Forwarded from зелёный человек
⠀
Сегодня, в мире атомизированной вселенной, в атомизированных обществах, где атомизированные личности стали разрозненными частицами, отсутствует гармония. Всё распалось, и мы пытаемся как-то собрать их в своем сознании, воссоединить, но у нас на это не хватает сил, мы просто не успеваем. Потому что процессы, механизмы, системы, интересы, основные концепции и тенденции, созданные современным капитализмом и гипермодерностью, снова и снова дробят нас на части. Одна система превращает нас в покупателей, другая — в статистические данные, третья — в машины, стремящиеся к наслаждению, четвёртая — в субъект искусственного интеллекта. И так до бесконечности. С развитием технологий и ростом технологических возможностей процесс атомизации человека становится всё глубже.
(İbrahim Kalın. Anlam ve özgürlük)
⠀
Сегодня, в мире атомизированной вселенной, в атомизированных обществах, где атомизированные личности стали разрозненными частицами, отсутствует гармония. Всё распалось, и мы пытаемся как-то собрать их в своем сознании, воссоединить, но у нас на это не хватает сил, мы просто не успеваем. Потому что процессы, механизмы, системы, интересы, основные концепции и тенденции, созданные современным капитализмом и гипермодерностью, снова и снова дробят нас на части. Одна система превращает нас в покупателей, другая — в статистические данные, третья — в машины, стремящиеся к наслаждению, четвёртая — в субъект искусственного интеллекта. И так до бесконечности. С развитием технологий и ростом технологических возможностей процесс атомизации человека становится всё глубже.
(İbrahim Kalın. Anlam ve özgürlük)
⠀
ГАЕРЫ
Для радости толпы, циничной, плотоядной,
Пусть льет, кто хочет, кровь своих сердечных ран,
Как зверь, что на цепи под шумный барабан
И пляшет, и рычит в пыли арены смрадной.
Чтоб взор толпы на миг зажегся, дик и пьян,
Чтоб жалость вызвать в ней иль хохот кровожадный,
Кто хочет, пусть с себя срывает беспощадно
Покров стыда и страсти трепетный туман.
Я, гордый и немой, без славы в гроб зарытый,
Хочу лежать в земле, навек людьми забытый,
Но тайных мук своих не вынесу на торг,
И освистать не дам свой пламенный восторг,
И не пойду плясать на пошлые подмостки,
Как женщины продажные иль гаер плоский.
(Charles Leconte de Lisle)
Пер. Евгений Деген
Для радости толпы, циничной, плотоядной,
Пусть льет, кто хочет, кровь своих сердечных ран,
Как зверь, что на цепи под шумный барабан
И пляшет, и рычит в пыли арены смрадной.
Чтоб взор толпы на миг зажегся, дик и пьян,
Чтоб жалость вызвать в ней иль хохот кровожадный,
Кто хочет, пусть с себя срывает беспощадно
Покров стыда и страсти трепетный туман.
Я, гордый и немой, без славы в гроб зарытый,
Хочу лежать в земле, навек людьми забытый,
Но тайных мук своих не вынесу на торг,
И освистать не дам свой пламенный восторг,
И не пойду плясать на пошлые подмостки,
Как женщины продажные иль гаер плоский.
(Charles Leconte de Lisle)
Пер. Евгений Деген
М. Мамардашвили констатирует в XX веке «антропологическую катастрофу», приводящую к замене картезианского субъекта — одномерным человеком Г. Маркузе. Он пишет: «...весь смысл и дух декартовской философии <состоит в следующем> : я есть вещь, но — мыслящая. Как вещь я состою из тела и души. И как таковая занимаю место в непрерывной причинной цепи, которая охватывает весь мир, включая в себя все существа этого мира. Но я мыслящая вещь и поэтому могу выскочить из этой цепи. Иными словами, Декарт вводит такое определение мышления, сознания, которое стоит вне различения материи и сознания, души и тела, материи и мышления». Таким образом, благодаря этой возможности к трансценденции человек способен выходить за пределы своих инстинктов, аффектов и сиюминутных импульсов, и — попадать в некий подлинный режим переживания бытия, в некий онтологический режим, не исчерпывающийся механическим мышлением. Напротив, человек, утрачивающий доступ к этому модусу, утрачивает специфически человеческое в себе, и растворяется среди мира «имитаций жизни». Это обстоятельство обуславливает его некритичное отношение к собственной практике, к самому себе, его нерефлексивность и — как следствие — утрату контроля над происходящим вокруг.
