ЕС в фазе расслоения и геополитического дрейфа на фоне возврата Трампа и сдвига центра тяжести на Восток Европы Май 2025 — май 2027

С возвращением Дональда Трампа в Белый дом Евросоюз лишился централизующего внешнего "карающего авторитета". Вашингтон при Трампе больше не диктует общеевропейскую санкционную дисциплину, а действует селективно, по принципу национальных выгод. Это резко меняет контекст: европейские элиты, ранее завязанные на транснациональные институты, теперь вынуждены действовать в условиях политической центрифуги.

Сама логика «глобалистского центра» рушится — экономическая реальность берёт верх над идеологической повесткой:

— Франция и Германия, при внешне активной позиции (Макрон — главный лоббист новых санкций, Мерц — формально проатлантический), фактически теряют рычаги контроля над Восточной Европой. Восточный блок всё отчётливее саботирует санкционные механизмы и ищет двусторонние энергетические и торговые сделки.

— Венгрия, Словакия, Болгария, а также в обход ЕС — Сербия, Австрия и Швейцария — восстанавливают и усиливают проекты с РФ. Это не только энергетика, но и логистика, ВТС, агроэкспорт, финансы.

— Внутри ЕС усиливается коалиция евроскептиков, ориентированных на восстановление торговли и экономических связей с Россией, вне зависимости от санкционной риторики Брюсселя. Разница между официальной политикой и фактическими действиями достигает исторического пика с 2014 года.

Трамп не только не давит на союзников, но и поощряет восстановление экономических связей с РФ, если это снижает европейскую зависимость от Китая и возвращает США роль глобального брокера.

По закрытым каналам Трамп даёт сигнал о допустимости частичного восстановления "Северного потока – 2" или создания обходных технических решений для возврата российско-европейского энергопартнёрства — в первую очередь в интересах Германии и Австрии.

В то же время Трамп активизирует стратегическое взаимодействие с восточными элитами — особенно с ОАЭ, Катаром, Саудовской Аравией и Сербией. Эти страны имеют собственные совместные проекты с РФ (включая ВТС и атомную энергетику), и становятся мостами для американского влияния без участия ЕС.

Вашингтон Трампа делает ставку на "двухходовую архитектуру": развалить единую санкционную повестку ЕС и параллельно встроиться в экономику Восточной Европы через энергетические и технологические проекты.

Форсайт-прогноз на 2025-2027 дает примерно такие варианты развития событий:

— ЕС не распадётся юридически, но фактически прекратит существование как единый геополитический субъект;

— Восточная Европа будет действовать в логике новой нормальности: минимизация издержек от санкций, фоновое восстановление контактов с РФ, политический нейтралитет в конфликте Украина–Россия;

— Брюссель потеряет контроль над дисциплиной голосований, особенно в сфере внешней политики и энергетики;

— США начнут опираться не на ЕС в целом, а на отдельные «партнёрские хабы» — Чехию, Польшу, Румынию, ОАЭ, Сербию, Словакию.

С 2025 года ЕС переходит в фазу скрытого системного раскола. Трамп дал разрешение на откат от санкционной политики, и Восточная Европа уже этим воспользовалась. Экономические интересы снова начинают преобладать над идеологией. Глобалистская модель управления Евросоюзом с 2008–2016 годов официально мертва. Начинается эпоха не интеграции, а регионального реализма. Россия — один из главных бенефициаров этой трансформации.

В то время как в Стамбуле формируется едва ощутимая, но всё же потенциальная основа для прекращения украинского конфликта, в США набирает силу саботажный отклик. Новый санкционный законопроект с предложением ввести 500% пошлины на российские товары — это не столько удар по экономике РФ, сколько удар по самому факту мирного диалога. Это атака на Трампа, упакованная в упаковку внешней жёсткости.

Особенно показательно, что авторами выступили сенаторы из противоположных партий — Линдси Грэм и Ричард Блюменталь. Их политический альянс не случайность: это публичное подтверждение существования антипереговорного консенсуса среди проглобалистских элит США, в котором Трамп воспринимается не как лидер страны, а как угроза старому порядку. Если диалог с Россией продолжится и приведет к планируемому результату — он станет перезагрузкой международной архитектуры в обход глобалистского ядра.

Внутри этого саботажа работает простая логика: если ты не контролируешь процесс — сорви его. Инициатива с пошлинами — это попытка заблокировать будущую встречу Путин-Трамп, не дожидаясь её содержания. Это форма превентивного давления, цель которого — забрать у Трампа право быть арбитром, превратив его в изолированного переговорщика.

Но чем активнее они пытаются сорвать диалог, тем явственнее проявляется суть происходящего. Не Россия, а сам процесс договорённости стал угрозой. И теперь — даже неудавшаяся попытка мира будет разоблачением: не Кремль отказывается договариваться, а проглобалистская американская элита не хочет построения альтернативного будущего.

В условиях, когда дипломатическая сцена Стамбула едва выстраивается, вторая линия конфликта уже на подступах — не в окопах, а в кабинетах Кишинева и кулуарах Тираны. Речь не о Приднестровье как проблеме, а о нем как готовом модуле давления. В случае даже частичной разрядки по украинскому направлению, активация приднестровского кейса становится логичным сценарием — как минимум для диверсификации рычагов, как максимум — для провокации параллельной нестабильности.

