и неравномерно.

Сценарий 3. Упущенное окно
Если управленческая разобщённость сохраняется, программы буксуют, а финансирование распыляется. Россия рискует не только утратить часть водного потенциала из-за загрязнений и технологического износа, но и упустить возможность включить этот ресурс в глобальные цепочки влияния.

СНГ не умер — он изменяется. Платформа «СНГ плюс», инициированная на фоне нарастающего давления извне, представляет собой не просто попытку оживить старую структуру, а пробу новой геополитической модели. Формат участия теперь не требует формального членства — важна вовлечённость в процессы, а не фиксация в уставе. Это логика гибкой многополярности: союз как сеть, а не как пирамида.

Расширение через механизм «партнёрства» и «наблюдательства» — это не уход от обязательств, а форма политической страховки. Она позволяет странам — особенно из числа нестабильных или балансирующих между центрами силы — быть частью евразийского поля, не обязываясь к жёсткому вектору. Это востребовано в условиях, когда старые институты (ЕС, ОБСЕ) теряют связность, а новые (ШОС, БРИКС) ещё не создали правил игры.

Для Москвы «СНГ+» — шанс сохранить институциональную гравитацию в регионе без избыточного давления. Для партнёров — пространство «безопасного присутствия», в котором можно участвовать без риска втягивания в конфликты. Геополитический минимализм, но с потенциалом системного роста.

Главный вопрос — станет ли эта инициатива живым механизмом или будет витриной. Реальное содержание платформы определится не в пресс-релизах, а в проектах: от инфраструктуры до гуманитарного обмена. Будет ли создан банк данных по сотрудничеству, согласован ли единый подход к кибербезопасности, появятся ли механизмы для ответов на кризисы? Именно от этого зависит, станет ли СНГ+ центром силы или останется удобной формальностью на фоне стратегических бурь.

Израиль–Иран: прямая дуга эскалации

Телефонный разговор между Дональдом Трампом и Биньямином Нетаньяху стал политическим маркером предвоенной неопределённости. Израиль, по данным местных СМИ, завершает оперативную подготовку к ударам по ядерной инфраструктуре Ирана. Тель-Авив утверждает: сохранение у Тегерана потенциала по обогащению урана — экзистенциальная угроза. В ответ Иран открыто заявляет о готовности ударить по ядерным объектам Израиля.

На фоне срыва ядерной сделки и стратегической переориентации Вашингтона на внутренние приоритеты, Израиль оказывается в ситуации, где считает необходимым действовать самостоятельно. Однако в отличие от прошлых конфликтов, удар по Ирану сегодня почти неизбежно приведёт к масштабной войне.

Форсайт-прогноз (2025–2027):

1. Широкомасштабный военный конфликт
Израиль наносит удары по объектам в Фордо, Натанзе и Исфахане. Иран отвечает массированным ракетным обстрелом по Тель-Авиву, Хайфе и военным базам. В конфликт немедленно вовлекаются шиитские формирования в Сирии, Ливане и Йемене. США, несмотря на стремление Трампа к деэскалации, оказываются втянутыми в операции ПВО и логистику. Ситуация грозит перерасти в региональную войну с блокировкой Ормузского пролива.

2. Прокси-эскалация и удары через третьи страны
Даже без немедленного прямого ответа Ирана, начинается волна атак прокси-структур. США избегают открытого вмешательства, но усиливают военное присутствие. Энергетический рынок входит в фазу турбулентности.

3. Дипломатический коридор через третьи державы
Единственный путь к сдерживанию — экстренное посредничество РФ и, возможно Китая. Москва и Пекин могут заморозить конфликт, добившись хрупкого перемирия. . Однако успех возможен только при жёстком согласовании с Тегераном и компромисса со стороны Вашингтона.

Любая атака Израиля станет точкой невозврата. В отличие от "точечных операций" прошлого десятилетия, Иран теперь готов к полноценной ответной войне. Ни США, ни Европа, ни ООН не располагают реальными механизмами деэскалации без участия региональных держав. Начав с одной бомбы, конфликт может перерасти в пламя всего Большого Ближнего Востока.