Последние недели интернет полнится текстами о «продуктивных» способах прожить карантин и выйти из него абсолютно другим человеком, получить букет новых навыков, у нас же освободилась проооооорва времени, не провороньте возможность стать еще лучше. И когда все закончится, якобы буду не я, а такая инновационная модель: красивый дизайн, пакет новых фич, устраненные баги, с четким планом на жизнь, неумолимо ориентированная на успех в новых условиях. Реально, как грибы после дождя эти тексты.

Мне кажется, эти тексты построены на иллюзии контроля. Мне совершенна не близка идея о том, что если я буду усиленно прокачиваться, то все происходящее меня не затронет. Мне в этой идее постоянной прокачки себя, сейчас будто бы еще более интенсивной, видится невозможность остановиться и встретиться со своими реальными переживаниями. Да, я буду деятельна, я буду постоянно занята, и тогда мне совсем не надо будет чувствовать.

Не надо будет чувствовать опустошающеее чувство утраты, прощания с привычным укладом жизни, мироустройства, с поломкой картины мира;

не надо будет чувствовать страх о том, что последствия, долгосрочные, продолжительные, скорее всего затронут очень многие сферы моей жизни;

я смогу не сталкиваться с собственным ужасом потерять работу, кров, свое место в этом мире, значимые отношения, своих близких;

или со злостью, или даже жгучей обидой на мир — от того, что никакой, блин, риск менеджмент не предполагал такого развития событий, и многие рабочие, личные планы рушатся как карточный домик;

не сталкиваться с сожалением и болью за тех, кто страдает, кто особенно уязвим — медиков, одиноких людей, пожилых людей, одиноких пожилых людей, людей с ментальными особенностями; представителей социально уязвимых групп (всегда бесила эта отчужденная формулировка), бездомных, тех, кто заперт в своих квартирах с абюзерами, тех, кому не хватает средств к существованию, тех, кто голодает, тех, кому страшно;

не надо будет чувствовать, что актуализируются травматические переживания из прошлого — еще острее, еще пронзительнее ощущается одиночество, изолированность, беспомощность, бессилие, словно бы весь мир становится одним большим триггером, ситуацией, из которой невозможно выбраться.

В общем, проще быть деятельной, но «замороженной» внутри, предполагаю я, думают авторы этих текстов.

Навыки саморегуляции — вот что важно, особенно сейчас. Уметь подстелить себе соломку, переключить внимание на приятную рутину, найти ресурсы в ситуации, когда эмоциями затапливает, утешить себя и поддержать, структурировать жизнь по возможности, включить все полезные привычки, что есть, чтобы тело продолжало функционировать без сбоев; иметь силы поддерживать людей вокруг, быть им хорошей опорой. Найти внутреннее убежище. Дать другим возможность его обрести. Адаптироваться.

Но для всего этого необходимо хорошо понимать, что со мной происходит, оставаться собой, оставаясь с собой в контакте — иногда совершенно недеятельной, непродуктивной, ненацеленной на успех. Возможность понять, что со мной происходит на эмоциональном уровне — это ценная информация, она дает возможность предположить, какие потребности актуальны, и что можно сделать, чтобы их удовлетворить. И это навык, который можно оттачивать всю жизнь, кроме шуток, самый главный навык.

Отрывок из коротенького курса Мирко Илича, боснийского комиксиста и художника; мне очень нравится эта метафора, и все проекты, которые я делала, были попытками запустить сигнальную ракету, иногда довольно успешными:

(перевод мой)

Декоративное искусство может быть потрясающим и служить конкретным целям. Политическое или социальное искусство же отвечает другим потребностям — оно предупреждает людей о чем-то, обращает их внимание на. На мой взгляд, одна из классных идей, или метафор, о политическом/социальном искусстве, что оно словно вспышка, сигнальная ракета. Вы в кромешной темноте, но вот вы запускаете сигнальную ракету в воздух, и на долю секунды всем становится понятно, кто где находится — а затем вновь становится темно. Этот короткий момент ясности — именно то, чего пытается достичь искусство.

Социальное и политическое искусство — это месседж — на стене, на экране, где угодно — месседж о том, что вы не одиноки. Например, вы чувствуете сильные эмоции касательно чего-то, при это ощущаете одиночество, ощущаете, что никто вас не понимает, потому что, например, вы принадлежите к меньшинству. И вот вы идете по улице и видите наклейку, или плакат, или переворачиваете ноутбук, а там изображение, которое рассказывает именно вашу историю, именно так, как вы чувствуете. И вы понимаете, что вы не одиноки. Есть кто-то, кто думает так же, как вы, и, вероятно поэтому вы почувствуете себя лучше. В политической среде, особенно если вы являетесь частью угнетаемой группы, это очень важно.

В рамках курса наша цель — попытаться понять, как можно создать визуал, который не требует большого количества исследований, множества различных навыков, но в котором будут эмоции. Потому что даже одна линия на бумаге, нарисованная с правильным чувством, может сделать гораздо больше, чем все рекламные кампании.