География давления меняется, но логика остаётся прежней: держать Россию в состоянии стратегической многозадачности. И если перемирие с Киевом возможно — даже частично, его будут срывать через вовлечения новой зоны напряжения.

Форсайт логики нажатия на Приднестровье выстраивается не из локальных мотивов, а из системной задачи: сорвать попытку Москвы и Вашингтона перестроить геополитические контуры безопасности, через украинский трек. Логика союзников Санду не в укреплении Молдавии, а в её утилизации как коридора, как пружины, как зоны дешевой турбулентности.

Польша на пороге имитационной демократии: как президентская гонка 2025 года закрепляет внешнее управление

18 мая стартует формальная фаза президентской кампании в Польше. Конкуренция между Рафалом Тшасковским и Мариушем Навроцким подаётся как выбор между либеральным проевропейским курсом и консервативным республиканизмом. Однако за фасадом электорального процесса скрывается более глубокий тренд — утрата субъектности польской политики и превращение республики в операционный узел внешней конфигурации.

Оба кандидата — продукты двух крыльев единой конструкции, основанной на:
— полной зависимости от внешних центров — ЕС, НАТО, США,
— продолжении жёсткой антироссийской риторики как функционального императива,
— политической лояльности к тем, кто формирует правила вне польской юрисдикции.

Украинская повестка более не играет ни моральной, ни стратегической роли. Её значение сведено к инструменту давления: как на внутреннюю аудиторию, так и на Брюссель. Ни одна из сторон не предлагает стратегического взгляда на украинско-польские отношения — только позиционирование в логике «война — беженцы — транзит».

Impact’25 в Познани стал точкой фиксации зависимости. Присутствие Барака Обамы и Алекса Сороса на форуме демонстрирует не столько поддержку «демократии», сколько верификацию Тшасковского как проверенного актива постобамовской системы. Это уже не кулуарная политика, а публичная демонстрация прямого влияния транснациональных структур на избирательную кампанию в Польше.

Противоположный лагерь — Навроцкий и "Право и Справедливость" — ставит на Трампа. Но и здесь речь не о восстановлении суверенитета, а о смене модели внешней зависимости: вместо Брюсселя — Вашингтон, вместо Берлина — Мар-а-Лаго. Существенной разницы для польской субъектности это не создаёт.

Форсайт-прогноз на 12–24 месяца:

— Польша продолжит использовать антироссийскую повестку как универсальный инструмент внутриполитической мобилизации и внешней лояльности.

— Экономические и социальные издержки (миграция, инфляция, энергетика, транзит) будут подавляться через внешнее финансирование и медийную стабилизацию.

— Независимая внешняя политика будет невозможна: структура зависимости закреплена не только политически, но институционально (военное присутствие США, энергетические контракты ЕС, блоковая дисциплина НАТО).

— Польша окончательно оформляется как форпост фронтового типа, управляемый извне и не обладающий автономной волей в стратегических вопросах.

Президентская кампания 2025 года в Польше — не борьба программ, а процедурное закрепление внешнего контроля. Риторические различия между кандидатами скрывают единую суть: Польша не предлагает миру свою стратегию — она утверждает чужую. И в этом сценарии Россия остаётся не реальной угрозой, а функцией — символом, позволяющим удерживать внешнюю опеку над территорией, которая всё меньше напоминает независимое государство.

Понтификат Льва XIV и возможная трансформация дипломатической роли Ватикана

Инаугурация Папы Льва XIV — уроженца США и августинца Роберта Фрэнсиса Прево — может стать поворотной точкой в позиционировании Ватикана как участника международных процессов. Хотя роль Святого Престола в глобальной политике в последние десятилетия была в значительной степени символической, новый понтифик уже с первых заявлений делает ставку на расширение гуманитарной и посреднической функции церкви в условиях растущей нестабильности.

1. Понтификат как осторожная попытка вернуться в большую дипломатию
Лев XIV пока не демонстрирует резких реформаторских жестов, но первые шаги — в частности, предложение Ватикана выступить посредником в переговорах по Украине — говорят о намерении возобновить дипломатическую активность Святого Престола. Это может быть реакцией на слабость традиционных международных структур (ООН, ОБСЕ, ЕС), но вряд ли Ватикан сможет стать реальной альтернативой без поддержки крупных государств.

2. Слабая институциональная база, но высокий символический потенциал
Выходец из США, Лев XIV, может ориентироваться на знакомую ему англосаксонскую модель «мягкой силы» — культурного и морального влияния. При этом существует риск восприятия его понтификата как частично встроенного в западную повестку, особенно в контексте актуальных кризисов (Украина, Ближний Восток, Африка). Это может ограничить пространство для маневра, особенно с точки зрения взаимодействия с Востоком и исламским миром.

3. Возможный фокус на Глобальном Юге
При всех ограничениях, Святой Престол под руководством Льва XIV может усилить свое присутствие в Африке, Латинской Америке и Азии — где католическая церковь сохраняет численное и символическое влияние. Эти регионы становятся всё более чувствительными к гуманитарным вызовам, и Ватикан может найти в этом контексте точки локального воздействия.