(Мария Рахманинова. Генеалогия экологического кризиса: проблема антропоцентризма как вектора западноевропейской рациональности)
(Мария Рахманинова. Генеалогия экологического кризиса: проблема антропоцентризма как вектора западноевропейской рациональности)
ЧАСЫ
Как верный товарищ — со мною часы,
Со мною — часы золотые.
Кладу на неверные жизни весы
Свой жребий впервые, впервые!
Любовно и нежно часы берегу —
Старинный подарок от деда.
Когда я бросаюсь навстречу врагу,
Часы отбивают: победа!
На крышке чеканные есть вензеля
И ангел из бледной эмали.
И тикают часики: наша земля
Томится в слезах и печали!..
Не правда ли, сладко всегда сознавать,
Что в них есть родного частицы:
Изба у опушки, любимая мать
И чьи-то густые ресницы!..
Когда я в росе на поляне лежу
И голову давит котомка, —
Часы золотые в тиши завожу,
И часики тикают громко.
С поблекшею астрою шепчется мак,
И бледно луны покрывало.
А часики милые: так, мол, и так:
Все было и все миновало!..
Но будет, ведь будет! Мы молоды все!
Домой возвратимся — поверьте!
И с астрами шепчутся маки в росе
О счастье, о жизни, о смерти...
Вот стрелка большая дошла до пяти,
И брезжит заря на востоке.
Вставайте, товарищи! Скоро идти!
Все вместе — и все одиноки!..
У каждого тяжкая дума лежит,
Так хочется радости жадно!
А часики тикают. Время бежит.
О, время бежит беспощадно!
...Вдали голубой показался дымок.
За выстрелом — мига короче —
С поблекнувшей астры упал лепесток
На кровью залитые очи!..
Зловеще судьба наклонила весы —
И замерло сердце в надежде!
Рукой коченевшей сжимал он часы,
А маятник тикал, как прежде!..
1914-1915
(Аминад Дон-Аминадо Шполянский. Песни войны)
Иллюстрация: Неизвестный автор. Убитый солдат, 1914-1917
Как верный товарищ — со мною часы,
Со мною — часы золотые.
Кладу на неверные жизни весы
Свой жребий впервые, впервые!
Любовно и нежно часы берегу —
Старинный подарок от деда.
Когда я бросаюсь навстречу врагу,
Часы отбивают: победа!
На крышке чеканные есть вензеля
И ангел из бледной эмали.
И тикают часики: наша земля
Томится в слезах и печали!..
Не правда ли, сладко всегда сознавать,
Что в них есть родного частицы:
Изба у опушки, любимая мать
И чьи-то густые ресницы!..
Когда я в росе на поляне лежу
И голову давит котомка, —
Часы золотые в тиши завожу,
И часики тикают громко.
С поблекшею астрою шепчется мак,
И бледно луны покрывало.
А часики милые: так, мол, и так:
Все было и все миновало!..
Но будет, ведь будет! Мы молоды все!
Домой возвратимся — поверьте!
И с астрами шепчутся маки в росе
О счастье, о жизни, о смерти...
Вот стрелка большая дошла до пяти,
И брезжит заря на востоке.
Вставайте, товарищи! Скоро идти!
Все вместе — и все одиноки!..
У каждого тяжкая дума лежит,
Так хочется радости жадно!
А часики тикают. Время бежит.
О, время бежит беспощадно!
...Вдали голубой показался дымок.
За выстрелом — мига короче —
С поблекнувшей астры упал лепесток
На кровью залитые очи!..
Зловеще судьба наклонила весы —
И замерло сердце в надежде!
Рукой коченевшей сжимал он часы,
А маятник тикал, как прежде!..
1914-1915
(Аминад Дон-Аминадо Шполянский. Песни войны)
Иллюстрация: Неизвестный автор. Убитый солдат, 1914-1917
И вдруг ситуации, раскручивавшиеся целые годы, стягиваются в одну-единственную сцену конкретной действительности. Тогда то, что прежде происходило в течение недель и месяцев, повторяется в считанные мгновения; все кажется знакомым, только вот непонятно — откуда: изменение ритма и длительности происходящего не дает осознать этого. Но после, когда сцена завершилась, сразу приходит облегчение и становится видна жуткая компактность разыгравшегося: за один или два часа перед тобой пролетели годы; годы, памятные до подробностей, потому что в них было много боли. Не исключено, что вообще только так и можно освободиться от выстраданного и, быть может, именно здесь берет свое начало драма.