Одна из копинг-стратегий — искать саундтрек для любой жизненной ситуации, собирать плейлисты на разные случаи/периоды.

Как и почему это работает, на мой взгляд?

Иногда поиск трека с определенной музыкальной тональностью или смысловым наполнением текста — через поиск подобного, того, что откликается, того, от чего внутри щелкает — позволяет внести ясность во внутреннюю сумятицу, кристаллизовать состояние, если человек в растерянности. Своеобразная экстернализация проблемы или сложного состояния вовне.

В случае с ресурсными, хорошими состояниями — можно задокументировать этот опыт, заякорить его на конкретной песне или целом плейлисте, возвращаться к ним в сложные времена.

Через поиск трека — по смыслу и тональности противоположного тому сложному/тяжелому состоянию, в которой человек пребывает — можно находить ресурсы для того, чтобы справляться, своеобразные точки опоры. (Почему на гей-вечеринках так любят Глорию Гейнор с ее I Will survive?)

Собираю свой плейлист в эти смутные времена, предлагаю вам присоединиться или послушать начало моего.

Если бы то, что внутри меня, могло звучать, какой это был бы трек?

#covid19_playlist

https://www.youtube.com/watch?v=reDTxvuj7UQ

Про научно подтвержденное благотворное влияние музыки на человеческий организм можно почитать здесь — https://www.verywellmind.com/surprising-psychological-benefits-of-music-4126866

Текст песни — https://genius.com/Active-child-cruel-world-lyrics

Что делать, если на карантине/в условиях социального дистанцирования, мы одиноки, но хотим иметь возможность знакомиться и общаться — с перспективой романтического партнерства?

Выносим за скобки правила безопасного (виртуального) секса и профилактические меры по предотвращению передачи COVID-19.

- Подумать, где и как мы можем найти интересных нам людей онлайн (дейтинговые приложения, социальные сети, сайты для знакомств, форумы по интересам, тематические мероприятия и сообщества, коллективные дружеские онлайн-вечеринки и созвоны, надеюсь, вы сможете продолжить этот список).

- Прокачивать креативность и осваивать новые способы взаимодействия и онлайн-знакомств. Превратить сам процесс в игру с примеркой необычных образов, экспериментировать с оформлением профиля в дейтинговых приложениях, манерой общения, пробовать что-то, на что раньше живьем на хватало духа. Например, быть более ироничным/ой. Или первым/первой пригласить партнера/партнерку на виртуальное свидание. Писать друг другу бумажные письма. Готовить с видеосозвоном. Пойти на выставку/устроить просмотр кино онлайн, а потом обсудить увиденное.

- Невозможность увидеться живьем с новой пассией или дейтом усложняет коммуникацию, но при этом одновременно выводит ее на новый уровень. Меньше времени нужно, чтобы понять: мой это человек или нет, схожие ли у нас ценности? Что для меня важно в отношениях? Интересно ли нам общаться, есть ли у нас общие темы для разговоров? Какие есть точки соприкосновения в наших историях? Как я себя чувствую в коммуникации с ней/ним? Готов/а ли он/а уделять время нашим отношениям?

- Насладиться медленным, поэтапным узнаванием друг друга, что зачастую невозможно в реальной жизни, потому что велико искушение из тревоги стремительно сократить дистанцию. Прочувствовать, как это, когда близость выстраивается не только из физического контакта и сексуального взаимодействия.

- Честно для себя ответить, почему мне так важно быть в отношениях именно сейчас. Возможно даже более важно, чем в обычное время, возможно, как-то даже болезненно важно. Что стоит за этим желанием в первую очередь? Иногда это может быть что-то неочевидное: горькое одиночество, усталость и желание опереться на кого-то, невозможность быть одному, переживание чувства собственной неполноценности из-за того, что я не в паре. Социальное дистанцирование разворачивает нас лицом к самим себе. В нас могут обнажаться самые уязвимые части — ранимые, детские, испуганные, опечаленные. Каким бы ни был ответ, отнестись к нему с сочувствием и пониманием, подумать, какие еще есть альтернативы, чтобы себя поддержать. Наши отношения с собой не менее значимы, чем отношения с другими.

- Не забывать о важных и ресурсных для меня отношениях вне романтического/сексуального партнерства, поддерживать их по возможности (пригодятся все идеи из второго пункта), находить в них новые грани, узнавать друг друга чуть глубже — с близкими, членами семьи и родственниками, с друзьями и подругами, с приятельницами и знакомыми, с коллегами и коллежанками. Помнить, что эмоциональная близость и поддержка не ограничены романтическим контекстом и выстраиваются из узнавания друг друга, возможности проявляться эмоционально и быть уязвимым/ой, проживания совместного опыта и совместной деятельности, помноженной на время.