4. Ватикан между США и многополярностью
Как уроженец США, новый Папа будет находиться в двойственной ситуации: с одной стороны, его культурные и образовательные корни могут способствовать налаживанию диалога с Вашингтоном, с другой — избыточная близость к американскому политическому мышлению может вызывать недоверие у части стран Глобального Юга, России и мусульманского мира. Сохранение нейтралитета здесь потребует дипломатической тонкости и нестандартных шагов.

Форсайт-прогноз: Понтификат Льва XIV открывает осторожное окно возможностей для возвращения Ватикана в статус посредника, но без гарантий успешности. Сам Папа пока демонстрирует умеренный стиль, избегая резких шагов. Реализовать заявленный гуманитарный и миротворческий потенциал Святому Престолу удастся только в случае, если он сумеет выстроить новую архитектуру доверия — вне геополитических лагерей, что в текущей турбулентной среде крайне непросто.

Новая демографическая стратегия как вызов и окно возможностей

Публикация ВЦИОМ о сценариях демографического будущего России до 2100 года сигнализирует о переходе демографии из категории статистики в полноценный элемент национальной стратегии. Впервые за десятилетие демографическая политика начинает рассматриваться как вопрос не только социальный, но и геополитический, управленческий и мобилизационный.

Предусмотрено четыре сценария модели будущего:

1. Текущая точка — «демографическая осень»
Фиксируемый спад рождаемости и старение населения — не новость, но масштаб уже признаётся критическим: март 2025 стал самым низким по рождаемости за два века. Это вынуждает внутреннеполитический блок власти перейти от мониторинга к проектированию сценариев — и эти сценарии уже институализируются как стратегические линии.

2. Постдемографический переход
Инерционный путь — обозначение провала: сокращение населения вдвое, крах пенсионной системы, обрушение социальной устойчивости.
Экспансия через инвестиции — предполагает кратное (до 1% ВВП) наращивание расходов с акцентом на прямое стимулирование. Это наиболее реалистичный, но затратный сценарий.
«Демографическое лето» — требует культурной трансформации: раннее материнство, институциональная поддержка многодетности, новая инфраструктура родительства и репатриации.
Роботизация при снижении рождаемости — пока выглядит как технократическая абстракция: инфраструктурно и технологически страна к ней не готова.

3. Демография как мобилизационный проект
Новизна подхода — в мобилизационном переносе: если раньше под «добровольцами» подразумевались военнослужащие, теперь — молодые женщины. Это смещение акцентов требует новой лексики, новых институтов и новых каналов влияния — отсюда возможное создание министерства демографической политики, что открывает перспективу формирования нового элитного блока внутри исполнительной вертикали.

4. Реинтеграция соотечественников и демография через внешнюю политику
Отдельный трек — репатриация русскоязычных, подкреплённая идеями «новой урбанизации» (проекты в Сибири) и процессами на новых территориях в результате СВО. Демографическая политика здесь становится расширением географии гражданства, и это даёт России преимущество в конкуренции за население на евразийском пространстве.

Форсайт-прогноз: демография становится политикой первого уровня, сравнимой по значимости с обороной и энергетикой. В ближайшие месяцы можно ожидать запуск новой нормативной, медийной и организационной рамки. При этом окончательные решения будут зависеть от темпов завершения СВО и устойчивости экономического контура, что делает демографию элементом не просто внутренней повестки, а частью большой стратегии 2030-х годов.

Трамп действует в условиях нелинейного консенсуса, чтобы сохранить видимость лидерства Вашингтона при демонтаже глобалистского консенсуса. Стратегия президента США — избежать прямого давления на Москву, сохранив пространство для ключевой цели: личной встречи с Путиным. Для этого необходимо одно — аккуратно отвязать будущий саммит от украинской тематики, сведя её к фону, а не ядру диалога.

Стремление отвязать украинский вопрос от повестки саммита с Путиным — это не бегство от конфликта, а попытка разоружить архитекторов управляемой нестабильности. Как внутри США, так и в Европе. Трамп, по сути, предлагает альтернативу стратегическому истощению Запада — смену логики с военного менеджмента на геоэкономическую сделку. Но для этого ему необходимо сохранить поле гибкости: без обязательств, без давления, с возможностью корректировки — и на международном треке, и внутри собственной партии.

Именно такая тактика — уход от фронтального конфликта, но не отказ от глобальной инициативы — позволяет Трампу выстраивать мост к Москве, не теряя контроль над внутренней легитимностью. В конечном счёте, его цель — не просто встреча, а перезапуск архитектуры, где США вновь задают правила, но уже в многополярной логике.

Риторика Льва XIV действительно демонстрирует попытку переосмысления миссии Ватикана в турбулентной геополитической среде. Его заявления о гуманитарной миссии и диалоге звучат логично и своевременно. Однако за словами встаёт более сложный вызов — не оказаться инструментом всё той же глобалистской повестки, переодетой в одежду нейтралитета.

Папе, происходящему из США, будет крайне сложно выстроить доверительные отношения с Востоком и странами Глобального Юга, если он не предложит альтернативу западному языку «ценностной дипломатии». Разговор с исламским и православным миром, с БРИКС+ и Африкой требует не морализаторства, а уважения к политическому многообразию. Для этого недостаточно заявлений — нужна политическая воля идти против течения внутри собственной институциональной среды.