(Elias Canetti. Die Provinz des Menschen Aufzeichnungen 1942-1972 / 1948)
(Elias Canetti. Die Provinz des Menschen Aufzeichnungen 1942-1972 / 1948)
что нужно тебе? одно дерево один дом чтоб
постичь как велика как мала жизнь человека
как велика как мала она когда смотришь на крону
и теряешься в пышном великолепии зелени
как велика как мала думаешь ты как коротка
твоя жизнь в сравнении с жизнью деревьев
тебе нужно одно дерево тебе нужен один дом
не для себя одного но лишь угол лишь крышу
чтоб сидеть чтоб думать чтоб спать чтоб мечтать
чтоб писать чтоб молчать чтобы видеть друга
звёзды траву цветок небо
(Friederike Mayröcker)
Пер. Ал Пантелят
Иллюстрация: Андрей Тарковский. Polaroid
постичь как велика как мала жизнь человека
как велика как мала она когда смотришь на крону
и теряешься в пышном великолепии зелени
как велика как мала думаешь ты как коротка
твоя жизнь в сравнении с жизнью деревьев
тебе нужно одно дерево тебе нужен один дом
не для себя одного но лишь угол лишь крышу
чтоб сидеть чтоб думать чтоб спать чтоб мечтать
чтоб писать чтоб молчать чтобы видеть друга
звёзды траву цветок небо
(Friederike Mayröcker)
Пер. Ал Пантелят
Иллюстрация: Андрей Тарковский. Polaroid
Одни мысли подобны растущим деревьям, другие — убегающим в глубину колодцам, третьи — обглоданным костям. Но есть мысли — словно прохладные белые ладони из темноты... прикоснутся к горячей щеке — и исчезнут. Всегда внезапно, всегда неожиданно: появятся, прикоснутся, исчезнут.
(Борис Останин. Пунктиры / 1974)
(Борис Останин. Пунктиры / 1974)
как мощи не перемещай
по кущам не скачи
мути заманивай мельчай
переходи на только чай
дичай в немой ночи
перебивай и тьму и мгу
и сам себе не рад
очнувшись через не могу
ищи в зачуханном мозгу
искомое стократ
и береди и городи
потешный огород
ряди про то что впереди
удачу в омуте уди
воды набравши в рот
не согревает рта вода
и грядки в сорняках
во глубине всего труда
мальковых страхов чехарда
удилище в руках
пока не станет голова
кругами по воде
и рыба омутом жива
прилежно выучит слова
никто никак нигде
(Сергей Попов)
по кущам не скачи
мути заманивай мельчай
переходи на только чай
дичай в немой ночи
перебивай и тьму и мгу
и сам себе не рад
очнувшись через не могу
ищи в зачуханном мозгу
искомое стократ
и береди и городи
потешный огород
ряди про то что впереди
удачу в омуте уди
воды набравши в рот
не согревает рта вода
и грядки в сорняках
во глубине всего труда
мальковых страхов чехарда
удилище в руках
пока не станет голова
кругами по воде
и рыба омутом жива
прилежно выучит слова
никто никак нигде
(Сергей Попов)
Какой жалкий, какой обобранный человек Адин двоюродный брат! Ему нет и сорока, но выглядит он на все пятьдесят. Лицо в глубоких и добрых пёсьих складках. Усталые, взболтанные глаза. Мечтает об отдыхе, но сам не верит, что в нем еще сохранилась сила отдыхать. С гордостью говорит, что у него «идеальный организм», если бы не склероз мозга — и это в сорок-то лет! Курит по пятьдесят-шестьдесят папирос в день и, как всякий слабый, безнадежно конченный человек, похваляется: вчера ночью выкурил всего десяток! Работает в Туве, где остро континентальный климат: зимой холоднее, чем в Верхоянске, летом жарче, чем на Кавказе. Глух на одно ухо в результате небольшого мозгового кровоизлияния. Пьет здесь в Москве каждый день, понемногу, больше портвейн — стаканчика три-четыре. «Это,— говорит,— пока я в Москве, а в санатории пить ни капли не буду. Только спать, гулять, принимать хвойные ванны, читать, дышать морским воздухом. Вернусь как огурчик».