Продолжаю собирать плейлист — cегодня медленный чилловый кавер на трек Mika «Relax, take it easy».

История создания трека связана с эпизодом, когда Мика ехал на метро в свою лондонскую студию 7 июля 2005 года, но поезд внезапно остановился, все огни погасли. Он сильно испугался и совершенно не знал, что делать. Через несколько секунд свет включился, всем пассажирам по громкой связи было приказано выйти из поезда. В панике он покинул состав и был шокирован следующей новостью: хаос в лондонском метро был вызван террористической атакой, взрывом, в результате которого погибли 52 и были ранены более 700 человек.

Песня о том, что делать, если ничего сделать уже невозможно.

#covid19_playlist

https://www.youtube.com/watch?v=t-hnaYgIv1s

Вопросы, с которыми ко мне чаще всего приходят в терапию, связаны с эмоциональной зависимостью, идентичностью, выгоранием и трудоголизмом, травматическими переживаниями, сложными отношениями с телесностью и негативным образом тела. Может на первый взгляд показаться, что это совершенно разные темы, но, как ни странно, часто они наслаиваются друг на друга, соединяются в общее полотно, как кусочки лоскутного одеяла. Мы рассматриваем вместе с клиентами это «одеяло», медленно, возвращаясь к один и тем же вещам столько, сколько необходимо, обнаруживая новые кусочки: какой мы видим узор? Какие цветовые пятна гармонируют между собой? Есть ли повторяющиеся элементы? Из схожих ли материалов сделаны те или иные «лоскутки»? Что выбивается из общей картины, режет взгляд? От чего невозможно оторвать глаз? На что мы предпочитаем вообще не смотреть и никому не показывать?
⠀
Для меня это во многом и про сложность, многомерность клиентского запроса. Часто мы думаем, что проблема лежит в одной конкретной плоскости, и формулируем запрос определенным образом (например, «хочу нормальные партнерские отношения, чтобы меня любили, а не отвергали»), но при дальнейшей работе приходит понимание, что есть более глубокие пласты (например, оказывается, что «мне сложно выдерживать близость, поэтому выходит, что я бессознательно выбираю партеров и партнерок, с которыми это невозможно; как мне научиться выдерживать близость и перестать бояться?»).
⠀
Такая трансформация запроса — большой кусок внутренней работы клиента, за которой стоит интенсивная психическая работа; маленькие шаги навстречу собственной целостности, лучшему пониманию себя, возможностей оказать себе поддержку.
⠀
Если пытаться сложить это в какую-то усредненную историю, иллюстрирующую то, о чем я пишу выше: например, в сериале «Как избежать наказания за убийство» есть главная героиня, успешная адвокатка и преподавательница Анна-Лиз Киттинг, темнокожая женщина с внутренним стальным стержнем, пережившая инцест и сексуальное насилие в детстве, пережившая потерю ребенка из-за своей работы, похоронившая мужа и других близких.
⠀
Для меня ее история — история о том, как травматические переживания, которым нет срока давности, помноженные на данности расовой принадлежности, сексуальной ориентации, coping strategies, эмоциональной устойчивости, чувствительности к себе, многомерно влияют на нас. Как на лопасти травмы наматывается вся человеческая жизнь.
⠀
Анна-Лиз много и самоотверженно работает, и работа ее связана с колоссальным количеством стресса (к этому добавляются всякие сюжетные повороты, которые ей нужно разруливать). Все завязано на деле ее жизни, она словно не мыслит себя вне профессии, слишком много завязано на работу и то, чем Анна-Лиз жертвовала ради нее. Ей постоянно приходится держать лицо, манипулировать и лицемерить, врать, подавлять эмоции, собирать волю в кулак.
⠀
У нее мало близких; мало интересов вне профессиональной деятельности. На протяжении 6 сезонов сериала раскрывается с разных сторон, по кусочкам все многообразие аспектов ее личной истории: сложный треугольник отношений с Сэмом и Бонни, построенный на вине, благодарности, общих тайнах; ее теплые и доверительные отношения с Евой, которых она испугалась из-за внутренней гомофобии; ее опыт переживания расизма и дискриминации; ее неоплаканная боль, связанная с потерей малыша из-за работы; ее потребность все контролировать и заливать алкоголем любые эмоциональные проявления, несовместимые с работой; ее ощущение униженности в отношениях с мужем, белым мужчиной, в прошлом ее психотерапевтом; ее отчаянные усилия удерживаться в трезвости и наконец перестать жертвовать собой во имя других, ее созависимость (в покрывании чужих оплошностей и разруливании чужих проблем) и контрзависимость (в невозможности подпустить хоть кого-то ближе к настоящей себе) и многое, многое другое. Можно возразить, что все кризисные моменты в ее сюжетной линии — это дань зрительским рейтингам. Но реальные человеческие истории не менее драматичны, не менее сложны.