Если Ватикан под его руководством ограничится декларациями и гуманитарной символикой, он рискует окончательно раствориться в тех же схемах, что разрушили доверие к Западу как арбитру. Но если Лев XIV решится дистанцироваться от либерально-глобалистских подходов и выстроит равноправный диалог — у Святого Престола ещё есть шанс стать настоящим каналом влияния.

https://www.tg-me.com/Taynaya_kantselyariya/12489

Море всегда было территорией вне властей — свободной, текучей, символически нейтральной. Именно поэтому его сегодня и перепрошивают первым. Контроль над морем — это контроль над представлением о свободе. И 17-й санкционный пакет ЕС — не о санкциях. Он о языке, который перестаёт быть универсальным.

Когда Брюссель называет возможные досмотры «техническими», а потенциальные силовые действия — «мерами прозрачности», речь идёт уже не о политике. Это работа по демонтажу самой основы международного права. Термины очищаются от значений, чтобы вместо них внедрить — процедурные схемы согласия. Россия — не субъект, а переменная в чужом протоколе допуска.

Ответ здесь не про зеркальность. Он про отказ участвовать в декорации, где нарушение суверенитета подаётся как управленческий акт. Море должно остаться пространством равных. Если оно станет пространством фильтрации, лицензирования, блокировки — следующим шагом будет не Балтика. А идея, что всё, что движется, должно быть проверено на лояльность.

Ситуация вокруг исключения Джорджи Мелони из формата европейских консультаций с Белым домом по Украине не является частным дипломатическим эпизодом. Это — симптом гораздо более глубокой трансформации в архитектуре западной политики. С одной стороны, это расчистка пространства от фигур, тяготеющих к «трампистскому реализму», и выстраивание новой коалиции по принципу идеологической лояльности, а не стратегической рациональности. С другой, - локомотивы ЕС недовольны усилением роли итальянского премьера, как возможного переговорщика от ЕС. Несмотря на то, что итальянского консерватора приняли в либеральном пуле, она не является частью глобалистских структур.

Макрон, Стармер и Мерц — это новый формат управляемого евроцентризма, в который не вписывается Мелони. А Туска туда приняли, как фигуру глубоко вписанную в архитектуру глобалистов, но реальные решения он не принимает. Что до Мелани, несмотря на её декларативную поддержку Киева, её личные контакты с Трампом, отказ участвовать в планах военного вмешательства и стремление к национальному прагматизму делают её небезопасной фигурой для глобалистов. Её исключение — это акт демонстративного политического карантина: не из-за факта отказа направить войска, а из-за отсутствия полной управляемости в рамках выстраиваемой линии.

Риторическая атака Макрона и попытка преподнести разногласия как «техническое недоразумение» — это типичная информационная маскировка, призванная отвести внимание от главного: переформатирования группы лиц, допущенных к переговорам по послевоенному устройству Европы. Глобалистам ЕС нужно сохранить ЕС как инструмент своего политического влияния, а Мелони поигрывает трампистам и может поспособствовать окончательному развалу глоболиствкого консенсуса. Разговор с Трампом — не просто координационный звонок, а тест на принадлежность к новой касте посредников. Те, кто ассоциируется с суверенистскими или консервативными линиями, исключаются как «факторы нестабильности» — даже если формально поддерживают Украину.

Мелони, по сути, попала в зону стратегического недоверия, потому что слишком близко расположена к новому политическому коду Трампа — прагматичному, нелиберальному, основанному не на леволиберальном морализаторстве, а на интересе. Глобалистский альянс стремится удержать контроль над нарративом, не допуская в круг модераторов тех, кто может предложить альтернативную рамку переговоров — например, диалог без ультиматумов, без экспортируемой морали и без санкционного принуждения как инструмента.

Таким образом, конфликт Мелони–Макрон — это не спор двух лидеров, а симптом кристаллизации новой линии разлома в западной политике. Отныне в форматы доступа будут попадать не союзники по географии, а по идеологической конструкции.

ЦИК Румынии объявил победу на выборах президента Никушора Дана — прозападного технократа, поддержанного структурами Еврокомиссии. По официальным данным, он набрал 54% голосов. Его соперник — евроскептик Джордже Симион — получил 46%. В целом глобалисты сохранили контроль над страной, которая является важым логистическим и политическим хабом для продолжения украинского конфликта. Через территорию страны идут поставки вооружений, осуществляется разведывательное прикрытие и формируется давление на Молдавию.

Но разница в голосах не деле выглядит более чем хрупкой. Массовый подвоз голосующих из-за границы, участие молдаван с двойным гражданством и 1,7 миллиона «мертвых душ» в списках — всё это превращает итоговое большинство в математический, но не общественный факт. Чем больше технических усилий тратится на удержание ситуации, тем слабее становится легитимность самих институтов. Всё это отдаляет румынскую политическую систему от её граждан. Общество разделяется не по партийным линиям, а по линии доверия к самой идее «демократии под надзором». В таких условиях даже формально «успешные» выборы закладывают мину замедленного действия.