Нет, Алик, никакой морской воздух уже не прочистит ваши проникотиненные легкие, а книги недоступны вашему обизвествленному мозгу. Вы скоро умрете. Вообще, все скоро умрут, и старые, и молодые, мир станет очень просторным.
(Юрий Нагибин. Дневник / 1954)
Нет, Алик, никакой морской воздух уже не прочистит ваши проникотиненные легкие, а книги недоступны вашему обизвествленному мозгу. Вы скоро умрете. Вообще, все скоро умрут, и старые, и молодые, мир станет очень просторным.
(Юрий Нагибин. Дневник / 1954)
СОЛНЦЕ
Снова и снова уходит за Холм наше желтое солнце.
Прекрасны лес, зверь туманный,
человек – охотник или быть может пастух.
В зеленом пруду розовато мерцает рыба.
Под небом округлым
рыбак в голубеющей лодке неслышно скользит.
Неспешно здесь зреют и лозы, и жито.
Но клонится день в тишине,
и являются зло и добро.
Когда же ночь наступает,
осторожно Странник свои поднимает тяжелые веки;
солнце из черной бездны хлещет в упор.
(Georg Trakl)
Пер. Николай Болдырев-Северский
Снова и снова уходит за Холм наше желтое солнце.
Прекрасны лес, зверь туманный,
человек – охотник или быть может пастух.
В зеленом пруду розовато мерцает рыба.
Под небом округлым
рыбак в голубеющей лодке неслышно скользит.
Неспешно здесь зреют и лозы, и жито.
Но клонится день в тишине,
и являются зло и добро.
Когда же ночь наступает,
осторожно Странник свои поднимает тяжелые веки;
солнце из черной бездны хлещет в упор.
(Georg Trakl)
Пер. Николай Болдырев-Северский
«ЛИЧНЫЙ КОНТАКТ — ЕДИНСТВЕННЫЙ, ОБОГОЩАЮЩИЙ И ПЛОДОТВОРНЫЙ — ИСЧЕЗАЕТ ИЗ ЖИЗНИ»
Воскресенье. Утром на службе в церкви. Отличная проповедь. Здешний настоятель из аристократической испанской семьи обладает культурой, которой я всегда завидую, когда сталкиваюсь с французским духовенством. Смелые и сильные проповеди, безусловно, антитоталитарные. Великолепный стиль, точность и умение сказать о множестве вещей, не произнося их вслух, пригвоздили не только меня, но и всех прихожан. <...>
Потом слушаю радио — вальсы Штрауса. Мне интересно, действительно ли все изобретения в области телекоммуникаций по-настоящему обогащают жизнь. Казалось бы, обогащают, в действительности — лишь разнообразят. Я особенно чувствую это здесь, после глубокого потрясения от утренней проповеди. Я четко вижу парадокс нашего времени: чем больше техника облегчает людям контакты, сближая континенты и отдельных людей, постоянно совершенствуя средства общения на расстоянии, тем слабее становится это общение, тем более чужими становятся люди друг другу. Личный контакт — единственный, обогащающий и плодотворный — исчезает из жизни. Сегодня на каждом шагу между людьми встает Вещь, предмет. Связаны целые континенты, но чувство отчужденности нарастает, сам человек становится предметом. Личность, субъект исчезают.
(Andrzej Bobkowski. Szkice piórkiem, Francja 1940–1944 / 8.8.1943)
Иллюстрация: Andrzej Bobkowski z bratem Janem Birtusem i jego dziećmi
Воскресенье. Утром на службе в церкви. Отличная проповедь. Здешний настоятель из аристократической испанской семьи обладает культурой, которой я всегда завидую, когда сталкиваюсь с французским духовенством. Смелые и сильные проповеди, безусловно, антитоталитарные. Великолепный стиль, точность и умение сказать о множестве вещей, не произнося их вслух, пригвоздили не только меня, но и всех прихожан. <...>
Потом слушаю радио — вальсы Штрауса. Мне интересно, действительно ли все изобретения в области телекоммуникаций по-настоящему обогащают жизнь. Казалось бы, обогащают, в действительности — лишь разнообразят. Я особенно чувствую это здесь, после глубокого потрясения от утренней проповеди. Я четко вижу парадокс нашего времени: чем больше техника облегчает людям контакты, сближая континенты и отдельных людей, постоянно совершенствуя средства общения на расстоянии, тем слабее становится это общение, тем более чужими становятся люди друг другу. Личный контакт — единственный, обогащающий и плодотворный — исчезает из жизни. Сегодня на каждом шагу между людьми встает Вещь, предмет. Связаны целые континенты, но чувство отчужденности нарастает, сам человек становится предметом. Личность, субъект исчезают.