С какого конца Анна-Лиз могла бы начать распутывать этот клубок, если бы все же пошла на личную терапию?
⠀
***
⠀
Много читаю и размышляю о созависимости/контрзависимости в последнее время — о чем вам было бы интересно узнать в контексте этих тем?

Можно написать мне сюда:
@rorschachmoth_bot

Марина Абрамович, «Пройти сквозь стены. Автобиография»:

Провалы очень важны – они очень много для меня значат. После большого провала я впадаю в глубокую депрессию и ухожу куда-то в темную часть себя, но вскоре после этого возвращаюсь к жизни, к чему-то другому. Художники успешные, что бы они ни делали, вызывают у меня вопрос – мне кажется это говорит о том, что такие художники просто воспроизводят себя и не рискуют.

Если ты экспериментируешь, ты должен быть готов потерпеть поражение. По определению, экспериментировать означает, идти туда, где ты еще не был, где вероятность провала велика. Как ты можешь знать, что добьешься успеха? Иметь отвагу столкнуться с неизвестным очень важно. Мне нравится жить в пространствах между, в пространствах, где ты оставляешь комфорт своего дома и полностью доверяешь себя случаю.

Вот почему мне нравится история Колумба, которого испанская королева отправила открыть новый путь в Индию, его команда состояла из каторжников, потому что все были уверены, что земля плоская и если попробовать пересечь Атлантику, можно свалиться с нее. А потом на пути к неизведанному они сделали последнюю остановку в Эль Герро на Канарских островах и там отужинали – я всегда представляла эту вечерю в ночь перед отправкой в бог-знает-куда, перед тем, как взять на себя этот непостижимый риск. Я представляю, как Колумб сидел за столом с каторжниками, и все они понимали, что это, возможно, их последний ужин.

Мне кажется, это требовало еще большей отваги, чем путешествие на Луну. Ты думаешь, что можешь свалиться с Земли, а вместо этого ты открываешь новый континент.

Но всегда остается шанс, что ты можешь свалиться.

Марина Абрамович, «Пройти сквозь стены. Автобиография»:

Надо признаться, что в тот момент, я чувствовала себя совершенной неудачницей. Улай изменял мне снова и снова и за моей спиной, и у меня на глазах. Поэтому, приехав в Бангкок, я была на грани отчаяния. Я была без ума от ревности, до смерти желая узнать, с кем на этот раз он закрутил роман, и при этом четко намереваясь играть роль счастливой женщины, которой все ни по чем. У меня был сумасшедший роман с французским писателем, сказала я ему, секс был фантастическим. Это все было абсолютной выдумкой.
Но это сработало – он тут же мне рассказал о своем романе. Она была богатой белой американкой, муж которой, музыкант, отбывал наказание в тюрьме Таиланда за наркотики.

«Здорово», – сказала я, все еще пребывая в своей роли счастливой, свободной женщины. «Почему бы нам не встретиться втроем?»

Так низко я пала. И сексуальное возбуждение не имело ничего с этим общего.

Но Улай, конечно же, зажегся и был удивлен и обрадован, что я превратилась в другую женщину. Без сумасшедшей ревности, сцен с битьем предметов. Он улыбнулся и сказал: «Я спрошу ее».
И на следующий день, улыбаясь, он вернулся с ответом, она была согласна.

В ту ночь мы пошли в дом, где он с ней жил, женщиной из мира рок-н-ролла, они оба напились и нанюхались кокаина. Я ни к чему не прикоснулась, но вскоре все мы оказались голыми. Большего возбуждения я не испытывала. Очень тяжело объяснить то мое ужасное состояние, но мне нужно было это увидеть.

Ту ночь я не забуду никогда в жизни. Сначала у нас с Улаем был короткий секс, а потом они стали заниматься сексом прямо передо мной. Было ощущение, будто меня нет – даже я забыла о том, что я существую.

В пять утра я лежала на постели, рядом с ними с открытыми глазами, рядом с ними, спящими и уставшими. Я лежала там в то время, как свет нового дня пробирался в комнату и начали кричать петухи… А потом я услышала пожилую тайскую женщину, которая на кухне мыла посуду и готовила завтрак. Я помню все: запах, неподвижность, их двоих, лежащих рядом со мной в постели…

Я причинила себе столько боли, что больше уже ее не чувствовала. Это было похоже на один из моих перформансов, только это была жизнь. А я не хотела, чтобы это было реальностью. Я ничего не чувствовала. Люди всегда говорят, что, когда сбивает автобус или теряешь ногу, боли не чувствуешь – просто нервная система не в состоянии доставить столько боли в мозг. Это полный перегруз. И я сделала это намеренно. Мне нужно было это сделать. Мне нужно было поместить себя в эту ситуацию, причинить себе столько эмоциональной боли, чтобы избавиться от этого, изгнать его из себя. И я сделала это. Но цена была очень высокой.