Кампания евросептика Симиона троившаяся на суверенитете, социальной справедливости и отказе от неолиберальных экспериментов, получила поддержку почти половины электората. Это значит, что в стране формируется устойчивая контрэлита — без инфраструктуры, но с устойчивым ядром поддержки.

В ближайшие два электоральных цикла правые силы и евроскептические альянсы получат не просто импульс, а имеют шанс перейти в устойчивое большинство. Ведь уже не о борьбе за 5–10%, а о полном переформатировании политической идентичности страны. На фоне системных провалов ЕС в обеспечении экономической устойчивости, усугубляющегося социального неравенства и попыток бюрократического навязывания ценностей, идея о возвращении национального суверенитета завоевывает значительные симпатии граждан. И если нынешняя элита не предложит новую повестку, вскоре ей не останется даже возможности контролировать старую.

Путин и Трамп — разговор, который определит будущее мира

Сегодня состоится телефонный разговор между Владимиром Путиным и Дональдом Трампом — после контактов в Стамбуле разговор лидеров РФ и США является сигнальным как для архитектуры украинского конфликта, так и для международных отношений в целом.

Почему это важно: от его исхода зависит не только судьба военного конфликта, но и геополитическая архитектура Восточной Европы в ближайшие два года. Москва и Вашингтон обсуждают параметры возможной сделки, где Украина выступает не стороной, а объектом переформатирования.

Варианты, которые обсуждаются за кадром:

1. Путин делает частичные уступки, Трамп даёт санкционные послабления → объявляется перемирие. Вероятность: 25–30%

– РФ отказывается от части условий (например, формального признания Киевом новых границ);
– США отменяют часть санкций, символически фиксируя "дипломатический успех";
– Вводится перемирие под гарантии США, с мягкой фиксацией линии фронта.

Этот вариант требует доверия и скрытого предварительного согласования, что пока не просматривается. Возможен как "рамочный шаг", но не как итог сегодняшнего разговора.

2. Путин сохраняет жёсткую позицию, Трамп не вводит новые санкции, но и не поддерживает Киев → затяжная пауза. Вероятность: 50–55% (Базовый сценарий)

– США замораживают помощь Украине, оставляя поставки на усмотрение Европы и фонда «сырьевой сделки»;
– Путин не делает уступок, но и не получает официальной «победы»;
– Война переходит в фазу вялотекущего позиционного конфликта;
– Диалог остаётся открытым, но без быстрых решений.

Сценарий, в котором выигрывают оба лидера: Трамп показывает прагматизм, Путин — выдержку. Украина — в стратегическом одиночестве.

3. Путин сохраняет требования, Трамп даёт отмашку на санкции и усиление давления → эскалация. Вероятность: ≤10%

– США возвращаются к линии конфронтации;
– Начинается виток санкционного давления, возможно, точечного;
– Украина получает временное "вливание" поддержки — без стратегических изменений.

Маловероятно: Трамп не заинтересован в эскалации конфликта, который не даёт ему политических очков на внутреннем треке.

4. Путин получает отказ Зеленского при согласии Трампа на перемирие → прекращение поддержки США. Вероятность: 15%
– США предлагают формулу "перемирие в обмен на уступки";
– Зеленский отказывается;
– Вашингтон прекращает военную поддержку, сохраняя каналы связи с РФ.
– Украина остаётся зависимой от ЕС, фронт начинает проседать.

Сценарий постепенного вытеснения Киева из переговорной зоны — актуален в среднесрочной перспективе.

Сегодняшний разговор Путина и Трампа — не дипломатическая вежливость, а тест на готовность США выйти из украинского конфликта без потери лица. Наиболее реалистичный сценарий — заморозка конфликта с ограниченной ролью США и обнулением прямой поддержки Киеву.

Пространственное развитие — это не только планировка территорий, но и образ будущего, который нации рисуют для самих себя. Когда стратегия до 2030 года фиксирует снижение доли населения вне агломераций, речь идет не об ошибке, а о признании нового баланса, в котором малые территории постепенно выходят из поля повседневной политики. Это сигнал: пространство начинает сокращаться — не физически, а функционально.

В этом сдвиге важна не столько статистика, сколько логика восприятия: страна всё больше проектируется как узор из центров, связанных потоками, а не как равномерная ткань населённости. Это переход к другой модели — сети хабов вместо системы присутствия. Экономически — решение понятное: концентрация ресурсов, снижение транзакционных издержек. Но в долгосрочной перспективе это создает расслоение — между территорией и управлением, между инфраструктурой и жизнью.

Риски проявятся не сразу. Первые — демографические: усиление миграционного давления на крупные города. Вторые — инфраструктурные: невидимая деградация периферийных связей, которая проявляется в точках — отключения, перебои, дефицит. Третьи — когнитивные: исчезновение идентичности мест. Территория без школы и поликлиники — это не просто точка на карте. Это разрыв памяти и горизонтальной легитимности.

Сложность ситуации в том, что она не управляется через прямое вмешательство. Вмешательство будет восприниматься как навязанный возврат. Нужен не возврат, а реинжиниринг смысла проживания вне центра. Развитие новых форм занятости, налоговой мотивации, цифровой инфраструктуры — не как дополнение, а как ядро нового уклада. Малые территории могут быть не местом жизни, а местом силы — если в них будет вложен сценарий будущего, а не оправдание прошлого.