(Andrzej Bobkowski. Szkice piórkiem, Francja 1940–1944 / 8.8.1943)
Иллюстрация: Andrzej Bobkowski z bratem Janem Birtusem i jego dziećmi
Холодное презрение небес
Дороже мне, чем лицемеров жалость.
Я говорю: «Пока еще я здесь.
Пока с землею тело не смешалось.
Пока глаза наивные глядят,
Сияя блеском неподкупным, серым,
И губы нежно впитывают яд
Моей последней сиротливой веры,
И руки гладят кошек и собак,
Цветы срывают, вышивают, пишут,
И голова склоняется во мрак,
Как будто только им безумцы дышат...»
Слабеют ноги. Голубой каблук
Вонзается в заждавшуюся землю.
И бабочки полет, и грома звук
Я, как единое, торжественно приемлю .
(Нина Грачева)
Дороже мне, чем лицемеров жалость.
Я говорю: «Пока еще я здесь.
Пока с землею тело не смешалось.
Пока глаза наивные глядят,
Сияя блеском неподкупным, серым,
И губы нежно впитывают яд
Моей последней сиротливой веры,
И руки гладят кошек и собак,
Цветы срывают, вышивают, пишут,
И голова склоняется во мрак,
Как будто только им безумцы дышат...»
Слабеют ноги. Голубой каблук
Вонзается в заждавшуюся землю.
И бабочки полет, и грома звук
Я, как единое, торжественно приемлю .
(Нина Грачева)
Forwarded from чб
То есть вы все смирились с тем, что мы живём в 2025 году? Кто-нибудь вообще всерьёз рассчитывал дожить досюда?
Когда движешься по течению, ныряя и выплывая из молочной воды времени, не успеваешь порой открыть глаза, в которые норовит вода с повисшей на лбу кисточки чёлки, а потому не замечаешь, что всё меняется со страшной скоростью: на моих глазах, или, точнее, в моих руках, средства связи эволюционировали от родительского «Сименса» А-35 с забавной антеннкой на башке, который как-то выпал из отцовского кармана и едва не был съеден псом Тузиком, спутавшим новейшую мобилку с костью, — до шестнадцатого айфона — его мне на днях показывал дорогой приятель, и этот смартфон, насколько я понял, дарует своему счастливому владельцу доступ к трансгрессии и анимагии. Удивительное дело!
Скайп уже почитается за древний сталактит, затвердевший в самом мрачном углу нашей платоновской pro max пещерки. Вы с ума сошли? Скайп — это же фантастика какая-то! Ты видишь и слышишь другого человека в другой точке мира! Даже почти чуешь его несвежее дыхание, пускай немного тормозит сеть, но он даже может спеть тебе песню. Вы ничего не перепутали?
Я это к тому, что если всё-таки немного остановиться и оглянуться, то можно маленько обалдеть с того, что развитие технологий и не вздумало остановиться на каких-то там (!) скайпе и электромобилях. А лично мне в какой-то момент казалось, что у этого процесса есть некий предел, проход за который вероятен настолько же, насколько вероятно создание машины времени, которую в классическом виде, очевидно, там в будущем так и не изобрели.