Я ощущала полную неподвижность, абсолютно ничего. Ничего. Я встала, приняла душ и ушла. В тот момент мне перестал нравиться его запах. И с того момента, как мне перестал нравиться его запах, все было кончено.

Марина Абрамович, «Пройти сквозь стены. Автобиография»:

Меня всегда спрашивают студенты, что я ожидаю, что они вынесут из этих тренингов, и что выношу я. Я говорю, что после них, участники чувствуют поток позитивной энергии и новых идей, их работа становится ясной. Общее ощущение, что труд того стоил. А еще между участниками и мной создается сильное чувство общности. Потом мы отправляемся в академию и работаем.

На первые три месяца я сажаю каждого студента за стол с тысячью листов бумаги на нем и мусорным ведром под ним. Каждый день на протяжении нескольких часов они должны сидеть за столом и записывать свои идеи, все, что им не нравятся, они должны отправлять в корзину. Но мусор мы не выбрасываем.

После трех месяцев я отбираю только те идеи, которые были выброшены в корзину для мусора. На те идеи, что им понравились, я даже не смотрю. Потому что корзины для мусора – пещера с сокровищами из того, что они боятся сделать.

Потом в оставшиеся месяцы года они должны сделать четыре-пять перформансов. И я работаю с ними. Я постоянно повторяю им то, что сказал Бранкузи: то, что ты делаешь, не так важно. Что по-настоящему важно, состояние ума, в котором ты это делаешь. А для того, чтобы быть в правильном состоянии ума, нужна ментальная и физическая подготовка.

Сара Хепола, «Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год»:

(в оригинале книга называется «Blackout: Remembering the Things I Drank to Forget»; за плохим переводом названия и уродливым дизайном русскоязычного издания можно обнаружить историю от первого лица о том, как прогрессирует алкогольная зависимость, отсекая все больше и больше от жизни, отчуждая человека от других, от себя самого)

Алкоголь мог превратить меня в Золушку на несколько волшебных часов, но я снова и снова просыпалась в обносках и плакала из-за того, что натворила.

В этот раз процесс поиска подходящего человека на сайте был более честным, но медленным. Множество разговоров, которые ни к чему не привели. Куча парней в камуфляжной форме, позирующих напротив огромных грузовиков. Я становилась все более беспокойной. Иногда я думала просто встретиться со случайным парнем и переспать с ним.

Что со мной не так? Почему я считала секс чем-то, с чем нужно разделаться?

Мое первое онлайн-свидание было с разведенным отцом, который работал иммиграционным адвокатом. Он был милым, но не для меня. Никакой химии. Когда он предложил приготовить для меня ужин на День святого Валентина, который должен был совпасть с нашим третьим свиданием, я поняла, что единственным правильным решением с моей стороны будет аккуратно свести на нет наше общение. Он заслуживал провести этот праздник с человеком, который относился к нему иначе. Я начала усваивать один из самых важных уроков онлайн-свиданий: иногда нужно говорить «нет».

Всю свою жизнь я училась говорить «да». Я была застенчивой и амбициозной, что является ужасным сочетанием, и я всячески старалась избавиться от своих склонностей к изоляционизму. «Да» вечеринке, на которую я не хочу идти, «да» человеку, с которым я не хочу встречаться, «да» заданию, с которым я рискую не справиться, потому что ответ «да» был дорогой в насыщенную жизнь. Мне нужно было отвечать утвердительно, чтобы заставить себя подняться с дивана и погрузиться в быстротекущий поток боли и ликования. Однако ответ «да» на любые предложения означал, что мне постоянно приходилось говорить «нет» собственному здравому смыслу или пить до тех пор, пока его не утрачу. Теперь же моя задача
состояла в том, чтобы начать адекватно оценивать свои возможности, и анализировать, когда рисковать не стоит, а когда можно и попытаться.

Я ответила «нет» умному мужчине, который не казался мне привлекательным. Ответила «нет» симпатичному, но самонадеянному парню. Ответила «нет» графическому дизайнеру, который как-то ночью попытался меня поцеловать. Наше свидание было веселым. Когда мы играли в бильярд, и я нагибалась, чтобы сделать удар, его глаза блуждали по моей заднице, и, как ни удивительно, мне это нравилось. Он выпил три бурбона за полтора часа, и, когда нагнулся, чтобы поцеловать меня, я почувствовала неприятный кислый запах его дыхания и увидела пьяные глаза. Я увернулась. Как в комедийном сериале.

Я очень удивилась тому, насколько непривлекательны пьяные мужчины. Когда в колледже я встречалась с непьющим парнем по имени Патрик, он отстранялся от меня, когда я была «под мухой». «Ты пахнешь, как пивоварня», – говорил он мне, и я не понимала, что он имеет в виду. В те моменты я чувствовала себя настолько сексуальной, что была уверена, что и выгляжу так же. Теперь поняла, какую злую игру вела выпивка: она делала вас увереннее в себе как раз тогда, когда вы хуже всего выглядели.