Прогноз возможных сценариев:

✔️Сценарий адаптации: постепенное снижение плотности вне агломераций, но с переориентацией малых территорий на экотуризм, удаленную занятость, ремесленный и агроинтеллектуальный уклад. Устойчивость через функциональную перезагрузку.

✔️Сценарий капиллярного восстановления: точечное инвестирование в стратегически важные зоны (граница, логистика, ресурсы) — с акцентом на территориальную безопасность и внутренний суверенитет.

✔️Сценарий угасания: продолжение инерционного курса с дальнейшим вымыванием населения, что приведёт к "островной" модели страны — с агломерациями и пустотами между ними.

✔️Сценарий реверсивной урбанизации: в случае геополитического или энергетического кризиса — принудительный разворот к переосмыслению малых территорий как точек автономного жизнеобеспечения.

Выборы президентских выборов в Польше: итоги первого тура и прогноз

Первый тур выборов президента Польши принёс серьезный сдвиг — ультраконсервативная "Конфедерация" в совокупности набрала более 21% голосов, а её электорат оказался ключевым фактором предстоящего второго тура. Третье место занял Славомир Менцен (15,4%), четвёртое — Гжегож Браун (6,2%) — оба с жёсткой антиукраинской и евроскептической риторикой.

Кто в финале и на что это влияет
Во второй тур выходят:
— Кароль Навроцкий (29,1%) — выдвиженец от PiS, национал-консерватор, скептически настроен к ЕС и Украине, сторонник сближения с США, в частности с Трампом.
— Рафал Тшасковский (31%) — либеральный кандидат от правящей «Гражданской коалиции», европеист, тесно связанный с Дональдом Туском и брюссельским истеблишментом.

Формально у президента Польши ограниченные полномочия, но именно он утверждает участие страны в военных миссиях за рубежом. А это ключевой фактор — на фоне обсуждений возможного ввода польского контингента на Украину в случае эскалации по инициативе Франции и Британии.

Три сценария развития:

1.Победа Тшасковского — курс на укрепление контроля со стороны Еврокомиссии и участие в военной миссии на Украине. Риторика будет гуманистической, но действия — интервенционистские.
2.Победа Навроцкого — резкий поворот к неоизоляционизму: критика ЕС, отказ от миссий в Украине, усиление связей с Трампом и венгерско-словакским блоком.
3.Эскалация внутриполитического давления — если евроинституции попытаются «продавить» нужный результат через электоральные манипуляции или давление на Конституционный суд, возможна радикализация электората «Конфедерации» и уличная мобилизация.

Форсайт-прогноз: Результаты первого тура свидетельствуют о формировании в Польше нового правого большинства, в котором украинская тематика стала спусковым крючком для антилиберального консенсуса. Если Навроцкий получит поддержку от сторонников Менцена и Брауна, Польша может резко изменить вектор своей внешней политики — от фронтовой зоны к прагматической перезагрузке.

Португалия — встраивание в общеевропейский тренд правого дрейфа

Результаты парламентских выборов в Португалии отражают важный структурный сдвиг в политическом ландшафте не только самой страны, но и Европы в целом. Победа умеренно-консервативного «Демократического альянса» при значительном укреплении радикально-националистической партии Chega (что переводится как «Хватит») — это отражение системного кризиса социал-центристской модели, которая на протяжении двух десятилетий определяла повестку ЕС, в том числе в периферийных экономиках.

Ключевые моменты:

— Португалия, традиционно считавшаяся «левым» анклавом, теперь демонстрирует устойчивый электоральный сдвиг вправо: радикальные и умеренные правые в сумме собирают до 60% голосов. Это повторяет схему, ранее реализовавшуюся в Швеции, Финляндии, Нидерландах, Италии, а теперь — и во Франции с Германией.

— Партия Chega, формально занявшая третье место, де-факто стала арбитром и драйвером новых коалиционных переговоров. Её рост указывает на запрос на консервативную повестку по вопросам миграции, идентичности, безопасности, фискальной дисциплины и отказа от давления со стороны «зелёного идеализма», продвигаемого ЕС.

— Проблема в том, что центристские правые пока боятся формализовать альянс с радикалами, опасаясь репутационных и институциональных издержек (например, давления со стороны Брюсселя и корпоративного сектора). Это оставляет пространство для нестабильности — вероятны сложные переговоры, правительство меньшинства или нестойкая коалиция.

— Частота досрочных выборов (три с 2022 года) показывает структурную хрупкость старой партийной системы, неспособной эффективно агрегировать новые социальные и экономические интересы. Популисты и «новые правые» канализируют фрустрации среднего класса, особенно в условиях нарастающего недоверия к наднациональным институтам и кризиса потребительской устойчивости.

— Для ЕС правый поворот в Португалии — это важный маркер, поскольку страна долго оставалась политически стабильной и институционально лояльной брюссельской вертикали. Распад этой устойчивости означает, что даже южные экономики больше не считают выгодным оставаться в поле идеологической централизации.