Однако вот прибьёшься к берегу, уцепишься за корягу, изодрав себе все члены, дышишь хрипло и видишь: искусственный интеллект — ещё вчера деревянный тупица уровня Акинатора, а сегодня — отменяет тьму криэйторов, и без того, надо сказать, более-менее бессмысленных. Но в том будто бы и штука…
Я посмотрел видео Гриши Мастридера (он же автор популярного некогда канала «Книжный чел»), знаменосца всех этих ваших биохакингов, в котором он рассказывает, как заменил 25 сотрудников на ИИ. Дело в том, что все эти фантомные сотрудники — это обслуга производства контента, конечно, разной степени важности и необходимости (я знаю, о чём говорю, — когда-то я работал транскрибатором). А те, чья профессия действительно важна и существенна — типа сценаристов и врачей — ИИ (по крайней мере, пока) не заменил, это лишь желаемое за действительное. Получается, искусственный интеллект используется первостепенно для обслуживания того, без чего и так прекрасно жить можно?
Но это всё моё уже задним числом глубоко бумерское, тьфу-тьфу, поплёвывание. ИИ уже может такое, что скоро не будут нужны ни мама с папой, ни более древние предки. Пока это всё практически бесполезно и способно лишь удивлять (хотя, думаю, что эта функция психики доживает последнюю декаду) и вводить в заблуждение. В совокуплении два этих ощущения рождают дурное смятение, которое по мере отрезвления превращается в религиозную ярость.
Мы сэкономим время — и куда мы его употребим, сэкономленное? Наверное, туда же, куда употребили время, сэкономленное с помощью машин и самолётов? Туда же, куда употребили годы — годы! — сэкономленные с помощью всех чудес прогресса, всех видов компьютеров и смартфонов? Они же для этого нужны, да? Чтобы экономить время же?
Мне бы, ей-богу, не хотелось потратить всё время в бессильных попытках его же сэкономить. Скажи мне, кто твой друг…
Я не могу создать изображение с насилием/ненавистью
Моя цель — помогать, но я могу ошибаться
Мой ответ основан на шаблонах в данных, а не на личном опыте
Этот ответ сгенерирован автоматически и может содержать неточности
Я стремлюсь быть полезным, безопасным и доброжелательным
Извините, но я не могу поддерживать разговоры с использованием нецензурной лексики или оскорбительных выражений
Я не имею собственного мнения по этому вопросу
Я не испытываю эмоций, но могу их симулировать
Когда движешься по течению, ныряя и выплывая из молочной воды времени, не успеваешь порой открыть глаза, в которые норовит вода с повисшей на лбу кисточки чёлки, а потому не замечаешь, что всё меняется со страшной скоростью: на моих глазах, или, точнее, в моих руках, средства связи эволюционировали от родительского «Сименса» А-35 с забавной антеннкой на башке, который как-то выпал из отцовского кармана и едва не был съеден псом Тузиком, спутавшим новейшую мобилку с костью, — до шестнадцатого айфона — его мне на днях показывал дорогой приятель, и этот смартфон, насколько я понял, дарует своему счастливому владельцу доступ к трансгрессии и анимагии. Удивительное дело!
Скайп уже почитается за древний сталактит, затвердевший в самом мрачном углу нашей платоновской pro max пещерки. Вы с ума сошли? Скайп — это же фантастика какая-то! Ты видишь и слышишь другого человека в другой точке мира! Даже почти чуешь его несвежее дыхание, пускай немного тормозит сеть, но он даже может спеть тебе песню. Вы ничего не перепутали?
Я это к тому, что если всё-таки немного остановиться и оглянуться, то можно маленько обалдеть с того, что развитие технологий и не вздумало остановиться на каких-то там (!) скайпе и электромобилях. А лично мне в какой-то момент казалось, что у этого процесса есть некий предел, проход за который вероятен настолько же, насколько вероятно создание машины времени, которую в классическом виде, очевидно, там в будущем так и не изобрели.
Однако вот прибьёшься к берегу, уцепишься за корягу, изодрав себе все члены, дышишь хрипло и видишь: искусственный интеллект — ещё вчера деревянный тупица уровня Акинатора, а сегодня — отменяет тьму криэйторов, и без того, надо сказать, более-менее бессмысленных. Но в том будто бы и штука…
Я посмотрел видео Гриши Мастридера (он же автор популярного некогда канала «Книжный чел»), знаменосца всех этих ваших биохакингов, в котором он рассказывает, как заменил 25 сотрудников на ИИ. Дело в том, что все эти фантомные сотрудники — это обслуга производства контента, конечно, разной степени важности и необходимости (я знаю, о чём говорю, — когда-то я работал транскрибатором). А те, чья профессия действительно важна и существенна — типа сценаристов и врачей — ИИ (по крайней мере, пока) не заменил, это лишь желаемое за действительное. Получается, искусственный интеллект используется первостепенно для обслуживания того, без чего и так прекрасно жить можно?