После того как я уклонилась от поцелуя графического дизайнера, была уверена, что он больше никогда не свяжется со мной, однако на следующий день он написал мне сообщение. Оказалось, что я случайно разожгла в нем желание. И снова отправилась с ним на свидание, но мне чего-то не хватало. «Не думаю, что у нас что-нибудь получится», – сказала я ему. Это была фраза, которую я училась произносить. Моему языку она казалась такой непривычной.

«Я ни разу в жизни не рвала ни с кем отношения», – говорила я людям, как будто это делало меня доброй в их глазах и присуждало мне статус женщины с разбитым сердцем. На самом деле это было свидетельством моей пассивности и нужды. Я никогда не рвала отношения, но это значило лишь то, что мне недоставало смелости. Я позволяла другим людям сделать грязную работу. Сайт онлайн-свиданий стал для меня хорошей практикой. Это был большой прорыв для моих личных границ.

Сара Хепола, «Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год»:

Чем более нестабильным становился мир, тем больше я ощущала, что заслужила возможность выпить.
После вечера с друзьями я могла зайти в магазин за упаковкой в шесть банок пива. Воскресенья умножали этот ужасный счет. Я лежала под одеялом, пила белое вино, смотрела Intervention и печалилась, что грядет очередной понедельник.

Я должна была прекратить это. Я знала, что должна. Я могла проснуться и подумать «больше никогда», но к 15.00 это превращалось в «может, сегодня».

Меня посетила прекрасная идея: я должна пойти на терапию. Мои родители согласились оплатить большую часть расходов, и я чувствовала себя виноватой, потому что знала, какое напряжение это вызовет. Но еще хуже было не получить помощь вообще.

Моя терапевт оказалась женщиной материнского типа, которому я не доверяла. Но каждый раз, когда я думала солгать ей, я представляла, как смываю в унитаз банкноту в сто долларов.

– Что насчет реабилитации? – спросила она.
Охххх. Не слишком ли для начала?

– Я не могу, – ответила я. Не могу бросить кота. Не могу бросить коллег. Не могу позволить себе это. Если я решусь на реабилитацию, то хочу оказаться в курортном местечке для знаменитостей, с пилатесом и ананасовой диетой, а не в кошмарном заведении с металлическими койками, к которым пациентов прикручивают наручниками.

Но я хотела, чтобы меня заставили остановиться. Кому нужно некое доброжелательное создание с небес, которое вынет бокал «Пино-нуар» из ваших рук?

У меня родилась отличная идея: попробовать антидепрессанты. И еще одна: бросить антидепрессанты и начать ходить в спортзал. И еще одна: что насчет очищения фруктовыми соками? И еще одна, и еще.

Сара Хепола, «Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год»:

Мой терапевт сказала мне: «Не думаю, что имеет смысл продолжать наши сессии, если вы не бросите пить». Должно быть, я выглядела удивленной, потому что она тут же поправилась: «Я волнуюсь, что терапия не поможет, если вы не остановитесь. Вы понимаете, почему я это говорю?»

Да, я понимала: Отстань. Свали. С тобой покончено.

Я не хотела бросать терапию – даже больше, чем не хотела бросать друзей или воспоминания о вечерах, но потребность пить стояла на первом месте. Выпивка спасала меня. Когда я была ребенком, пойманным в ловушку одиночества, она подарила мне спасение. Когда я была подростком, которому вредила собственная застенчивость, она дала мне силу. Когда я стала молодой женщиной, не уверенной в собственной ценности, она дала мне храбрость. Когда я была потеряна, она указала мне путь: путь к следующему напитку и всюду, куда он заведет. Когда я одерживала победы, выпивка праздновала вместе со мной. Когда я плакала, она дарила успокоение. И даже в конце, когда я мучилась всем, что она сотворила со мной, она давала мне забвение.

Вечером 12 июня 2010 года я пошла на свадебное торжество своего друга, которое происходило в лофте Tribeca. Все было прекрасно. Я пила красное вино, потом переключилась на белое. Я сидела в большом круглом кресле у окна, рядом был парень в белом смокинге и смешных черных очках. Последним, что я помню, было его лицо, его раскрытый в смехе рот. А за ним – ночь.

Следующим утром я проснулась в своей постели. Я не знала, как закончилось торжество и как я вернулась домой. Бубба был рядом, мурлыкал и терся об меня своим боком. Все в порядке, ничего тревожащего. Просто кусок жизни выпал из памяти, словно вынутый из дыни шарик мякоти.

Люди, которые не хотят бросать пить, часто указывают на маркеры статуса, которые у них еще остались. Они составляют списки вещей, которых еще не лишились: у меня все еще была моя квартира. У меня все еще была работа. Я не потеряла парня или детей (потому что у меня не было, кого терять).