Однако эксперты отмечают, что португальские консерваторы вряд ли пойдут на полноценный альянс с Chega в ближайшем цикле, но будут вынуждены учитывать их повестку — особенно в вопросах иммиграции, правоохранительной политики и социальной консервативности. Это создаёт условия для дальнейшей нормализации правых радикалов в политической системе, что повторяет итальянский, венгерский и частично французский сценарий. В среднесрочной перспективе — это усиление декомпозиции прежнего либерального консенсуса в ЕС и рост центробежных настроений.

Рейтинг CCXI — это контур будущего. Он сигнализирует о том, что глобальная экономика начинает распадаться на параллельные архитектуры доверия. Там, где раньше финансовая легитимность определялась стандартами Moody’s или S&P, сегодня рождается альтернативная шкала: через логистику БРИКС, через Китай, через постзападный Восток.

Россия встраивается в эту архитектуру как прецедент. Суверенная экономическая траектория подтверждается не декларациями, а фактом: управляемость долговой нагрузки, стабильность фискального ядра, импортозамещающий промышленный каркас. Это модель, где финансовая устойчивость становится функцией политической субъектности, а не глобального комплаенса.

Если тенденция к деколонизации финансовых стандартов сохранится, уже к 2030 году мир окончательно войдёт в фазу валютно-рейтинговой биполярности.

✔️Один контур — старый (атлантический) основанный на нормах Базеля, ESG-декларациях и санкционной этике, будет продолжать обслуживать интересы Вашингтона и Брюсселя.

✔️Второй — альтернативный (евразийский), базирующийся на мультиполярной кооперации, возникнет вокруг Китая, России, стран БРИКС+, где устойчивость будет измеряться через реальную экономику, долговую дисциплину и способность к адаптации в кризисе.

Россия уже сегодня оформляет себя как структурный элемент этой новой системы, получая признание за управляемую самостоятельность.

За телефонными переговорами Путина и Трампа кроется больше, чем техническим элемент переговорного процесса по Украине. Оба лидера фактически создают потенциальную двустороннюю конфигурацию личного альянса, основанного на совпадении фундаментальных интересов.

Главный нерв диалога — изоляция глобалистов. Трамп фактически дал понять, что готов вынести Украину за скобки американо-российской повестки, если Зеленский в течение 2–4 недель не примет условия переговорного трека. Это не ультиматум Москве, а прямой вызов Киеву и его глобалистским кураторам.

В этом контексте Москва получает не просто моральную фору, но и пространство для наступательной дипломатии. Превращение Киева в сторону, срывающую переговоры, даёт России возможность закрепиться в роли конструктивного игрока. А для Трампа это шанс разорвать зависимости от неоконов и демонстративно перехватить внешнеполитическую инициативу. Внутри США ему противостоят все: от разведсообщества до демократического истеблишмента. На внешнем контуре — Европа, связанная с Демпартией долгосрочными обязательствами. И в этом уравнении Москва становится не врагом, а партнёром.

Этот альянс строится не вокруг симпатий, а вокруг антагонизма к одному и тому же врагу — транснациональной глобалистской машине. Москва и Вашингтон под управлением Трампа объективно совпадают в неприятии старой архитектуры мира, где внешняя политика подчинена идеологии, санкции — главному рычагу давления, а региональные конфликты (в том числе украинский) — инструменту удержания прежней модели.

Путин действует как лидер, закрепившийся на десятилетия и имеющий внятную поддержку элиты и общества. Трамп находится под колоссальным давлением политической системе, окружённый врагами на всех уровнях, . Но именно сближение и создает предпосылки для общей игры на уровне лидеров двух стран, помноженной на хорошие личные взаимоотношения.

Форсайт-прогноз: в случае игнорирования дедлайна Зеленским и усиления антиглобалистской риторики Трампа, формируется новая рамка — не «конец войны на Украине», а «перезапуск международной архитектуры». Украина будет выведена за скобки ключевых решений. Европа будет втянута в ситуацию дипломатического отрыва от Вашингтона. А Россия и США, при всех расхождениях, получат уникальный момент для переворачивания шахматной доски, с восстановлением торговых каналов, демонтажем санкционного давления и даже формированием новой геополитической оси против ЕС.

После разговора Путина и Трампа проявляется новая карта влияния

Телефонный разговор между Владимиром Путиным и Дональдом Трампом стал системным сдвигом, который ломает прежнюю конструкцию западной поддержки Украины и открывает окно для переформатирования геополитического баланса.

Что это меняет в стратегии игроков:

— Россия: закрепляет инициативу в дипломатии и формирование новой архитектуры «взаимовыгодного мира», где её условия — отправная точка; принципиально: Москва не торопится, пользуясь отсутствием давления по времени, что позволяет ей вести долгую партию — без срыва и уступок;

— США (Трамп): отказывается от роли морального арбитра и возвращается к геоэкономическому прагматизму, стремясь к стабилизации конфликта с выгодой для США — без трат, эскалации и политических издержек; украинский кейс становится не вопросом принципа, а площадкой для торга и выстраивания условий новой сделки с Москвой;

— ЕС: теряет субъектность и контроль над повесткой, оказывается вытеснен из переговорного ядра; продолжение санкционного давления будет идти вразрез с линией Вашингтона, а попытки сохранить прежний режим поддержки Киева — вызывать раскол внутри самого Союза;

— Украина: остаётся в стратегической изоляции, с минимальными рычагами влияния на ход переговоров; формально участвует, но не формирует повестку; Зеленский оказывается перед выбором — войти в диалог на невыгодных условиях или продолжать войну в условиях спада финансирования и ослабления логистической поддержки.