Но это всё моё уже задним числом глубоко бумерское, тьфу-тьфу, поплёвывание. ИИ уже может такое, что скоро не будут нужны ни мама с папой, ни более древние предки. Пока это всё практически бесполезно и способно лишь удивлять (хотя, думаю, что эта функция психики доживает последнюю декаду) и вводить в заблуждение. В совокуплении два этих ощущения рождают дурное смятение, которое по мере отрезвления превращается в религиозную ярость.
Мы сэкономим время — и куда мы его употребим, сэкономленное? Наверное, туда же, куда употребили время, сэкономленное с помощью машин и самолётов? Туда же, куда употребили годы — годы! — сэкономленные с помощью всех чудес прогресса, всех видов компьютеров и смартфонов? Они же для этого нужны, да? Чтобы экономить время же?
Мне бы, ей-богу, не хотелось потратить всё время в бессильных попытках его же сэкономить. Скажи мне, кто твой друг…
Я не могу создать изображение с насилием/ненавистью
Моя цель — помогать, но я могу ошибаться
Мой ответ основан на шаблонах в данных, а не на личном опыте
Этот ответ сгенерирован автоматически и может содержать неточности
Я стремлюсь быть полезным, безопасным и доброжелательным
Извините, но я не могу поддерживать разговоры с использованием нецензурной лексики или оскорбительных выражений
Я не имею собственного мнения по этому вопросу
Я не испытываю эмоций, но могу их симулировать
Любой современный социум — вампир. И любой — не вечен, в отличие от вашей личности, которая, я верю, может вечность обрести. Социумы, ориентированные на вывод в вечность личностей, которые их составляли, давно ликвидированы. А пришедшие на их руины, паразитируя на своей чисто материальной долговечности по сравнению с вашей конкретной земной жизнью, навязывают вам стратегии и мировоззрение, за счёт которых они могут подчинять вас и переводить в режим личностного небытия, ещё до факта физической смерти. А он (социум) живёт и будет жить смертью вашей личности.
(Дмитрий Тараторин)
Иллюстрация: Zhang MinJie. Stage series № 3, 2015
(Дмитрий Тараторин)
Иллюстрация: Zhang MinJie. Stage series № 3, 2015
В САДУ МАТЕРИ
В саду матери
сгребаю граблями звезды,
что облетели, пока меня не было.
Стоит теплая ночь, мои члены
сливаются с плотью растений,
цветов и листьев,
криком дрозда, станка ткацкого стуком.
В саду матери
босыми ногами ступаю на головы змей,
что заглядывают в ржавые двери,
языками пылая.
(Thomas Bernhard)
Пер. Вера Котелевская
В саду матери
сгребаю граблями звезды,
что облетели, пока меня не было.
Стоит теплая ночь, мои члены
сливаются с плотью растений,
цветов и листьев,
криком дрозда, станка ткацкого стуком.
В саду матери
босыми ногами ступаю на головы змей,
что заглядывают в ржавые двери,
языками пылая.
(Thomas Bernhard)
Пер. Вера Котелевская
Как затонувший пироскаф,
Осевший на корму,
Осиротевший книжный шкаф
Не нужен никому.
Вокруг насельники среды
Снуют туда-сюда,
Не отвлекаясь на плоды
Таланта и труда.
О, как близки и вместе с тем
Ужасно далеки
Их руки-ноги всех систем,
Хвосты и плавники.
А мы глядим за край небес,
Куда в урочный миг
Всем суждено явиться без
Своих любимых книг.
(Марк Вейцман)
Иллюстрация: John Frederick Peto. Old Books on a Shelf
Осевший на корму,
Осиротевший книжный шкаф
Не нужен никому.
Вокруг насельники среды
Снуют туда-сюда,
Не отвлекаясь на плоды
Таланта и труда.
О, как близки и вместе с тем
Ужасно далеки
Их руки-ноги всех систем,
Хвосты и плавники.
А мы глядим за край небес,
Куда в урочный миг
Всем суждено явиться без
Своих любимых книг.
(Марк Вейцман)
Иллюстрация: John Frederick Peto. Old Books on a Shelf