Тем вечером я принимала ванну, лежала в воде в течение долгого времени, лила воду на свои бедра и бледный живот, и мне впервые пришло в голову, что со мной никогда не случалось ничего серьезного. Я ни разу не попадала в больницу. Меня не сажали в тюрьму. Никто и ничто никогда не тормозило меня. Вместо этого я плыла по жизни, безнадежная пылинка в океане космоса, тающая с каждым годом. Я держалась за многие вещи. Но не за себя.

«Но иногда на аппарате ИВЛ лежат неделями и месяцами. Все это время человек практически не имеет возможности общаться с другими людьми, не может позвать, попросить, пожаловаться, спросить о том, что его тревожит, ведь говорить с трубкой в горле невозможно. Несмотря на то, что многие люди в полном сознании, у них не хватает сил на самые простые действия: приподнять голову от подушки, кивнуть, открыть глаза… Персонал изобретает разные способы, чтобы наладить хотя бы простейшую коммуникацию с такими пациентами. Одни с трудом могут моргнуть или немного пошевелиться, реагируя на вопросы. Другим «повезло» куда больше, у них получается написать на бумаге о том, что их волнует.

Последние несколько лет я приносила с работы домой не конфеты, — конфеты в реанимацию вообще мало кто приносит, уже не до того, — а такие записки. Я просто не могла заставить себя выбросить их, зная, с каким трудом далось каждое написанное слово».

https://takiedela.ru/2020/05/izvinite-ya-ne-mogu-kashlyat-net-sil/

Максим Чекмарев, врач-психотерапевт:

Обычно мы имеем дело с кризисами в жизни наших клиентов. Кризис — это состояние, в котором больше нельзя по-старому, но как жить по-новому, ещё совсем не понятно. Человек уже вышел на край прежнего привычного мира, чем бы этот выход не был обусловлен. Рождение ребёнка, вступление в брак, новость о серьёзном диагнозе, измена супруга, крушение мечты… Происходящее в настоящем заставляет искать опоры в опыте прошлого, а там нет ничего подходящего для решения. Иногда не просто нет подходящего, а напротив — опыт прошлого мешает, ранит и уводит от цели. Готовых решений в краевых состояниях нет, в них обычно есть ощущение тупика, пустоты, потерянности и душевной боли. Антрополог Виктор Тёрнер называл эти состояния маргинальностью и лиминальностью. Маргинальность означает достижение края, мы, собственно, и говорим, что «дошли до края», когда испробовали всё известное, но лучше не стало. Это заставляет выйти за порог знакомого, за черту нормального, если хватает смелости — оказаться в лиминальном состоянии. Люди на грани одиноки. Именно поэтому и психотерапевты маргинализованы, находятся на краю, чтобы помочь перейти в новое состояние и вернуться в жизнь.

Мне важно видеть смысл психотерапии за пределами медицинского подхода, как, в принципе, и подхода психологического. Это родственные практики, но есть важный нюанс, которые я хочу подчеркнуть — психотерапия непосредственно связана с конструированием новой реальности, нового качества жизни, мужественным переходом за край, чтобы трансформировать себя и вернуться. Культура знала и продолжает знать большое количество ритуалов перехода. В традиционной культуре они регламентированы, в современной размыты, часто обесценены, каждый вынужден искать что-то подходящее персонально ему. Приходится снова и снова обнаруживать в себе то, что Пауль Тиллих назвал «мужеством быть», находить силы и двигаться дальше.

https://monocler.ru/psihoterapiya-kak-kontrkultura/

Ксения Канская, психоаналитик:

О расставании.
И о двойной работе горевания.

Процесс расставания с объектом утраты — это всегда чрезвычайно трудоемкий и энергетически затратный процесс. И не только потому, что приходится проделывать работу горевания по утраченному объекту, но ещё и потому, что приходится проделывать работу горевания по утраченному фантазируемому образу себя самого — это горевание по неслучившейся версии себя.

Психически трудоемкий процесс горевания по объекту, неизбежно догружается дополнительной болезненной психической работой: оплакиванием себя самого, ибо с утратой объекта, утрачивается и сконструированная версия себя самого. Оплакивать приходится одновременно и неслучившуюся версию самого себя, и неслучившуюся версию своей собственной фантазируемой жизни — той, каковой она могла бы быть в той жизни , когда еще было время "до" — то есть, до утраты: до события, которое навсегда повернуло собственную судьбу в иное русло.

Проделывать работу горевания, нагруженную дважды, всегда очень не просто.

Хочу лишь сказать: мне известны реальные случаи, когда в «там», которым называется время после пролечивания травмы, зарождалось и жила удовлетворительная, приятная, тихая, гармоничная и по своему очень красивая история двоих — они просто теперь знают как это: ценить и беречь друг друга.

Так бывает в этой жизни.