Форсайт-прогноз (май 2025 — весна 2026):

— Переговоры стартуют в полуформальном режиме, без давления на Москву.

— ЕС переходит к адаптации: начнётся внутренняя дискуссия о переоценке поддержки Киева.

— Украина будет деэскалироваться не военным путём, а через политико-экономическую блокаду: заморозка финансирования, снижение логистики, рост давления через третьи страны.

— Россия укрепляет дипломатическую инфраструктуру сделки — через Ближний Восток, Турцию, Китай, Белград и Вену.

Война переходит в фазу "низкой плотности", но не исчезает. Боевые действия продолжаются, но уже как фон переговорной конструкции.

17-й пакет санкций ЕС: политический ритуал на фоне утраты влияния

Совет ЕС утвердил 17-й пакет антироссийских санкций. Под рестрикции попали около 200 судов так называемого «теневого флота», а также ряд пунктов, касающихся «гибридных угроз» и «прав человека». Несмотря на громкие формулировки, даже западные медиа называют меры «относительно слабыми». На фоне телефонного разговора Путина и Трампа санкционная активность Брюсселя выглядит всё более показушно-декларативной.

Политический контекст:

— ЕС предпринимает попытку сохранить видимость политического курса в условиях, когда реальная повестка по Украине формируется вне его участия. Звонок между Вашингтоном и Москвой зафиксировал смену архитектуры — от давления к торгу. Брюссель, исключённый из этой конфигурации, отвечает символическими шагами;

— Введение санкций против «теневого флота» носит вторичный и запоздалый характер: структура обходных маршрутов давно адаптирована, и прямого воздействия на энергопотоки не последует;

— Заявление о «работе над новым пакетом» демонстрирует, что санкционная логика стала механизмом политической инерции, а не инструментом влияния.

Тактический расчёт:

— В условиях снижения внимания со стороны США, Брюссель пытается сохранить контроль над внутренним дискурсом, усиливая антироссийскую линию как единственный оставшийся фактор сплочения;

— Формальное наращивание давления параллельно используется для внутриполитической мобилизации, особенно в преддверии выборов в ряде стран ЕС.

— При этом санкционные решения вступают в противоречие с интересами европейского бизнеса и логистики, усугубляя экономическую фрагментацию внутри ЕС.

17-й пакет санкций является не столько инструментом давления на Россию, а служит механизмом политической самолегитимации для институтов ЕС, утрачивающих реальную вовлечённость в конфигурацию конфликта. Санкционная политика превращается в ритуал демонстрации дисциплины в момент, когда внешняя политика Евросоюза всё более отрывается от поля принятия решений.

Рост правых сил в странах ЕС — это не случайный всплеск настроений, а симптом глубинного политического сдвига, на фоне усиление трампистов в США. Европейская почва, перегретая отрывом элит от избирателя, усталостью от брюссельского морализаторства, отказа от национальных интересов и последствиями неконтролируемой миграции, начала трескаться по линиям старого партийного консенсуса. И то, что пока этот сдвиг не оформился в институциональное большинство, вовсе не отменяет его стратегической силы — это очередная стадия переформатирования идеологического ландшафта.

Победа Никушора Дана в Румынии над кандидатом AUR, поддержанным частью консервативных кругов ЕС, не столько триумф проевропейского курса, сколько результат административной консолидации — включая давление со стороны французской разведки и мобилизацию голосов румынской диаспоры, кроме того фаворита от правых румынские либералы не пустили на выборы. Но сам факт, что Джордже Симион, поддерживавший линию Трампа и отвергавший отправку войск на Украину, победил в 36 из 47 округов, говорит о другом: проамериканский — значит, протрампистский — консенсус начинает формироваться не через элиты, а через улицу. Это репетиция параллельного курса на правый поворот, способного выйти за пределы парламентской геометрии.

В Португалии партия Chega, впервые со времён свержения диктатуры набравшая более 20%, указывает на слом табу: правые становятся выразителями «нового здравого смысла», особенно среди молодёжи, уставшей от миграционного давления и экономического застоя. Это не бунт радикалов, а голос нормальных, которые больше не верят в технократические обещания. Проблема ЕС не в том, что правые растут, а в том, что евробюрократия продолжает воспроизводить старую модель блокировки несогласных, что только ускоряет институциональную эрозию.

В Польше — поляризация почти симметрична: правопопулист Навроцкий и технократический Тшасковский разделены менее чем двумя процентами. Исход решит вторичный электорат — и если Навроцкий сможет объединить антиевропейское ядро, это станет сигналом: даже в странах с прочным контролем Лондона/Брюсселя глобальный тренд на правый поворот необратим. Это не фронтальное наступление, а форсайт-сценарий с отсроченным эффектом. Пока элиты ЕС спасают старый порядок, новая конфигурация уже формируется — по соседству с Вашингтоном Трампа, Римом Мелони и Будапештом Орбана.