«Скорбь — это всегда чрезвычайно тяжелая работа, даже когда отношения относительно честны. Индивид может чувствовать, что у него попросту нет внутренних ресурсов для этой работы в контексте чувства, что его собственный мир развалился на части. Часть скорби, как уже часто говорилось, должна быть направлена на себя самого — на свой собственный потерянный мир, на жизнь до травмы и свою личность.

Задача скорбеть и о своей самости до травмы (pre-traumatized self), и о другом, потерянном объекте, особенно в мире, который кажется необратимо поврежденным, воспринимается как неосуществимая».

Возвращаюсь к рубрике #covid19_playlist

Shuma — беларуский музыкальный проект digital-архаика, горячо мной любимый. Это музыка, которую можно не только молчаливо слушать, проникаясь каждой клеточкой тела, под которую можно не только оголтело танцевать; это музыка, звучание которой обезоруживает, слущивает высокомерие, предвзятость и недоверие человека автономого, человека-одиночки, возвращая к вопросам национальной идентичности, языка, принадлежности к своему роду, народу, стране. Словно напоминает: мы — части большой системы, у нас есть общее прошлое. И задает вопросы, конечно же.

Где каждый из нас находится в спектре 'гордыня — гордость — стыд' в отношении национальной идентичности?

Что означает для меня то, что я беларуска — вообще и в контексте пандемии?

По каким сусекам мне приходится скрести, чтобы моя беларускость была наполнена смыслами, чтобы мой опыт, выходящий за пределы нормирующей идеологии, мог быть включен в существующую действительность?

Как в новую реальность современного человека, в мою реальность врезаются осколки магического мышления и мифологизация?

Весь концерт прекрасен, но особенно мне хотелось бы остановить внимание на первом треке, так называемой «песне-заклинании».

Из буклета «Ой одверни, Боже, хмару»: Традиційна музика Полісся, ч. 3 (М-во України з питань надзвичайних ситуацій та у справах захисту населення від наслідків Чорнобильської катастрофи; Культурологічна експедиція):

«На Полесье, в Пинском районе (…) со всеми заботами обращались к всесильным «дзядам», предкам рода, умершим родственникам. Те имели силу предотвратить беду или наказать неблагодарных потомков за недостаточный почет. «Дзяды», согласно фольклорным текстам, обитали на небе за облаками, руководили стихиями, а в назначенные дни (в святые вечера, на Пасху, на Троицу, накануне жатвы) в оболочке невидимых духов по ночам возвращались к родным очагам, чтобы заниматься делами живых.

Магия ритуального общения с умершими известна и современным полишукам, правда, только тем из них, кто родился в 1910-20-х годах. Они вспоминают, что в горячую пору жатвы о хорошей погоде просили такими заговорами, песнями-заклинаниями, песнями-оберегами:

Ой одверни, Боже, хмару, да на чужую сторону,
Там деди бородати, ой а дивки черевати...»

https://www.youtube.com/watch?v=YTYzB9076N8

Когда мы влюбляемся, обычно это сопровождается особым периодом, который обладает неповторимым сиянием и волшебством. Мы видим проблески красоты и чувств в другом человеке, наше сердце открывается ему навстречу, и это позволяет нам ощутить вкус абсолютной любви, безупречное сочетание теплоты и открытости. (...)

Однако это раскрытие навстречу другому также выносит на поверхность все наши шаблоны обусловленности и все препятствия, из-за которых наша связь может оборваться: наши самые глубокие раны, наше цепляние и отчаяние, наши худшие страхи, недоверие и наши самые грубые эмоциональные триггеры. И тогда по мере развития отношений мы начинаем обнаруживать, что у нас нет полного доступа к этой золотой жиле нашей пробужденной природы, она остается скрытой в сердцевине наших обусловленных шаблонов восприятия и поведения. И мы начинаем выпадать из блаженства.

Важно осознать, что все эмоциональные и психологические раны, которые мы несем в себе из прошлого, по сути связаны с отношениями: они являются следствием того, что мы не чувствовали к себе безусловной любви. И это случилось в наших самых ранних и самых первых отношениях — с теми, кто о нас заботился — когда наш мозг и наше тело были совершенно беззащитными и восприимчивыми. В результате те шаблоны отношений, которые сформировались в нашем эго, по большей части представляют собой защитные механизмы, призванные оградить нас от той открытости, которую влечет за собой любовь.

В отношениях эго играет роль механизма выживания, который призван гарантировать удовлетворение наших потребностей и при этом отражать угрозу, что нас ранят, бросят, отвергнут, или что нами будут манипулировать или контролировать — так, как это, возможно, происходило с нами в детстве.

Это нормально и понятно. Однако если это становится основным содержанием отношений, мы оказываемся запертыми в сложных стратегиях защиты и контроля, которые подрывают любую возможность более глубокой связи. И чтобы обрести доступ к золоту нашей подлинной природы в отношениях, требуется своего рода алхимия: трансформация наших обусловленных механизмов защиты.

http://eroskosmos.org/relationship-as-a-spiritual-crucible/